Шишова И.А.
Среди немногочисленных известий о выступлениях греческих рабов рассказ сицилийца Нимфодора о восстании Дримака на Хиосе, приведенный в шестой книге Афинея (Athen., VI, 88-90, 265c-266e), занимает особое место. Как уже отмечалось в литературе, историческая интерпретация этого отрывка очень сложна. Многое в рассказе Нимфодора представляется легендой. Трудно поверить в возможность договора восставших с рабовладельцами, положившего начало идиллическим отношениям рабов и их хозяев. Налицо и сказочный сюжет – Дримак после смерти является во сне хиосским рабовладельцам и предупреждает их о замыслах рабов. В сообщении Нимфодора много внутренних противоречий. Культ Дримака несовместим с его ролью предводителя восстания. Рассказ о назначении награды за голову Дримака не увязывается с указанными выше идиллическими отношениями рабовладельцев и восставших рабов. Еще меньше логики в легенде, согласно которой Дримак после смерти помогает хиосцам, виновным в его гибели.
Итак, единственный источник, сообщающий о восстании хиосских рабов под руководством Дримака, не слишком надежен. В литературе восстание Дримака особого интереса у исследователей не вызвало. В специальной статье о Дримаке в RE помещен лишь пересказ сообщения Нимфодора. Автор статьи не делает попытки хотя бы приблизительно определить время восстания1. В статье Фюстеля де Куланжа о Хиосе указано на ненадежность сведений, приведенных Нимфодором, и на трудность в определении времени восстания2.
Простой пересказ Нимфодора, без какой бы то ни было попытки критически осмыслить этот сомнительный источник, содержится также в известной работе Уэстермана о рабстве3. Вопросом о времени выступления Дримака Уэстерман также специально не занимается. Но само восстание хиосских рабов он рассматривает в разделе "Восточный бассейн от Александра до Августа" в непосредственной связи с движениями на Делосе и в Аттике. Трудности в определении времени восстания отмечает и К.М. Колобова4.
Большая работа по изучению отрывков из сочинений Нимфодора была проделана Лакером5 и вслед за ним Якоби6. По мнению Лакера, в сообщении Нимфодора объединены два различных по времени предания о выступлениях рабов, связанных с одной и той же могилой-святилищем. Одно предание – о Дримаке, другое – о безымянном "Благосклонном герое" ('Hrvw E|men{w). Разновременность этих напластований подтверждается, в частности, тем, что в одном случае вождь восставших уподобляется царю ([fhge`suai _w [n basil]a strxte|matow – 265 d); в другом случае – стратегу (peiuarxo|ntew _w [n strathgv – 266 а).
Исследование текста, проделанное Лакером, сдвинуло с мертвой точки изучение этого сложного и противоречивого источника. Однако Лакера по существу не интересует, какие реальные события могли послужить основой для этих хиосских преданий. Оставляет в стороне этот вопрос и Якоби, подробно комментировавший текст Нимфодора. Якоби, как и Лакер, рассматривает отрывки из сочинений сицилийского автора прежде всего как литературное произведение7.
Повествование Нимфодора представляет собой такое тесное переплетение вымысла и действительности, что отделить одно от другого чрезвычайно сложно. Но так как известия о рабах очень скудны, оставить в стороне даже такой ненадежный источник нельзя.
Какие же сведения, приведенные в интересующем нас отрывке, можно считать относительно достоверными? Нам представляется, что самое начало рассказа о Дримаке не вызывает особых сомнений. Рабы хиосцев часто8 убегают от своих хозяев в горы, укрываются там и, собравшись в большом числе, опустошают имения своих хозяев. Это известие представляется вполне реальным. Хиос славился в древности обилием рабов, с которыми их владельцы обращались очень сурово (см. Thuc., VIII, 40, 2). Организованное выступление рабов под руководством Дримака, кажется, можно также считать вполне реальным событием. Но подробности этого восстания ускользают. Трудно определить, что может быть отнесено к выступлению Дримака и что заимствовано Нимфодором из более ранней легенды.
Не менее сложно выяснить и время восстания. Правда, Нимфодор сообщает, что восстание произошло незадолго до его времени – mixrn d] pr {m_n. Но уже Фюстель де Куланж отмечал, что это утверждение Нимфодора вызывает сомнение. В самом деле, по словам самого Нимфодора, в его время уже существовал культ Дримака. Для становления культа, который, по сообщению Нимфодора, был распространен не только среди рабов, но и среди хозяев, необходимо значительное время, и следовательно, mixrn d] pr {m_n – это ошибка Нимфодора, Афинея или переписчика9.
