Шуйская Ю.В.
Статус определения отвечает на вопрос – "чем является данное дело?". Если в статусе установления споры разворачиваются вокруг того, кто, где, как, зачем и почему совершил данное действие, то статус определения отталкивается уже от известных параметров. При этом каждый из этих параметров может стать поводом для квалификации дела как того или иного типа преступления. Чаще всего решается вопрос – является это дело подсудным или неподсудным, а также – было оно обдуманным или случайным.
Примером такой аргументации может служить знаменитое дело Вальяно, адвокатом по которому выступил Е.И. Пассовер. Было доказано, что подсудимый совершил некоторые действия, а именно, ввозил в страну не зарегистрированные товары на турецких фелюгах. Однако адвокат доказал, что подсудимый не виновен (цитируется по воспоминаниям Званцева о судебном заседании):
Вальяно ввозил товары, не оплаченные сборами, на турецких фелюгах? Да, господин прокурор это блистательно доказал, и я, защитник, опровергать эти действия подсудимого не собираюсь. Но составляют ли эти действия преступление контрабанды, вот в чем вопрос, господа судьи и господа присяжные!
Тут Пассовер сделал чисто сценическую паузу "торможения", и все, затаив дыхание, замерли. Прокурор заметно побледнел. Пассовер поднял глаза к потолку и, точно читая на пыльной лепке ему одному видимые письмена, процитировал наизусть разъяснение судебного департамента сената с исчерпывающим перечислением всех видов морской контрабанды: лодки, баркасы, плоты, шлюпки, яхты, спасательные катера.
Упоминались в качестве средств для перевозки контрабанды даже спасательные пояса и обломки кораблекрушения, даже пустые бочки из-под рома, но о турецких плоскодонных фелюгах не упоминалось.
Между тем, господа судьи и господа присяжные, - с вежливым вздохом по адресу обомлевшего прокурора сказал затем Пассовер, - вам хорошо известно, что разъяснения правительствующего сената носят исчерпывающий характер, да, именно исчерпывающий характер и распространительному толкованию не подлежат. А потому…
Он чуть-чуть повысил голос
– … поскольку подсудимый Вальяно перевозил свои грузы, на чем особенно настаивал господин прокурор, именно на турецких фелюгах, а не в бочках из-под рома, например, в его действиях нет, с точки зрения разъяснения сената, признаков преступления морской контрабанды, и он подлежит оправданию.
Аргументация, примененная Е.И. Пассовером, была такова: инструмент (средство транспорта), которым воспользовался подсудимый для ввоза товаров, не соответствует канонической формулировке того, что такое контрабанда. Следовательно, контрабандой эти действия не являются.
Это можно представить в виде следующей логической схемы:
Инструмент, использованный в данном деле, - Х.
Х не является инструментом А.
Следовательно, данное дело не является А.
В применении к данному примеру:
Александр Вальяно ввозил товары на турецких фелюгах.
В определении контрабанды среди перечня средств транспорта нет турецких фелюг.
Следовательно, его действия не являются контрабандой.
Помимо инструмента, в статусе определения могут использоваться практически все параметры, которыми характеризуется действие: субъект, объект, время, место и т.п.
Кроме топов статуса установления, в определительной аргументации участвуют топы собственно статуса определения: род-вид, часть-целое, присущее-привходящее и пр.
(В данном деле суд не использовал полномочия, которые предоставлялись ему законодательством того времени, – распростанить состав указанных в законе средств контрабанды на подобные им, то есть на фелюки. В таком случае аргументация была бы дополнена – Ред.)
При определении того, чем является данное действие, часто используется параметр субъекта. Зная особенности его личности, действие квалифицируют по той или иной категории.
Это действие совершил Х (например, вменяемый совершеннолетний человек).
Если что-то совершил Х, то оно является А.
Следовательно, это действие является А.
Так, в рассказе Артура Конан Дойла "Пять зернышек апельсина" смерть дяди главного героя была признана самоубийством (хотя на самом деле являлась убийством), так как дядя при жизни отличался чудачествами.
Чтобы покончить с этим, мистер Холмс, и не злоупотреблять вашим терпением, скажу только, что однажды настала ночь, когда он совершил одну из своих пьяных вылазок, после которой уже не вернулся. Мы отправились на розыски. Он лежал ничком в маленьком, заросшем тиной пруду, расположенном в глубине нашего сада. На теле не было никаких признаков насилия, а воды в пруду было не больше двух футов. Поэтому суд присяжных, принимая во внимание чудачества дяди, признал причиной смерти самоубийство.
Дядя был странным человеком.
Странные люди могут покончить с собой.
Следовательно, дядя покончил с собой.
(Логически неправильный аргумент – правильным был бы вывод: дядя мог покончить с собой. В реальной практике, однако, часто делаются подобные выводы. Рассказ А. Конан-Дойля построен на опровержении Шерлоком Холмсом этого вывода суда присяжных – Ред.)
Чаще встречается обратный аргумент – действие не относится к какой-либо категории, так как субъект, совершивший его, не позволяет этого.
В воспоминаниях А.Ф. Кони рассказывается о деле, где поджог был в итоге признан не поджогом, а самовозгоранием, так как совершил его не человек, а еж. Еж – животное, с трудом поддающееся дрессуре, и довольно сложно вообразить, что хозяин специально натренировал его на поджигание. Более того, сам еж в пожаре погиб.
Судился в Петербурге крестьянин Федор Дмитриев по обвинению в умышленном поджоге своей мелочной лавки с целью по¬лучения страховой премии. Как всегда в делах о поджогах, обви¬нение строилось на косвенных уликах, которые складывались про¬тив подсудимого в довольно неразрывную цепь. Человек робкий и, по-видимому, большой тяжкодум, он на суде только вздыхал и кре¬стился, а на предложения мои как председателя дать объяснения по поводу тех или других показаний говорил: "Не виноват, вот вам крест святой! Объяснить ничего не могу, просто словно наважде¬ние какое". Совершенно неожиданно один из свидетелей упомянул о большом еже, который жил у подсудимого в лавке, и дальнейши¬ми расспросами выяснилось, что еж был довольно ручной, расха¬живал ночью по лавке и забирался в разные пустые хранилища. Оказалось также, что пожар начался на рассвете в запертой на ночь лавке, с того ее угла, где хранился большой запас пачек с серными спичками, и что никаких следов материала для поджога найдено не было. Затем, чтением акта осмотра пожарища и доп¬росом страхового агента было установлено, что в том месте, где хранились сгоревшие и обуглившиеся спички, найден был труп об¬горелого ежа. Страховой агент на вопросы защитника признал воз¬можным, что пожар мог произойти от воспламенения спичек, меж¬ду которыми пролезал куда-либо еж, задевая их своими иглами. С этого момента подсудимый совершенно преобразился. Перед ним мелькнула надежда на спасение, и он стал давать оживленные объяснения о привычках рокового для него, злополучного ежа. Объяснения эти создали у присяжных мнение о том, что еж мог, действительно, быть виновником пожара, и это послужило основа¬нием к сомнению в виновности подсудимого, а последнее привело к оправдательному приговору.
Поджог совершен ежом.
Еж не может отвечать за свои действия.
Следовательно, поджог не является умышленным.
Если речь идет не о строгой юридической квалификации дела, а просто задаются координаты, в которых слушателям необходимо его представлять, то используется ход мысли "каков субъект, таково и действие".
В начале речи Цицерона в защиту Секста Росция Америйца используется принцип самоумаления – моя речь не настолько важна, не настолько интересна и вообще не стоит придавать ей большого значения. Этот вступительный пассаж основан на том же аргументе – каков субъект, так и надо квалифицировать его действия – моя речь незначительна, поскольку незначителен я сам:
Если бы речь произнес кто-нибудь из самых влиятельных и сановитых мужей, то, коснись он хоть словом положения дел в государстве, - а без этого в нынешнем разбирательстве не обойтись, - было б услышано гораздо больше, чем сказано. Ну, а если бы все, что следует высказать, откровенно выскажу я, то я им не ровня, и моя речь не разнесется повсюду, не разойдется из уст в уста. Затем, ничто сказанное другими, не может быть замечено при их знатности и влиятельности, а сказанное опрометчиво не может найти снисхождения при их летах и искушенности. Ну, а если моя откровенность немного превысит меру – это либо останется неизвестным, потому что я еще не вступил на поприще дел государственных, либо будет извинено, может статься, моею молодостью; хотя, впрочем, не только поводов к извинению, но даже расследований по обвинению не хотят уже знать у нас в государстве.
Я – человек незначительный.
Всё, что делают незначительные люди, - незначительно.
Следовательно, и моя речь незначительна.
Объект действия – один из наиболее важных параметров для его классификации. Образец такой аргументации приводит Д.Х. Вагапова, воспроизводя в своем учебнике диспут учеников:
Например, второй говорит: "Сегодня на уроке литературы анализировали проблему "Раскольников в зеркале своего преступления". Первый спрашивает: "А что такое преступление?" Второй: "Отнять жизнь – это преступление". Первый: "Значит, убить комара, сосущего из тебя кровь – это преступление" и т.д.
Таким образом, в определение того, что такое убийство, входит объект – живое существо, а это определение, в свою очередь, требует дополнительного уточнения.
Действию подвергнут Х.
Все действия, которым подвергнут Х, являются А.
Следовательно, данное действие является А.
в примере, приводимом Вагаповой:
Уничтожено живое существо (комар).
Всякое уничтожение живого существа – преступление.
Следовательно, убийство комара – преступление.
В судебных речах объект действия чаще используется для доказательства того, что действие НЕ является чем-то. Например, в "защите извозчика", описанной П. Сергеичем, один из аргументов звучит следующим образом:
Он не имел никакой вражды против Федорова; он не хотел ударить именно его.
Удар пришелся в Федорова потому, что он был ближе других: "тот топчет ему пятки, он его и ударил".
Иными словами, сам объект удара – тот из шестерых нападавших, который был ближе всего к преступнику – показывает отсутствие в действиях Калкина умысла.
Жертва выбрана случайно.
В умышленных действиях не бывает случайно выбранного объекта.
Следовательно, данное действие не является умышленным.
Инструмент, с помощью которого совершалось действие, также может являться решающим в его классификации. Помимо знаменитого дела Вальяно, в пример можно привести не менее знаменитую "защиту извозчика", цитируемую П. Сергеичем. Один из аргументов, приводимый дядей-извозчиком, звучит так:
Какой это нож? Канцелярский, перочинный ножик; он не для чего худого его носил в кармане; у нас у всех такие ножи для надобности, для работы.
Иными словами, Калкин не умышленно ударил Федорова ножом, так как это был не специально принесенный нож, а нож, который у него всегда с собой.
Орудие убийства было выбрано случайно.
В умышленных действиях не бывает случайно выбранного орудия.
Следовательно, данное действие не является умышленным.
В деле Евдокии Вольфрам (попытка отравить мужа) С.А. Андреевский также обращается к идее инструмента – был использован не нож, а отрава, что показывает спокойствие и обдуманность действия:
Полюбуйтесь! Где благородство чувств? Где ее хорошая душа? Еще бы, пожалуй, она задушила мужа или пырнула ножом в порыве гнева: это было бы как-то понятнее, как-то менее гадко. А ведь она избрала отраву, средство холодное и обдуманное, да еще подослала несчастного юношу, а сама спряталась…
Муж был убит с помощью яда.
Яд не может быть выбран в порыве гнева.
Следовательно, убийство мужа было совершено не в порыве гнева.
В другом деле (В.Д. Спасович, дело об убийстве фон Зона) отравление предложено признать недействительным, так как приготовленный яд испортился и, фактически, уже не являлся ядом.
