Содержание:

1. Изменение социально-экономической структуры. 3
2. Отношения занятости. 7
3. Типы хозяйственной организации и трудовые отношения. 11
3.1. Новые социально-профессиональные группы. 12
3.2. Социально-экономическая дифференциация. 15
3.3. Изменение трудовых и статусных ориентиров. 16
Список использованной литературы: 18

Экономическая культура общества и ее особенности в России.

1. Изменение социально-экономической структуры.

Принято считать, что необходимость перестройки и последующих реформ была вызвана замедлением темпов экономического роста и нарастающими структурными диспропорциями, усиливающимся отставанием страны в области научно-технического прогресса и кризисом хозяйственной мотивации. По крайней мере на начальном этапе дело выглядело именно так. Сегодня, не умаляя значения экономических факторов, следует обратить внимание и на более глубокие, социальные основания перемен.

Помимо экономических причин, осуществленные преобразования опирались в конечном счете на два стержневых социальных фактора. Первым стало сильное давление со стороны советских новых средних слоев — городских, высокообразованных, мало знающих о Западе, но западнически настроенных.
Именно их профессиональные, культурные и потребительские ожидания в большей степени, как казалось, ущемлялись советской системой. В результате относительного перепроизводства образованных кадров и невостребования их квалификации, уравниловки в оплате труда и падения престижа квалифицированных профессий миллионы дипломированных специалистов в советское время вынуждены были встать на места обыкновенных рабочих. И многие испытывали серьезные сомнения в том, что их детям уготована приличная профессиональная карьера. Запреты на совместительство и режим секретности, положение «невыездных» и гнет цензуры, материальная неустроенность и отчуждение от всяких властных полномочий усиливают состояние неудовлетворенности этой части населения. Обрывочный характер информации о западной жизни порождает идеализированные представления о ней и болезненно усиливает контраст с советскими реалиями, побуждая наиболее активную часть новых средних слоев к покушению на основы общественного строя.

Впрочем, одного прилива активности средних слоев недостаточно. Почему же именно на рубеже 90-х годов он увенчался частичным успехом? Потому что их порыв совпал с интенциями более «молодого» поколения номенклатурных кадров и наложился, таким образом, на второй важнейший фактор — тенденцию к
«обуржуазиванию» правящей элиты. Новые лидеры стремились не просто занять места своих обюрократившихся предшественников, но также представить Западу иное, более цивилизованное лицо. И главное, им хотелось сочетать восточную власть с западным стилем жизни. А для этого нужно было «конвертировать» часть политической власти в более осязаемую форму экономического капитала, и, следовательно, допустить правомочность институциональных реформ. В рамках этих реформ появляется возможность использовать монополию на распоряжение государственными ресурсами и информацией, а также общее несовершенство хозяйственного законодательства для перекачки государственного имущества в частную собственность.

Процесс приватизации при этом проходит не столь прямолинейно. Вместо четко разделенного государственного и частного секторов экономики возникает система «рекомбинированной собственности», состоящей из множества смешанных форм, размывающих границы между традиционными секторами. Причем экономические агенты глубоко заинтересованы в «непрояснении», расплывчатости прав собственности, ибо именно это позволяет им гибко адаптироваться в новой ситуации.

За институциональными реформами скрывается и другой процесс, связанный с дроблением властных структур[1]. С разрушением руководящей роли Компартии и ослаблением милитаризма (а советская экономика не только политизирована, но и крайне милитаризована) отключаются ключевые интегративные рычаги.
Разворачивается яростная борьба за ресурсы между хозяйственными комплексами
(военно-промышленным, топливно-энергетическим, аграрным и банковским).
Региональные элиты используют центробежный заряд перестройки для усиления собственной автономии, реализации своих групповых интересов[2]. При этом
Москва, растеряв часть административных полномочий, вырастает в мощнейший финансовый центр, из которого разворачиваются новые корпоративные структуры в виде финансово-промышленных групп.

Одновременно эволюционирует социальная структура общества. Наблюдается серьезное обновление элиты за счет выходцев с предноменклатурных должностей
(в основном руководителей среднего звена) и перехода старых кадров в новые сферы деятельности. Причем в большей степени это обновление касается столицы и наиболее крупных городов (на периферии, за некоторыми исключениями, старые местные элиты сохраняют достаточно прочные позиции). В конечном счете при всей видимости кардинальных преобразований основные группы партийно-хозяйственной номенклатуры, перегруппировавшись и переплавив в своих рядах наиболее активных выходцев из средних слоев, сумели сохранить властные позиции, конвертировав старые связи в новый политический и экономический капитал. Причем, хозяйственная элита претерпела меньшие изменения, чем политическая.

