Осипов Г.
Во Франции после второй мировой войны сохраняются, хотя и не без пересмотра, основные течения, намеченные во французской социологии в прошлом веке. Так, Ж. Гурвич старался объединить и преодолеть схемы, основанные на марксизме. Занимавший противоположную позицию Р. Арон призывал вернуться к либеральной интеллектуальной традиции в науке. Две фигуры: Ж. Гурвич и Р. Арон олицетворяют два совершенно разных подхода в общественных науках в этот период.
Современные исследователи отмечают, что среди трех наиболее крупных российских социологов — эмигрантов первой волны (речь идет о П. А. Сорокине, Н. С. Тимашеве и Г. Д. Гурвиче) биография последнего меньше всего изучена [2]. Почти единственным источником сведений о Ж. Гурвиче, младшем из этого блестящего трио выпускников Петербургского университета, является опубликованная посмертно его небольшая мемуарная статья «Мой интеллектуальный путь» [13].
Георгий Давыдович Гурвич (далее — Ж. Гурвич) родился 20 октября (по новому стилю 2 ноября) 1894 года в Новороссийске [3].
В 1912 году Ж. Гурвич окончил восьмиклассный курс Рижской Николаевской гимназии. Из воспоминаний Ж. Гурвича также известно, что еще в возрасте 14 лет, будучи гимназистом, он прочитал многие работы по философии и социологии; сюда вошли также книги известных марксистов и лидеров социалистического движения: К. Маркса, Ф. Энгельса, Дж. Каутского, Г. Плеханова, В. Ленина, М. Штирнера. С 1912 г. и до начала первой мировой войны он каждое лето выезжал в Германию, где усиленно знакомился с работами неокантианцев.
В июне 1912 г. Ж. Гурвич был зачислен студентом юридического факультета Юрьевского университета, где проучился с первого до шестого семестра, прослушав курсы профессоров А. С. Ященко, Ф. В. Тарановского, М. Е. Красножена, Л. А. Шалланда по энциклопедии права, истории русского права, философии права, истории римского права, политэкономии, статистике, церковному, государственному, торговому праву.
В августе 1914 г. Ж. Гурвич начал хлопотать о своем переводе в Петроградский университет. Туда он был переведен 13 августа 1915 г. по зачету шести семестров.
Среди профессоров Петроградского университета влияние на, Ж. Гурвича оказал выдающийся русский юрист Л. И. Петражицкий. На семинаре Л. И. Петражицкого Ж. Гурвич познакомился, а затем подружился с С. И. Гессеном.
В 1917 г. Ж. Гурвич имел магистерскую степень в Петроградском университете и продолжал готовиться к профессорскому званию. В 1920 г. он получил докторат, а также курс в университете, но через несколько месяцев должен был оставить Россию и эмигрировать.
По данным профессора Эдварда Тириакиана, Ж. Гурвич принимал активное участие в русской революции и был вынужден уехать после критики Ленина [4].
Первоначально Ж. Гурвич остановился в Берлине, где в 1921 г. в «Трудах русских ученых за границей» опубликовал статью «Идеи неотъемлемых прав в политической доктрине XVII—XVIII веков». Здесь же он написал и первую философскую работу о философии И. Фихте (Die Einheit des Fichtes Philosophic).
С 1923 г. Ж. Гурвич оказался в Праге. В Праге Ж. Гурвич преподавал на русском юридическом факультете при Карловом университете, работал доцентом кафедры истории философии права, которую возглавлял бывший ректор Киевского университета, доктор государственного права Е. В. Спекторский. Среди преподавателей факультета имелась группа евразийцев, наиболее активными были Н. Н. Алексеев, П. Н. Савицкий, Г. В. Вернадский, Е. В. Спекторский. Ж. Гурвич и ряд других преподавателей факультета вели полемику с ними.
С 1925 г. начался первый период жизни Ж. Гурвича во Франции. В 1925—1927 гг. он работал в Славянском институте в Париже, а также преподавал на русском юридическом факультете при Парижском университете.
С 1927 г. Ж. Гурвич начинает преподавать в Сорбонне. В этом знаменитом университете он по приглашению Л. Брюнсвика стал читать открытый курс лекций «Современные тенденции в немецкой философии» (которые были опубликованы в 1930 г.).
В 1928 г. Ж. Гурвич оформил французское гражданство. Это был продуманный шаг. Ж. Гурвич не проявлял оптимизма, характерного для основной массы русских эмигрантов первой волны, которые, покинув Россию, еще долго надеялись, что это кончится и что скоро можно будет вернуться. Это не кончалось, новый режим в России, наоборот, укреплялся.
Вместе с тем Ж. Гурвич не прекращал участвовать в общественной жизни русской эмиграции. В ведущем общественно-политическом и литературном журнале «Современные записки», издающемся в Париже, Ж. Гурвич, начиная с 1924 года, опубликовал статьи: «Идеология социализма в свете новейшей немецкой литературы» (1924. Т. 18), «Государство и социализм» (1925. Г. 25), «Новейшая эволюция в идеологии французского синдикализма» (1925. № 24), «Прудон и современность» (1927. Т. 39), "Большевизм и замирение Европы" (1925. Т. 26), «Будущность демократии» (1927. Т. 32), «Этика и религия» (1926. Т. 29), «Социализм и собственность» (1928. Т. 36), «Собственность и социализм» (1929. Т. 38) и др. Кроме того, в «Современных записках» он напечатал рецензии на работы Н. Н. Алексеева, Н. А. Бердяева, Б. П. Вышеславцева, М. Я. Лазерсона, Т. Г. Масарика, Ф. В. Тарнавского. Последняя публикация Ж. Гурвича в «Современных записках» — рецензия на книгу Б. П. Вышеславцева «Этика преображенного эроса» появилась в 1932 году.