Максим Иванов идет на кухню, не предупредив даже женщин о том, что он будет делать, и приготовляет то вещество, которое считалось ядом; было или не было ядом, это вопрос другой, и если рассмотреть его отдельно, то он должен быть разрешен скорее отрицательно. По всей вероятности, это ядовитое вещество попортилось, оно не могло иметь никакого вредного влияния.
Вещество, приготовленное Ивановым, не имело отравляющих свойств.
Отравление использует вещества, обладающие отравляющими свойствами.
Следовательно, Иванов не совершал отравления.
Средство, будучи вспомогательным элементом, в редких случаях влияет на определение того, чем является действие. Однако можно привести некоторые примеры и этого аргумента. Так, в стихах "Разговор с фининспектором о поэзии" В.В. Маяковский определяет поэзию как приравненную к любому другому труду. Основным аргументом является слово – инструмент, которым пользуется поэт. Но и вспомогательные средства не забыты:
Пуд,//как говорится, //соли столовой
Съешь //и сотней папирос клуби,
Чтобы //добыть // драгоценное слово
Из артезианских //людских глубин.
И сразу //ниже //налога рост.
Скиньте //с обложенья //нуля колесо!
Рубль девяносто //сотня папирос,
рубль шестьдесят //столовая соль.
В вашей анкете //вопросов масса:
- Были выезды? //Или выездов нет?-
А что, //если я //десяток пегасов
Загнал //за последние//15 лет?!
При совершении данного действия использовалось вспомогательное средство Х.
Все действия, при которых используется вспомогательное средство Х, являются А.
Следовательно, данное действие является А.
в аргументации Маяковского:
Моя поэзия тратит много вспомогательных средств (соль, папиросы, пегасы).
Труд тратит много вспомогательных средств.
Следовательно, моя поэзия – труд.
Трудно представить себе обратный аргумент: средство, как вспомогательный параметр, не может быть единственным аргументом, определяющим, подходит или не подходит действие под данную категорию. Пример такого рода аргументации приведен в книге П. Сергеича "Искусство речи на суде". Разбирается дело о нищей женщине, через три недели после родов бросившей своего ребенка в выгребную яму. Пытаясь доказать, что она не могла бросить его туда намеренно, что она, как и другие матери, любила своего ребенка, защитник говорит о незначительной, на первый взгляд, детали, - о пеленках.
Она ждала его; она, как все матери, готовилась к его рождению. Вспомните о тех пеленках, которые она просила прислать ей в больницу после родов. На них я призываю ваше великое внимание. Она шила их для своего ребенка. Мы знаем, с какими сладкими и вместе тревожными мечтами делается эта работа. Хорошо, если в эти минуты кругом тепло и уютно, если рядом муж, опора и защита будущей матери. Но когда приходится шить их ночью (днем надо ходить за милостыней), когда это происходит в холоде и нравственном одиночестве, тогда невольно изумляешься, как могла выносить она дитя свое до конца, как устояла перед соблазном изба¬виться от тягостей материнства, тем соблазном, которому часто поддаются женщины, живущие в тепле и холе! И если бы в одну такую ночь она прекратила существо¬вание ребенка в своем чреве, не думаю, чтобы у кого-нибудь поднялась на нее рука. Но она не сделала этого.
Нищенка готовила пеленки для своего ребенка.
Всякая мать, которая готовит пеленки, ждет своего ребенка с радостью.
Следовательно, нищенка ждала своего ребенка с радостью.
Время, как и место, в ряде случаев определяет природу действия. Иногда речь идет не об абсолютном времени (два часа дня, зима, 3-е января и т.д.), а об относительном – для этого человека этот период был таким, что он… Например, в деле Новохацких обвинение всячески старалось доказать, что братья игнорировали и унижали сестру. Одно из доказательств – брат приехал в Москву, где его сестра лежала в больнице, и даже не навестил ее! Ф.Н. Плевако, защищавший интересы братьев, говорит о том, какое это было время для Александра Новохацкого – время, когда он был занят собственными бракоразводными делами:
Здесь, указав вам, что Александр Новохацкий проехал Москвой, когда в больнице лежала его сестра, и не навестил ее, говорили, что этим одним доказывается жестокость брата с сестрой.
Вы слыхали, когда и зачем он проезжал Москвой? В Петербурге разрешалось бракоразводное дело Александра Новохацкого, исход которого был ему важен. Не он нарушил брачную верность, не его обрекали на безбрачие. Нет, ему готовилась свобода от нарушенных брачных уз, а эту свободу он искал для того, чтобы отдать ее той девушке, которую любил, которая ждала его здесь, чтобы сделаться его женой.
В чаду любви, в ожидании счастья, в ожидании ласки любимого существа, позвольте человеку хотя несколько дней забыть о всех, кроме себя, позвольте позабыть ему, что, кроме тех, кого он любит, есть кто-нибудь на свете, кроме того места, где решается его судьба, есть что-нибудь на свете, и томиться всякой минутой, отдаляющей его от счастья…
Иногда используется и абсолютное время. Так, в повести А. Конан Дойла "Собака Баскервилей" обсуждается вопрос – как объяснить, что сэр Чарльз в роковую ночь вышел на болота? Многие склоняются к простой прогулке, но Холмс правильно квалифицирует это пребывание на болотах, отталкиваясь от идеи времени:
Вы думаете, что он ждал кого-то?
Посудите сами: больной пожилой человек отправился вечером на прогулку – ничего удивительного в этом нет. Но ведь в тот день было сыро, холодно. Зачем же ему понадобилось попусту стоять у калитки пять, а то и десять минут, как утверждает доктор Мортимер, обративший внимание на сигарный пепел?
Таким образом, можно выделить следующую логическую схему аргумента:
Действие совершено во время Х.
Все действия, совершенные во время Х, являются А.
Следовательно, данное действие является А.
В речи Плевако этот аргумент принимает вид:
Новохацкий не посетил сестру тогда, когда занимался своими бракоразводными делами.
Когда человек занят бракоразводными делами, для него естественно забыть обо всем.
Следовательно, действия Новохацкого вполне естественны.
В словах Шерлока Холмса:
В день, когда сэр Чарльз стоял у калитки 10 минут, было холодно и сыро.
Человек не станет стоять у калитки ради собственного удовольствия в сырую и холодную погоду.
Следовательно, сэр Чарльз стоял у калитки не ради собственного удовольствия.
Место, в котором происходило действие, в редких случаях может повлиять на определение сущности данного действия. Так, в рассказе А. Конан Дойла "Пять зернышек апельсина" герой погиб, упав в меловой карьер. Присяжные вынесли вердикт "несчастный случай", руководствуясь особенностями этой местности – в ней много меловых карьеров, и в них легко упасть, особенно в темноте. Задача Шерлока Холмса – доказать, что это было убийство.
Отец упал в один из глубоких меловых карьеров, которыми изобилует местность, и лежал без чувств, с раздробленным черепом. Я поспешил к нему, но он умер, не приходя в сознание. По-видимому, он возвращался из Фэрхема в сумерки. А так как местность ему незнакома и меловые шахты не огорожены, суд присяжных, не колеблясь, вынес решение:
"Смерть от несчастного случая".
Действие совершилось в месте Х.
Все действия, совершаемые в месте Х, являются А.
Следовательно, данное действие является А.
То есть:
Он упал в яму там, где много меловых карьеров.
Там, где много меловых карьеров, в них часто падают случайно.
Следовательно, он упал в яму случайно. (Как и в ряде предшествующих примеров, здесь используется логически неправильное и фактически ложное умозаключение, на чем основан сюжет рассказа, однако, следует отметить, что логически неправильное умозаключение может приводить и часто приводит на деле к истинному выводу – этот человек в данных условиях мог упасть в яму – Ред.).
Тот же аргумент в другом рассказе того же автора позволяет установить, что действия дворецкого были не случайными, а преднамеренными. В новелле "Три студента" дворецкий выгораживает своего бывшего хозяина. Заметив перчатки, оставленные тем на месте преступления, дворецкий садится на эти перчатки, а затем их убирает. Однако несоответствие того, как это действие было представлено, и места, где оно совершилось, сразу обращает на себя внимание Холмса: почему человек, которому стало плохо, садится не в первое попавшееся кресло, а в самое дальнее?
Это легко понять. А где вы были, когда вам стало плохо?
Где, сэр? Да вот тут, около дверей.
Странно, ведь вы сели на кресло там, в углу. Почему вы выбрали дальнее кресло?
<…>
Садясь вчера в это кресло, вы хотели скрыть какой-то предмет, который мог бы разоблачить незваного гостя?
Дворецкий сел не в первое попавшееся кресло.
Когда человеку плохо, он садится в первое попавшееся кресло.
Следовательно, дворецкому не было плохо.
В судебной речи, приводимой в пример в воспоминаниях А.Ф. Кони, вопрос о месте действия помогает определить, что слова свидетеля – ложь:
Что давали в театре?" - "Оперу". – "Какую – итальянскую или русскую?"
- "Итальянскую". <…>
– "А в каком театре это было (итальянские оперы давались в Петербурге исключительно в Большом театре, где ныне здание консерватории): в Большом или Мариинском?"
– "В Мариинском".
Свидетель сел на место, бросая беспокойные взгляды на скамью подсудимых, а я посоветовал присяжным обойтись без его показания, так как свидетель имеет слишком необыкновенные качества, чтобы пользоваться его рассказом при обсуждении обыкновенного дела: он обладает удивительным свойством дальнозоркости, и для него до такой степени не существует непроницаемости, что из второго или третьего ряда кресел Мариинского театра он видит, кто сидит в бельэтаже Большого.
Свидетель утверждает, что видел итальянскую оперу в Мариинском театре.
Итальянские оперы показывают только в Большом театре.
Следовательно, слова свидетеля – ложь.
Манера совершения действия может показать, насколько данное действие являлось обдуманным или случайным.
Действие совершалось образом Х.
Все, что совершается образом Х, является А.
Следовательно, данное действие является А.
В двух произведениях А. Конан Дойла есть ссылка на решение суда, основанное именно на образе действия. В одном случае (рассказ "Пять зернышек апельсина") действие признали несчастным случаем, так как погибший спешил (и в спешке вполне мог оступиться), хотя на самом деле это было убийство.
Предполагают, что он спешил к последнему поезду, отходившему со станции Ватерлоо, и что в спешке при исключительной темноте сбился с дороги и шагнул через край одной из маленьких пристаней речного пароходства. На теле не было обнаружено следов насилия, и не может быть сомнения в том, что покойный оказался жертвой несчастного случая; это должно заставить власти обратить внимание на состояние речных пристаней.
Человек шел в спешке.
В спешке можно упасть в воду случайно.
Следовательно, человек упал в воду случайно.
В другом произведении – "Собака Баскервилей" – действия преступника Селдена (сбежавшего с каторги недалеко от Баскервиль-холла) были признаны неумышленными, так как именно их зверская жестокость привела присяжных к мысли, что Селден не в здравом уме:
"Я хорошо помнил дело Селдена, потому что в свое время Шерлок Холмс занимался им, заинтересовавшись жестокостью, с которой было совершено убийство, и печатью бесцельного зверства, отмечавшей все действия этого изверга. Преступление было настолько чудовищно, что у судей зародилось сомнение в здравости рассудка Селдена, и поэтому смертную казнь ему заменили тюрьмой".
Действия Селдена отличались исключительной жестокостью.
Вменяемый человек не может действовать с такой жестокостью.
Следовательно, Селден невменяем.
Обстоятельства совершения действия могут подсказать, каким образом его квалифицировать.
Действие совершалось при обстоятельствах Х.
Все, что совершается при обстоятельствах Х, является А.
Следовательно, данное действие является А.