Перестройка «выпустила пар» из котла социального напряжения. И произошло это ценой распада полигруппы интеллигенции и переструктурирования значительной части новых средних слоев (в массовых нижних слоях населения структурные изменения менее заметны, их мобильность более ограничена).
Первая и относительно небольшая часть представителей образованных слоев пробилась в политическую и предпринимательскую элиту. Более обширная группа превратилась в «обслуживающий класс», обеспечивающий профессиональную поддержку деловых и политических структур. Третья часть эмигрировала или выехала за рубеж на длительные сроки. Четвертая — осталась на прежних местах в бюджетных или формально акционированных организациях. Разрыв между этими группами обозначился достаточно отчетливо.

Преобразование отношений собственности заметно усилило роль традиционных экономических классов — представителей капитала и наемного труда. Важное место в социальной структуре заняли группы крупных и средних предпринимателей, сформировавшиеся из трех основных источников: директорского корпуса бывших государственных предприятий; квалифицированных специалистов; работников органов государственного управления и общественно- политических организаций. Впрочем, российское предпринимательство вряд ли можно считать единым классом. Оно очень неоднородно — по масштабам и сферам деятельности, социальному составу и источникам первоначального капитала, управленческим и собственническим позициям[3].

После введения относительно либерального хозяйственного законодательства произошел взрывной рост в сфере малого бизнеса, продолжавшийся как минимум в течение пятилетия (1988-1993). Малое предпринимательство служило в первую очередь важнейшим способом легитимной конвертации государственных ресурсов в негосударственные формы собственности. Более свободные условия, в которых действовали негосударственные структуры, а также льготы, обеспеченные малым предприятиям всех форм собственности, способствовали осуществлению этой основной задачи. Одновременно быстро растущий малый бизнес отвлекал избыточную социальную энергию из политической сферы. С вовлечением в процесс акционирования крупнейших государственных предприятий и объединений фокус интересов сместился, и поток наиболее мобильных ресурсов ушел из сектора малого предпринимательства, рост которого несколько замедлился.
Наблюдается прогрессирующая концентрация и централизация капитала, перестраиваемого в рамках новой системы полузакрытых и закрытых хозяйственных корпораций.

С социально-профессиональной точки зрения в России образовался современный средний класс, формируемый группами мелких и средних предпринимателей и менеджеров, дипломированных специалистов и высококвалифицированных рабочих. Однако общий уровень и качество жизни этого класса значительно отстают от западных стандартов. Ваучерная приватизация немногого достигла в деле формирования действительно массового слоя частных собственников. Куда более важную роль в этом процессе сыграла менее шумная по организации, не всеобщая, но достаточно массовая и, главное, фактически бесплатная приватизация городского жилья, связанная с передачей населению отнюдь не копеечной собственности. Впрочем, формальный акт приватизации жилья не слишком изменил реальные позиции его собственников.

По общему признанию, российские хозяйство и общество переживают период ускоренной мобильности. Речь идет о вертикальном передвижении социальных и профессиональных групп и о горизонтальной миграции трудовых ресурсов. В социальной мобильности сильна структурная составляющая. Так, важной долгосрочной тенденцией является относительное увеличение групп, занятых в растущей сфере услуг — финансово-кредитных и торгово-посреднических, информационных и консультативных — при соответствующем сокращении занятости в производственных отраслях. Однако количественные показатели происходящих сдвигов преувеличивать все же не стоит. При всей масштабности перемещений, социальная мобильность в России, судя по всему, не затронула ядер основных социально-профессиональных групп[4]. А масштабы внутренней миграции по ряду параметров даже снизились (например, приостановился отток сельского населения в города)[5]. Но дело ведь не только в том, какой процент населения сменил профессиональную сферу или добился иных статусных позиций.
На данном этапе важнее само появление новых ролей, несущих иные требования и украшенных своей особой символикой.

2. Отношения занятости.