В 1932 году публикуется работа Ж. Гурвича «Идея социального права» (L'idee du droit social), над которой он работал еще в России. Она и принесла ему международное признание. В период с 1932 по 1934 год Ж. Гурвич в должности профессора читал курс философии в Коллеж Севинь, а с 1934 по 1935 год преподавал социологию в университете Бордо. В 1935 году он стал преемником М. Хальбвакса на кафедре в университете Страсбурга. За пять последующих лет он опубликовал наиболее известные свои работы.
Кроме того, Ж. Гурвич являлся Генеральным секретарем Международного института социологии права в Париже (1931—1940) и редактором парижского журнала «Архивы философии права и юридической социологии» (Archives de philosophie du droit et de sociologie juridique).
Когда началась война с Германией, Ж. Гурвич вступил в ряды французской армии и участвовал в боевых действиях на стороне Франции, а после перемирия 20 июня 1940 года (которое на самом деле означало собой капитуляцию и оккупацию 2/3 французской территории фашистской Германией и формирование в неоккупированной зоне марионеточного правительства Петена) и демобилизации вынужден был снова эмигрировать.
Из оккупированной Гитлером части Западной Европы в 1940 г. он переехал в США, в Нью Йорк. В 1941 г. он принимал участие в создании в Нью-Йорке под патронажем правительства свободной Франции Свободной высшей школы (Ecole libre des Hautes Etudes) и возглавил при ней Французский институт социологии. Основной темой исследований и дискуссий в этом институте были проблемы устройства послевоенной Франции. В 1944 г. Ж. Гурвич составил и опубликовал текст Декларации социальных прав в целях содействия подготовке проекта Конституции будущей IV Республики. В 1944/45 учебном году Ж. Гурвич читал курс социологии знания в Гарвардском университете.
По окончании военных действий Ж. Гурвич в сентябре 1945 года вновь вернулся во Францию, где получил место профессора в Сорбонне. С этого момента Ж. Гурвич стал одной из центральных фигур французской социологии.
В 1946 году он создал Центр социологических исследований (Le centre d'etudes sociologiques), принадлежащий лаборатории при Национальном центре научных исследований (Centre national de la recherche scientifique), а также в этом же году начал выпуск Международного журнала социологии (Les cahiers intern ationaux de sociologie), который будет единственным социологическим журналом до нового появления на свет журнала «Социологический ежегодник» (L'annee sociologique) (1949—1953).
С 1948 года Ж. Гурвич — профессор социологии в университете Парижа и директор Высшей школы прикладных исследований (L'ecole pratique des Hautes etudes). С 1960 по 1963 год он занимал ответственный пост президента Комиссии по социологии и демографии Национального центра координации научных исследований Франции.
Следует отметить, что Ж. Гурвич никогда не был чисто академическим ученым. Напротив, он был политически активен, о чем говорят факты его участия в событиях русской революции 1917 года, в боевых действиях (на территории Франции) и в антифашистском движении, за что он был награжден орденом Почетного легиона.
Умер Ж. Гурвич в Париже 10 декабря 1965 года.
Основные труды Ж. Гурвича: «Социальная философия Руссо» (1917); «Конкретная мораль Фихте» (1925); «Будущность демократии» // Современные записки. 1927. Т. 32; «Актуальные тенденции немецкой философии» (1930); «Идея социального права» (1932); «Настоящее время и идея социального права» (1932); «Юридический опыт и плюралистическая философия права» (1936); «Теоретическая мораль и наука нравов» (1937); «Эссе по социологии» (1938); «Элементы юридической социологии» (1940); «Социология в XX столетии» (1945); «Социология Закона» (1947) (Нью-Йорк); «Декларация о социальных правах» (1946); «Индустриализация и технократия» (1949) (под редакцией); «Актуальные вопросы социологии» (1950); «Социальный детерминизм и человеческая свобода» (1955); «Социологический трактат» (1958, 1960); «Понятие социальных классов от К. Маркса до наших дней» (1958); «Современное призвание социологии» (1958); «Диалектика и социология» (1962); «Социальные рамки познания» (1967); «Мой интеллектуальный путь» (1968). (Библиографию работ Ж. Гурвича, изданных в «Современных записках», «Русских записках» и в «Новом журнале», см.: L'emigration russe. Revues et recueils. 1920— 1980. Index general des articles. Paris, 1988.)
2. Истоки и эволюция взглядов
Ж. Гурвича нельзя назвать только социологом, поскольку его исследования всегда имели междисциплинарный характер. Они — на стыке между социологией, правом, историей, антропологией и социальной психологией. В творчестве ученого нашли отражение философия И. Фихте, А. Бергсона, Э. Гуссерля, социалистические воззрения К. Сен-Симона, П. Прудона и К. Маркса, социологические теории М. Вебера, Э. Дюркгейма, М. Мосса. Вместе с Э. Морено, Э. Мейо, К. Левиным его рассматривают и как одного из основателей теории малых групп.
Ж. Гурвич был социологом философского склада, ориентированным скорее на немецкую, чем на французскую философскую традицию.
Еще в России Ж. Гурвич под непосредственным влиянием большевистской революции сформулировал ряд принципов своего научного мировоззрения.