В очерке Г. Продля "Убийца с десятью именами" в суде обсуждается следующий вопрос: из комнаты предполагаемого убийцы, согласно показаниям его служанки, раздавались стуки. Обвинение предположило, что он расчленял труп. Защита оттолкнулась от житейских соображений: логично расчленять труп, когда дома есть кто-то еще, если можно его расчленить при других обстоятельствах – в одиночестве?
– Миссис Страйд, вы хоть и простая, но, бесспорно, неглупая женщина. И у вас, конечно, есть житейский опыт. Не находите ли вы, что со стороны мистера Хьюма было бы величайшей глупостью в вашем присутствии расчленять труп? Разве он не мог отправить вас домой или послать с каким-нибудь поручением?
– Конечно, вы совершенно правы. Ему стоило лишь подождать, пока я уйду. К полудню я всегда заканчиваю работу. Он мог также послать меня за покупками, тем более, что его жена уехала на весь день…
Тем самым, защита подходит к тому, что эти стуки можно было квалифицировать как угодно – перестановка мебели, например, так как они происходили при данных обстоятельствах – дома находился совершенно ненужный свидетель.
Стук в комнате Хьюма раздавался тогда, когда дома была служанка.
Нормальный человек не станет расчленять труп при служанке.
Следовательно, стуки объясняются не тем, что Хьюм расчленял труп.
Особенности устройства какого-либо предмета, его внешний вид и иные параметры могут стать поводом для разбирательства в суде по поводу морального или материального ущерба, нанесенного с помощью этого предмета.
Данный предмет является таким.
В этой ситуации предмет должен быть другим.
Следовательно, подмена свойств предмета – подсудное дело.
Высмеивая американскую систему судопроизводства в статье "Засужу, замучаю, как Пол Пот – Кампучию" Т. Толстая ссылается на реальные судебные иски, поданные американскими заключенными:
Но и за решеткой не прекращается деятельное крючкотворство: ведь закон запрещает применение "жестокого и необычного наказания" к заключенным. И вот один подает жалобу, что ему дали малиновое мороженое, когда он хотел персиковое; другой – что вместо розового полотенца ему выдали белое, а это изощренная жестокость.
Полотенце было белым.
Я просил розовое полотенце.
Следовательно, меня оскорбили.
Венцом дел такого рода следует признать знаменитое дело о кофе, после которого на всех стаканчиках с горячими напитками появились слова "осторожно, напиток горячий". Речь шла не о качествах кофе – женщина, обратившаяся в суд, не говорила, что кофе был невкусный. Речь шла именно о его свойствах – кофе был горячий, а это, в свою очередь, привело к ожогу. В ироническом описании Татьяны Толстой это дело представлено так:
"Вот женщина купила себе кофе в "Макдоналдсе", села в машину, установила шаткий стаканчик между ног, а крышка-то слети, а она и обварись. В дикой, отсталой стране, где стаканы держат в руке, — что бы сделали? Долго жалели испорченную юбку и обшивку сиденья. Не то в стране равных возможностей: женщина подала на быстроедов в суд. Адвокаты убедили судью, что кофе был слишком горячим, а на стаканчике не было предупреждения: "этот кофе может обварить вашу ногу", ставить же стакан в такой удивительной близости к филейным частям, — сказали адвокаты, — часть американской традиции. Мужчины в этой стране всегда именно там и держат бутылку с пивом (Зигмунд, привет!), а так как научно доказано, что мужчины и женщины равны, то вот и..." Обваренной присудили 37 миллионов долларов, и это не потому, что ее ноги такие дорогие, а потому что "Макдоналдс" богатый, а судить обидчика надо на всю стоимость его имущества.
Кофе был горячим.
Меня не предупредили о том, что он горячий.
Следовательно, меня намеренно подвергли опасности.
Жизненные свойства
Свойства человека, являющимся одним из участников судебного разбирательства, могут быть поводом для признания иска недействительным или же для смягчения его формулировки.
Х обладает свойствами Y.
Все, кто обладает свойствами Y, могут совершать А.
Следовательно, Х может совершать А.
В США было рассмотрено судебное дело, которое книга "Самые бестолковые тяжбы в мире" окрестила "Дело об агенте с собачьим нюхом":
Однажды в аэропорту полиция по наводке задержала багаж известного наркодилера Джейсона по подозрению в перевозке наркотиков и вызвала ДЕА — Службу по борьбе с наркотиками.
Уоррен, агент ДЕА, так спешил, что не взял с собой собаки, чтобы проверить чемоданы по запаху. Это не помешало ему ...об¬нюхать багаж самому, причем после "исследования" он был полностью убежден в том, что в двух чемоданах чувствовался "стойкий аромат" марихуаны.
Полиция арестовала Джейсона, и тот был осужден. Как бы то ни было, подобная перспектива Джейсона вовсе не устраивала. "Никто и никогда не проверял обонятельные качества Уоррена, поэтому "проверка" была несправедливой!" — заявил он. Кроме того, по его уверениям, запах марихуаны улетучился в тот самый момент, когда полиция открыла чемодан, а следовательно, дело должно быть прекращено в связи с отсутствием доказательств.
"Глупости, — сказал судья и вышвырнул Джейсона за дверь. — У Уоррена прекрасный острый нюх, да и хвостом он может повилять, если это потребуется".
Таким образом, сославшись на свойства человека – его острый нюх – судья признал иск недействительным.
Уоррен обладает собачьим нюхом.
Всякий, кто обладает собачьим нюхом, может провести экспертизу.
Следовательно, Уоррен может провести экспертизу.
В другом случае тот же самый источник аргументации привел к попытке компенсировать нанесенный ущерб: женщина утверждала, что обладала уникальными свойствами, а медицинское обследование лишило ее этих свойств. Однако суд признал ее претензии несостоятельными.
X обладал свойствами Y.
Без Y Х не может жить.
Следовательно, лишение Х-а свойств Y является преступлением.
Опаль, профессиональная гадалка, должна была хотя бы краем глаза взглянуть на свое собственное будущее, прежде чем отправляться в больницу на обследование. Контрастное вещество, которое используется в ходе компьютерной томографии, "чуть не взорвало мою голову, — заявила Опаль, — и хуже того, в результате исследования я лишилась своих способностей экстрасенса".
До томографии Опаль могла "чувствовать ауру" вокруг людей, предсказывать будущее, и она постоянно проводила сеансы. Не раз она бывала медиумом, вещавшим от имени поэта Джона Милтона. Опаль не только консультировала частных клиентов, но и помогала полиции раскрывать преступления и находить пропавших людей. Однако после компьютерной томографии, как заявила Опаль, каждый раз, когда она пыталась воспользоваться своими сверхъестественными способностями, ее поражала страшная головная боль. Наконец, ей не осталось ничего, как закрыть свою фирму, распрощаться с карьерой и обратиться к адвокату.
Я сочувствую Вашей головной боли, но и только. Он приказал присяжным рассматривать дело исключительно учитывая боль, которую Опаль претерпела во время исследования и игнорировать утрату ее "сверхъестественных способностей".
Присяжные присудили ей шестьсот тысяч долларов. С учетом штрафа за задержку (прошло целых 10 лет после злополучной томографии) сумма возмещения достигла почти миллиона долларов. Однако карты легли не в пользу Опаль – терпение судьи истощилось, и он выбросил вердикт присяжных.
Опаль могла прорицать будущее.
Врачи лишили Опаль способности прорицать будущее.
Следовательно, врачей необходимо судить.
Качество предмета, то есть его оценка в категориях "хороший – плохой", "соответствующий норме – не соответствующий норме" - предмет аргументации в большинстве дел, связанных с возвратом денег за купленный товар. Аргументация, к которой прибегают в данном случае – качество данного предмета не соответствует тому, каким оно должно быть, следовательно, его продавец должен отвечать по суду. Пример такого аргумента можно процитировать из книги "Самые бестолковые тяжбы в мире", в деле об автомобиле:
Едва отъехав от автосалона, Палет поняла, что мысль о покупке новой машины была далеко не лучшей. Машина проехала не больше мили и внезапно остановилась около светофора. В следующий раз мотор заглох через пять метров, и с тех пор остановки происходили возле каждого знака. На полпути к дому машина окончательно отказалась двигаться с места, поэтому Палет в панике позвонила своему мужу Сириллу. Сирилл еле довез ее до дома: оказалось, самое быстрое, на что была способна эта колымага, это скорость в 10 миль в час.
Сирилл бросился к телефону и позвонил в банк с просьбой аннулировать выплату по чеку, а затем набрал номер продавца машины с тем, чтобы объявить сделку недействительной. "Вы продали мне некачественный товар! — кричал он. — Я разрываю соглашение!"
Однако Рэнди, продавец, считал, что машину "еще можно спасти". Он отправил ее в магазин, заменил вышедший из строя припоя и сказал Сириллу: "Теперь все в порядке!"
"Нет уж, — ответил тот. — Я не хочу эту машину, и мне не важно, в порядке она или нет. Сделка недействительна". Однако Палет и Сириллу нужна была новая машина, поэтому они снова попытались договориться с Рэнди о покупке модели следующего года. "Я продам ее вам, — заявил Рэнди, — но сначала заплатите деньги за предыдущую". Сирилл отказался.
Так эти двое и оказались в суде. "Мы подписали контракт, — спорил Рэнди, а это значит, что Сирилл согласился принять машину". Однако по решению суда никакие бумаги не могли сравниться с обманом Рэнди, продавшим Сириллу некачественную машину. "Каждый покупатель имеет право на то, чтобы его машина ездила, — отметил судья. — Если же машина "практически неуправляема" сразу после выезда из салона, а покупатель сразу отменяет сделку, то сделка признается недействительной".
Продавая машину, салон ручается за ее качество.
Проданная машина не развивала необходимой скорости.
Следовательно, машину можно вернуть в салон.
Однако далеко не во всех случаях такого рода правосудие оказывается на стороне истца. В той же книге приведен пример проигранного дела о видеокассете, качества которой также не соответствовали ожиданию:
На видеокассете было ясно написано: "Сказки о медвежатах", — хотя надпись не соответствовала содержанию. Именно это обнаружила Карен после того, как ее четырехлетняя дочь посмотрела кассету целиком. Вместо мультфильма о медвежатах Салли стала свидетельницей стриптиза в стиле "Playboy".
Теперь Салли хотела танцевать, как "те голые тети на кассете про медвежат", и даже рассказывала об этом одноклассникам.
Карен позвонила в "Блокбастер Видео" и предъявила им обвинения. "Простите, — ответили ей, — мы не несем ответственности за такие случаи, но, если хотите, мы дадим вам взамен десять других видеокассет бесплатно".
Конечно, для Карен этого было недостаточно, так что она привлекла к суду "Блокбастер" за "небрежность и эмоциональное унижение". "Мне нужны деньги на врача и психолога для Салли, — заявила Карен, — и я хочу, чтобы все детские кассеты подлежали просмотру перед их выпуском на продажу".
Для компании "Блокбастер" это было уже слишком, с чем и согласился суд.
На кассете вместо медвежат был стриптиз.
Компания ручается за качество кассеты.
Следовательно, компания должна возместить ущерб (но и только!).
Состояние
Состояние, в котором находился субъект – самый часто встречающийся и самый спорный топ статуса определения. Аргументы постоянно отсылают либо к тому, что преступник был в нормальном, адекватном состоянии, следовательно, мог контролировать свои действия, либо к тому, что он не мог себя контролировать, и его преступление заслуживает снисхождения.
Х, совершая А, не контролировал себя.
Всякий, кто не контролирует себя, не может быть осужден.
Х не может быть осужден за А.