В целом социально-экономическое положение человека стало в большей степени зависеть не только от его профессии и квалификации, но и от сферы, в которой он работает — в коммерческой или производственной, на негосударственном или государственном предприятии, в иностранной или российской фирме. Важное воздействие оказывают и другие факторы. Так, на многих территориях актуализируется проблема этнической дискриминации представителей нетитульных национальностей и национальных меньшинств, отодвигаемых с наиболее престижных экономических и профессиональных позиций. Социально-профессиональная дискриминация женщин не только не уменьшилась, но скорее даже возросла: им предлагают относительно худшие условия найма и продвижения, они чаще оказываются в рядах безработных. А вот возрастная дискриминация временно снизилась. Мы стали свидетелями прорыва представителей молодых поколений в хозяйственную элиту, невозможного в условиях зрелого геронтократического советского общества.

Еще в конце 80-х годов в печати можно было встретить утверждения крупных хозяйственных руководителей, что в нашей стране безработицы нет и быть не может. И вот безработица появилась. На начальном этапе при значительном спаде производства ее официальный уровень казался минимальным.
Конечно, многие фактические безработные просто не регистрируются на биржах труда по самым разным причинам. Но даже по результатам обследований по методологии Международной организации труда, масштабы безработицы оказались ниже прогнозируемых. Они постепенно растут. Тем не менее, многие предприятия, даже сокращая производство, не увольняют людей. Сохраняются устои патерналистских отношений и социальной ответственности руководителей, которые не позволяют идти на серьезные социальные конфликты. Сказывается давление местных органов власти, стремящихся поддержать уровень занятости в регионах. Выросла и скрытая безработица, когда работники считаются занятыми, но длительное время не получают зарплаты, а то и просто отправляются в вынужденные административные отпуска. В итоге реальная оценка потенциала безработицы остается одной из важных нерешенных проблем.

Вместе с тем наблюдается оживление внешнего рынка труда, связанное с повышением трудовой мобильности, коснувшейся в первую очередь двух крупных категорий занятых: работников без особой квалификации и работников высокой квалификации, не привязанной к конкретному производству. Одновременно произошла существенная эрозия внутренних рынков труда, характерных для советского периода. Трудовая конкуренция и угроза возможной безработицы разрушают каналы трансляции профессионального опыта молодежи и необученным.
Для неквалифицированных групп плавное карьерное продвижение внутри предприятия становится все более затруднительным. А в глазах лучших кадров, ставших объектом конкуренции между предприятиями и секторами экономики, внутренний рынок труда зачастую утрачивает свою привлекательность''.

В ситуации общей неопределенности подтачиваются сложившиеся нормы организации труда и его оплаты, размываются привычные иерархические порядки в отношениях между привилегированными и депривилегированными группами занятых. Так, вспомогательные рабочие могут оказываться в лучших условиях по сравнению с рабочими основного производства, а подразделения работников, не всегда самых квалифицированных, но выполняющих выгодные заказы, начинают диктовать свои условия, оттесняя вчерашних кадровых рабочих[6].

Если разделить группы работников с точки зрения стабильности занятости на «ядро» и «периферию», то окажется, что большинство предприятий сохраняют
«ядро» занятых. Однако, во-первых, область стабильной и полной занятости сузилась. А во-вторых, стабильность далеко не всегда означает лучшие условия найма, ибо в «ядре» остаются значительные группы привязанного к предприятию «балласта», который сохраняется, но постепенно скатывается на менее престижные позиции. В то же время разрастается разноликая
«периферия», охватывающая временных работников и занятых неполное рабочее время.

Возникшие в негосударственных секторах экономики новые отношения трудового найма, основанные на контрактных системах, отличаются большей гибкостью и неформальностью. Они предоставляют рядовым работникам более высокую степень свободы, но приводят к сужению их прав и уменьшению социальных гарантий. Поэтому часть работников предпочитает занятость сразу в двух секторах, оставляя за собой для страховки места в государственных учреждениях.

На первых этапах сегменты первичного рынка труда с более благоприятными условиями найма смещаются в негосударственные сектора экономики. Между ними и государственным сектором возникает значительная разность потенциалов, обеспечивающая переток кадров (зачастую наилучших).
Переход в негосударственные сферы увеличивал заработок как минимум в 2—3 раза, а в зарубежные фирмы — на целый порядок. Впоследствии начинается постепенное сближение двух секторов. А с появлением множества промежуточных форм хозяйствования (формально приватизированных, полугосударственных предприятий) различия между ними постепенно сглаживаются. Снятие запретов и прессинг материальных обстоятельств обусловили рост вторичной занятости.
Каждый шестой-седьмой занятый, по данным социологических опросов, имеет дополнительную оплачиваемую работу, причем, показатель этот, скорее всего, занижен[7]. Расширяются периферийные зоны рынка труда, связанные с кратковременной и неполной занятостью. Обширные слои населения вовлекаются в сферы самостоятельной занятости (легальной и полулегальной). Среди них мы находим дипломированных специалистов-частников и мелких торговцев, фермеров и кустарных производителей.

В результате либерализации хозяйственной деятельности существенно ослаблен прежний контроль за «неформальной экономикой». Как минимум каждый третий в России получает дополнительный доход от личного подсобного хозяйства, сада или огорода. Удельный вес заработной платы в доходах населения падает в пользу альтернативных источников дохода: поступлений от предпринимательской деятельности, самостоятельной занятости, сдачи в аренду собственного жилья.

3. Типы хозяйственной организации и трудовые отношения.

Перед лицом экономического кризиса и снижения ожиданий государственной и корпоративной поддержки происходит восстановление традиционных способов хозяйствования и выживания, основанных на семейных, клановых или соседских связях, опирающихся на домашнее хозяйство и сети родственного бартерного обмена продуктами и услугами. Колхозы и совхозы на селе все более превращаются в структуры, обслуживающие потребности частных подсобных хозяйств. Развиваются розничная и мелкооптовая торговля, индивидуальные услуги, сезонное отходничество, кустарные промыслы. В домашнем хозяйстве происходит частичное восстановление относительно замкнутого натурально- хозяйственного цикла. Возрастает регулирующая роль местных сообществ. Таким образом, наряду с перестроением корпоративных учреждений и растущими свободными ассоциациями, происходит параллельное утверждение структур полуобщинного типа.

Что же касается государственных предприятий-корпораций, то многие из них прошли процесс приватизации, которая была осуществлена достаточно спокойно и не разрушила альянса между администрацией предприятий и трудовыми коллективами. Закрепление основной части акций за трудовым коллективом стало наиболее верным способом сохранения власти администрации.
Авторитет директората подкрепился его собственническими позициями, что в принципе создает дополнительные стимулы заботиться о судьбе предприятий.

На первых этапах казалось, что материальные поощрения и санкции станут господствующей формой внутрифирменного контроля, утилитаризм в хозяйственных организациях подавит средства принудительной и символической мобилизации, а контрактные формы трудовых отношений вытеснят традиционный патернализм. Но ничто не исчезает окончательно. И тот же патернализм со всей системой сложных неформальных отношений и широким веером привязывающих к предприятию сопутствующих льгот свободно проникает в новые сектора экономики. При этом вряд ли кто-нибудь сегодня всерьез задумывается о
«новой философии управления». Но формированию «человеческих отношений» в специфическом российском понимании придается немалое значение, особенно в малых коллективах. А вот у «демократизации управления» пока слабые шансы на успех.

Перестройка открыла каналы хозяйственно-политической мобилизации новых конфликтных групп. Первая шахтерская забастовка летом 1989 г. привела к изменению общего климата в трудовых отношениях. Обострение индустриального конфликта и выработка способов его институционализации взаимно подстегивали друг друга. Возник ряд новых альтернативных профсоюзов. Да и старые профсоюзы, в отличие от рухнувших в одночасье партийной и комсомольской организаций, были переименованы и сумели законсервироваться[8]. Однако при этом западные модели организации трудовых отношений типа «социального партнерства» не особенно прививаются на российской почве. Вообще институты официального представительства наемных работников остаются относительно неразвитыми. Роль как старых, так и новых профсоюзов в выражении и отстаивании интересов работников по-прежнему невелика. Наблюдается тенденция к абсолютному и относительному сокращению профсоюзного членства.

Рабочее движение, на которое возлагалось столько надежд радикальными демократами, со временем пошло на убыль. Такие формы групповой идентификации, как, скажем, этничность, оказались, по крайней мере на первых порах, весомее классовой мобилизации. Профессиональная же мобилизация локализована в отдельных группах, которые обладают либо особым потенциалом солидарности (шахтерское движение), либо монопольными профессиональными технологиями (движение авиадиспетчеров).

3.1. Новые социально-профессиональные группы.