Представляет интерес тот факт, что в России в 1914 году Ж. Гурвич получил золотую награду Юрьевского университета за сочинение «Правда воли монаршей Феофана Прокоповича» (история философии права) [6], в 1918 году в Петрограде в издательстве Вольфа была опубликована его работа «Руссо и декларация прав. Идея неотъемлемых прав человека в политической доктрине Руссо» [3].
Непосредственно после революции Ж. Гурвич еще надеялся на возможность создания планируемой экономики, основанной на плюрализме форм собственности и без жесткого контроля со стороны государства. Но его надежды развеялись очень скоро.
Как отмечают современные исследователи творчества Ж. Гурвича, сам он отождествлял себя с исключенным из шайки, банды догматиков и орды псевдоспециалистов. Он стал в России личностью еретической, выступающей против существующих порядков и все подвергающей сомнению: русский философ, околдованный Ж. Руссо и П. Прудоном, И. Фихте и К. Марксом, в мире, доминируемом царистской аристократией, но открытом немецкой мысли, он встречает Ленина непосредственно перед революцией, в которой участвует в Петрограде с большим воодушевлением. Он появился как защитник того, что позже будет названо в книге, опубликованной им во Франции, социальным правом, как защитник автономии социальных групп, что называется сегодня самоуправление. Стоит ли говорить, что ему не удалось найти своего места в Советской России, руководимой только коммунистической партией, и что он был изгнан ею во Францию? [6, с. 44].
Покинув Россию, Ж. Гурвич от рассмотрения проблем реальной политики понемногу уходил в иную область.
Его основные интересы были теперь связаны с внутренней ориентацией и духовным миром человека и с популяризацией во Франции хорошо знакомой ему немецкой философии. Две важные работы: его книга о философии И. Фихте, которая распространяет диалектику Г. Гегеля в своем прогрессивном движении примирения разума (рассудка) и истории, и другая — по социальному праву, которая подводит итог тому, что было осмыслено и написано между Гратиусом и Г. Лейбницем о легитимности и автономии частных социальных групп, очень хорошо выражают богатство его творчества.
Ж. Гурвич также привлекает к себе внимание научной общественности изучением проблем познания и исследованиями в области морали.
Но и в области общей социологической теории творчество Ж. Гурвича выглядит достаточно масштабно. Наиболее значительные из его работ: «Социальный детерминизм и человеческая свобода» (1955), «Диалектика и социология» (1962), «Современное призвание социологии», «Понятие социальных классов от К. Маркса до наших дней» (1958), «Социальные рамки познания» (1967). Кроме того, под руководством Ж. Гурвича вышел ряд крупных коллективных трудов, среди которых «Социология в XX столетии» (1945), «Индустриализация и технократия» (1949), «Социологический трактат» (1958, 1960).
Ориентация французской социологии на чистый эмпиризм очень беспокоила Ж. Гурвича, поэтому социология, по его мнению, должна была прежде всего избавиться от двух опасностей: чисто аналитического эмпиризма (провозглашенного Ж. Стецелем) и исключительно спекулятивной теоретизации. Он также выступает против излишней американизации социологии — с этой целью он создал в 1956 г. (совместно с бельгийцем А. Жанном) Международную ассоциацию франкоязычных социологов, а также громоздких теоретических систематизации, к которым относит дюркгеймизм, марксизм, структурный функционализм и структурализм. Он считает, что в социологии следует также искоренять номинализм, детерминизм, догматизм [8, р. 64].
От К. Маркса и П. Прудона Ж. Гурвич берет анализ социальных противоречий, но более — их мнение о социальных динамизмах, скрытых от учреждений, попытку проанализировать диффузные сопротивления, допускающие постановку в каузальность социального порядка. Эти исследования, сквозь анализ трудов теоретиков действия К. Сен-Симона, П. Прудона, И. Фихте, являются его целью, чтобы найти новое обоснование диалектики подвижного и инертного возбуждения против институтов, общества, против государства. Две его диссертации по проблемам общественного права (1931) блестяще иллюстрируют эти мысли: выступая против теорий трансцендентного права, он приводит примеры того, как социальные группы и общественные ассоциации порождают новые права, направленные против единовластия государства.
В традиции П. Прудона и К. Маркса Ж. Гурвич ставит в качестве задачи для социологии анализ глобальных обществ и выражает свое недоверие в отношении к работам фрагментарным, не связанным с тотализирующей рефлексией. При этом он подчеркивает важность понятия тотального социального факта М. Мосса, понятия, которое ориентирует на изучение отдельных феноменов, по при этом их рассматривает в отношении к значениям глобального общества [7, р. 13].
Его концепция социального, на первый взгляд, будто бы реалистическая и плюралистическая, состоит в том, что социолог должен обнаруживать под эмпирической поверхностью феноменов различные степени их глубины, никогда при этом не ограничиваясь окончательной концептуализацией, однозначно ставить вопрос об отнесении их к тотальным социальным феноменам. Ж. Гурвич исповедует диалектический, или релятивистский, гиперэмпиризм, который тесно связывает опыт с его теоретизацией, объяснение с пониманием, эмпирическое с теоретическим во взаимности перспектив, запрещая также любое противопоставление индивидуального и социального (коллективного) [8, р. 64].
Таким образом, на протяжении нескольких десятилетий Ж. Гурвич развивал свой подход к познанию социальной реальности, который он назвал диалектическим гиперэмпиризмом.