В немецком деле Тимо Риннельта, например, обсуждался вопрос, насколько контролировал себя Ленерт, похитивший мальчика Тимо, а затем убивший его. На суде Ленерт утверждал, что ничего не помнит, однако обвинение, несмотря на медицинское заключение, представленное защитой, усомнилось в его неадекватности:
Шеф фрау Ренаты Гольц профессор Хельмут Эрахрдт, руководитель судебно-медицинского института Марбургского университета, подтвердил наличие у Ленерта "отцовского" комплекса и бесспорных признаков невроза, однако не так доверчиво, как его ассистентка, отнесся к ссылке Ленерта на "запамятование", дав понять, что считает это очковтирательством.
"Возможность "вытеснения", - сказал он, - полностью не исключена, но скорее можно думать, что Ленерт знает больше, чем говорит".
Ленерт не помнит ничего.
Не помнящий ничего не обязательно находился в состоянии аффекта.
Следовательно, Леннерт мог и не находиться в состоянии аффекта.
Часто перевешивает аргументация защиты, и удается доказать, что субъект не контролировал себя. Так, в деле Лукашевича, убившего свою мачеху (1880 г.), Ф.Н. Плевако обращается к идее состояния:
"Когда здесь об этом состоянии духа спрашивали людей сведущих, то, по данным науки, ответ был один и тот же. В это время его аффект достиг наивысшей степени. Это был такой толчок человеческой природе, при котором в одно мгновение разум и воля оставляют человека: человек делается рабом всего того, что им пережито. Яд, которого так много накопилось в груди, моментально разливается по всему организму, не встречая себе ни малейшего противодействия… <…>
К несчастью, мы поздно хватились, что эксперты не слышали обвинительного акта; поэтому я не мог с достаточной ясностью рассмотреть вопрос о самих выстрелах. Между прочим, здесь было сказано, что все выстрелы были сознательно направлены в цель. Но для нас не имеет особенного значения число выстрелов. Для нас важен другой вопрос – о той решимости, с какою был сделан первый выстрел. Если вы вспомните то расстояние, на котором были произведены выстрелы, то увидите, что первая пуля была смертельна, что она положила женщину на месте, а прочие уже вошли в труп – изнизали тело уже погибшей женщины. Очевидно, человек, который производил эти посмертные выстрелы, уже не владел своей рукой".
Лукашевич находился в состоянии аффекта, убивая мачеху.
Находившийся в состоянии аффекта не подлежит суду.
Следовательно, Лукашевич не подлежит суду.
Идеей аффекта зачастую злоупотребляют, однако в ряде дел она остается истинной и помогает оправдать действительно не контролировавшего себя человека. М.К. Казаринов напоминает, что принятие решения человеком также во многом зависит от его состояния, от положения, в котором находился и он сам, и его жертва (речь по делу Укминского):
"Увы! – человек часто влагает в явления смысл, им вовсе не присущий. Вспомним средние века, времена наивной веры в суды Божии, времена ордалий. Двоих подозреваемых в преступлении бросали в воду: который шел ко дну, считался невинным, а кто не тонул – преступником. Мы далеко ушли от этих суеверий, но мы бессознательно удерживаем более утонченные формы подобных же заблуждений; мы не верим во вмешательство воли Божией, но зато слишком много приписываем воле человеческой. Двое упали в воду, один утонул, другой выплыл, - значит, первый утопил второго. И мы, анализируя волю человека, коченеющего в воде, приписываем ему нашу логику и вкладываем ему в голову адские планы, совершенно забывая, что нам, спокойно здесь сидящим, столь же мало доступна логика захлебывающегося и коченеющего в предсмертной судороге человека, как и его мозгу кровообращением недоступны наши спокойные размышления".
Утопающий не может контролировать себя.
Нельзя судить не контролировавшего себя человека.
Следовательно, нельзя судить утопающего за то, что утонул его товарищ.
Однако аргумент к состоянию не сводится к аффекту. П. Сергеич приводит в пример удивительное судебное дело: завещание было написано и даже подписано самой владелицей имущества, но в ходе допроса выяснились поразительные факты – она уже была мертва, когда создавалось завещание. Подсудимый, делая вид, что помогает больной держать перо и подписывать документ, на самом деле водил по бумаге рукой уже мертвой женщины!
Обвинителем был адвокат Чарльз Мэтьюс. Он спросил:
– Где было подписано завещание?
– В постели.
– Был кто-нибудь около покойной?
– Был,— подсудимый.
– Близко?
– Совсем близко.
– Так, что мог подать ей чернила?
– Да.
– И перо?
– Да.
– Подал он ей перо?
– Да.
– И чернила?
– Да.
– Кроме его и вас, никого при этом не было?
– Никого.
– Он вложил ей перо в руку?
– Да.
– И помогал ей, пока она писала?
– Да.
– Как он ей помогал?
– Он приподнял ее на постели и поддерживал ее.
– Не водил ли он ее за руку?
– Нет.
– А не тронул ли он ее за руку?
– Кажется, тронул.
– Когда он тронул ее за руку, она была мертва?
Завещание подписывает человек в здравом уме и твердой памяти.
Мертвец не может быть в здравом уме и твердой памяти.
Завещание, подписанное мертвой женщиной, недействительно.
Предпосылки
Для определения того, чем является действие, можно обратиться к далекому прошлому участников, чтобы провести аналогию или найти в этом прошлом объяснение того, чем является совершенное действие.
Задолго до А случилось В.
Все, задолго до чего случается В, является С.
Следовательно, А есть С.
Например, в уже цитированной речи по делу Буллах и Мазуриной Ф.Н. Плевако старается отграничить дарение от препоручения. Чтобы доказать, что 300 тысяч рублей были не подарены, а именно переданы для того, чтобы их затем обратили во благо бедным, он говорит о прошлом Мазуриной, о ее любви к бедным:
Мне нужно убедить вас, что уезжая, Мазурина не дарила, а только препоручила свои деньги, как фонд своих будущих целей…
"С детства привыкнув тяготиться деньгами, как грехом, с детства стремившаяся ими утешить горе страждущих, глубоко убежденная, что и Булах живет и согрета той же любовью и теми же помыслами, Мазурина не поверила бы, если бы услыхала, что Булах стремится к личному обогащению. Дать все свое 300-тысячное состояние ей одной, перенести на нее тот грех и ту тяжесть, которые мучили ее, она не могла, не впадая в непримиримое противоречие. Булах не возьмет, обидится, оскорбится такой черной неблагодарностью. Деньги могут быть на руках Булах только для передачи бедным: ведь они и взяты от них…"
Мазурина передала деньги Булах.
Мазурина до этого всегда давала деньги на утешение бедных.
Следовательно, деньги, данные Булах, тоже были даны на утешение бедным.
В другом деле (речь в защиту Оскара Бострема), доказывая, что человек несправедливо был обвинен в вымогательстве, Ф.Н. Плевако проводит грань между вымогательством и попыткой задобрить обидчика. Весь вопрос в прошлом – побои и угрозы означали то, что у человека требовали деньги или же сначала произошла драка, а потом были предложены деньги, чтобы побитый не жаловался властям?
Сенат признал, что грабежом называется только такое деяние, в котором насилие, побои, угрозы были затеяны для того, чтобы добиться приобретения имущества; если же одно из другого не вытекает, как следствие из причины, - тогда нет грабежа.
На основании этих соображений легко разрешить вопрос о вымогательстве.
Если обязательство выдано путем угроз, вследствие боязни, обиды действием, то тогда обязательство выдано через вымогательство; но если между двумя лицами по поводу семейных или других обстоятельств происходила ссора, драка, если оскорбленное лицо нанесло побои другому не для того, чтобы взять вексель, а чтобы проучить оскорбителя, и если обязательство предложено не как последствие побоев, а как плата, чтобы пострадавший не обращался к законной власти и не оглашал действительных событий, - тогда вымогательства не было.
Вымогательство происходит после угроз.
В данном случае угроз не было.
Следовательно, в данном случае вымогательства не было.
В деле Киселева, убившего жену (1898), присяжный поверенный Шубинский, защитник, показывает, как медленно в душе подсудимого набухали горечь и отчаяние, как долго формировались чувства, приведшие к преступлению, - и это повод признать преступление невольным, своего рода последней каплей. Муж долго терпел пьянство жены, ее наплевательское отношение к хозяйству, детям.
Я постараюсь доказать вам правоту моей мысли событиями прошлой жизни обвиняемого. "Обратимся же к ним. Они с неоспоримой ясностью расскажут нам, что в этом деле говорить о "запальчивости и раздражении" мало; их рождают минуты гнева, порыва, ссоры. А здесь более глубокий процесс; здесь протекал ряд лет, переполнивших муками отчаяния и горя грудь этого человека. Он боролся, справлялся иногда с ними, побеждал. Так было до рокового дня, когда негодование и гнев победили его усилия и вылились в порыв, который он сам оплакивает горше всех нас!...
Да, чем проникновеннее вы отнесетесь к прошлому, подготовившему почву для взрыва, тем священнее выполните свой судейский долг. Не механическую только сторону события рассудить вы призваны сюда, не осудить только руки, поднятые в порыве негодования, или лицо, искаженное бессилием противостоять порыву, - а тот процесс медленного набухания горя, гнева и отчаяния в человеческой груди, который привел, наконец, к роковой катастрофе. И тогда, пройдя этот путь познания, вы в силах будете сказать, волен или неволен этот грех человека".
Перед убийством Киселев много лет мучился.
Тот, кто много лет мучился, не может обвиняться в предумышленном убийстве.
Следовательно, Киселев не может быть обвинен в предумышленном убийстве.
Для квалификации того, являлось действие умышленным или неумышленным, более или менее тяжким преступлением, важную роль играет параметр основания. В данном случае речь идет о "достаточном основании" - можно ли понять человека, которого что-то толкнуло на преступление или же повод столь ничтожен, что никак не может быть принят за достаточное основание. Например, в романе "Преступление и наказание", когда Раскольников сообщает Сонечке, что он убил старуху, Сонечка сразу же принимается искать оправдание этому поступку через аргумент к основанию – "Ты чтобы матери помочь, да?". Голод, болезнь, нищета, сильная обида часто выставляются в качестве достаточного основания для преступления.
Данное действие вызвано А.
Все, что вызвано А, является В.
Следовательно, данное действие является В.
В деле Лукашевича, убившего свою мачеху, Ф.Н. Плевако описывает, как сама жизнь толкала убийцу к убийству, как все вело его к этому:"Когда перед вами предстанут люди, в исследовании жизни которых вы увидите, что в их катехизисе написано, что для личных, или даже общественных целей, они готовы на всякое убийство, - карайте их. Когда перед вами стоят люди, которые в борьбе за тот или другой принцип, задавшись известными целями, не разбирают средств, - карайте их, не останавливаясь ни на минуту. Но когда перед вами стоит человек, которого вина вот в чем: одни пришли, меч наточили; сама жертва пришла, подняла этот меч; нашлись и те, которые дали меч в руки, - то вы подумайте, можно ли покарать этого человека?
Таков, по обстоятельствам, оказывается подсудимый Н. Лукашевич.
Меч ему принес отец, точили его друзья, плохие друзья – гувернантки и бонны, которые каждую минуту приносили все необходимое, чтобы меч не затупился в его руках. Сама жертва играла с этим мечом: она не оберегалась, а когда меч был уже поднят, она сама пришла, хотя тот вовсе и не думал…
Все совершилось в одну минуту. Это не было то раздражение, при котором человек схватил оружие и пошел отыскивать жертву. Это редкий случай, что жертва сама пришла, сама искала возможности, чтобы из человека сделать зверя.
<…>
Тем не менее перед нами все-таки мертвое тело, которое было бы не мертвым, если бы в 1878 г. не существовало ночи на 25-е октября. Но так как эта роковая ночь была, и обстановка ее вызвала печальный поступок со стороны Н. Лукашевича, то я утверждаю, что здесь никакого умысла не было, что сама рука поднялась в то время, когда он был выведен из себя сбивающим с толку криком г-жи Тюрен, которой казалось, что отцу его грозит какая-то опасность, которая испугалась какой-то драки".