При советской власти люди жили под угрозой применения государственного насилия. Ныне происходит дисперсия ресурсов насилия, и в то же время оно утверждается как актуальная форма повседневных хозяйственных отношений.
Силовые методы используются не только в качестве способа решения политических проблем — «выбора пути» или «выбивания» национально- государственной автономии. К ним активно прибегают при невыполнении деловых обязательств, несоблюдении норм деловой этики, дележе рынков и вытеснении конкурентов. Отношения организованного насилия рутинизируются, становятся элементом нормальной хозяйственной жизни. Повсеместно формируются новые профессиональные группы, осуществляющие криминальное «налогообложение» и обеспечивающие так называемые «крыши». Потенциал насилия в хозяйственной среде, судя по всему, возрастает.

Профессионализация затрагивает не только силовые группы. В реформенный период многие любительские виды деятельности получили профессиональный статус, превратившись в основные и специальные занятия. Множество людей занимается тем же, что и раньше, но их общественные позиции существенно изменились. «Фарцовщики» становятся торговцами, «шабашники» — строителями,
«бандиты» — охранниками. Профессионалами становятся парламентарии и консультанты, предприниматели и спортсмены. Нищенство и проституция вырастают в массовые профессии, наделенные определенным социальным престижем.

Дело не только в том, что речь идет в совокупности уже о сотнях тысяч и миллионах людей. В обществе задается определенный тон: любое занятие, чтобы быть успешным, требует особых знаний и специальной подготовки, материального оснащения и, наконец, профессионального отношения к труду.
Можно по-разному оценивать итоги последнего десятилетия. Но работать сегодня в среднем нужно больше и интенсивнее. Повышается общая степень социального риска, работающим чаще приходится менять специальность или даже профессию. Ролевые требования ужесточились — отчасти в силу конкуренции за лучшие места, отчасти под воздействием пафоса «борьбы за выживание». И не переставая мечтать о быстром и легком заработке, люди в принципе вынуждены принимать более жесткие трудовые нормы.

«Школа рынка» открыта не для одних только предпринимателей. Население учится торговать. Наиболее простой способ представлен уличной штучной торговлей «с рук». На следующих ступеньках располагается лоточная и палаточная торговля. Более серьезный уровень связан с оптовым торговым посредничеством и экзотической для нас работой брокера, погруженного в потоки экономического времени. Предприимчивые граждане освоили профессию разъездных коммивояжеров — «челноков», взваливающих на свои плечи товаропотоки из зарубежья. Укрепляются такие виды деятельности, как торговля деньгами и манипулирование ценными бумагами. Тысячи людей всех возрастных групп и разных социальных статусов вкладывают последние сбережения в акции широко разрекламированных компаний и осваивают на уровне здравого смысла механику фондового рынка.

В оборот вовлекаются всевозможные виды ресурсов (земля, жилье, информация). Формируются группы рантье, живущие на проценты с денежного или вещного капитала. Для одних, ссужающих деньги на короткие сроки под немыслимо высокие проценты, это является формой рискового бизнеса. Для других, сдающих в аренду собственные квартиры, — это лишь вынужденный шаг, политика собственного выживания.

Учатся торговать и «слуги народа». Конечно, коррупция была и раньше.
Но сегодня, действительно, можно говорить о новой когорте чиновников- предпринимателей, переводящих торговлю разрешениями (подписями) на регулярную (профессиональную) основу. Раньше под контролем партийных комитетов брали, что называется, «по чину». Сегодня масштабы торговли чиновничьими услугами возросли и приобрели более открытый характер.

Одновременно ряд социально-профессиональных групп оказался в
«подвешенном» состоянии. Это относится к тем, кто имеет невостребуемую сегодня узкую квалификацию и привязан к «лежачим» предприятиям, уже потерял работу или находится перед угрозой ее потери, вынужден сняться с насиженного места и бежать из «горячих точек», превратившись в беженца, полуэмигранта. Для многих неопределенность длится годами. Состояния безработного, бомжа, беженца связаны с новыми формами самоидентификации, принять которые вчерашнему советскому человеку бывает не просто.

