Глава I. Пародия как способ актуализации категории интертекстуальности в тексте художественного произведения.

1. Интертекстуальность как глобальная текстовая категория.

Вся познавательная и коммуникативная деятельность человека теснейшим образом связана с интерпретацией тех или иных знаков, жестов, слов, произведений литературы, музыки, живописи и тому подобных знаковых систем.
В повседневной жизни мы постоянно истолковываем жесты, слова, факты и события, с которыми сталкиваемся. Поэтому вполне очевидно, что интерпретация как процесс не ограничивается областью языка, а охватывает иные сферы деятельности человека. Язык же служит универсальным средством общения и выражения мысли, поэтому он ближе и теснее всего с интерпретационной деятельностью человека. А феноменом интерпретации текста, как знаковой системы, занимается герменевтика – «наука не о формальной, а о духовной интерпретации текста» (Арнольд,1993:4).

Ведущим понятием герменевтики является понятие духа / души. Как указывает Г.Я.Фогелер, «основой той или иной эпохи в истории общества и ее истоками является «душа», субъективное «самопонимание» каждой личности, непостижимая наукой взаимосвязь всех сторон сознания участников исторического творчества» (Фогелер,1985:23).

Герменевтика уже с античной эпохи занимается проблемами интерпретации, понимания и объяснения различных исторических и религиозных текстов, юридических документов, произведений литературы и искусства. Она выработала множество специальных правил, методов истолкования текстов
(подр. см.: Рузавин,1985). Существует мнение, что каждое толкование литературного текста – «это форма сознательно-бессознательного изображения интерпретируемого» (Hoesterey,1988:33).

В процессе любой интерпретации мы всегда имеем дело с фактами, которые стремимся понять и объяснить, для этого мы раскрываем их смысл и значение, «Интерпретация начинается с фиксации первого впечатления от художественного творения и должна выявить, углубить это впечатление, сделать его «говорящим», «выраженным в словах» (Куркина,1985:275).

Итак, одной из ведущих категорий герменевтики как науки толкования текстов является категория интертекстуальности [термин Ю.Кристевой]. Сама интертекстуальность понимается при этом, согласно Ю.Лотману, как проблема
«текста в тексте» (см.: Лотман,1992). Она существует с начала письменной цивилизации [но и не только, кстати, письменной]. Поскольку духовная деятельность человека направлена на познание единой истины, постольку каждый культурный факт есть продолжение духовной традиции, ее усвоение на новой ступени развития. «Включение другого текста в свой собственный текст есть своего рода «игра в бисер» (Юшева,1993:108).

Чтобы понять художественное произведение, необходимо воспринять его как целое. Понять, пережить, переосмыслить можно лишь то, на что откликаются твои чувства. Разбор включений интекста в текст художественного произведения дает основание рассматривать их как один из самых важных приемов в стилистической системе писателя.

Термин «интертекстуальность» стал появляться в исследованиях, в рамках осуществлявшихся в 60-х годах изменений в системе парадигм внутри литературоведения, и призван был служить «сигнальным словом, сопроводительным понятием этих существенных изменений (Heinemann,1997:22).

Существенный вклад в исследование этого нового явления внесли работы известного отечественного ученого-филолога М.М.Бахтина, который развивает свою теорию «диалогизированного сознания», или диалогичности текстов, применительно к жанру романа. Бахтин исследует диалог в области слова, «в котором воплощаются отношения сознаний в жизни, - роман изображает эти отношения сознаний, сам строится на них» (Рымарь,1989:9). Ученый особое внимание уделяет соотношению текста, языка и общества. И именно эти отношения между общественными и языковыми структурами реализуются в универсальном тексте, и поэтому мы можем рассматривать общество тоже как текст (см.: Holthuis,1993:13).

Ю. Кристева расширяет понятие диалогичности, разработанное
М.Бахтиным. Она также считает, что текст можно рассматривать как общество или как историко-культурную парадигму. Вследствие этого исследователь говорит о введении нового обособленного понятия текста, согласно которому текст является «транссемиотичной вселенной, конгломератом всех смысловых систем, культурным художественным кодом» (цит. по: Holthuis,1993:14). В этом смысле интертекстуальность является сводом общих и частных свойств текстов, поэтому ее [интертекстуальность] можно рассматривать как синоним понятия “текстуальность”

Основная идея теории Ю.Кристевой сводится к тому, что текст – в процессе интертекстуализации - сам постоянно абсорбируется и трансформируется, создает и переосмысливает. Поэтому данный процесс является гарантией открытости текста.