Убийство, совершенное Лукашевичем, вызвано действиями его родственников.
Всякий, чье действие вызвано рядом чужих действий, не имеет злого умысла.
Следовательно, Лукашевич не имел злого умысла.
Но в некоторых случаях основания недостаточно. Так, в деле Сапогова, ударившего шилом своего обидчика, основание отвергается – так как между обидой и ударом прошли сутки, а главное, само основание было ничтожно – удар тазиком в бане. Сравнивая различные примеры мести с этим делом, М.К. Казаринов приходит к выводу, что это было не местью, а чем-то иным – слишком глупо основание для такой расплаты: "Мы отлично понимаем, что месть – дело человеческое, слишком человеческое, но все человеческое имеет свои корни и свою почву.
Мы понимаем дикаря, который, умирая, призывает к себе сына и вместо благословения коченеющим языком перечисляет ему имена лиц, которых он должен отправить к праотцам. Это в порядке вещей, так как дикарь вырос среди проповеди вражды, на земле, упитанной кровью, под небесами, которые населены богами, являющими ему пример жестокости и хищности.
Мы понимаем и утонченного в понятиях о чести рыцаря средних веков, принимающего косой взгляд за кровную обиду и сводящего расчеты мечом. И это понятно, так как вся жизнь его течет среди лязга стальных доспехов, среди пышных турниров и среди счетов древних родов. Все питает и поддерживает в нем культ чести; в этом культе, пожалуй, все его духовное содержание, к этому культу приурочивает он и свою религию и на древке смертоносного копья чертит кроткий лик Мадонны.
Я понимаю, наконец, живущего в подвале сапожного подмастерья, у которого нет никаких понятий ни о рыцарской чести, ни о кровной мести фиджийца и который тем не менее, получив удар от товарища, срывается с места и вонзает ему куда попало шило или сапожный нож по самую колодку. Но когда этот же самый подмастерье произведет за полученный удар отплату через целые сутки, то я это понять отказываюсь, так как для холодной мести тут нет достаточного мотива, а для страсти, которая не взвешивает мотивов, прошло уже время".
Месть должна быть вызвана серьезным основанием.
Удар шайкой в бане не является серьезным основанием.
Следовательно, ответ на удар шайкой в бане не является местью.
Аргументация Казаринова продвинулась и дальше – защищая Сапогова, он пытался показать, что такое основание недостаточно не только для мести, его вообще недостаточно для хоть сколько-нибудь разумного действия, что является поводом признать подсудимого сумасшедшим.
Оценка субъектом данной ситуации, его душевные волнения, его взгляд на вещи чаще всего используется именно в статусе определения и в статусе оценки (установление редко имеет дело со столь эфемерными вещами, мотив часто приписывают подсудимому, выставляя его более благородным или, наоборот, менее благородным и тонким человеком, чем он есть).
Совершая это действие, субъект руководствовался соображениями Х.
Всякий, кто руководствуется соображениями Х, совершает А.
Следовательно, действие данного субъекта является А.
В том же деле Сапогова, отвергая возможность злого умысла, М.К. Казаринов много говорит о душевном состоянии подсудимого (о котором со слов подсудимого вообще ничего не известно, так как он молчит!): "В каждом преступлении, совершенном нормальным человеком, мы можем различить: во-первых, достаточный мотив, во-вторых, внутреннюю борьбу человека, замыслившего преступление, с всем запасом его моральных сил, затем всегда налицо чувство самосохранения, рекомендующее человеку совершить преступление наиболее безопасным для себя, обыкновенно тайным способом. И, наконец, можем различить со стороны преступника некоторую расчетливость, так сказать, экономию зла. Всякому человеку свойствен ужас перед злом, и никто не станет совершать зло излишнее, а ограничится злом необходимым.
В настоящем деле я не вижу мотива для убийства, не могу уловить ни малейших признаков внутренней борьбы, ни тени чувства самосохранения. Предо мною громадная лужа человеческой крови, и я не могу понять, для чего она пролита.
По моему убеждению, Сапогов – субъект, затронутый душевным недугом, и стоит на границе между преступниками по страсти и преступниками психическими ненормальными".
Получается, что Сапогов совершал не умышленное действие, так как нет мотива (несмотря на то, что сутки назад он подрался в бане с жертвой).
Умышленное убийство предполагает внутреннюю борьбу.
У Сапогова не было внутренней борьбы.
Следовательно, Сапогов совершил не умышленное убийство.
В других случаях человеку приписываются более благородные порывы. Так, в уже упоминавшемся деле Кострубо-Карицкого Ф.Н. Плевако дважды пользуется аргументом к мотиву. Один раз с помощью этого аргумента он доказывает честность свидетеля Галича – хоть они с Карицким и друзья, но не настолько, чтобы Галич лжесвидетельствовал в пользу Карицкого, так как Галич верит и всегда верил в его честность: "Предполагая в Галиче свидетеля, поющего по нотам, изготовленным Карицким, обвинители забывают, что дружба Карицкого и Галича сильна только верой в честность Карицкого, и что дружеская услуга Галича Карицкому, простирающаяся до укрывательства его вины, была бы слишком необъяснимою странностью".
Галич верит в честность Карицкого.
Всякий, кто верит в честность, не станет лжесвидетельствовать.
Следовательно, Галич не лжесвидетельствует.
Другой раз с помощью этого же аргумента он обвиняет Дмитриеву, говоря, что даже ее отец отказался выступать на суде – и не потому, что воспользовался законным правом не свидетельствовать о своих родственниках, а потому, что знал о ее виновности и знал, что ему нечем ей помочь: "Но что означает отказ отца Дмитриевой? Неужели он уклонился бы свидетельствовать перед судом ее невинность, если бы только был убежден в этой невинности, если бы только имел хоть одно слово, хоть один факт в пользу своей дочери? Нет! Он отказался быть свидетелем, вероятно, потому, что знал о невозможности оправдывать ее и верил, и до сих пор верит тому ее признанию в краже, которое слышал от нее три года назад…"
Отец должен пытаться спасти свою дочь.
Отец Дмитриевой не пытается спасти свою дочь.
Следовательно, отец Дмитриевой знает, что она виновна.
Предыдущее
Действия, предшествовавшие преступлению, свидетельствуют не столько о самом преступлении, а его субъекте – в каком состоянии он находился, контролировал ли себя и вообще, насколько это жестокий или мягкий, вспыльчивый или хладнокровный человек.
Непосредственно перед действием случилось А.
Все, перед чем случилось А, является В.
Следовательно, данное действие является В.
В книге П. Сергеича приводится рекомендация защитнику – как установить, что за человек подсудимый, с помощью идеи предыдущего:
Муж, знающий об изменах жены, возвращается домой с работы и спрашивает своего жильца: "Что, моей дуры нет?" Немного погодя, он повторяет вопрос: "Что, Маша не приходила?" Егор Емельянов стучит в окно и кричит покорной и верной Лукерье: "Идешь, что ли? Гей, выходи!". Тот и другой убили жену; но по простым этим словам можно сказать, что это разные люди.
Грубые слова перед убийством свидетельствуют о злом умысле.
Егор Емельянов произнес перед убийством грубые слова.
Следовательно, Егор Емельянов убил со злым умыслом.
Во французском деле Сендона (любовник убил мужа) отсутствие злого умысла, преднамеренности доказывается тем, что отвергнутый любовник трижды посылал телеграммы мадам Давид в день убийства. Если бы он хотел убить ее мужа (что и произошло), а не встретиться с ней (чего он просил в телеграммах), то зачем было ее забрасывать телеграммами? Такой аргумент использует защитник Феликс Денори: "Каковы бы ни были точные слова свидетеля, несомненно одно, что Сендон героическим усилием сдержал себя, сохранил спокойствие и не поднял руки на того, кто явился к нему, ища ссоры, вызывал его, оскорблял и, наконец, побил его при таких обстоятельствах, которые могли бы служить поводом к законной самообороне.
Если он не хочет ударить мужа той, на которую он смотрит, как на свою жену, тем не менее у него есть одно желание. Он должен иметь объяснение с г-жою Давид, он не может ни минуты оставить ее под влиянием этого обвинения, этой клеветы. Он не хочет в глазах женщины, которую он любит, которую он боготворит, быть запачканным клеветою, хотя бы неправдоподобною. Итак, нужно, необходимо иметь с нею объяснение. Он три раза в один и тот же день телеграфирует ей, в 12 часов, в час, в четыре часа, умоляя ее приехать.
Следовательно он не хочет мстить Давиду. Если бы у него был малейший умысел, он не телеграфировал бы г-же Давид. Он желает, чтобы она приехала, чтобы оправдаться, очиститься перед нею. Это очевидно, я думаю в этом нельзя сомневаться".
Сендон трижды телеграфирует госпоже Давид.
Тот, кто шлет телеграммы, хочет увидеться.
Следовательно, Сендон хочет увидеться с госпожой Давид (а не убивать ее или ее мужа).
События, произошедшие сразу после данного действия, могут участвовать в его определении. В таких случаях обычно обсуждается вопрос, мог ли субъект себя контролировать, был ли он в состоянии аффекта, и, соответственно, как квалифицировать данное действие – как умышленное или как неумышленное. Убийца, рыдающий и плачущий после убийства, производит на присяжных большее впечатление, чем тот, который хладнокровно спрятал оружие и труп.
А совершил неумышленное действие, так как после действия он не был хладнокровен и спокоен.
Н.П. Карабчевский в речи по делу Кашина (муж убил жену) использует этот аргумент, чтобы показать, что действие не было умышленным. Он заостряет внимание на том, что Кашин делал сразу после убийства: "Господа присяжные заседатели. Кашин убил жену, и, убив ее, среди ночи, кинулся к близким. Пришел прежде всего к тетке Чебровой, которую в почтении величал "бабушкой", на Белозерскую улицу. Ей он, плача, крикнул: "Прощай, бабушка!" – и прибавил: - "Я, бабушка, жену зарезал; не стерпел больше!". Оттуда метнулся на Широкую улицу – к матери своей Анне Кашиной, напугал ее своим видом до обморока, так что она тут же лишилась чувств, и успел ей только крикнуть: "Я Валечку зарезал!" – и побежал дальше. Затем он отправился в участок, отозвал в сторону дежурного околоточного Куксинского и "по секрету" рассказал ему, что в эту ночь случилось. По его рассказу выходило так, что он ран двадцать или даже тридцать нанес своей жене и резал до тех пор, пока нож не сломал, и все-таки жену зарезал (у покойной было на самом деле четыре раны). Околоточный уже не заметил в нем ни особого волнения, ли особой растерянности. По-видимому, сознание, что хотя и сломанным, почти негодным для целей убийства ножом, а дело сделано, его отрезвило и успокоило. Когда его привели обратно в квартиру, где на полу в задравшейся кверху сорочке лежала убитая, он, по показанию всех свидетелей, стоял уже "бесчувственно", не проронив ни одного слова, и только руки, которые только что окровянил при убийстве, он почему-то прятал в карманы".
Кашин не контролировал себя после убийства.
Тот, кто не контролирует себя, не может быть осужден по всей строгости.
Кашин не может быть осужден по всей строгости.
Этот аргумент использует и Ф.Н. Плевако в речи по делу П.П. Качки. Молодая девушка пришла на день рождения к своему бывшему возлюбленному, который ее бросил. На дне рождения она убила его, а сразу после убийства с ней случилась истерика, что тоже доказывает, по мнению оратора, отсутствие злого умысла: "Сцена за убийством, поцелуй мертвого, плач и хохот, констатированное всеми свидетелями истерическое состояние, видение Байрашевского, - все это свидетельствует, что здесь не было расчета, умысла, а было то, что на душу, одаренную силой в один талант, настало горе, какого не выдержит и пятиталантная сила, и она задавлена им, задавлена не легко, не без борьбы".