Жертвой стабилизационной финансовой реформы стали широкие слои служащих бюджетной сферы, поставленные в условия унизительной бедности и неопределенности перспектив. Произошло частичное размывание профессиональных слоев в здравоохранении и образовании, науке и культуре.
От структурных изменений страдают и работники целого ряда производственных отраслей. Конверсия наступает на отрасли военно-промышленного комплекса, сосредоточившие значительную часть научно-технического потенциала страны.
Жертвой частичной демилитаризации становится армия, в первую очередь среднее и младшее офицерство, которому приходится думать о мирных профессиях. Большинство их вынуждены смириться с потерей материальных и статусных позиций. Частичной компенсацией для «бюджетников» становятся падение трудовой дисциплины и тихое растаскивание стареющего государственного имущества.

3.2. Социально-экономическая дифференциация.

В ходе реформ резко возросла дифференциация доходов, имущественного состояния и уровня жизни. Появилась группа хорошо обеспеченных по западным стандартам людей, являющих и классические образцы престижного
(демонстративного) потребления. Одновременно пополняются ряды бедного населения. Причем в них попадают не только безработные и нетрудоспособные, деградировавшие и деклассированные, но и часть работающего населения, находящегося в расцвете сил и способностей (так называемые новые бедные).
Возникла опасность появления застойных очагов материальной необеспеченности. Оценки действительных масштабов бедности варьируют от 20 до 60 и более процентов в зависимости от выбранных критериев и политических взглядов экспертов. Да и само понятие бедности неоднородно и охватывает различные социальные состояния18.

Неудовлетворенность людей своим материальным положением сохраняется и даже возрастает. Но материальные условия жизни сильно изменились по сравнению с дореформенным периодом, когда наблюдался хронический дефицит предметов первой необходимости. За период с начала реформ значительно возросли материальные потребности людей, разнообразились стили жизни, что само по себе является важным показателем социально-экономического развития.
Мы переживаем очередную «революцию притязаний».

В большей степени это, конечно, касается элиты, освоившей новые потребительские стандарты: отремонтированное по европейским меркам жилье, машины-«иномарки», просторные летние дома, высококачественные импортные потребительские товары, отдых за границей, образование детей в платных школах в России и за рубежом. Копируются образцы потребления, приписываемые средним и высшим средним слоям на Западе. Собственно само понятие «новые русские» (до появления анекдотического налета) обозначало не предпринимателей или богатых как таковых (хотя высокий уровень обеспеченности предполагался). Это в первую очередь выражение нового для нас западнического стиля жизни, обозначение нового сообщества потребления.
Войти в это сообщество могут далеко не все (речь идет о нескольких процентах населения). Но жизненным ориентиром это становится и для более массовых групп, которые по отдельным показателям начинают тянуться за
«новыми русскими». Достаточно обширные слои населения обзаводятся товарами длительного пользования, покупают машины, строят дачи. При этом
«западничество» в потреблении может причудливым образом сочетаться с прежним традиционализмом жизни и взглядов.

3.3. Изменение трудовых и статусных ориентиров.

Властно-ориентированный тип сознания не сдал многих своих позиций.
Однако он вынужден потесниться под давлением новой системы статусных ориентиров, характеризующихся связкой «Запад — бизнес — доход». Иными словами, престижным стало то, что связано с Западом или с бизнесом, а лучше всего — с западным бизнесом.

С размыванием присущей советскому строю трудоцентристской идеологии усилилось и без того немалое значение высокого заработка в системе трудовых ценностей[9]. Одновременно в оценках населения пошли вниз ценности, связанные с добросовестным трудом, трудолюбием. На передний план выдвигаются «деловые способности» — умение «вертеться», находить нужные связи, зарабатывать[10]. Сравнительная привлекательность профессий изменяется в пользу тех, которые обеспечивают более солидное и быстрое материальное вознаграждение. Наиболее доходные места занимаются экономистами и юристами, бухгалтерами и маркетологами и т.п..

Вообще реабилитируется все, что связано с экономикой и товарно- денежными отношениями. Притягательная сила атрибутов экономической власти среди символов успеха значительно возросла. Активно утверждается символика рынка. «На коне» оказываются те, кто успешнее других толкуют о содержании рыночных реформ (особенно если они демонстрируют знания какой-нибудь западной теории и практики). При этом каждый волен вкладывать в рыночные категории самый разный смысл.

Мы переживаем ситуацию повышенной нормативно-статусной неопределенности. Общая сложность социальной картины, раздробление части привычных сообществ, открытие новых (зачастую неясных) социальных и профессиональных перспектив, быстрая смена господствующих идеологий способствуют утрате частью населения четких нормативных ориентации, понимания целей и перспектив развития общества. Добавим к этому возросшие культурно-нормативные разрывы между поколениями, воспитанными при разных хозяйственно-политических режимах. Традиционная «проблема отцов и детей» готова принять нетрадиционно острые формы и способна на долгое время остаться источником напряженности.

Список использованной литературы:

1. Борисов В.А., Козина И.М. Об изменении статуса рабочих на предприятии //

Социологические исследования.- 1994.- № 11.- С. 16-29.
2. Гребнев Л. Между Востоком и Западом? // Вопросы экономики.- 1996.- № 3.-

С. 128.
3. Зайончковская Ж.А. Миграция населения России как зеркало социально- экономических перемен / Куда идет Россия: Альтернативы общественного развития./ Под ред. Т.И. Заславской.- М.: Аспект Пресс, 1995.- С. 42.
4. Заславская Т.И. Бизнес-слой российского общества: сущность, структура, статус // Социологические исследования.- 1995.- № 3.- С. 3-12.
5. Клопов Э.В. Переходное состояние рабочего движения // Социологический журнал.- 1997.- № 1.- С. 10-28.
6. Кравченко, А.И. Социология : Учеб. пособие для студентов вузов. -

Екатеринбург: Деловая кн., 1998. - 384 с., схем.
7. Левада Ю.А. Вектор перемен: социокультурные координаты изменений //

Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения.-

1993.- № 3.- С. 7-8.
8. Магун В. Трудовые ценности российского населения //Вопросы экономики.-

1996.- № 1.-С. 53.
9. Миронова, Р.Е. Социология : Учеб.-метод. пособие / Моск. гос. ун-т коммерции, Сарат. коммерч. ин-т. - Саратов: Изд-во Поволж. межрегион. учеб. центра, 1997. - 99 с.
10. Радаев, В.В. Экономическая социология : Курс лекций : Учеб. пособие. -

М.: Аспект Пресс, 1998. - 367 с.
11. Социология : Учеб. для студентов вузов / Лавриненко В.Н., Нартов Н.А. ,

Шабанова О.А., Лукашова Г.С.; Под ред. Лавриненко В.Н. - М.: ЮНИТИ, 1998.

- 349 с.
12. Старк Д. Рекомбинированная собственность и рождение восточноевропейского капитализма // Вопросы экономики.- 1996.- № 6.- С.

7, 23.
13. Тадевосян, Э.В. Социология : Учеб. пособие. - М.: Знание, 1998. - 272 с.
14. Хибовская Е.А., Куприянова З.В. Вторичная занятость как способ адаптации населения к экономическим реформам / Куда идет Россия, С.

187—192.
15. Черныш М.Ф. Социальная мобильность в 1986-1993 годах // Социологический журнал.-1994.-№ 2.- С. 130—133.

-----------------------
[1] Старк Д. Рекомбинированная собственность и рождение восточноевропейского капитализма // Вопросы экономики.- 1996.- № 6.- С. 7,
23.
[2] Гребнев Л. Между Востоком и Западом? // Вопросы экономики.- 1996.- № 3.-
С. 128.

[3] Заславская Т.И. Бизнес-слой российского общества: сущность, структура, статус // Социологические исследования.- 1995.- № 3.- С. 3-12.

[4] Черныш М.Ф. Социальная мобильность в 1986-1993 годах //
Социологический журнал.-1994.-№ 2.- С. 130—133.

[5] Зайончковская Ж.А. Миграция населения России как зеркало социально- экономических перемен / Куда идет Россия: Альтернативы общественного развития./ Под ред. Т.И. Заславской.- М.: Аспект Пресс, 1995.- С. 42.

[6] Борисов В.А., Козина И.М. Об изменении статуса рабочих на предприятии // Социологические исследования.- 1994.- № 11.- С. 16-29.

[7] Хибовская Е.А., Куприянова З.В. Вторичная занятость как способ адаптации населения к экономическим реформам / Куда идет Россия, С.
187—192.

[8] Клопов Э.В. Переходное состояние рабочего движения //
Социологический журнал.- 1997.- № 1.- С. 10-28.

[9] Магун В. Трудовые ценности российского населения //Вопросы экономики.-1996.- № 1.-С. 53.

[10] Левада Ю.А. Вектор перемен: социокультурные координаты изменений
// Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения.-
1993.- № 3.- С. 7-8.