Якоби также считает этот единственный "временной" ориентир неточным и предлагает дополнить, с полным на то основанием,– mixrn10.
Положение осложняется еще и тем, что время жизни самого Нимфодора точно не установлено. До появления статьи Лакера Нимфодора считали писателем IV в. до н.э. Лакер привел целый ряд данных, свидетельствующих о том, что Нимфодор из Сиракуз жил в эллинистическую эпоху. По мнению Лакера, более точный период можно установить с помощью Делосской надписи 180 г. до н.э., где упомянут Тимон, сын Нимфодора из Сиракуз. Отец Тимона, как предполагает Лакер, вполне мог быть интересующим нас писателем. Стало быть, время жизни Нимфодора – конец III в. до н.э. Но это предположение Лакера построено на очень зыбкой почве. Как отмечает Якоби, имя Нимфодор слишком часто встречается и в Сицилии и в других районах. Для доказательства тождества двух носителей этого имени нужны дополнительные аргументы, которые в данном случае отсутствуют.
По мнению самого Якоби, вся совокупность данных свидетельствует о том, что Нимфодор из Сиракуз – писатель эллинистического времени11. Более точно время его жизни установить нельзя12. Для определения даты восстания Дримака мы располагаем, следовательно, такими данными: автор рассказа жил, по всей вероятности, не раньше конца III в. до н.э., события, им излагаемые, произошли скорее всего задолго ( mixrn) до его времени.
В литературе, как уже говорилось, не существует единого мнения о том, к какому времени следует относить выступление хиосских рабов. Встречаются самые разнообразные датировки от VI до II в. до н.э.13
Посмотрим, в какой мере можно согласиться хотя бы с одной из предложенных дат. Обратимся прежде всего к позднейшей из них – II в. до н.э. На первый взгляд, эта дата вызывает больше всего возражений, так как она не согласуется с временем жизни писателя, сообщающего нам о Дримаке14. Приглядимся, однако, к ней более внимательно. Принимая датировку II веком до н.э., мы получаем возможность рассматривать известие о выступлении хиосских рабов в связи с общим подъемом рабских движений в Средиземноморье. Как известно, самым ярким проявлением этого общего подъема явилось знаменитое сицилийское восстание, вызвавшее отклик во многих районах Средиземноморского бассейна15.
Сравним отрывок из "Описания Азии" с известным рассказом о сицилийском восстании Диодора, заимствованным у Посидония. Первый этап движения на Хиосе и в Сицилии – это неорганизованные побеги и грабежи. Взрывчатым материалом в сицилийском восстании (Diod., XXXIV – XXXV, 2, 48) явились рабы, которых крупные земельные собственники покупали для обработки земли. "Одних заковывали, других изнуряли тяжестью работ и на всех накладывали заметные всем клейма". О пропитании рабов хозяева не заботились и потому многие невольники стали промышлять грабежом. Особенно большую угрозу представляли пастухи, "проводящие жизнь в поле и вооруженные, они все были исполнены высокомерия и дерзости". Вначале рабы убивали одиночных путников, затем, "собираясь толпами, начали нападать на незащищенные сельские виллы, уничтожали их, имущество грабили, а пытавшихся сопротивляться убивали. "Весь остров был полон насилия и грабежей" (Diod., XXXIV – XXXV, 2, 27-30).
Примечательно, что у Нимфодора речь идет также о рабах, связанных с земледелием. Рабы, сбежавшие от своих хозяев, собравшись в большом числе, грабят поместья ([groix}ai). Дримак запрещал после заключения договора грабить поля (syl[n [grn). Во время празднеств он получал с полей вино, жертвенных животных – сколько ему могли доставить владельцы (]x t_n [gr_n o}non xtl). Во всем отрывке нет даже намека на города, на особенности городской жизни. Массы восставших на Хиосе составляют рабы, занятые сельскохозяйственным трудом.