Качка рыдала после убийства.
Тот, кто рыдает после убийства, не имел умысла.
Следовательно, Качка не имела умысла.
В книге П. Сергеича "Искусство речи на суде" приводится пример того, как именно такая реакция на действие – истерика, плач, обморок, свидетельствует как раз не об аффекте, а о наличии умысла:
В деле Ольги Штейн было установлено, что фон-Д. в продолжении нескольких месяцев носил у себя в кармане упомянутую выше подложную телеграмму и показывал ее разным лицам, выражая уверенность в том, что наследство действительно существовало; на суде он заявил, что считал телеграмму подлинной. Один из потерпевших, Зелинский, показал, что когда в разговоре, происходившем у него на квартире, он указал фон-Д. на явную несообразность уверений Ольги Штейн об этом наследстве, тот не поверил ему; когда же, после долгих рассуждений свидетеля, фон-Д. понял, наконец, что был обманут, он схватился за голову, стал рыдать, говорил, что лишается чести, и, потеряв сознание, упал на диван; чтобы вернуть ему силы, свидетель дал ему стакан кофе. Защитник фон-Д. спросил Зелинского, не было ли все это комедией; свидетель с очевидной искренностью сказал: нет; это было действительное отчаяние и настоящий обморок. На другой день суд огласил показание не явившегося свидетеля присяжного поверенного Бентковского. В этом показании значилось, что фон-Д. приходил на квартиру Бентковского и показывал ему телеграмму о парижском наследстве; взглянув на нее, Бентковский сразу заметил, что текст ее написан по подчищенному месту; он сказал об этом своему посетителю; фон-Д. "был страшно поражен, подбежал к окну.., рассматривал телеграмму и, убедившись, по-видимому, в справедливости догадки о подлоге, опустился на кресло со словами: "Те¬перь я все понимаю; если бы вы знали, что я потерял! все пропало, все!". Сидя в кресле, фон-Д. почувствовал себя дурно, и свидетель должен был дать ему воды. "Он производил впечатление человека, глубоко и неожиданно пораженного".— Нет сомнения, что если бы этого свидетеля спросили, не комедия ли это, он, как Зелинский, сказал бы решительно: нет. Оба свидетеля давали вполне прав¬дивое показание; оба удостоверяли факты, в отдельности вполне правдоподобные; но сопоставление этих фактов приводило к явному противоречию. Если фон-Д. был поражен неожиданным для него открытием в квартире Бент¬ковского, он не мог быть поражен тем же открытием у Зелинского, и наоборот. Чем более естественным казал¬ся тому и другому обморок фон-Д., тем выше следует це¬нить его сценические способности. Он, несомненно, лгал или тому, или другому".
Фон-Д. два раза среагировал на неожиданную новость.
Новость не может быть неожиданной дважды.
Следовательно, хотя бы один раз реакция фон-Д. была ложной.
Цель
Наличие или отсутствие определенной цели предполагает отнесение действия к той или иной категории: цель делает его умышленным, отсутствие цели – неумышленным.
Цель данного действия – Х.
Все, целью чего является Х, есть А.
Следовательно, данное действие является А.
Разбирая примеры американских судебных дел, Т. Толстая показывает, как даже в самом невинном действии пытаются найти цель и квалифицировать его как умышленное, а, следовательно, подлежащее осуждению:
Школьник, иммигрант из России, играя в волейбол, попал мячом в голову школьника – иммигранта из Кореи. Голова-то болит? Нет, не болит, но маленький корейский сутяга надеется: может, русский мальчик – расист? и мячик был злобно целенаправлен? и можно получить немножко денежек?
Школьник ударил товарища с целью оскорбить по расовому признаку.
Все, что делается с целью оскорбить по расовому признаку, подлежит суду.
Следовательно, действия школьника должны быть осуждены по суду.
В каких-то случаях с трудом удается доказать, что цели все-таки не было:
Президент одного колледжа сообщил, что зал, предназначавшийся для торжественного выпуска студентов, закрывается на ремонт. Студенты огор¬чились. "Что ж делать, — вздохнул президент, — у меня самого был черный день, когда я об этом уз¬нал" (black day). "Ax, черный день?! Черный?! — воз¬мутился чернокожий студент. — Что это за расист¬ское отношение? Как плохой — так сразу черный. Слово черный для вас связано только с отрицатель¬ными эмоциями!" Долго извинялся и каялся напу¬ганный президент: оговорился, больше не буду, про¬стите и так далее. Отбился, могло быть хуже.
Президент произнес слова "black day", не имея цели оскорбить студента.
Все, что не имеет цели кого-то оскорбить, не подлежит суду.
Следовательно, слова президента не являются подсудным делом.
Результат
От того, какой результат принесло действие, зависит, как его квалифицировать. Размер ущерба при хищении определяет его статус – в особо крупных размерах, например.
Результат данного действия – Х.
Все, результатом чего бывает Х, является А.
Следовательно, данное действие является А.
В рассказе М. Зощенко "Честный гражданин (письмо в милицию)" ряд действий рассматривается автором письма как преступление, так как их результат – ущерб, нанесенный ему лично (моральный или материальный):
А сама вредная гражданка заставляет ждать потребителя на кухне и в помещение, чисто ли варят, не впущает. А в кухне ихняя собачонка, системы пудель, набрасывается на потребителя и рвет ноги. Эта пудель, холера ей в бок, и мене ухватила за ноги. А когда я размахнулся посудой, чтоб эту пудель, конечно, ударить, то хозяйка тую посуду вырвала у меня из рук и кричит:
- На, говорит, идол, обратно деньги. Не будет тебе товару, ежели ты бессловесную животную посудой мучаешь.
А я, если на то пошло, эту пудель не мучил, а размахивал посудой.
- Что вы, говорю, вредная гражданка! Я, говорю, не трогал вашу пудель. Возьмите свои слова обратно. Я говорю: недопустимо, чтоб пудель рвал ноги.
А гражданка выкинула мне деньги взад, каковые и упали у плите. Деньги лежат у плите, а ихняя пудель насуслила их и не подпущает. Хушь плачь. Тогда я, действительно, не отрицаю, пихнул пудель в грудку и поскорее вышел.
А теперича эта вредная гражданка меня в квартиру к себе не впущает и дверь все время, и когда ни сунься, на цепке держит. И еще, стерва, плюется через отверстие, если я, например, подошедши. А когда я на плевки ихние размахнулся, чтоб тоже по роже съездить или по чем попало, то она, с перепугу, что ли, дверь поскорее хлопнула и руку мне прищемила по локоть. Я ору благим матом и кручусь перед дверью, а ихняя пудель заливается изнутре. Даже до слез обидно. О чем имею врачебную записку, и, окромя того, кровь и теперя текеть, если, например, ежедневно сдирать болячки.
Собака нанесла мне ущерб.
Все, что принесло мне ущерб, - подсудно.
Следовательно, владелец собаки должен быть осужден.
Иногда результат действия настолько незначителен, что его даже и не квалифицируют как преступление. Так, кража может оказаться до такой степени мелкой, что даже не подлежит ведению суда. П. Сергеич приводит следующий пример:
У московской заставы поздно вечером стоит городовой; с одной стороны к нему приближается пьяный мастеровой, с другой – навстречу пьяному идут три местных хулигана; городовой знает их давно, потому что местные обыватели каждый день жалуются на их нападения: заведут человека в глухой двор, разденут и идут пропивать награбленное; до сих пор ни разу не попадались. В это время проходил вагон конки; городовой стал на площадку и поехал вслед за своими ненадежными знакомцами; они поравнялись с пьяным, потолкались с ним и пошли дальше; городовой подошел к нему и спросил, все ли у него цело; мастеровой хватился за карман и сказал, что проорал портсигар; городовой погнался за грабителями и задержал одного из них с поличным в руках. Портсигар был жестяной и стоил двенадцать копеек. За этот грабеж согласно 3 разд. 1643 ст. уложения установлено заключение в арестантские отделения на срок от четырех до пяти лет с лишением всех особых прав. Само собой разумеется, это дело попало в суд по недоразумению; на судебном следствии выяснилось, что ограбленный просил не составлять протокола о грабеже и отпустить и его, и виновника с миром; но в судебной палате состоялось определение о предании суду. Нетрудно представить себе незавидное положение прокурора между этими двенадцатью копейками и лишением всех особенных прав.
Был украден портсигар стоимостью 12 копеек.
Незначительный ущерб делает кражу неподсудной.
Следовательно, эта кража неподсудна.
Последствия
Последствия, указывающие на уже совершенное действие, образуют аргумент "Это является А, так как его последствия характерны для А".
П. Сергеич приводит пример, отводящий от двух братьев подозрение в покушении на убийство: обстановка у них дома после предполагаемого покушения как нельзя лучше показывает, что на самом деле они не совершали этого:
Братья Иван и Петр Антоновы были в давней вражде с Густавом Марди и Вильгельмом Сарр. На сельском празднике в соседней деревне между ними произошла ссора, и Марди нанес Ивану Антонову тяжкую рану в голову. Спустя несколько часов, когда Марди и Сарр поздно ночью возвращались домой, из-за угла раздались выстрелы, и оба они были ранены. Это было уже в их собственной деревне. Поднялась тревога, староста с понятыми пошел к Антоновым для обыска. Они застали всю семью на ногах; Иван Антонов с перевязанной головой сидел за столом; мать, сестра и брат были тут же. Обвинитель указал на это обстоятельство, как на улику: семья была в тревожном ожидании. Действительно, на первый взгляд это бодрствование целой семьи среди деревни, погруженной в сон, эта освещенная комната среди темноты зимней ночи казались знаменательными. Защитник указал присяжным, что Иван Антонов не спал потому, что страдал от полученной раны, а его семейные – потому, что ухаживали за ним и боялись, чтобы рана не оказалась смертельной. Это было верное соображение. Но защитник мог бы прибавить: если бы в семье Антоновых знали, что оба сына только что покушались на убийство, то пришедшие крестьяне, конечно, застали бы в доме мрак и полную тишину; в ожидании обыска преступники и их близкие, вероятно, не могли бы спать, но, наверное, притворились бы спящими.
Если бы сыновья покушались на убийство, после их возвращения все притворились бы спящими.
Никто не притворился спящим.
Следовательно, сыновья не покушались на убийство.
Последствия, как видно из этого отрывка, можно истолковать по-разному. Они могут стать аргументом и для обвинения, и для защиты. В уже цитированном деле Мельницкого и Литвинова Ф.Н. Плевако обращает высказанный противной стороной аргумент "слезы подсудимого – доказательство его невиновности" - слезы могут быть доказательством не только невиновности, а волнения, иных переживаний…
Мельницкий плакал у прокурора…
Говорят, что это доказательство его невинности.
Но это не так.
Заявляя о потере, он знал, что ему не вдруг поверят и начнут дело, что, во всяком случае, обнаружится, что он 25 000 взял для пополнения прежних грехов; что карьера его в этот день убита, что жизнь кончена.
Волнение, охватившее человека в такую минуту, могло вызвать слезы. Плачут даже убийцы, когда им приходится нести повинную и навсегда разрывать с прошлым…
Слезы – доказательство волнения (но не невиновности).
Мельницкий плакал.
Следовательно, Мельницкий волновался (но и только!).
Тем же аргументом пользуется Ф.Н. Плевако, говоря речь о мошеннике Протопопове (1893), имевшем степень кандидата прав. Его действия – мошенничество с железнодорожными билетами – уничтожают в нем кандидата прав, так как человек с таким званием должен вести себя более честно и достойно.