Называя свои взгляды диалектическим гиперэмпиризмом, Ж. Гурвич отвергал формально-дедуктивные теории и эмпиризм в западной социологии и стремился строить социологию на основе диалектики, интерпретируемой в духе релятивизма и плюрализма.
Следует отметить, что Ж. Гурвич считался одним из ведущих представителей диалектической социологии во Франции. Желая возвеличить диалектический гиперэмпиризм, он предлагал, на его взгляд, строгую социологическую схему. Она должна была ясно воспроизводить социальную реальность [10, р. 146].
Диалектический гиперэмпиризм в методологическом плане означал ориентацию на отказ от какой-либо заранее принятой философской позиции в подходе к изучению человека, а в онтологическом плане — истолковывание человеческого опыта как разнообразного и непрерывно обновляющегося в своих основаниях.
Считая, что К. Маркс и марксисты слишком все упрощают, Ж, Гурвич призывал использовать более сложные инструменты анализа. Нельзя свести общество к жестким рамкам базиса и надстройки, поэтому необходимо умножать ступеньки анализа, начиная от морфологического уровня, за что выступал Э. Дюркгейм, и кончая изучением различных форм знания и идеологий, которые также изменяются и влияют на развитие общества. Аналогичны» образом необходимо видеть за диалектикой борьбы классов диалектику иных общественных отношений, от насильственных конфликтов до более мирных их форм. Именно поэтому Ж. Гурвич выдвигает принцип радикального эмпиризма в социологии (диалектического гиперэмпиризма), то есть уважительного отношения к изменяющимся конкретным формам общественной жизни.
Такая социология была несомненно связана с революционными движениями. Будучи весьма критичным по отношению к бюрократическому социализму, Ж. Гурвич согласен с идеей федерализма Прудона и считает, что на смену капитализму придет децентрализованная демократия, построенная на принципах самоуправления. В 60-е годы он видел в попытках создания самоуправления во Франции и Югославии зародыши новых политических форм.
Метод, который он предлагает, уходит как от концептуализма, так и субъективного номинализма. Этот особый, специфически понимаемый диалектический метод, предложенный Ж. Гурвичем, был. согласно его замыслу, предназначен решить проблему субъекта и объекта, исследователя и исследуемого.
Сам ученый отмечает, что диалектический метод постановки во взаимосвязь перспектив, которые заключаются в элементах, которые не могут быть ни идентифицированы, ни разделены, когда их изначальная имманентность становится столь интенсивной, что приводит к симметрии или параллелизму более-менее энергично выражаемых, — именно здесь находится большая область применения метода в изучении отношений между социологическим детерминизмом и человеческой свободой, свободой как коллективной, так и свободой индивидуальной. Это тот, например, случай, когда наиболее интенсивные степени человеческой свободы (изобретение, решение, созидание) и наиболее точные выражения социологического детерминизма (управление, планирование) вступают в прямой контакт. Так социальный детерминизм становится осознанным началом освобождения и свободы [11, р. 6].
Этот особый методологический прием позволяет «искать» в построении коллективного существования и в автономии групп, оживленных скрытым динамизмом, осознание различных отношений и каждый раз разного смысла. Концентрированный релятивизм, усиленный плюрализм сопровождают это перманентное воссоздание институтов свободы и понятий рациональности без догмы.
Поэтому, определяя такую перспективу эмпирического диалектизированного поиска, согласно Ж. Гурвичу, можно изучать плюрализм социальных аструктурных детерминизмов, универсальные детерминизмы и микродетерминизмы, социологические частные детерминизмы (частных групп и социальных классов) для того, чтобы перейти к глобальным социологическим детерминизмам; это реализуется путем построения комплексных иерархий, которые изменяются в зависимости от типов обществ. Этим же способом можно обнаружить множество путей, открывающихся для проникновения или сознательного вмешательства человеческой свободы в различные степени, в водоворот социального детерминизма [11, р. 7].
То, что Ж. Гурвич сразу «отбрасывает», так это исключительно ошибочную, по его мнению, интерпретацию научного детерминизма; эта интерпретация не только связана с частными техническими процедурами, поле применения которых ограничено (закон, подсчет вероятности, каузальная зависимость — все это может быть различных видов), но еще идентифицирует его с монизмом и рационалистическим идеализмом «единого и универсального порядка» или «природы», и она забывает о таком фундаментальном обстоятельстве, как условия отсчета.
Настоящий кризис детерминизма, преодоление которого идет полным ходом, заключается в осознании того, что невозможно выделить детерминизм из рамок реальных и конкретных, которыми он должен управлять, так же как и множественность времен, где он помещается. То, что ведет к плюрализму детерминизмов ограниченных, относительных, варьирующих от каждой конкретной вселенной, в зависимости от каждого специфического мира, изученного частной наукой, и даже в зависимости от различных измерений, которые будут представлять интерес по отношению к нему. Отсюда исходит задача, которая чисто присуща социологии сегодня: «уточнить специфические характеристики регионального детерминизма, поставив соответствующие вопросы и принимая в расчет то, что технические методы детерминации варьируют в зависимости сообразно секторам социальных типов, перейти к исключительно другим методам, таким, как попытка описать ограничения социального детерминизма согласно случайности и взаимовлиянию человеческой свободы» [11, р. 10].
Так, приписывая универсальное значение типологическому методу, Ж. Гурвич выделяет микросоциальные детерминизмы (или типы), детерминизмы частных групп, детерминизмы социальных классов и глобальных обществ (горизонтальное деление социальной реальности).