Само восстание и в том и в другом случае начинается с появления организатора, которому восставшие подчиняются, как царю. У Диодора Евн, готовивший восстание сицилийских рабов, был избран царем – "не за его храбрость или военные таланты, но исключительно за его шарлатанство, а также потому, что он являлся зачинщиком восстания". У Нимфодора Дримак (как "сочиняют" – myuologo|sin – хиосцы) – "храбрый человек, которому в военных делах покровительствовало счастье, предводительствовал беглыми хиосскими рабами, как царь своим войском". Отметим, что, называя вождя восставших царем, Диодор и Нимфодор упоминают одни и те же качества: храбрость и военный талант. Диодор отказывает в них Евну, а Нимфодор, возможно, ставит их под сомнение. Слова myuologo |sin a|to} o} X`oi свидетельствуют о том, что Нимфодор относится к рассказам хиосцев с недоверием16.
Итак, первые шаги хиосских рабов – неорганизованный грабеж и затем – выступление нод властью предводителя, который руководит восставшими как царь, – напоминают начальный этап сицилийского восстания.
Отмечая характерные особенности сицилийского восстания, Диодор сообщает, что рабы проявили заботу о будущем – "не сжигали мелких вилл, не уничтожали в них ни имущества, ни запасов плодов и не трогали тех, кто продолжал заниматься земледелием". Нечто подобное проглядывает и в рассказе Нимфодора: хиосские рабы по приказу Дримака также воздерживались "грабить поля и причинять какой-нибудь другой вред".
"Сицилийские" черты можно уловить и в наиболее сомнительной части повествования Нимфодора – о договоре между восставшими рабами и их хозяевами и о святилище "Благосклонного героя". По договору Дримак оставлял у себя только тех рабов, которые бежали от невыносимых условий; рабов, жалобы которых Дримак признавал недействительными, он отсылал обратно к господам. После смерти Дримака в его святилище хиосские рабы приносили жертвы из того, что им удалось захватить у господ; господа одаривали святилище, когда Дримак предупреждал их во сне о замыслах рабов.
В Сицилии, по сообщению Диодора (Diod., XI, 89), существовало место древнего культа братьев Паликов, сыновей сицилийского божества Адрана. На этом священном участке скрывались рабы, бежавшие от неразумия господ. Отсюда их нельзя было уводить силой и они оставались здесь безнаказанными до тех пор, пока господа не вступали с ними в переговоры, и, принеся им клятвы в соблюдении условий, о которых они договорились, не примирялись с ними. Соблюдение этих клятв гарантировал страх перед богами. Месту культа братьев Паликов, как и святилищу Дримака приписывалась, таким образом, важная роль в регулировании отношений рабов и их хозяев.
В описании двух событий можно отметить, следовательно, некоторые черты сходства. Есть, стало быть, известная логика в том, чтобы рассматривать выступление хиосских рабов в связи с крупнейшим рабским восстанием II в. до н.э. И вместе с тем, изображение сицилийского восстания у Диодора не отрывается от реальной почвы. Повествование о Дримаке – прежде всего легенда, в которой, как уже говорилось, нелегко определить границы вымысла и правды. К тому же, относя восстание Дримака ко II в. до н.э., мы вынуждены переместить годы жизни самого Нимфодора на еще более позднее время. При этом необходимо одновременно – оставить годы жизни писателя в пределах эллинистического периода и резервировать между временем его жизни и датой восстания промежуток, достаточный для того, чтобы упоминаемое Нимфодором событие успело плотно обрасти легендой.
Нам представляется, что путь к объяснению черт сходства должен быть иным. Не восстание Дримака следует относить к II в. до н.э., а скорее годы жизни самого Нимфодора нужно связать с этим тревожным для всего Средиземноморья временем. В самом деле, Нимфодор – автор рассказа о Дримаке – родом из Сиракуз. Предположим, что он был современником знаменитого сицилийского восстания – и мы получим ключ к объяснению многих неизвестных.
У ранних авторов – классического периода – как уже говорилось, не замечается особого интереса к рабам. Вспомним Фукидида. У него движения рабов описаны очень бегло. Фукидид не стремится привлечь к ним внимание читателей. Он упоминает о выступлениях рабов мимоходом, в самых крайних случаях (Thuc., VIII, 40, 2; VII, 27, 5; VII, 75, 5).
Как ни фрагментарны источники эллинистического периода, общее впечатление все же сводится к тому, что именно II в. до н.э. породил подлинный интерес к "рабскому вопросу". В VI книге Афинея, где отрывки из сочинений различных авторов должны подкрепить его основную мысль: "Жестокое обращение с рабами неизбежно влечет за собой возмездие", – центральное место занимает Посидоний. Именно у этого автора II – I вв. до н.э. черпает Афиней большую часть примеров для иллюстрации своей основной мысли17. Особое внимание Посидония, как известно, привлекли сицилийские восстания рабов. Именно эти грозные события заставили многих писателей и философов обратить самое серьезное внимание на "рабский вопрос".