Протопопов ссылается на то, что приговор палаты уничтожает его права на дальнейшую службу. Таким образом, пропали годы его университетского учения и преимущества, даваемые степенью кандидата прав! Да, пропали! Это грустно, но заслуженно. Напрасно ищет он в ссылке на свои университетские годы основание для особого снисхождения. Своей деятельностью он доказал, что они прошли для него бесследно. Студент обязан выносить из университета не один багаж систематизированных сведений, но и нравственные заветы, которые почерпаются в источнике добра, правды и серьезного знания, называемом наукой; эти заветы и в конце жизни светят студенту и умиляют его при мысли об университете. Наука о праве в своих обширных разветвлениях везде говорит о началах справедливости и уважения к достоинству человека. Поэтому тот, кто через год с небольшим по окончании курса бросил эти заветы и начала, кто, вместо благородной радости о возможности послужить на добро и нравственное просвещение народа, со смиренным сознанием своей ответственности пред законом, вменил спасительные указания этого закона в ничто, напрасно ссылается на свой диплом. Звание кандидата прав обращается в пустой звук по отношению к человеку, действия которого обличают в нем кандидата бесправия.
Кандидат прав не станет мошенничать после окончания университета.
Протопопов совершил мошенничество после окончания университета.
Следовательно, Протопопов – не настоящий кандидат прав.
Род-вид
Аргументация, предполагающая включение данной ситуации в тот или иной общий род, имеет два возможных продолжения: если это действие является А, то и надо обращаться с ним как с А, а если оно является В, то не надо обращаться с ним как с А. Например, в речи по делу Кострубо-Карицкого Ф.Н. Плевако подводит действия присяжных под понятие "совершить правый суд". К этому понятию не имеют отношения рассуждения о либерализме, высказанные в речи обвинителя А.И. Урусова.
И все это, как венцом, покрылось последними знаменитыми словами того обвинения, которое вы слышали вчера из уст кн. Урусова. Проповедуя вам символ либерализма – великие идеи равенства и братства, он, во имя этих идей, сумел просить вас осудить Карицкого, - осудить его даже и в том случае, если против него нет основательных улик, если и плохо доказано обвинение…
Светлое учение равенства, думаю, хорошо знаком мне, вам и всем людям: оно прожило уже тысячелетия. Но с того самого дня, когда впервые было возвещено оно на земле, и до вчерашнего, конечно, никому не удавалось сделать из него такого пристрастного, такого извращенного применения!..
Пусть же пройдут мимо вас все эти громкие, благозвучные, но недостойные фразы. Вы пришли сюда сотворить правый суд, которого ждут от вас и общество, и подсудимые. Вы не решите и не должны решать вопросов о судебной реформе, о том, быть или не быть новому суду, силен или слаб он в борьбе с подсудимыми.
Таким вопросам здесь не должно быть места.
Здесь другие вопросы: жизнь и смерть, позор и честь, свобода и несвобода…
Ваша задача – совершить правый суд.
К правому суду не имеют отношения вопросы о судебной реформе.
Следовательно, вы не должны разбирать вопросы о судебной реформе.
Весь статус установления в судебной аргументации работает на то, чтобы привести данное действие к какому-то родовому понятию. В ряде случаев речь идет не только о родовых понятиях, описанных в законах – кража, грабеж, умышленное убийство и пр. – но и о более абстрактных вещах. В речи по делу Лукашевича Ф.Н. Плевако рассуждает о том, что такое, по его мнению, злая воля. И обнаруживает, что в действиях Лукашевича (разрядившего револьвер в свою мачеху) этой злой воли нет:
Что же такое злая воля? Мне думается, злая воля – это та способность человека, тот грех человеческой души, когда, понимая зло, человек желает его сделать, когда личный или имущественный интерес стоит у человека на первом плане, когда из-за того или другого интереса человека ничьих страданий; когда самолюбие или корысть заглушают для него стоны и мольбы жертвы; когда человек говорит себе: "в моей собственной воле предписано ему умереть, и он должен умереть".
Вот злая воля. Карайте злодеев! Но когда такой злой воли нет, - пощадите душу человека. В том или другом зле часто сквозь гниль просвечивает чистое существо. Когда вы увидите, что есть только верхушка зла, а внутри лежит здоровый зародыш души, случайно зараженной, тогда по совести вы должны освободить эту душу от злокачественных наростов, вы должны пощадить эту душу. Когда вы увидите руку, обагренную кровью, думайте, что это преступная рука; но когда под этою кровью видна белая, чистая, на преступление неспособная рука, тогда остановитесь: эта рука еще способна на человеческие дела. Если я сию минуту наткнулся на лужу крови, виновата ли моя рука? Когда другая сила, сила внешних обстоятельств натолкнет меня на зло, будет ли моя вина?
Злая воля – желание зла.
В действиях Лукашевича не было желания зла.
Следовательно, в действиях Лукашевича не было злой воли.
Может быть использован не только путь мысли от вида к роду (куда включить данное действие?), но и от рода к виду (А делится на В, С и D, данное действие – пример D). В начале речи по делу крестьянки Емельяновой А.Ф. Кони задает общий тон речи именно таким аргументом:
Господа судьи, господа присяжные заседатели! Вашему рассмотрению подлежат самые разнообразные по своей внутренней обстановке дела. Между ними часто встречаются дела, где свидетельские показания дышат таким здравым смыслом, проникнуты такою искренностью и правдивостью и нередко отличаются такою образностью, что задача судебной власти становится очень легка. Остается сгруппировать все эти свидетельские показания, и тогда они сами собою составят картину, которая в вашем уме создаст известное определенное представление о деле. Но бывают дела другого рода, где свидетельские показания имеют совершенно иной характер, где они сбивчивы, неясны, туманны, где свидетели о многом умалчивают, многое боятся сказать, являя перед вами пример уклончивого недоговаривания и далеко не полной искренности; не ошибусь, сказав, что настоящее дело принадлежит к последнему разряду.
Существуют два вида дел: с ясными показаниями и с неясными показаниями.
Данное дело принадлежит ко второму.
Следовательно, нам предстоит разбор свидетельских показаний.
Также для данной аргументации характерен ход мысли от вида к виду. А и В являются видами С. Если на В распространяются те или иные правила, они должны распространяться и на А. В статье Бернарда Шоу по поводу концерта хора врачей использован шуточный аргумент такого типа. Концерт рассматривается как один из видов деятельности врача, а, следовательно, на него распространяются те же правила:
В молодости Бернард Шоу вел в лондонской газете музыкальную критику. О концерте хора врачей он отозвался кратко: "Вчера пели медики. Им надо еще раз напомнить об их врачебном долге – сохранять молчание".
Врач должен сохранять молчание.
Принцип, действующий в работе, распространяется на всю деятельность врача.
Следовательно, врачи не должны петь.
Часть-целое
В судебной речи статуса определения идея части и целого играет роль в следующем аргументе: можно ли о целом судить по части или нельзя?
В части А проявляется В.
Все, в чем проявляется В, есть В.
Следовательно, А есть В.
или
В части А проявляется В.
Все, что проявляется в части, не распространяется на целое.
Следовательно, А не есть В.
Например, разбирая показания Кострубо-Карицкого, Ф.Н. Плевако говорит – ложь в чем-то одном еще не доказывает лжи во всем, это лишь часть его показаний, но не все они, - следовательно, мы не можем сказать, что он все время лгал.
Но дело в том, что связь мужа с чужой женой, с точки зрения общественной нравственности, - вещь далеко не дозволительная; связь эта на обыкновенном языке называется преступною, и открытое признание ее, хотя бы и здесь, на суде, не могло быть безразлично для Карицкого, который имеет дома больную жену и детей, имеет, наконец, и известное общественное положение, не как подсудимый, а как человек.
Этим объясняется поведение Карицкого на суде. Может быть, он стал на ложную дорогу и, раз допустив себя до этого, все более и более сбивается с пути.
Но ложь, обнаружившаяся в одном случае, еще не доказывает лжи во всем. Допустим, что Карицкий солгал в отношении связи, - разве это доказывает, что и все его показания, от первого до последнего слова, были ложью?
Карицкий лгал по поводу измены жене.
Ложь в одном не означает лжи во всем.
Следовательно, остальные слова Карицкого – не ложь.
Обратный аргумент представлен в знаменитом софизме "Лжец". Цепочка рассуждений в нем такова. Критянин Эпименид утверждает, что все критяне лжецы. Он сам критянин, следовательно, он сам лжец, следовательно, он лжет. Это значит, что на самом деле все критяне правдивые люди, и сам Эпименид тоже, - а, стало быть, он говорит правду, и все критяне действительно лжецы. В этой цепочке два утверждения неверны. Во-первых, если человек назван лжецом, это не значит, что абсолютно все его слова являются ложью, это значит всего лишь, что он время от времени говорит неправду. В этом месте в цепочке рассуждений звучит неверный аргумент к части и целому. А дальше логика нарушается в моменте "это значит, что на самом деле все критяне правдивые люди". Если утверждение "все критяне лжецы" ложно, то верно лишь "не все критяне лжецы", но никак не "все критяне правдивы".
Если в ситуации с Карицким представлен ход мысли "такова всего лишь часть, не судите о целом по ней", то в другом судебном деле, Новохацких, ход мысли направлен противоположным образом: "целое таково, но это еще не значит, что таковы все его части" - если человек совершает преступление во многом, это еще не значит, что он совершает преступление во всем, не надо обвинять вора в убийстве, а непочтительного сына в воровстве:
Ведь если перед вами посадят обвиняемого в краже и начнут доказывать, что он не почитает отца с матерью, то будут говорить не то, что следует. Нехорошо быть мотом, нехорошо не почитать отца с матерью; но кто это делает, тот еще не вор, - его поступки кражу не доказывают. Если мы за то, что человек нехорош по другим делам, обвиним его в том, чему нет доказательств, обвиним в пылу увлечения и негодования, - мы обвиним неправосудно.
Не почитать отца с матерью плохо.
Если человек поступает плохо в одном, это не значит, что он поступает плохо во всем.
Следовательно, не почитающий отца с матерью не обязательно является вором.
Присущее-привходящее
При определении в суде, чем является то или иное действие, часто обращаются к его свойствам и рассматривают, могут ли эти свойства предопределить то, что это действие является тем или иным, или не могут. Законы формулируют, что назвать кражей, грабежом, насилием и т.д., но в конкретном случае довольно сложно подогнать данные действия под определение. Тогда рассматривается совокупность свойств данного действия, и среди них наиболее важные, то есть присущие.
Действие А обладает свойствами Х, Y, Z.
Все, что обладает свойствами X, Y, Z, является В.
Следовательно, А является В.
Подобным аргументом пользуется А.Ф. Кони в речи по делу штабс-ротмистра Колемина (1874 г.). В доме Колемина был устроен игорный дом. Играли там, в основном, в рулетку. Закон того времени запрещал азартные игры, и полемика в суде развернулась вокруг рулетки – является или не является она азартной игрой? А.Ф. Кони доказывает, что является, так как, по его мнению, азартными играми следует называть все, основанные на случае, а не на расчете. Рулетка основана на случае – и значит, она азартная:
Рассматривая первый вопрос – есть ли рулетка игра запрещенная, - следует обратиться к прямому указанию закона. Рулетка – игра, основанная на случае; в ней расчет, известные математические соображения, ловкость и обдуманность в игре не могут приводить ни к какому положительному результату. Если и есть некоторые, как говорят, более или менее верные приметы в игре в рулетку, если можно замечать чаще других повторяющиеся номера и т.п., то это все-таки не изменяет характера игры, и она остается основанной на случае, а не на расчете. Закон наш, в 444 ст. XIV т. Устава о пресечении и предупреждении преступлений говорит, что запрещается играть в азартные игры и открывать свой дом для них; статья эта основана главным образом на Уставе благочиния, изданном при императрице Екатерине в 1782 году. Устав благочиния прямо определяет, что игрой запрещенной или азартной считается всякая игра, основанная на случае. Ввиду этого положительного определения, рулетка, по самым свойствам и приемам игры, не может не считаться игрой запрещенной.