В результате интертекстуальность возводится к парадигме открытого и поливалентного текста, и подобное понимание феномена текста становится важным для нового и радикально интертекстуального способа повествования.

Теория интертекстуальности нуждается во всеохватывающей и интегративной концепции, которая принимала бы во внимание как основные свойства текста, так и аспекты значения текста. Только такой двойной параметр включает в себя статические и динамические аспекты интертекстуальности. И, таким образом, момент включения других текстов или его элементов будет считаться основным способом проявления категории интертекстуальности.

Итак, интертекстуальность и диалогичность присущи изначально всякому осознанному бытию как его конституирующий признак, необходимое условие существования, ибо бытие это (социальное или духовное) предполагает наличие как минимум двух сознаний, двух текстов, пересекающихся друг с другом до полной погруженности одного в другой так, что каждый из них является совокупным контекстом другого, гарантом его существования. Подобную способность впустить, усвоить в себе иной текст и способность входить текстом в иное сознание, по мнению С.Р.Абрамова, можно обозначить термином
«интертекстуализация» (см.: Абрамов,1993:15). В результате при абсолютном взаимоприникновении двух текстов наблюдается предел интертекстуализации.
Причем, для рассмотрения проблем интертекстуальности важным является фактор обращенности художественной структуры текста не только вовнутрь, но и вовне. Она [обращенность] «предполагает открытость «незамкнутость» художественного текста по отношению, во-первых, к иным художественным системам и структурам, а, во-вторых, к читателю, тезаурус которого также представляет собой определенную незамкнутую систему пресуппозиций…»
(Гончарова,1993:21).

Пратексты, интертексты, «тексты в голове» – на основе концепции
Ю.Кристевой эти понятия должны характеризовать все то, что должно получиться в результате обработки текстов. Здесь имеется в виду возможность дополнения смысла текста на основе знания интертекста, к которому сам автор может ссылаться как имплицитно, так и эксплицитно.

И текстуальность, и интертекстуальность являются основополагающими принципами, присущими каждому тексту, т.е. автор любого текста может сознательно ссылаться на другие конкретные тексты, это может происходить также и бессознательно. Но не всегда автор может быть уверен в том, что реципиент информации в состоянии адекватно интерпретировать или идентифицировать эти «сигналы» интертекстуальности, в чем заключается особая прагматическая специфика данной категории.

Вопрос о понятии текста имеет большую историю в теории литературы и лингвистики. В целом, языковой текст – это результат диалогического действия, ему присущи различные вербальные элементы: объемность
(обширность), когезия и когерентность, контекст, структурность, систематичность. В лингвистике с понятием текста связывают два вида – эстетический и поэтический тексты (Hess-Luettich,1997:128).

И о поэтическом тексте говорит в своих культурно-семиотически ориентированных учениях Ю.М.Лотман, внесший существенный вклад в разработку этой проблемы. Такой текст он называет «семиотически насыщенным» (цит. по:
Hess-Luettich,1997:128). Он предлагает рассматривать и исследовать не текст вообще, в широком смысле этого слова («ein Text»), а определенный текст
(«der Text») (подр. см.: Лотман,1992). Такой текст будет выполнять две функции: это адекватная передача значений и порождение новых смыслов. Во втором случае он (т.е. текст) перестает быть пассивным участником в передаче какой-либо информации, а для этого ему необходим «собеседник», тогда он будет приведен в работу. Чтобы активно работать, сознание нуждается в сознании, текст в тексте, культура в культуре. Именно введение внешнего текста в мир данного текста играет при этом большую роль. Такой вводимый текст трансформируется, образуя новое сообщение. И трансформация может быть совершенно непредсказуемой. И уже дальше будет меняться вся структура внутри того текста, в который происходит введение другого текста.
Это может быть, согласно Лотману, картина в картине, фильм в фильме или же роман в романе и т.д. И прекрасным примером «романа в романе» является роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита», где в основной текст, созданный
Булгаковым вводится мир Мастера.