Нимфодор из Сиракуз мог быть не только современником, но и очевидцем выступления сицилийских рабов. В этом случае его интерес к движению и личности Дримака особенно понятен. Есть основания полагать, что Нимфодор, составивший "Описание Азии", лично побывал на Хиосе. По-видимому, он сам слышал рассказы хиосцев и осматривал святилище "Благосклонного героя". Хиос, широко известный многочисленностью своих рабов и жестокой их эксплуатацией, должен был привлечь внимание жителя Сицилии. В его родной стране "рабский вопрос" был таким же больным, как и на Хиосе.
Обстановка, которую Нимфодор застал на Хиосе, могла живо напомнить ему о Сицилии и о недавно пережитых волнениях: обилие сельскохозяйственных рабов, которые на Хиосе, как и в Сицилии, представляли собой готовый материал для восстания; частые побеги рабов и грабежи" которым они подвергали поместья окрестных землевладельцев; наконец, постоянная угроза восстаний рабов. О ней свидетельствует оракул, на который в рассказе Нимфодора ссылается Дримак: борьба хиосских рабов никогда не прекратится, так как она угодна божеству. Нимфодор наблюдал на Хиосе поклонение святилищу "Благосклонного героя", в котором приносили жертвы как беглые рабы, так и их хозяева. Он записал легенды, связанные с этой святыней хиосцев. Он собрал рассказы жителей Хиоса о восстании рабов под водительством Дримака, хотя и воспринял их не без сомнения (см. выше). Весь этот разношерстный и разновременный материал Нимфодор осмыслил и скомпоновал по-своему. Образцом ему послужило памятное для него восстание сицилийских рабов. Отсюда – стремление Нимфодора выделить и усилить те черты в рассказах хиосцев, которые ярче всего напоминают Сицилию. Может быть, сравнение Дримака с царем было продиктовано тем, что царем называл себя вождь сицилийского восстания. (Привкус ранних легенд, записанных Нимфодором, проступает в употреблении титула "стратег" в применении к тому же Дримаку.) Свой рассказ о культе Дримака Нимфодор, возможно, конструирует по аналогии с сицилийским образцом, выделяя черты, роднящие легенды о "Благосклонном герое" с культом Паликов.
Итак, повествование Нимфодора из Сиракуз – писателя, жившего, как можно предположить, во II в. до н.э., – это, по всей вероятности, переработка местных легенд, рассказов и преданий по сицилийскому образцу.
Но вернемся к вопросу о том, как же все-таки следует датировать восстание Дримака, послужившее основой для рассказа Нимфодора. Судя по фантастическим наслоениям, оно должно отстоять от времени жизни писателя не меньше, чем на два-три столетия. Может быть, следует согласиться с Бюрхнером, по мнению которого восстание следует отнести к VI в. до н.э.18 Якоби, однако, считает такую датировку слишком произвольной19. И действительно – события VI в. до н.э. бесконечно далеки, автор II в. до н.э. едва ли мог сказать о них – o| mixrn. Для него это было скорее p[lai.
Некоторую помощь при определении времени восстания хиосских рабов могут оказать сведения, приведенные Фукидидом (см. Thuc., VIII, 24, 3). По его словам, страна хиосцев не испытывала никаких невзгод от Персидских войн до осады Хиоса во время Пелопоннесской войны. Трудно представить себе, чтобы Фукидид при всем его невнимании к движениям рабов мог бы так легко опустить столь серьезное для Хиоса потрясение. Трудно также согласиться с такой датой восстания, как 412 г. до н.э.20 Побеги рабов, пусть даже массовые, в лагерь афинян нельзя связать с активной борьбой рабов. Время Фукидида было еще временем пассивного сопротивления. Бегство рабов 412 г. до н.э. скорее напоминает аналогичные события Декелейской войны.
С нашей точки зрения, наиболее подходящий период для организованного выступления хиосских рабов – это IV (может быть III) в. до н.э. Именно в IV–III вв. до н.э. на Хиосе развернулась острая политическая борьба демократов и аристократов, ослабившая единый фронт рабовладельцев. Вместе с тем, время с IV по II в. до н.э.– достаточный срок для того, чтобы памятные для хиосцев события могли прибрести ту явно легендарную окраску, в которой они выступают в рассказе Нимфодора.
Рассказ этот интересен не только тем, что он сообщает об организованном выступлении рабов. Главная его ценность в том, что он свидетельствует о непрерывных волнениях и побегах хиосских рабов, подвергавшихся жестокой эксплуатации на полях хиосских землевладельцев, о постоянной угрозе восстаний рабов, державшей хиосских рабовладельцев в напряжении и страхе. Этот страх и породил легенду о добром и храбром рабе, установившем на Хиосе мир и порядок21.
1. См. Escher, RE, V, 1905, Sp. 1708, s. v. Drimakos.
2. N.D. Fustel de Coulange. Memoire sur l'ile de Chio. "Archives des Missions Scientifiques et Litteraires", V. Paris, 1866, p. 526–527.
3. W. Westermann. The Slave Systems of Greek and Roman Antiquity. Philadelphia, 1955, p. 40, 41–42.
4. К.М.Колобова. Термин o}x]thw у Фукидида. "Сборник памяти академика А.И. Тюменева". М.–Л., 1963, стр. 194, прим. 19.
5. Laquer, RE, XVII, 1937, Sp. 1625–1627; s. v. Nymphodoros.
6. F. Jacoby. Die Fragmente der griechischen Historiker (F Gr H), 3. Teil, В (Notes), № 572, S. 670; b (Text), № 572, S. 604.
7. По мнению Якоби (там же), рассказ Нимфодора напоминает "разбойничью романтику" Риана (Риан из Крита – конец III в. до н.э.). Наивность рассказа также свидетельствует о его принадлежности эллинистическому времени.
8. Контекст и употребление Praes. ([podidr[sxoysin) настолько явно указывают на частые побеги рабов, что Якоби ввел слово poll[xiw в текст. См.: FGrH, 3. Teil, В, № 572, S. 670.
9. См.: N.D. Fustel de Coulange. Op. cit., p. 526–527.
10. Одним из доводов в пользу такого дополнения Якоби (указ. соч.) считает противоречие между словами "незадолго до" и ]ti xa} n|n. В самый текст, однако, o| Якоби не ввел.
11. Что Нимфодор был писателем эллинистического времени, Якоби утверждает на основании стилистических особенностей отрывков из его сочинений. Этим же временем определяется множественное число Per}ploi в названии труда Нимфодора. См. FGrH, 3 Teil, b, № 572, S. 602
12. Якоби (там же) не возражает против датировки Лакера – конец III в. до н.э. (или последняя треть), но подчеркивает, что с полной уверенностью можно установить лишь то, что Нимфодор жил в эллинистическое время.
13. Все варианты датировок восстания Дримака сведены в цитированной статье К.М. Колобовой, где сказано: дата "определяется по-разному, начиная с 600 г. до н.э. (Burchner, PWRE, III, 1889, s. v. Chios, стб. 2296), затем 412 г. и, наконец, II в. до н.э." См.: К.М. Колобова. Указ. соч., стр. 194, прим. 19.
14. По мнению Лакера, конец III в. до н.э., по мнению Якоби – Эллинистический период. См. выше.
15. См.: W. Westermann. Op. cit., p. 41–42; ср. АСПИ, Л., 1933, стр. 384–385, .№ 609, где восстание хиосских рабов отнесено к середине II в. до н.э.
16. См. Liddell – Scott, s. v. myuolog]v – основное значение – tell mythic tales. В словаре, однако, приведено еще одно возможное значение глагола – relate generally with a notion of exaggeration – со ссылкой на рассматриваемый фрагмент Нимфодора.
17. См.: Е.М. Штаерман. Положение рабов в период поздней республики. ВДИ, 1963, № 2, стр. 88.
18. RE, III, 1889, Sp. 2296.
19. FGrH, 3. Teil, b, S. 604, Anm. 24.
20. См. К.М. Колобова. Указ. соч., стр. 194, прим. 19.
21. Е.М. Штаерман отмечает, что в римской литературе еще в период республики появляются рассказы о преданных рабах, получившие большую популярность у позднейших авторов (см. Е.М. Штаерман. Указ. соч., стр. 93). Тот же мотив благодарного и доброго раба можно проследить у Диодора в рассказе о сострадании к дочери Дамофила, которой за ее доброту восставшие не причинили никакого вреда. См.: Diod., XXXIV – XXXV, 2, 23.