Рулетка основывается на игре случая.
Все, что основывается на игре случая, является азартной игрой.
Следовательно, рулетка является азартной игрой.
При попытке отвергнуть уже данное определение также часто обращаются к присущим свойствам. Так, при обсуждении "тайного" свидания подсудимой с одним из свидетелей Ф.Н. Плевако (в речи по делу Кострубо-Карицкого) доказывает, что тайным оно быть не могло. Основной признак "тайного" - отсутствие третьих лиц, а третьи лица как раз присутствовали.
При свидании все время сидел смотритель Морозов, а когда ему надобно было выйти, то вместо него был поставлен часовой солдат. Таким образом, если верить Дмитриевой, то Морозов допустил тайное свидание, но не допустил разговоров Дмитриевой, один на один и, уходя, поставил свидетеля – часового, чтобы сделать это свидание известным большему числу лиц.
В этой путанице подробностей я вижу дальнейшее неправдоподобие оговора. Дмитриева покончила на этом, когда давала свои объяснения суду. Далее она не шла. Замечу, что столько же подробностей свидания занесено в обвинительный акт.
Свидание считается тайным, если при нем никто не присутствует.
При этом свидании присутствовали третьи лица.
Следовательно, это свидание не было тайным.
Также имеющееся определение можно отвергнуть на основании того, что свойства, на которые оно опирается, - не присущие, а привходящие, не основные, не коренные.
Действие А обладает свойствами X, Y, Z.
Свойств X, Y, Z недостаточно для того, чтобы признать что-то В..
Следовательно, А не является В.
В речи по делу Новохацких тот же Ф.Н. Плевако доказывает, что нельзя делать серьезные выводы на основании одного слова, сказанного в драке:
Слабо обвинение, если ищет в случайно сорвавшемся во время драки слове юридического определения события! Односторонна и ложна привычка всякий приписываемый подсудимому факт истолковывать самыми худшими для него предположениями. Драка возводится в насилие, клочок бумаги – в невыгодный контракт, ссора – в принуждение к выдаче обязательства. С такой логикой всякого покупающего нож надо считать за приготовляющегося к убийству, всякого гуляющего ночью с фонарем – за поджигателя.
Слово, сказанное при драке, случайно.
Случайные вещи не могут участвовать в определении события.
Следовательно, слово, сказанное при драке, не следует учитывать при определении события.
Сущность
Сущность данного действия – фактически, то, что подвергается обсуждению в любом деле в статусе определения. Поэтому аргумент к сущности как таковой – уже скорее прерогатива статуса оценки: положительно то, сущность чего положительна, отрицательно то, сущность чего отрицательна. Аргумент к сущности в статусе определения может иметь отношение не столько к юридическим категориям (обыкновенное преступление или с отягчающими обстоятельствами?), сколько к восприятию данного дела публикой. Например, речь М. Ходорковского по его же собственному судебному делу, сказанная 16 июля 2004 г., начинается словами:
В последний год проводится достаточно активная дискуссия по вопросу того, чем является дело ЮКОСа, дело Ходорковского. Является ли оно политически мотивированным, или это обычное, пускай и большое, уголовное дело. В прошедшее время заинтересованная часть общества уже сделала выводы по этому вопросу. Мнение же тех, кто не интересуется делом или считает по определению, что любое обвинение, предъявленное руководителю крупной корпорации или просто обеспеченному человеку, считается заведомо правильным, наверное, мнение этих людей нам все равно не изменить.
И поэтому останавливаться на разрешении этих вопросов я не буду. Тем более что я не хочу, чтобы кто-то имел возможность сказать, что я пытаюсь прикрыться политическими декларациями от уголовных обвинений. Поэтому я буду говорить сейчас в заявлении только по существу предъявленных мне обвинений.
Иными словами – уголовное дело есть уголовное дело – и давайте разбирать его как уголовное дело. Такое определение сущности дела Ходорковского сразу сбрасывает со счетов его известность, широкое обсуждение подробностей суда, и предлагает ограничиться только фактами. А есть А – поэтому мы будем с ним действовать как с А, а не как с В.
Дело Ходорковского – уголовное дело.
В уголовных делах рассматриваются обвинения по существу.
Следовательно, я буду рассматривать в речи по делу Ходорковского обвинения по существу.
Существуют дела, где сущность пытаются определить даже у самых смехотворных действий. В Америке рассматривалось судебное дело о свитере: девушка дала свой свитер молодому человеку, а когда они расстались, стала возвращать свитер по суду. В суде обсуждалась сущность действия дать свитер – дала поносить на время или подарила? Вот как выглядит это дело в описании Т. Толстой (статья "Засужу – замучаю, как Пол Пот – Кампучию"):
Девушка дружила с молодым челове¬ком; то есть даже до такой степени дружила, что по¬дарила ему свитер. Как водится, наступило охлаж¬дение, "нашел он, что у Ляли красивше бельецо", — он ушел к Ляле. Верни свитер, сволочь. Не хочет: якобы "потерял". Ах, так?! В суд. "Свитер стоил 40 долларов. Пусть отдаст либо свитер, либо деньги". — "Не отдам; она сказала: это подарок". Нудная пере¬бранка; зачем-то смотрю телевизионную докумен¬тальную передачу дальше. "Ничего я ему не дарила, я просто дала поносить". — "Нет, она сказала: да¬рю". Судья: "Вы сказали ему: "дарю"?" — "Нет, Ваша честь, я этих слов не сказала". — "Нет, она сказа¬ла". — "Я вас сейчас не спрашиваю... Вы точно не произносили этих слов?" Судья пытается выяснить, состоялся ли акт дарения, а я думаю: девушка, де¬вушка, месть твоя мелка, а юноши нет и не будет уж вечно, а на свитере — давно уже катышки, и локти растянуты, и вообще 40 долларов — не деньги; не лучше ли потратить душу на что-нибудь более про¬дуктивное?.. А ты, молодой человек, верни тряпочку и не позорься на всю страну... "Нет, она ясно сказа¬ла: это подарок". — "Нет, Ваша честь, я так не ска¬зала".
Обсуждение сущности выводит дело обратно в статус установления: состоялось или не состоялось? Были или не были сказаны слова "это подарок"? В данном случае для определения сущности принципиально не само действие ("передала – не передала"), а слова, сопроводившие его ("на время – навсегда").
Девушка дала свитер молодому человеку на время.
Все, что дается на время, должно быть возвращено.
Следовательно, свитер должен быть возвращен.
Имя
Топ имени является ведущим источником для аргументации в делах, где разбираются вопросы клеветы, плагиата и подделки каких-либо торговых марок. Задача обвинения в последнем случае – доказать, что совпадение имен ведет к смешению двух торговых марок.
Имя Х похоже на имя Y.
Х принял это имя позже, чем Y.
Следовательно, Х виноват перед Y в использовании его имени.
В деле о братьях Поповых, изготовителях поддельного чая, Ф.Н. Плевако приводит целый ряд примеров, когда совпадение имен приводило к судебным искам, как правило, решавшимся в пользу владельца настоящей марки.
Некто Bardou приобрел себе большую известность папиросной бумагой с клеймом J<>B. Подметив сходство знака <> с буквой О, публика стала называть бумагу JOB.
Другой торговец пустил в продажу свою бумагу также под маркой JOB и защищался против предъявленного к нему иска тем соображением, что название JOB получилось лишь благодаря заблуждению публики, марка же Bardou не JOB, a J<>B.
Но суд признал его подделывателем.
Тогда обвиняемый подыскивает себе компаньона по имени JOB и продолжает торговать под этой маркой, но новый вердикт приговаривает его к штрафу в 5000 франков одновременно и на будущее время по 100 франков за каждую открытую подделку.
Бумага Bardou J <>B и бумага JOB обладают схожими именами.
Владелец бумаги JOB открыл свою фирму позже.
Следовательно, владелец бумаги JOB должен заплатить штраф.
Однако далеко не всегда такой аргумент оказывается состоятельным. В американском судебном деле о ресторане "Тадж-Махал" судья признал необоснованность претензий (цитируется по книге "Самые бестолковые тяжбы в мире").
Виктор был владельцем индийского ресторана "Тадж-Махал", ко¬торый находился на первом этаже в торговой зоне "даун-тауна", в меню — блюда с карри, цены — не выше 12.25 $.
Дональд же собрался открыть отель-казино под названием "Трамп Тадж-Махал" — небоскреб на берегу моря. Здание стоимостью не в один миллион долларов вмещало десять ресторанов (причем ни один из них не был индийским), четыре бара, 120 000 квадратных метров под комнаты и 1250 номеров, самые дорогие — по 10 тысяч долла¬ров в день.
Вряд ли кто-то мог перепутать эти два заведения, однако Виктор совсем не был в этом уверен. Он подал жалобу в суд за использова¬ние его торговой марки и "нечестную конкуренцию".
"Виктор, но ведь само название "Тадж-Махал" принадлежит не Вам, — сказал судья истцу. — В США по крайней мере 24 ресторана и семьдесят торговых центров с таким названием. Пока вы не дока¬жете, что ваши заведения возможно перепутать, дело открыть не¬возможно".
"Но некоторых из моих друзей уже смутило такое сходство, я насчитал по крайней мере восемь. Одни спрашивают меня о связях с "Трамп Тадж-Махал", другие требуют от меня скидок".
"Простите, — сказал судья, — ни один из этих людей в действи¬тельности не попадал в "Трамп Тадж-Махал" по ошибке или из-за того, что находил в этом связь с рестораном Виктора". Что же каса¬ется "нечестной конкуренции", то тут уж победит тот, у кого боль¬ше "козырей". "Так что, — подытожил судья, — нет никаких дока¬зательств, что Дональд давал название своему казино, чтобы испортить коммерческую репутацию Виктора".
Казино "Тадж-Махал" похоже по названию на ресторан "Тадж-Махал".
Казино намного крупнее ресторана.
Следовательно, претензии владельца ресторана несостоятельны.
В той же книге рассказано о "деле детского горшка", где аргумент к имени также был решен в пользу подсудимого – суд принял решение, что совпадение имен не ведет к смешению марок:
Все знали Норма, сантехника, по его прозвищу – Ритц. Когда он изобрел "самый легкий в мире детский горшок", то назвал его не иначе, как в честь себя "Ритц-Зет".
Однако когда это название появилось на прошении о получении патента на изобретение, один въедливый адвокат обратил на него внимание. Норм сразу получил категорический отказ от самого неожиданного источника – знамениого парижского отеля "Ритц".
Президент "Ритц", прилетевший в Соединенные Штаты для дачи показаний, заявил, что Норм не имеет права использовать это имя. "Наш отель в Париже является символом уединенности, безупречности и высокого класса, - сказал он. – Поэтому даже сама мысль о том, что детский горшок может быть как-то связан с "Ритц", является смехотворной и абсурдной".
Норм, однако, стоял на своем: "Ритцем звали каждого мужчину в нашей семье на протяжении многих поколений", а его адвокат добавил, что бизнес Норма настолько отличается от дел "Ритц", что вряд ли кто-то будет способен "перепутать отель с детским горшком".
Судья согласился, и дело было закрыто.
Детский горшок носит то же имя, что и известный отель.
Горшок и отель – совершенно разные предметы.
Следовательно, претензии владельца отеля необоснованны.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru