Министерство образования Российской Федерации

Государственный университет аэрокосмического приборостроения

Работа защищена:

Преподаватель:

Работа по дисциплине

«Философия творчества» на тему:

Творческая биография

Александра Блока.

Работу выполнил

студент гр. 4841

Хрущева Л.Н.

Санкт-Петербург

2000

СОДЕРЖАНИЕ

Первые поэтические опыты Блока……………………………………..3

Творчество Блока во время революционной эпохи……………………5

«Постреволюционный» Блок……… ……………………………………8

Новый поворот……………………………………………………………10

Поздняя лирика Блока……………………………………………………12

Обращение Блока к теме русской поэзии……………………………….13

Список использованной литературы………………………………… …16

Первые поэтические опыты Блока

Первые детские впечатления Александра
Александровича Блока (1880—1921) связаны с домом деда со стороны матери, ректора Петербургского университета, известного ученого-ботаника А. Н.
Бекетова. «Бекетовский дом» для Блока — мир огромной значимости, объект любви и навсегда сохраненных светлых воспоминаний. Поэтому он и становится прообразом одного из ключевых символов блоковского творчества — того «единственного на свете» Дома, который должен быть покинут во имя горестного, но имеющего высокие цели «странствия земного».

«Бекетовский мир» — мир либерально-гуманистической культуры дворян-интеллигентов, сочувственно следивших за демократическим движением 60—80-х гг. и составлявших его легально-активную периферию. Обаяние этого мира Блок позже видел в его «благородстве» , в человеческой теплоте, которая в сфере общественности проявлялась «народолюбием», пафосом жертвы,
«сораспятием» . Потому-то интимная тема ухода из Дома в дальнейшем слилась у Блока с критикой либерального гуманизма XIX в.

Другая важная примета жизни Бекетовых — интенсивность духовных поисков, высокая культура.
Дед, ученый и общественный деятель; бабка, Е. Г.
Бекетова, переводчица с английского, французского и других европейских языков; тетки (поэтесса Е. А.
Краснова; детская писательница и переводчица М. А.
Бекетова, будущий биограф Блока); наконец, мать поэта, А. А. Блок, тоже занимавшаяся литературным трудом, — все это были люди одаренные, широко образованные, любившие и понимавшие слово.

Воспитание Блока неотделимо от подчеркнутого им самим «дворянского баловства» , от чувствительного восприятия , определивших длительное отсутствие
«жизненных опытов» , наивность в быту и политике. Но этому же воспитанию Блок обязан тем, что жил с раннего детства в атмосфере ярких культурных впечатлений. Особенно важными оказались для него
«лирические волны», «набегавшие» от русской поэзии
XIX в. — Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Фета,
Тютчева, Полонского.

Первые поэтические опыты Блока (1898—1900), частично объединенные им позднее в цикл «Перед светом», говорят о его кровной связи с русской лирикой и о важности для него европейской поэтической традиции (Г. Гейне, романтически интерпретированный
Шекспир и др.). Восприятие мира юным Блоком определялось в основном романтическими воздействиями
(противопоставление «поэта» «толпе», апология
«страсти» и дружбы, антитетичность и метафоризм стиля). В рамки этой же традиции вмещалось характерное и для зрелого Блока антиномичное отношение к действительности. В 1898—1900 гг. это — колебания между настроениями разочарованности, ранней усталости («Пусть светит месяц — ночь темна...») и пушкинско-батюшковским «эллинизмом», прославлением радостей жизни («В жаркой пляске вакханалий...»).
Уже в раннем творчестве видна самобытность Блока: яркий лиризм, склонность к максималистски обостренному мироощущению, неопределенная, но глубокая вера в высокие цели Поэзии. Своеобразно и блоковское отношение к литературным традициям; культура прошлых веков для него — интимно близкая, живая, сегодняшняя. Он может посвящать стихи Е.
Баратынскому или А. К. Толстому, наивно полемизировать с давно скончавшимся Дельвигом («Ты,
Дельвиг, говоришь: минута — вдохновенье...»).

В 1901—1902 гг. круг жизненных впечатлений Блока значительно расширяется. Домашние и книжные влияния дополняются еще неясными, но мощными импульсами, идущими от самой действительности, от нового века, напряженно ждущего всеобщего и полного обновления.
Важнейшим событием этих лет, наложившим отпечаток на всю жизнь и творчество поэта, станет его исполненное драматизма чувство к будущей жене, Л. Д.
Менделеевой."

Все это ускорило исподволь подготовлявшийся творческий взлет. Разнонаправленные поиски ученика сменились созданием произведения, на редкость цельного и зрелого. При всей несомненной связи
«Стихов о Прекрасной Даме» с мировой и русской лирикой цикл этот — не только ярко оригинальное, но и — для отечественной традиции — почти уникальное произведение.

Личный поэтический опыт Блока, разумеется, перекликался с общим путем развития русского искусства. В предреволюционные годы оно переживало подъем романтических настроений, связанных с критикой позитивизма, буржуазности, с интересом к разнообразным утопиям прошлого, с мечтой о героическом преобразовании мира. Романтические настроения своеобразно преломились и в «Стихах о
Прекрасной Даме».

Ключом к истолкованию пестрых жизненных и культурных впечатлений для автора этого цикла явилась поэзия Владимира Соловьева, овладевшая всем его существом «в связи с острыми мистическими и романтическими переживаниями» . Через лирику
Соловьева Блок усваивает платоновские и романтические идеи «двоемирия» — противопоставление
«земли» и «неба», материального и духовного.
Указанная антитеза, однако, претворяется в блоковском творчестве двояко. Иногда она подразумевает, что земной мир — это только вторичные, лишенные самостоятельной ценности и бытия
«тени от незримого очами»:7

Чуть слежу, склонив колени, Взором кроток, сердцем тих, Уплывающие тени

Суетливых дел мирских.