Вертикальный срез социальной реальности, по Ж. Гурвичу, состоит в делении на глубинные уровни (от эколого-морфологической основы до коллективных умонастроений и психических актов), изучаемые глубинной социологией. Отсюда деление на микро- и макросоциологию.
Социальная реальность, полагает Ж. Гурвич, может изучаться тремя различными методами.
Первый из этих методов — систематизирующий и аналитический — обычно преследует практические цели и направлен тли > на один из уровней социальной реальности, более или менее искусственно отделенной от целостности. Это метод большинства частных социальных наук, например наук о праве.
Второй метод — индивидуализирующий (сингуляризирующий) — применяется в двух частных социальных науках: истории и этнографии. Примерами их могут служить клан в архаическом обществе или семья.
Наконец, третий метод — метод качественной и дискретной типологии, который и является основным методом социологической науки. Последняя изучает, по Ж. Гурвичу, три категории типов социальной реальности: микросоциологические типы, типы частных групп, типы социальных классов и глобальных обществ.
Первая категория типов представляет собой различного рода социальные связи, или, по выражению Ж. Гурвича, различные «проявления социабельности», которых он насчитывает более полутора сотен. Это наиболее абстрактные и общие типы.
Вторая категория — это типы целостных социальных феноменов, составляющие коллективные единицы, которые являются частичными, одно- или многофункциональными. Данные типы являются структурируемыми или структурированными.
Третья категория типов включает в себя типы целостных социальных феноменов, которые супрафункциональны и представляют собой макрокосмы частных групп. Эти типы наиболее конкретны и близки к историческому существованию, то есть они повторяются чрезвычайно редко.
Все три рода типов социальной реальности находятся, по Ж. Гурвичу, в диалектическом отношении взаимодополнительности. Специфика социологического метода состоит, с его точки зрения, в том, чтобы всегда принимать во внимание все уровни, изменения и сектора (аструктурные, структурируемые, структурированные) социальной реальности одновременно.
В своих работах [11; 12; 13] Ж. Гурвич предлагает определенную логику исследовательского анализа, который, в конечном счете, приводит его к определению социологии, ее предмета и задач.
Так, одновременно пытаясь показать, что общая, главная проблема детерминизма независима от технических методов и приемов, которые лишь только ее констатируют (таковы, например, каузальные законы, функциональные законы, эволюционные законы, статистические законы, единичная каузальность и функциональные ковариации и корреляции, тенденциозные регулярности, прямые интеграции в совокупности), Ж. Гурвич старался уточнить специфику абстрактных социальных детерминизмов, с одной стороны, соответствующих степени глубины социальной реальности, с другой — формам социабельности. Так, он изучил детерминизмы морфологической и экологической базы: организованные суперструктуры, модели, правила, знаки, значения, социальные роли и коллективные отношения, символы, идеи, коллективные ценности, нравственные принципы (умонастроения, наконец). Затем он перешел к социальным микродетерминизмам, которые он постарался унифицировать: массы, сообщества, общности. Затем оставил эти аструктурные детерминизмы, чтобы приступить к рассмотрению детерминизмов частных групп, и особенно социальных классов (которые, на его взгляд, структурабельны и в большей части структурированные).
При этом он считает, что метод диалектического гиперэмпиризма «выступает на поверхность», когда на сцену выходят социальные классы — сами макрокосмы объединения. Частичные детерминизмы социальных классов находятся в открытой борьбе между собой и детерминизмами глобальных структур, которые пытаются доминировать, подчинив их своему влиянию [11, р. 10].
Рассматривая «глобальные общества» и «глобальные структуры», Ж. Гурвич отмечает, что термин «глобальный» нельзя однозначно свести к «универсальному», поскольку он относится к человечеству, которое представляется не только как реальное общество, но как идеал или абстрактный тип. «Глобальный» означает только «всеохватывающий», или совокупную социальную среду, тотальные социальные феномены, будучи термином более широким, более богатым по своему содержанию, который превосходит социальную реальность в полноте иерархии функциональных группировок и даже социальных классов. Речь идет о макрокосме объединений, которые сами в свою очередь могут представлять макрокосмы (как социальные классы, государства, церкви, племена), то есть макрокосме макрокосмов, который не сводится к иерархии, ни единой, ни разрозненной; эта иерархия служит ничем иным, как точкой отсчета [11, р. 191].
В современную эпоху можно рассматривать в качестве глобальных обществ, например, нации и международные сообщества, раньше это были, в частности, племена, империи. Ж. Гурвич полагает, что глобальным обществам присущ ряд общих характеристик. Так, они обладают социальным суверенитетом над всеми ансамблями, секторами, общностями, т. е. элементами, их составляющими, которые в них интегрируются, а также юридическим суверенитетом, определяющим компетенцию всех функциональных группировок.
Каждое глобальное общество без исключений — это не только структурируемое, но эффективно структурированное. Поэтому термины «глобальное общество» и «глобальная структура» означают одно и то же. В этом же настоящая причина, по которой социологи путают всю социальную реальность с глобальным обществом, так же как ее в свою очередь путают с социальной структурой.
«Социальные структуры являются относительными связными сцеплениями характеристик специфических групп и глобальных обществ, которые в них представляют специфические иерархии Действительно, вся социальная структура — это равновесие или относительное единство между степенями глубины, между формами социабельности, между социальными регламентациями, между детерминизмами, между окраской ментальности и, в крайнем случае, между группировками и способами разделения труда и накопления, также специфически иерархизованными. Эти связи усилены, укреплены моделями, знаками, значениями, регулярными или привычными социальными ролями, ценностями и идеями, короче, культурными творениями, которые им свойственны» [11, р. 100].
Определенные группы являются всегда структурированными, даже когда они не организованы, например социальные классы. Но социальные структуры никогда не статичны, несмотря на их поддержку методами усиления, то есть моделями, знаками, значениями, регулярными социальными ролями, культурным творчеством, социальным контролем, которые «цементируют» это относительное единство. Реальные коллективные общности (макросоциология) находятся в перманентном состоянии структурализации и деструктурализации, очевидно, различной степени интенсивности, и сами могут потенциально дать начало группам неструктурированным. Или процессы структурализации и деструктурализации, с целью поиска равновесия и относительного единства, вступают в соревнование с аструктурными элементами [11, р. 101].
Глобальное же общество исключительно супрафункционально, оно не сводится к совокупности функций или результатам осуществленного труда. Оно не может адекватно выражаться в какой-либо организации, взятой отдельно, ни даже во многих среди них. Поэтому ничего нет глупее, как идентифицировать структуру и организацию. С этой точки зрения неорганизованная инфраструктура глобального общества еще более спонтанна и менее поддается влиянию организаций, которыми являются социальные классы.
В то же время, если не изучать глобальные общества, то нельзя будет и обнаружить определенные суперструктуры, будь то рудиментарные или развитые. Это глобальные независимые структуры.
С морфологической точки зрения все глобальные общества очень масштабны, это их свойство проявляется, например, в современных нациях.
Любое глобальное общество принадлежит к цивилизации и способствует ее созданию. Нельзя ни рассматривать, ни идентифицировать глобальные общества и цивилизации вне исторического контекста. Точно так же — неплодотворно изучать типы цивилизаций вхолостую, сами по себе, как и абсурдно устанавливать типы глобальных структур, не принимая в расчет цивилизации (системы культурного творчества), в которых они участвуют и которые способствуют созданию и воспроизводству. Легко также заметить, что между обществом, глобальной структурой и цивилизацией существуют диалектические отношения, которые должны быть изучены, несмотря на всю их сложность.
Ж. Гурвич дает следующее определение понятию «глобального общества» или «глобальной структуры», что, как уже было отмечено, одно и то же.
«Речь идет о тотальных социальных феноменах, законченных, совершенных и независимых, в общем и целом супрафункциональных, всегда структурированных и порой остающихся неорганизованными в своей основе, которые господствуют над макрокосмами объединений и над организациями, накладываясь одна на другую, которые могут составлять одну или несколько иерархий, в зависимости от степени глубины, форм социабельности, различных социальных регламентации и способов разделения труда, других социальных признаков (также ранжированных по разным основаниям); эти глобальные феномены являются подкрепленными в их связности цивилизацией, которая их выводит за пределы и в которой они порой участвуют как силы созидательные и благотворные» [10, 195].
Таким образом, исходя из такого понимания социологического метода и социальной реальности, Ж. Гурвич, который как никто другой склонен ко всякого рода дефинициям и громоздким классификациям, следующим образом определяет социологию. «Социология представляет собой качественную и дискретную типологию, основанную на диалектике тотальных социальных феноменов, аструктурных, структурируемых и структурированных, которые она изучает одновременно на всех глубинных уровнях, во всех измерениях и секторах с тем, чтобы прослеживать их движение структурации, деструктурации и взрыва, находя объяснение этих феноменов в сотрудничестве с исторической наукой» [12, р. 21]. Вслед за приведенным Ж. Гурвич дает другое, более сжатое определение социологии как «науки, которая изучает тотальные социальные феномены в ансамбле их аспектов и их движения, заключая их в диалектизированные микросоциальные, групповые и глобальные типы в процессе их становления и разрушения» [12, р. 24].
Предмет социологии Ж. Гурвич охарактеризовал как «целостные социальные феномены» (понятие, сформулированное М. Моссом), исследуемые одновременно на всех глубинных уровнях, во всех аспектах в процессе их структурации, деструктурации и разрушения. С позиции плюрализма Ж. Гурвич выступал как против материализма, так и против идеализма. Указывая на противоречивый характер общественного развития, он считал отношения
между классами «радикально непримиримыми» и доказывал неизбежность социальных антагонизмов. С позиции «плюралистаческого и децентрализованного коллективизма» критиковал капиталистическое общество, указывал на необходимость и неизбежность социальной революции.
Интересно отметить, что предмет различных отраслей социологического знания Ж. Гурвич тесно связывает с понятием социального контроля.
Так, «социальный контроль может быть определен как совокупность культурных моделей, социальных символов, коллективных значений, ценностей, идей и идеалов, так же как и действий и процессов, которые их охватывают, рассматривают и используют и посредством которых каждое глобальное общество, каждая частная группа, каждая форма социабельности и каждый индивид, преодолевают антиномии, напряжения и конфликты, которые им свойственны, путем временного и нестабильного равновесия, находя также точки соприкосновения для новых усилий, направленных на коллективное творчество (созидание)» [12, р. 297].
Согласно Ж. Гурвичу, существуют различные области социального контроля, в которых также можно установить различные иерархии ценностей, идеалов и систем определенных идей. В качестве таких основных областей социального контроля он выделяет религию, мораль, право, искусство, познание и обучение. При этом ученый уточняет, что каждая из этих областей может подразделяться на отдельные подобласти. Иерархия этих шести основных областей социального контроля зависит от конкретного типа общества или группы, также в рамках каждого из них варьируют их подобласти.
Например, познание в различных типах обществ или групп может преимущественно выступать в качестве перцептивного, технического, политического, научного или философского. Что касается права, то в рамках этой области может преобладать социальное право, право межиндивидуальное, право организованное или право стихийное, право заранее определенное, право гибкое, право интуитивное.
Ж. Гурвич отмечает, что социальный контроль в такой интерпретации означает не что иное, как другое название того, что называют социологией культуры (культурной социологией) или социологией человеческого духа. Это общее название, присущее и социологии религии, и социологии морали, а также социологии права, социологии познания, социологии искусства, социологии образования. Эти различные области социологии изучают культурные модели, социальные символы, коллективные ценности, идеи и идеалы в их функциональной зависимости от типов обществ или групп, равно как и от конкретных исторических обстоятельств.
В своем научном творчестве ученый значительное место уделял понятию «человеческой свободы», считая ее, в известной степени, двигателем общественных трансформаций и прогресса. Так, согласно Ж. Гурвичу, нельзя ни обозначить, ни исключить человеческую свободу, ни вывести ее из какого-либо интеллектуального построения. Ее можно только испытать, пережить, опробовать и лишь затем — описать. Она есть особенность, изначальное качество, присущее человеческому существованию, будь оно коллективное или индивидуальное, это «скрытый пыл» всего творчества, действия, реакций, поведения, достижений. Свобода предполагает преодоление препятствий, победу над сопротивлениями, взятие барьеров и достижение результатов, трансформацию ситуаций. Это есть свобода определенная, свобода, заключенная в реальности, свобода при определенных условиях, свобода относительная. Она не только, как детерминизм, поставлена между случайностью и закономерностью, бесконечностью и конечностью — преимущество, данное этим термином, но она имеет потребность использовать различные детерминизмы в качестве точек отсчета (степеней ориентира) и инструментов для вмешательства [11, р. 81].
Так, это, в частности, детерминизмы социальные, психологические и биологические, которым служит свобода для достижения своих целей.
Однако она может быть им противопоставлена не только более сильным выделением возможности, случайности, дискретности и качественного, но еще и тем, что находится между действием в процессе и действием завершенным. Это противопоставление усилено связью человеческой свободы с проницательной волей, ухватывающей (овладевающей) в огне действия даже его направление, его изменчивыми осознанными мотивами — то, что ему не дает терять ни своей самопроизвольности, ни случайности.
Ж. Гурвич считает, что если попытаться резюмировать все то, что изложено и вложено в смысл «человеческая свобода», то можно прийти к следующему описательному определению.
Человеческая свобода, которая познается в процессе как коллективного, так и индивидуального опыта, состоит из действия намеренного, волевого, добровольного, самопроизвольного и очевидного — новаторского, изобретательного, созидательного, которое, руководимое своими собственными ориентирами, возникающими в процессе его осуществления, являясь причиной взаимопроникновения побудительного мотива и случайности, старается преодолевать все преграды и модифицировать, превосходить и воссоздавать все ситуации [11, р. 82].
Действительно, если возможное рассматривать не с позиций статики, а с позиций динамики, если его познавать не метафизическим или теологическим способом, а способом реалистическим л релятивистским, то более нет препятствий, чтобы его возвеличить. Не существует ни возможного, ни невозможного самого по себе, но только в зависимости от рамок референтности, структуры, обстоятельств, ситуации. Или человеческая свобода в своих наиболее высоких степенях обнаруживает великолепную способность, по меньшей мере, в принципе, создавать возможности и разрушать невозможное, его модифицируя, изменяя ситуации, создавая новые обстоятельства, новые структуры, частные и глобальные, созидая новые рамки представлений и, тем самым, провоцируя появление новых обстоятельств.
Человеческая свобода, конечно, не означает полной победы обстоятельств (случайного) над необходимым, наконец. Она остается компромиссом, выступает своеобразным медиатором между ними. Но характер такого компромисса состоит прежде всего в степени объединения между побудительной силой, мотивом и возможностью, свойственной свободному добровольному действию.
Эта свобода старается не только подчинить себе все внешние цели действия, но также одинаково модифицировать самих агентов: Меня, Их, Нас — группы, классы, глобальные общества, в всех их степенях глубины, их иерархии и их структуры, воссоздать объективные фундаменты (основания), ниспровергнуть или переделать все иерархии (включая систему ценностей), трансформировать все способы выражения, символизации и т. д. Можно даже пойти дальше и, используя классические противопоставления между случайным и возможным, констатировать, что свобода человеческая превосходит эту альтернативу.
Следует, однако, остерегаться того, чтобы видеть в человеческой свободе добро само по себе и унифицировать бесконечное богатство ее окраски, ее форм, ее возможностей. Как и все, что касается человеческого поведения, свобода является двусмысленной, неопределенной. Она может так же разрушать, как и строить, подталкивать как к пороку, так и к благородству, поворачивать как к злу, так и к добру. Действительно, человеческая свобода не может помочь решению метафизической проблемы Единичного и Всеобщего. Коллективные свободы, имея своим центром Нас, группы, глобальные общества, так и индивидуальные свободы, не колеблясь вступают в конфликт, самонейтрализуются, аннулируются, так же часто, даже более часто, чем они дополняются, взаимно поддерживаются, взаимодействуют, объединяются.
Чтобы лучше понять множественность аспектов и форм, которые может принимать человеческая свобода, следует изучить ее различные степени, каждая из которых не только представляет различную ступень в объединении мотива и обстоятельств, так же как и ясно определенной воли, но и выражает, играет, взаимодействует в другой временной связи, в другой комбинации с ними.
Это различение степеней человеческой свободы, не без аналогии с разнообразной гибкостью многочисленных детерминизмов, оставляет также возможность наметить путь, считает Ж. Гурвич, который может быть принят для успешного сопоставления социальных детерминизмов и человеческой свободы.
Ученый выделяет следующие этапы (степени) человеческой свободы: свобода произвольная, сообразная субъективным предпочтениям, свобода новаторских достижений, свобода — изобретение, свобода — решение, свобода — созидание. Последняя, по его мнению, — высшая степень человеческой свободы [11, р. 84].
В целом для концепции Ж. Гурвича характерны призывы к конкретности, к сближению с историей, с диалектикой и в то же время громоздкость и схоластичность теоретических построений.
Так, очевидно, что в условиях бурного развития специализации социологического знания и эмпирических исследований во Франции после второй мировой войны «философская» социология Ж. Гурвича с ее чрезвычайно абстрактными построениями не могла иметь реального успеха.
Влияние Ж. Гурвича больше сказалось на концепции диалектики, развитой Ж. П. Сартром («Критика диалектического разума»), и на концепции генетического структурализма Л. Голъдмана. Ученик Ж. Гурвича Жак Казнев в 1966 году стал его преемником, сменив его на посту заведующего кафедрой социологии в Сорбонне.
Многим западным социологам, ориентированным на эмпирическое познание социальной действительности, «философия» в социологии казалась анахронизмом и внушала отвращение. «Это внушительное теоретическое и концептуальное построение, разработанное на фоне изменяющегося отношения к марксизму, которое предпочитало видеть социологическое пространство, занятое обобществленными рассуждениями, антидюркгеймовскими, антиамериканскими и имело сомнительные эвристические возможности, не стало парадигмой, которой надеялось стать, никогда не будет направлять теоретические и методологические поиски исследователей, которые скорее отдают ему лишь определенную дань уважения, нежели оказывают доверие» [8, р. 64].
Поэтому, несмотря на то, что Ж. Гурвич занимал ведущее Место во французской буржуазной социологии вплоть до своей смерти в 1966 году, как автор множества трудов в области социологической теории, как руководитель кафедры в Сорбонне и инициатор ряда периодических и непериодических изданий реально он не имел последователей.
Тем не менее современные французские исследователи относят Ж. Гурвича (наряду с Ж. Фридманом и Ж. Стецелем) к инициаторам «второй волны» французской социологии, которая была инструментом их индивидуального возвеличивания. Действительно, эти социологи «не создали никакой школы». Однако их личности были более сильными, нежели их желание конституировать знание, или эпистемологию. Их предназначение было более важным, чем интеллектуальный комфорт, который окружает профессию. Их понимание социальной жизни было более значимым, нежели социология [6, р. 46].
Известно также, что П. А. Сорокин считал своего младшего современника одним из крупных социологов нашего времени [12].
Характеризуя вклад Ж. Гурвича в становление и развитие социологии, М Раев пишет: «Ж. Гурвич ...чьи интересы охватывали широкую область права, социологии, философии и истории исторической мысли, внес важный вклад в эти сферы, который стал всеобщим достоянием западной науки» ... «Его критика марксистского социализма с точки зрения социальных прав, его идеи относительно новой системы прав собственности в условиях либеральной демократии составили заметный вклад в развитие общественной и политической мысли 20—30-х годов и по сей день представляют практическую ценность» [6].
1. Дойков Ю. В. Георгий Гурвич — социолог-эмигрант первой волны // Социологические исследования, 1996, № 2. С. 142—148.
2. Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия. История и культурно-просветительная работа русского зарубежья за полвека (1920—1970гг.).
3. Лазерсон М. Петражицкий как творец науки права // Сегодня (Рига). 1931. № 139.
4. Письмо П. А. Сорокина в научный совет АН СССР по комплексной проблеме «История мировой культуры» от 21 марта 1966 г. // Социол. исслед. 1987. № 5. С. 133.
5. «Правда Воли монаршей Феофана Прокоповича» и ее западноевропейские источники, под редакцией и с предисловием профессора Ф. В. Тарановского. Юрьев, 1915.
6. Раев Марк. Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции. 1919—1939. М.: Прогресс-Академия, 1994. С. 137.
7. Ansart P. Les sociologies contemporaines. — P.: Seuil, 1990.
8. Cuin Ch., Gresle F. Histoire de la sociologie. V. 2. P.: La decouverte, 1992.
9. Duvignaud J. Les fondateurs. // La sociologie en France. Paen- leve, 1988.
10. Gresle F.,Perrin M.,Panoff M.,Tripier P. Dictionnaire des sciences humaines. P.: Nathan, 1990.
11. Gurvitch G. Determinismes sociaux et liberte humaine. — P.: PUF, 1955.
12. Gurvitch G. Dialectique et sociologie. — P.: Flammarion, 1972.
13. Gurvitch George. My Intelectual itinerary // Sociological Ab stracts. 1968. April. V. 17. № 2. P. I—XIII.
14. Gurvitch G. La sociologie au XX siecle. P., 1947.
15. Tiriakian Edvard A. Gurvitch Georges (1894—1965) // The social science encyclopaedia. 1989. P. 348.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.gumer.info/