Характерно, что только в последнее время интертекстуальность как термин проникает в литературу и используется в филологических исследованиях. Она «обозначает взаимодействие двух текстов друг с другом внутри одного произведения, выступающего по отношению к ним как целое к части» (см. введение в: Интертекстуальные связи,1993:3).
Интертекстуальность является формой существования литературы. В процессе коммуникации активным участником при толковании текста является читатель.
Понимание смысла происходит благодаря жизненному, культурному и историческому опыту читателя. Понимание тоже является в некотором смысле участником диалога, оно есть «воссоздание заложенного в нем авторского понимания действительности… После того, как литературный текст закончен автором и доходит до читателя», который должен прореагировать на то, что прочитал (Арнольд, Иванова,1991:15).

Под влиянием воспринятого читатель видит окружающий его мир в новом свете. Чтобы текст не остался непонятым или понятым поверхностно, частично, читатель должен быть высоко эрудированным и должен уметь найти необходимую информацию. Отметим, что интертекстуальные включения обладают свойством двойственности, они одновременно принадлежат тексту, а также прошлому, другим текстам. Благодаря своему опыту и под влиянием исторических изменений читатель может иногда даже обогатить, расширить содержание текста. Наталкиваясь на такие, на первый взгляд, чужие данному тексту элементы, мы пытаемся их понять, объяснить. Когда же это происходит, тексту придаются совершенно новые оттенки и смысл. В этом нам часто помогают сами авторы произведений, вводя маркеры интертекстуальности в виде прямого указания на источник в сносках или в словах кого-нибудь из персонажей или в эпиграфах. Все это играет важную роль для установления связи с прототекстом. По этому поводу существует следующее мнение немецкой исследовательницы Р.Лахман (R.Lachmann): подобные контактные отношения между текстом и включенными текстами следует описывать как работу ассимиляции, транспозиции и трансформации чуждых знаков (Lachmann,1990:57).

Мы должны заметить, что сталкиваясь с текстами, где представлено явление интертекстуальности, реципиент информации при реконструкции и осмыслении текста все больше пользуется возможностью безграничной свободы истолкования текста. Таким образом, интертекстуальность не имеет границ и универсальна.

Интертекстуальность – многослойный феномен. Она может развиваться, с одной стороны, согласно литературным традициям, специфике жанров, с другой стороны, на основе связи ситуации и смысла.

А вот один из немецких лингвистов Свен Загер (Sven Sager) предлагает нам следующие тезисы, на которые он опирается при исследовании явления интертекстуальности. Он считает, что культура вообще объяснима лишь в рамках интертекстуальности. Существует три ступени развития культуры: бесписьменная, культура со времен возникновения письменности и гипертекстуальная культура; и каждая из этих ступеней обозначена специфическим проявлением принципа интертекстуальности (Sager,1997:109).
Добавим, что культура – это всегда нечто целое, это совокупность способов учреждения человеком окружающего мира и действительности таким образом, что сам человек находится внутри этой действительности, живет в ней.

Такая же примерно организация происходит и в отношении текстов.
Тексты – это есть непосредственная манифестация и реализация культуры.

Но в культуре тексты не существуют изолированно друг от друга, наоборот, они связаны, совмещены, сплетены в целостную сеть. Они образуют так называемую «семиосферу» [понятие введено Ю.М.Лотманом]. Ю.М.Лотман говорит, что «все семиотическое пространство можно рассматривать как единый механизм», и первичной окажется… «большая система», именуемая семиосферой.
Семиосфера – это и есть то семиотическое пространство, вне которого невозможно само существование семиозиса» (Лотман,1992:13).

Неразрывность текстов семиосферы (или культуры) решающим образом основывается на принципе интертекстуальности, то есть неразрывность, целостность текстов возникает в том случае, когда тексты связаны друг с другом или вступают в отношения, которые и составляют, в свою очередь, связную, совокупную культуру.

Итак, можно сделать вывод, что интертекстуальность делает возможным существование культуры.

Как полагает Н.О.Гучинская, интертекстуальность – это также средство текстопорождения. На основе уже известных текстов или определенных элементов создается новый текст. Процесс текстопорождения включает в себя соответственно два компонента: «вопрос интертекстуальности, то есть мотивной, сюжетной и персонажной прагматики, и вопрос внутритекстуальности, то есть речекомпозиционной синтагматики» (Гучинская,1993:47).

В заключение этой части хотелось бы отметить, что особенно обширным использованием различных форм интертекстуальности отмечены периоды модернизма и постмодернизма.

Существуют так называемые мозаики текстов, за которыми «скрывается» основной текст. Часто текст воздействует как игра «пазл», которую читатель должен распутать» (Weise,1997:45).

Таким образом, интертекстуальность оказывается центральной категорией, с которой сталкивается современный читатель, вступающий в прямой диалог с художественным текстом и его создателем.

2. Формы проявления категории интертекстуальности.

Итак, в аспекте интетекстуальности каждый новый текст рассматривается, как некая реакция на уже существующие тексты, а существующие могут использоваться как элементы художественной структуры новых текстов. Основными маркерами, т.е. языковыми способами реализации, категории интертекстуальности в любом тексте могут служить цитаты, аллюзии, афоризмы, иностилевые вкрапления.

В связи с этим рассмотрим вначале на материале немецкой литературы 19-
20 веков такое широко распространенное явление, как цитация. Известно, творчество классиков немецкой литературы оказало существенное влияние на развитие немецкой литературы 19 века и на становление немецкого языка.
Главная роль в этом процессе принадлежит, безусловно, И.В.Гете. Как отмечает И.П.Шишкина, именно «им был введен в обиход литературного языка ряд словообразовательных моделей, получивших в дальнейшем широкое распространение, укрепились в словарном составе авторские неологизмы, вошли во фразеологический фонд в качестве «крылатых» выражений многочисленные цитаты из его произведений» (Шишкина,1993:29).

Цитаты могут быть дословными. Они в этом случае маркируются графическими средствами, что может также подчеркиваться вводящим цитату высказыванием, которое служит исходным пунктом для дальнейшего рассуждения персонажа.

Дословные цитаты обладают функцией характеризации персонажей произведений. Возможно, это самая главная функция, которую цитаты выполняют в тексте.

Цитаты могут включаться в текст также и без графической маркировки.
Для описания событийной ситуации используется не только цитата, но и ассоциации, связанные с ней. Немаркированные графически цитаты в большинстве случаев модифицируются автором, подчиняются тому контексту, в который они включены. Однако эти модификации не затрагивают семантического и образного ядра цитаты. «Немаркированные цитаты включаются, как правило, в структуру сложного предложения либо в вопросно-ответное единство в качестве ответной реплики. Основная функция этих включений – повышение образной выразительности речи персонажей, а также косвенная характеризация интеллектуального и социального статуса говорящего» (Шишкина,1993:31).

Кроме того, существуют маркированные цитаты, преобразованные в такой степени, что они воспринимаются как пародия на цитату.

Очень часто в заглавии художественного произведения можно встретить так называемое «чужое слов» (термин М.М.Бахтина). «Наличие «чужого слова» в заглавии – сильной позиции художественного произведения – еще в большей степени подчеркивает интенцию автора выйти на уровень интертекстуального диалога, внести свою лепту в разработку общечеловеческих проблем. При этом цитируемый текст выступает в качестве интерпретирующей системы по отношению к тому, в заглавии которого он цитируется» (Мальченко,1993:76).

Некоторые цитаты-заглавия являются загадкой и побуждают читающего проникнуться той идеей, которую пытается преподнести автор.

Следующим, довольно распространенным, способом языкового проявления интертекстуальности является аллюзия. Значение самого термина «аллюзия» неоднозначно и допускает целый ряд самых разнообразных толкований. В немецком литературном предметном словаре определение аллюзии трактуется следующим образом: «Аллюзия – это скрытый в речи или при письме намек на какого-либо человека, событие или ситуацию, которые предположительно заведомо известны читателю» (Wilpert,1969:29).