Иногда же антитеза «материя — дух» помогает истолковать «земное» в духе соловьевских идей
«синтеза» — как неизбежный и имеющий собственную значимость этап становления мирового духа. В последнем случае естественно прославление земной жизни, природы, страсти. Для молодого Блока эта ликующая радость бытия, дыхание земли — юной, красочной, многозвучной и радостной — особенно важны'.

Платоновско-соловьевскому мистицизму цикла соответствует символизм художественного мышления
Блока. Непосредственные лирические переживания, эпизоды личной биографии, разнообразные впечатления поэта, широко отраженные в «Стихах о Прекрасной
Даме», — все это одновременно знаки предельно обобщенных процессов, складывающихся в своей совокупности в мистико-философский миф. Стихи цикла принципиально многоплановы. В той мере, в какой они говорят о реальных чувствах живых людей, это произведения интимной, пейзажной, реже — философской лирики. Но в той степени, в какой изображаемое причастие к глубинным пластам содержания, к мифу, сюжет, описания, лексика — словом, вся образная система цикла представляет цепь символов. Ни один из этих планов не существует отдельно: каждый из них как бы «просвечивает» сквозь другие в любой детали повествования. Как лирика, «Стихи о Прекрасной Даме»
— собрание отдельных, вполне самостоятельных стихотворений, фиксирующих настроение данного момента. Осмысленные как миф, «Стихи о Прекрасной
Даме» представляют повествование о тайнах мироустройства и становлении мира. Основная антитеза
«небесного» и «земного» и чаяния грядущего «синтеза» этих двух начал бытия воплощаются в цикле в сложных отношениях Прекрасной Дамы (духовного начала бытия) и лирического героя, «я» — существа земного, живущего среди «народов шумных», но устремленного душой в высь—к Той, которая «течет в ряду иных светил».
Высокая любовь лирического героя (гимны Даме — основной эмоциональный пафос цикла) — это любовь- преклонение, сквозь которое лишь брезжит робкая надежда на грядущее счастье.
Любовь воплощена в мотиве Встречи лирического героя и Дамы. История Встречи, долженствующей преобразить мир и героя, уничтожить власть времени («завтра и вчера огнем» соединить), создать царство божие на земле (где «небо вернулось к земле» ), — таков лирический сюжет цикла. С ним соотнесена лирическая фабула — идущая от стихотворения к стихотворению смена настроений, перипетий «мистического романа».
Именно эта фабула, более тесно, чем сюжет (миф), связанная со стоящей за текстом действительностью, играет в цикле особую роль. Она не только воплощает, но и развенчивает утопию мистического преображения мира. •

Весенние надежды первых стихотворений сменяются то разочарованием и ревностью к таинственным двойникам, то все более нетерпеливым и страстным ожиданием земной любви, то не менее знаменательной боязнью
Встречи. В миг воплощения «Дева, Заря, Купина» может превратиться в земное (злое, греховное) создание, а ее «нисхождение» в мир — оказаться падением. В программном стихотворении «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо...» это сочетание пламенной веры в неизменность Дамы («Все в облике одном предчувствую
Тебя») и ужаса перед «превращением» («Но страшно мне: изменишь облик Ты») особенно ощутимо.

Чаемого преображения мира и «я» в цикле так и не происходит. Воплотившись, Дама, как и боялся поэт, оказывается «иной»: безликой, инфернальной, а не небесной, и Встреча становится псевдовстречей. Поэт не хочет оставаться «старым» романтиком, влюбленным в далекую от жизни мечту. Он продолжает ждать не грезы, а земного воплощения идеала, хотя бы и отнесенного к далекому будущему. Поэтическим итогом
«Стихов о Прекрасной Даме» оказываются одновременно и трагические сомнения в реальности мистического идеала, и верность светлым юношеским надеждам на будущую полноту любви и счастья, на грядущее обновление мира.

«Стихи о Прекрасной Даме» отнюдь не дебют новичка.
Это цикл стихотворений высочайшего духовного накала, буйно пульсирующих чувств, глубокой искренности — и одновременно произведение, отличающееся завершенностью и гармоничностью образов, уверенным и зрелым мастерством. Первый поэтический сборник Блока сразу же ввел его в мир большой русской поэзии.

Творчество Блока во время революционной эпохи

Новый этап творчества Блока связан с годами подготовки и свершений первой русской революции. В это время выходит сборник «Стихи о Прекрасной Даме»
(1904), создаются стихотворения, позже вошедшие в книги «Нечаянная Радость» (1907) и «Снежная маска»
(1907), трилогия лирических драм («Бала-ганчик»,
«Король на площади», «Незнакомка) — 1906). Начинается работа поэта в области критики и художественного перевода, возникают литературные связи, преимущественно в символистской среде . Имя Блока приобретает известность.

В 1903—1906 гг. Блок чаще и чаще обращается к социальной поэзии. Он сознательно уходит из мира лирической отъединенности туда, где живут и страдают
«многие». Содержанием его произведений становится действительность, «повседневность» (хотя и истолковываемая порой сквозь призму мистики). В этой
«повседневности» Блок все настойчивее выделяет мир людей, унижаемых бедностью и несправедливостью. В стихотворении «Фабрика» (1903) тема народного страдания выходит на первый план (ранее она лишь брезжила сквозь образы городской «чертовщины» — «По городу бегал черный человек...», 1903). Теперь мир оказывается разделенным не на «небо» и «землю», а на тех, кто, скрытый за желтыми окнами, принуждает людей
«согнуть измученные спины» , и на нищий народ. В произведении отчетливо звучат интонации сочувствия
«нищим». В стихотворении «Из газет» (1903) социальная тема еще заметнее соединена с ярким сочувствием страдающим. Здесь рисуется образ жертвы социального зла — матери, которая не смогла вынести нищеты и унижения и «сама на рельсы легла» . Здесь же впервые у Блока появляется характерная для демократической традиции тема доброты «маленьких людей». В стихотворениях «Последний день», «Обман», «Легенда»
(1904) социальная тема поворачивается еще одной стороной — рассказом об унижении и гибели женщины в жестоком мире буржуазного города.

Произведения эти очень важны для Блока. В них женское начало выступает не как «высокое», небесное, а как «падшее» на «горестную землю» и на земле страдающее. Высокий идеал Блока отныне становится неотделимым от реальности, современности, социальных коллизий. Произведения на социальные темы, созданные в дни революции, занимают в сборнике «Нечаянная
Радость» значительное место. Они завершаются так называемым «чердачным циклом» (1906), воссоздающим—в прямой связи с «Бедными людьми» Достоевского — уже вполне реалистические картины голодной и холодной жизни обитателей «чердаков».

Для Блока, как и для других символистов, характерно представление, что чаемая народная революция — это победа новых людей и что в прекрасном мире будущего нет места его лирическому герою и людям, близким ему но социально-психологическому складу.

Вот они далёко,

Весело плывут.

Только нас с собою,

Верно, не возьмут!

Гражданская лирика была важным шагом в осмыслении мира художником, при этом новое восприятие отразилось не только в стихотворениях с революционной темой, но и на изменении общей позиции поэта.

Дух революционной эпохи Блок ощутил прежде всего как антидогматический, догморазрушающий. Не случайно именно в 1903—1906 гг. поэт отдаляется от мистицизма
Вл. Соловьева и сам определяет новую фазу своей эволюции как «антитезу» по отношению к соловьевской
«тезе». Изменяется не только направленность поэтического внимания («голоса миров иных»), но и представление о сущности мира. Поэтическое царство
Прекрасной Дамы ощущалось Блоком как вечное и
«недвижное» в основах: меняются лишь суетливые дела мирские, а Душа Мира—«в глубинах несмутима». Новый поэтический символ, характеризующий глубинную природу бытия, — «стихия» — возникает в тесной связи с настроениями и взглядами других русских символистов, и прежде всего со взглядами Вяч. Иванова. «Стихия» воспринимается Блоком с 1904 г. как начало движения, всегдашнего разрушения и созидания, неизменное лишь в своей бесконечной изменчивости. Если контрасты в
«Стихах о Прекрасной Даме», при всем их разнообразии, укладывались в платоновскую идею «двоемирия» и составляли в целом царство высокой гармонии, то теперь жизнь предстает как дисгармония, как иррационально сложное и противоречивое явление, как мир множества людей, событий, борьбы:

Есть лучше и хуже меня, И много людей и богов, И в каждом — метанье огня, И в каждом — печаль облаков.

«Стихия» (в отличие от «Души мира») не может существовать как чистая идея: она неотделима от земных воплощений. Материальная воплощенность
«стихийного» мира реализуется в важнейшей для Блока
«Нечаянной Радости» теме земной страсти, сменившей мистическое поклонение «Деве, Заре, Купине». Героиня новой лирики, которой восхищен поэт, — не только земная, но и шокирующе «посюсторонняя» женщина. Быть может, эта героиня, как и лирический герой
«Нечаянной Радости», когда-то «небо знала». Однако в своем сегодняшнем воплощении—это «падшая звезда» (и
«падшая женщина»). Встреча с «ней» происходит «в неосвещенных воротах», в «змеином логовище», в хмельном чаду загородного ресторана. Лирический герой Блока потрясен переживанием бурной земной страсти, дурманящим запахом духов и туманов .

Поэтому в период «Нечаянной Радости» резко и неожиданно меняется общий облик лирики Блока. Здесь большое место занимают стихотворения о городе, о природе, где нет ни образа лирического героя, ни мотивов любви. С другой стороны, полностью меняется характер лирического переживания: вместо рыцарского. поклонения Даме — земная страсть к «многим», к
«незнакомке», встреченной в мире большого города.
Новый облик любовной темы вызван многими причинами: общемировоззренческими (исчезновение высокой веры в
«Деву, Зарю, Купину»), социальными (рост интереса к городской жизни, к «низам» города), биографическими
(сложность и драматизм отношений Блока с женой).
Мотивы дикой страсти находят вершинное выражение в цикле «Снежная маска» (1907). Не менее ярко «стихия» воплощается и в других дуновениях жизни: в теплоте и прелести «низменной» природы (стихотворения
1904—1905 гг., позже составившие цикл «Пузыри земли»), в опьяняющем водовороте городских событий.
«Здесь и теперь» оказывается не только главной темой, но и высшей ценностью блоковской лирики этих лет. В иррациональной дисгармонии вечно движущейся, материально воплощенной «стихии» поэт обнаруживает красоту, силу, страстность, динамизм и праздничность.

Апология «стихий» имела и еще одну важную особенность. Начав с интереса к «низшей» природе
(«Пузыри земли»), Блок постепенно все чаще изображает «людей природы», наделенных притягательными чертами стихии. Не случайно героиня лирики этих лет всегда — прямо или опосредованно — связанная с блоковским поэтическим идеалом, — это зачастую пламенная и страстная дочь народа
(«Прискакала дикой степью...»). Впоследствии Блок начинает относиться к своему творчеству периода
«антитезы» весьма настороженно, порой пронзительно ощущая «бездны», подстерегающие человека на путях пассивной самоотдачи «стихиям».

Блок постоянно ощущает тревожную необходимость искать какие-то новые пути, новые высокие идеалы. И именно эта неуспокоенность, скептическое отношение к универсальному скепсису, напряженные поиски новых ценностей отличают его от внутренне самодовольного декадентства. В знаменитом стихотворении
«Незнакомка» (1906) лирический герой взволнованно вглядывается в прекрасную посетительницу загородного ресторана, тщетно пытается узнать, кто перед ним: воплощение высокой красоты, образ «древних поверий», или Незнакомка — женщина из мира пьяниц «с глазами кроликов»? Миг — и герой готов поверить, что перед ним — просто пьяное видение, что «истина в вине» .
Но, несмотря на горькую иронию заключительных строк, общий эмоциональный строй стихотворения все же не в утверждении иллюзорности истины, а в сложном сочетании преклонения перед красотой, волнующего чувства тайны жизни и неутолимой потребности ее разгадать.

И медленно, пройдя меж пьяными. Всегда без спутников, одна, Дыша духами в туманами, Она садится у окна.

И веют древними поверьями Ее упругуе шелка, И шляпа с траурными перьями, И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный, Смотрю за темную вуаль, И вижу берег очарованный И очарованную даль.

Новое мироощущение породило изменения в поэтике.
Тяга назад, в гармонический мир Прекрасной Дамы, совмещается в творчестве Блока этих лет с резкой критикой соловьевского утопизма и мистики, а влияния европейского и русского модернизма — с первыми обращениями к реалистической традиции (Достоевский,
Гоголь, Л. Толстой).

Разрушение поэтического мифа о мистической красоте, спасающей мир, заметно расшатывает систему блоковских символов Мир предстает теперь перед лирическим героем как смена хаотических впечатлений, смысл которых сложен и порою непости жим. Стремление показать сложность мира иногда вызывает нарочитое нагромождение образов, связанных не внутренним сходством, а внешним пространственно-временным соседством.

Стены фабрик, стекла окон, Грязно- рыжее пальто,

Развевающийся локон — Все закатом залито.

Появляются характерные черты импрессионистической поэтики. Идее сложной «несимметричности» мира соответствует оби лие метафор, оксюморонов, полемическое соотнесение образов «Нечаянной Радости» с образами «Стихов о Прекрасной Даме».

В годы революции отходит в прошлое вера поэта в
«золотой век», в тот «рай», где жили только двое. Мир
«Нечаянной Радости» многолик и многолюден, это царство многообразных персонажей и не связанных друг с другом сюжетов. Блоковской лирике суждено было пройти через этот мир релятивной множественности, прежде чем поэт вновь обрел чувство единства жизни, ее связи с высоким идеалом человечности.

«Постреволюционный» Блок

Блок — поэт, потрясенно воспринимавший мир.
Неудивительно, что опыт революции 1905 г. не только не прошел для него бесследно, но и отразился наиболее заметно в творчестве первых лет столыпинской реакции.
Поэт создает в эти годы такие яркие циклы, как
«Вольные мысли» (лето 1907), «Фаина» (1906—1908), «На поле Куликовом» (1908). Но не менее существенно его стремление отодвинуть лирику на второй план, обратившись к драме («Песня Судьбы») и к прежде далекой ему публицистике (статьи о народе и интеллигенции).
В 1906—1907 гг. Блок испытывает кратковременное, но сильное чувство к актрисе театра Комиссаржевской — Н.
Н. Волоховой. Это чувство он сам по-прежнему ощущает как стихию. Однако если в первом «волоховском» цикле
— «Снежная маска» речь шла, как и в предшествующей лирике, о «стихиях души» лирического героя, о прекрасной, но губительной страсти, то в цикле
«Фаина» стихия — это народная сущность героини, любовь к которой является одновременно приобщением лирического героя к национальной жизни. Не случайно
«хмельная» страсть неотделима здесь от образов хоровода, от интонаций русской плясовой или частушки:

Гармоника, гармоника! Эй, пои, визжи и жги! Эй, желтенькие лютики, Весенние цветки!

С ума сойду, сойду с ума, Безумствуя, люблю,

Что вся ты — ночь, и вся ты — тьма, И вся ты — во хмелю...

Иначе, но во многом сходно решается образ стихии в
«Вольных мыслях». Яростная любовь к жизни и радости земного бытия переполняют душу героя цикла, удаленного здесь от мистического миропонимания; они противостоят воспеванию смерти в творчестве Ф.
Сологуба и ряда других символистов:

Хочу, Всегда хочу смотреть в глаза людские, И пить вино, и женщин целовать,

И яростью желаний полнить вечер, Когда жара мешает днем мечтать И песни петь! И слушать в мире ветер!

Образы ветра, метели прошли через всю поэзию
Блока, став в ней своеобразными опорными символами динамизма жизни.

Цикл «На поле Куликовом» — высшее поэтическое достижение поэта 1907—1908 гг. Пронзительное чувство родины соседствует здесь с особого рода «лирическим историзмом», способностью увидеть в прошлом России свое, интимно близкое — сегодняшнее и «вечное». Для блоковского художественного метода этих и дальнейших лет примечательны и попытки преодолеть символизм, и глубинная связь с основами символистского видения мира.

В своих раздумьях о судьбах Родины Блок обращается к об лику старой России, издавна характеризуемой как
Россия нищая и униженная. Такой видится она и Блоку.

Россия, нищая Россия, Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые — Как слезы первые любви!

Есть в творчестве Блока некие постоянные образы- символы, выявляющие наиболее глубинные и устойчивые стороны его мироощущения. Одна из важнейших групп таких образов связана с представлением о цели жизни.
Жизнь без цели — абсурд для юного Блока и неизбывный ужас для Блока зрелого: не случайно бесцельность бытия станет одной из основных характеристик
«страшного мира» реакции. Цель всегда соотносится
Блоком с образами будущего («только будущим стоит жить»,—скажет он несколько позже) — с временем реализации высокого идеала. Темы цели, будущего, идеала, отодвинутые в 1903—1906 гг. импрессионистическими зарисовками мира «здесь и теперь», в годы осмысления опыта первой русской революции вновь выступают на передний план. Однако они существенно изменены сравнительно с юношеской лирикой Блока. Цель перемещается с «небес» на
«горестную землю», неразрывно сплавившись с надеждами на «вочеловечение» идеала, его земное воплощение, а сам идеал в 1907—1908 гг. окончательно наполняется гуманистическим содержанием, соединяется с «безумной» мечтой о прекрасном человеке будущего. Одновременно в лирике («Фаина», «На поле Куликовом»), драме («Песня
Судьбы») и публицистике («Три вопроса» и др.) появляется новый «образ-понятие» — долг, определяющий отношение сегодняшнего человека к будущему, художника (и — шире — интеллигента) к народу:

Нет! Счастье — праздная забота, Ведь молодость давно прошла.

Нам скоротает век работа, Мне — молоток, тебе — игла.

Долг находит свое высочайшее отображение в мотивах героического боя с врагом за счастье Родины. Впервые этот высокий образ воплощается и становится ведущим в рассматриваемом цикле «На поле Куликовом».

Не может сердце жить покоем, Недаром тучи собрались.

Доспех тяжел, как перед боем. Теперь твой час настал. — Молись!

Историзм поэтического мышления Блока обусловлен, прежде всего представлением о сложности и трагизме жизни, связанным с характерным для него пафосом движения и героики битв. Это обеспечивает непрерывную связь времен.

И вечный бой! Покой вам только снятся

Сквозь кровь и пыль... Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль.

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь... Покоя нет!

Степная кобылица

Несется вскачь!

В царстве «вечного боя» человек поставлен историей, «мировой средой» в противоречивые, трагические отношения с другими людьми. Состояние высокой, героической готовности к «бою» и гибели порождается ощущением причастности человека к высокой трагедии бытия.

Для блоковского творчества конца 1900-х гг. характерно господство этического, гуманистического пафоса. Но этические поиски и решения поэта неоднозначны. Как и в годы первой русской революции, он не приемлет христианского пафоса терпения и толстовского непротивления злу. Но в то же время решение вопроса об отношении личности к народу, о путях современной интеллигенции, о долге окрашивает блоковское народолюбие в тона жертвенности,
«добровольного обнищания». Позже эта двойственность будет осознаваться поэтом как одно из выявлений диалектической сложности мира и человека.

Заметно меняются эстетические воззрения Блока. Он резко критикует теперь все разновидности «нового искусства», говорит о принципиальной важности
«заветов» писателей-демократов прошлого века, о неизбежной «встрече» символистов и реалистов. Высокая оценка творчества Горького в статье «О реалистах»
(Блок признает Горького выразителем того, что вкладывается в понятие Русь, Россия) приводит его к расхождениям с позицией большинства символистов, к многолетней ссоре с недавним близким другом Андреем
Белым. Сближение с реалистической литературой должно было, по мысли Блока, решить такие кардинальные для современного художника проблемы, как обращение искусства к жизни, народность и национальность культуры, идейность и «программность» творчества.

Разрыв с «новым искусством» обозначила и более ранняя «лирическая драма» «Балаганчик» (1906), направленная против мистиков-соловьевцев. Один из героев пьесы Арлекин говорил:

Здесь никто понять не смеет, Что весна плывет в вышине!

Здесь никто любить не умеет, Здесь живут в печальном сне!

Здравствуй, мир! Ты вновь со мною! Твоя душа близка мне давно

Иду дышать твоей весною В твое золочое окно!

Новое, еще только складывающееся понимание истории включало и художественную картину единого, вечно движущегося мира, и внутренние «соответствия» разных сторон жизни (разных «путей» ее). Это делало возможным самые широкие поэтические уподобления, создание новой системы образов-символов
(Фаина—Россия; наполненный новым значением гоголевский об раз тройки; «Куликовская битва» как символ готовности к битве с врагами родины и др.).

Таким образом, в 1907—1908 гг. формируются весьма существенные для позднего Блока черты поэтики, сочетающей реалистические традиции с глубинной символичностью образа.

Новый поворот

Новый — с весны 1909 г. — поворот в творчестве
Блока наступает с кажущейся неожиданностью. Внешним толчком стали тяжелые переживания, связанные со смертью (на восьмой день после рождения) усыновленного Блоком ребенка Л. Д. Блок. Ощущение бесконечно тяжелой, «глухой ночи» столыпинской реакции, конечно, было знакомо поэту и раньше. Но теперь оно на какое-то время становится господствующим настроением, заглушая недавнее восхищение революцией — юностью «с нимбом вокруг лица» , веру в ее неотвратимость.

Весной 1909 г. измученные Блоки уезжают в Италию.
Эта поездка вызвала появление цикла «Итальянских стихов» — яркого выражения настроений нового трехлетия. Щемящие ноты тоски, «безысходность печали» сливаются с мыслями о современной европейской цивилизации как давно мертвом мире.

И виноградные пустыни, Дома и люди — все гроба.

Лишь медь торжественной латыни Поет на плитах, как труба.

Ощущение сложности и противоречивости искусства как выявления «многострунности» мира составит важную черту блоковского мировосприятия 1910-х гг., хотя и наполнится во многом иным, чем в предшествующий период, содержанием.

Это время вершинного расцвета дарования Блока, создания им таких итоговых произведений, как поэмы
«Возмездие» (1910—1921) и «Соловьиный сад» (1915), драма «Роза и Крест» (1913). Подспудные истоки поэзии этих лет—ощущение конца реакции, охватившее русское общество. «Есть Россия, которая, вырвавшись из одной революции, жадно смотрит в глаза другой, может быть, более страшной»,—пишет Блок. Вера в близкие грандиозные потрясения резко меняет эмоциональный тонус его творчества: пессимизм уступает место
«мужественному» отношению к миру. Поэт начинает живо интересоваться отвергавшимися им ранее «политикой» и
«социальностью», возвращается к мыслям о том, что реальность ценнее мечты и что «талантливое движение, называемое „новым искусством", кончилось; т. е. маленькие речки, пополнив древнее и вечное русло чем могли, влились в него» .

Вместе с тем отношение к миру у Блока и сейчас противоречиво. Новым символом, отражающим восприятие мировой субстанции, становится «Дух музыки». Это — ключевой символ зрелого блоковского творчества, родственный универсальным символам «Душа мира» и
«стихия» и вместе с тем глубоко от него отличный.
Образ этот восходит к немецким романтикам,
Шопенгауэру, Ницше и Вагнеру, связываясь с представлением о мире как эстетическом феномене, об интуитивно-творческом постижении мира как наиболее глубоком и о музыке как высшем искусстве. Образы
«музыки» были широко распространены в культуре начала XX в., как символистской (Белый, Вяч. Иванов и др.), так и соприкасавшейся с символизмом. В отличие от более ранних символов, «дух музыки» наиболее ярко реализуется, по Блоку, в истории, современной действительности и культуре. В отличие от «стихии» становление «духа музыки» не только развязывает элементарные силы природы и души, но и создает мир все более сложный, «гармонизированный».
Гармонии «Стихов о Прекрасной Даме» и хаосу
«Нечаянной Радости» противостоят теперь образы бытия, стройного и буйного одновременно. Не без основания Блок определял этот период своей эволюции как «синтез».

В 1910-е гг. почти одновременно создаются стихотворения различного эмоционального пафоса.
Темные, страшные стороны действительности обрисованы в циклах «Страшный мир» (1909— 1916) и «Возмездие»
(1908—1913). «Страшный мир»—это царство тьмы, зла, социальной несправедливости, где «богатый зол и рад», а бедный «вновь унижен» ,—обречен на гибель.
Человек, живущий в «страшном мире», и сам становится игрушкой в руках темных, «демонических» сил. В душе его развязаны «дикие страсти», превращающие самое светлое начало жизни — любовь — в губительную страсть, горькую, «как полынь» (3, 8). В цикле «Страшный мир» (как и ранее в цикле «Город»)
Блок рисует современную ему — преимущественно городскую -действительность, униженных обитателей земного ада, а также тех «демонов» и живых мертвецов, в которых силы зла воплотились наиболее явно.

Но «страшный мир» — и более широкое понятие, это изображение состояния души лирического героя с ее предчувствием гибели, с ее духовной опустошенностью и смертельной усталостью.

Земное сердце уставало Так много лет, так много дней. .

Земное счастье запоздало На тройке бешеной своей'

В стихотворном цикле «Возмездие» главной темой станет тот же «страшный мир», отраженный в душе лирического героя. Прекрасный от природы человек искажен «жизни суетой» и сам становится частью страшной действительности. И все же поэт знает, что
«в тайне — мир прекрасен» и жизнь, история, совесть несут отступнику Прекрасного неизбежное возмездие
Облик и судьбы главного персонажа блоковской лирики неотделимы от облика и судеб современного человека, от путей России. Тема возмездия была распространена в литературе 1910-х гг., но в творчестве Блока она приобрела свою особую окраску, свою особую интонацию.
Однако не только гнетущие картины «глухой ночи» созданы Блоком в 1910-е гг. Для лирики этих лет ключевыми становятся бунтарская непримиренность поэта и вера его в грядущее счастье человечества. С ними связан пафос цикла «Ямбы» (1907—1914) и новые стихи о
России.

Я верю: новый век взойдет Средь всех несчастных поколений Недаром славит каждый род Смертельно оскорбленный гений.

Пусть день далек — у нас всё те ж

Заветы юношам и девам:

Презренье созревает гневом, А зрелость гнева — есть мятеж

Такое отношение к будущему предполагает, что многие его черты воплощены уже в настоящем.
Разрозненное мелькание «знаков» будущего сливается в блоковской поэзии в образ России, который заметно усложняется. Сквозь бытовой, нищий облик Родины поэт видит ее идеальную и неизменную («ты все та же») сущность.

Будущее для Блока — не отказ от прошлого, а итог
«воплощения» всего высокого, что достигнуто духовным опытом человека, опытом истории. Он убежден, что
Россия бескрайных степей («Роковая, родная страна») обретает свой новый лик.

Путь степной — без конца, без исхода,

Степь, да ветер, да ветер,—и вдруг

Многоярусный корпус завода, Города из рабочих лачуг...

На пустынном просторе, на диком Ты все та, что была, и не та, Новым ты обернулась мпе ликом, И другая волнует мечта .

Вступившая на новые пути Россия юна и прекрасна, она «невеста», ее ждет «праздник радостный, праздник великий», и она не повторит путей старой России и современной Америки.

Лирика зрелого Блока создает сложную картину мира, «прекрасного» и «страшного» одновременно.
Среди сил, противостоящих «старому миру», для поэта большую роль играла природа.

Свирель запела на мосту,

И яблони в цвету. И ангел поднял в высоту

Звезду зеленую одну, И стало дивно на мосту

Смотреть в такую глубину,

В такую высоту.

Блоковские пейзажи связаны с демократическим представлением о природном мире как о высокой нравственной норме, они вырастают на почве градаций русской природоописательной лирики от Пушкина до
Тютчева и Фета. К прекрасному миру отнесены и высокая красота искусства («Смычок запел..»,
«Натянулись гитарные струны...»), миги душевной ясности («Есть минуты, когда не тревожит...»), светлые воспоминания о юности и любовь—уже не небесная, а земная, исполненная глубокой страсти и нежности («Протекли за годами года...», цикл «Через двенадцать лет»). Черты прекрасной в своих основах, подлинной жизни раскрываются во многих произведениях циклов «Арфы и скрипки» (1908—1916) и «Кармен»
(1914; посвящен известной исполнительнице роли
Кармен — артистке Л. А. Дельмас).

Поздняя лирика Блока

Художественный метод Блока весьма выразительно проявился в его итоговой работе — в подготовке к печати в издательстве «Мусагет» «Собрания стихотворений» (кн. 1—3. М., 1911—1912) Поэт осмысляет свою лирику как единое произведение, как
«трилогию», посвященную «одному кругу чувств и мыслей», которому он «был предан в течение первых двенадцати лет сознательной жизни» .

В первый том этой «трилогии» включена лирика 1898—
1904 гг. (основное место в нем занимают «Стихи о
Прекрасной Даме»); во второй входят стихотворения
1904—1908 гг., а в третий — произведения конца
1900—начала 1910-х гг. Над этой «трилогией» Блок работал до конца своей жизни, дополняя ее новыми стихами.

Основным мотивом, связующим разрозненные произведения и во многом определяющим композицию
«Собрания стихогворений», является «идея пути»,осмысление поэтом собственного развития, собственной эволюции. В то же время Блок воспринимает свой путь как путь современного человека и уже — как путь интеллигента нового столетия. В связи с этим для его «трилогии лирики» очень существенна ориентация на социальный роман XIX в. и прежде всего на «Евгения
Онегина», по аналогии с которым он называет свою
«трилогию» романом в стихах.

Поэзия первого тома (в центре здесь — «Стихи о
Прекрасной Даме») повествует о начале духовного становления героев. Это прекрасное царство юности, мир первой любви, идеализированного восприятия окружающего. Но неумолимая сила всеобщего движения разрушает первозданную гармонию «синего берега рая».
Второй том посвящен изображению «низвержения» героев с вершин одинокого счастья в «страшный мир» действительности (в основе этого тома лежат сборник
«Нечаянная Радость» и цикл «Снежная маска»).В третьем томе звучит мелодия «прошлого», благословение мира первой любви, мира юности.

И вижу в свах твой образ, твой прекрасный,

Каким он был до вочи злой и страстной,

Каким являлся мне. Смотри:

Все та же ты, какой цвела когда-то, Там, над горой туманной в зубчатой, В лучах немеркнущей зари

Поэт вспоминает старый дом, духовную родину лирического «я», голубой и розовый мир неба и закатного солнца, мир веселья и музыки, гармонии
«Стихов о Прекрасной Даме». В этих воспоминаниях порою явно звучат автоцитаты из ранней лирики (ср.:
«Там, над горой Твоей высокой, Зубчатый простирался лес»). Теперь этот мир ушел безвозвратно. Однако память о прошлом — не только печаль о невозвратимом, но в та высокая норма, к которой стремится герой.

Эта юность, эта нежность — Что для нас она была?

Всех стихов моих мятежность Не она ли создала?

Под роковым воздействием «страшного мира» в лирическом «я» выявляются черты «демона», предателя
— «Иуды» и даже «вампира» (цикл «Черная кровь»). Эти его облики подчеркивают мотив личной ответственности за царящее в мире зло. В «трилогии» возникает тема трагической вины человека. Одновременно «я» предстает и как «нищий», «униженный»» обреченный на гибель («Поздней осенью из гавани...» ).

Герою во многом родствен образ «инфернальной» героини, которая появилась в лирике 1903—1906 гг.
Она, как и лирический герой, — «падшая»,-
«униженная», но и в ней просвечивает ее прежний облик «Души мира». Встречи героя и демонической женщины, предельно искажающие идеалы «вечной» первой любви, завершаются гибелью либо женщины («Черная кровь»), либо героя («Из хрустального тумана...»).
Однако гибель— лишь один из возможных вариантов завершения пути героя.

Мысль героя о вине личности за зло современной ему действительности повлекла эа собою вторжение в содержание второго и особенно третьего «тома» толстовского «исповедального» пафоса, но при этом изображение самой действительности пронизано диалектическим мироощущением. Жизнь не только страшна, но и прекрасна своей сложностью, динамизмом чувств и страстей.

В легком сердце — страсть я беспечность,

Словно с моря мне подан знак. . Над бездонным провалом в вечность, Задыхаясь, летит рысак.

Снежный ветер, твое дыханье, Опьяненные губы мои... Валентина, звезда, мечтанье!

Как поют твои соловьи...

Идея трагической вины сменяется в «трилогии» важным для творчества Блока мотивом осознанного, мужественно-волевого выбора пути. В «третьем томе» герой предстает и в героическом, и в жертвенном облике. Это все как бы части души лирического «я». Но в восприятии поэта переход от настоящего к будущему связан с иным героем—воином, борцом «за святое дело».
Образ этот играет особенно важную роль в «трилогии».
И как бы ни было глубоко порою в блоковской поэзии
«последнее отчаяние», в ней живет отмеченная уже вера в грядущее.

Обращение Блока к теме русской поэзии

1910-е гг., когда Блок обратился к глубоко личной и одновременно традиционной теме русской поэзии —
Родине, к ее судьбе и судьбе художника, неразрывно с ней связанного, — эти годы сделали Блока первым поэтом России. И все же слова «Сегодня я — гений» принадлежат не автору лирической «трилогии», а человеку нового рубежа: они были написаны Блоком в день окончания поэмы о гибели старого мира —
«Двенадцать».

Блок принял Октябрь, ответив на вопрос, может ли интеллигенция сотрудничать с большевиками: «Может и обязана» и призвав современников «слушать революцию». Превозмогая усталость, болезни, трудности жизни в замерзающем, голодном Петрограде, нелюбовь к мешающим творчеству «службам», отчаяние и боль ночных воспоминаний о разрушенном — теперь уже не в стихах, а на самом деле — шахматовском доме.
Блок с беззаветностью русского интеллигента погрузился в стихию новой жизни. Это был тот самый
«уход» из старого уклада жизни, неизбежность которого поэт предсказал еще в 1907—1908 гг. Новое влекло Блока именно в его наиболее радикальных, максималистски революционных формах. «Переделать все» , в романтическом порыве сжечь весь старый мир в огне «мирового пожара» — в такие формы отлился теперь некогда комнатный эсхатологизм воспитанника бекетовского дома. Поэтому и все личные «уходы» и разрывы — от переставшего существовать Шахматова до бойкота со стороны ближайших друзей, отвергших революцию, — Блок воспринял в дни Октября с трагически мужественным «восторгом».

В январе 1918 г. Блок пишет свою знаменитую поэму
«Двенадцать». «Искусство всегда разрушает догмы», — утверждал Блок в дни революции. Поэма «Двенадцать» разрушала догмы не только уходящей жизни, но и догмы старого искусства, а во многом и поэтического сознания Блока 1910-х гг. Пронизанная порывом разрушения «всего», дыханием ледяных ветров, сжигающих «старый мир», эта поэма революционна и по духу, и по своей художественной структуре. Оттого так велико было ее воздействие не только на поэзию, но и на прозу 1920-х гг.

Несколько иной облик принимает революционная настроенность Блока в поэме «Скифы» (январь 1918).
Антиномия уходящей и новой культуры здесь раскрыта в виде противопоставления буржуазного Запада и революционной России. Запад — мир «цивилизации», рационализма, «рассудка», неспособного на губительные и творческие страсти. Они присущи России, царству культуры первозданно дикой, но яркой, героической:

Да, так любить, как любят ваша кровь,

Никто вз вас давно не любит! Забыли вы, что в мире есть любовь,

Которая и жжет, и губит!

В «Скифах» изображена и еще одна сила, воплощенная в образах «диких орд», «свирепых гуннов»: это сила слепой, стихийной анархии, готовой разрушить все, накопленное веками Истории. Живая, народная культура
«скифов» резко отделяется и от умирающей буржуазной цивилизации, и от хаоса всеуничтоже-ния. Сущность и миссия «России-Сфинкса» — в ее готовности синтезировать, унаследовать все великие завоевания
«премудрой» Европы, соединив их с пламенной героикой скифства.

Мы любим все — и жар холодных числ,

И дар божественных видений,

Нам внятно все—и острый галльский смысл,

И сумрачный германский гений...

Мы помним все...

Эта же миссия имела и другую сторону оградить Европу от слепых стихий разрушения.

Для вас — века, для нас — единый час.

Мы, как послушные холопы,

Держали щит меж двух враждебных рас

Монголов и Европы!

Теперь Европа сама должна защищать себя. Но гибель ее культуры — хотя, по Блоку, и возможный, но отнюдь не неизбежный путь истории. Поэт верит в иные, высшие ее пути — в братское слияние многовекового духовного наследия Европы и России:

В последний раз—опомнись, старый мир!

На братский пир труда и мира,

В последний раз на светлый братский пир

Сзывает варварская лнра!

В дальнейшем отношение Блока к тем или иным революционным событиям могло быть весьма неровным.
Однако идея революции казалась ему высокой и прекрасной до последних дней его трагически, после мучительной болезни, оборвавшейся жизни {август
1921).

В последние годы жизни Блок выступает прежде всего как публицист, критик, театральный деятель. Он не только говорит о культуре, но и активно содействует приобщению к ней нового общества. Весьма примечательна его работа в Большом драматическом театре, в издательстве «Всемирная литература». Блок считал, что культура, искусство с их «органической» и
«веселой» сложностью — конденсаторы будущего, антиподы деспотизма, бюрократии и мещанской серости.
Вне культуры нет жизни, нет и гармонической, разносторонне прекрасной личности — «человека- артиста», которому, но Блоку, принадлежит это будущее. Знаменем русской «синтетической» культуры для Блока становится «веселое имя: Пушкин». Это он поддерживал в сегодняшних людях веру в «тайную свободу», он помогает им в «немой борьбе» за будущее; с его именем они —

Пропуская дней гнетущих

Кратковременный обман,

Прозревали дней грядущих

Сине-розовый туман.

В пушкинском творчестве Блок находит для себя последнее, наиболее полное выражение гармонического:
«веселый», «артистический» мир и одновременно — мир высокой человечности. Интонации пушкинского «Пира
Петра Великого» вносят в последнее стихотворение
Блока «Пушкинскому Дому» (11 февраля 1921) дух светлой гуманности, превращая его в художественное и гражданское завещание поэта.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Вл.Орлов «Поэт и город» Лениздат 1980

2. А.Блок . Избранное. Стихотворения и поэты.

Краснодарское книжное издательство 1978

3. П.Громов . А.Блок. Его предшественники и современники Москва.-Л.1966

4. Д.Максимов. Поэзия и проза А.Блока Л.,1975