Широкое распространение в литературе аллюзия получила в так называемых «Schluesselromane». Это роман, в котором зашифрованно представлены действительные личности, состояния и события. Используя аллюзии, автор пытается блеснуть собственной эрудицией, хочет объединить себя и читательскую публику указанием на общий объем знаний (тезаурус), а также стремится включить собственное произведение в контекст устойчивых литературных традиций. Само слово «аллюзия» в переводе с латинского
«allusio» обозначают «шутку, намек» (ЭСЮЛ,1998:14).

Так, в первой главе романа «Евгений Онегин» А.С.Пушкин намекает на свою ссылку, на фоне бытовой ситуации, словно ведется разговор о здоровье:
«Но вреден север для меня». Эта аллюзия однопланова: здесь речь идет о ссылке в холодном крае, и только о ней. Аллюзии часто носят политический характер, когда при помощи намека указывается на то, что по цензурным условиям нельзя высказать прямо (например, так называемый «Эзоповский язык»).

Исследователь Л.Машкова понимает под аллюзией «не что иное, как проявление литературной традиции; при этом не проводится принципиального различия между имитацией, сознательным воспроизведением формы и содержания более ранних произведений и теми случаями, когда писатель не осознает факта чьего-либо непосредственного влияния на свое творчество…»
(Машкова,1994:120).

После того, как мы вычленим аллюзивное слово или словосочетание из текста произведения, мы вновь возвращаем его в текст, но уже обогащенное соответствующей гаммой ассоциаций, параллелей, дополнительных смысловых оттенков, которые в каждом случае будут абсолютно индивидуальны, уникальны и различны по объему.

Таким образом, явление аллюзии тоже есть способ реализации категории интертекстуальности. При этом в качестве интертекста выступают те слова, которые используются для намека на какое-либо качество героя или же историческую ситуацию и так далее.

Следующим способом проявления интертекстуальности в тексте является афоризм. В переводе с греческого «aphorismos» - краткое изречение; «это мысль, выраженная в предельно сжатой и стилистически совершенной форме.
Очень часто афоризм представляет собой поучительный вывод, широко обобщающий смысл явлений» (ЭСЮЛ,1988:24).

В немецкоязычном словаре литературных терминов под редакцией Г.фон
Вильперта дается, в частности, следующее определение афоризма, а именно под афоризмом понимается предложение, представляющее собой авторскую мысль, оценку, результат действия или жизненную мудрость и выраженное предельно кратко, точно и убедительно» (здесь и далее см.: Wilpert,1969:35).

Афоризм отличается от пословицы остроумным содержанием и индивидуальным авторским стилем. Он может быть стилистически представлен в форме антитезы, гиперболы, эмфазы, это как бы осколочные мысли. Афоризм отличается логичностью, но иногда может приобретать полушутливый характер.
Это сгусток жизненной мудрости в остроумной форме, поэтому требует того, чтобы читающий поразмышлял над содержанием.

В настоящее время существует тенденция рассматривать афоризм как самостоятельный жанр, определенный тип текста. Так, Н.О.Гучинская полагает, что «афоризм представляет собой форму лирическую и в связи с этим следует говорить о нем как о лирическом типе текста» (Гучинская,1993:41).

Очередным способом языковой реализации категории интертекстуальности в тексте являются иностилевые вкрапления. В их основе лежат стилистически окрашенные слова – это «слова, в лексическом значении которых имеются коннотации, указывающие на их принадлежность к тому или иному стилю»
(Фомичева,1993:82).

По мнению Ж.Е.Фомичевой, «при смешении регистров и стилей происходит основанное на интертекстуальности противопоставление кодов двух произведений. В этом случае имеет место деформация старого кода и перераспределение некоторых элементов… старый код приспосабливается к выполнению нового коммуникативного задания» (там же:85).

Под влиянием такого иностилевого вкрапления происходит преобразование общего смысла произведения, и «чужой» текст подстраивается, трансформируется уже как часть произведения.

Таким образом, иностилевые вкрапления – это тексты с иным субъектом речи. При смешении стилей, как указано далее Ж.Е.Фомичева, «…происходит стилистическое и функциональное преобразование инородного фактологического материала… Иностилевые включения, объединенные одним общим признаком – сменой субъекта речи, являются видом интертекстуальности, более или менее маркированных следов другого текста» (Фомичева,1993:90-92).

Как очевидно, категория интертекстуальности может реализоваться в художественном тексте в самых разнообразных формах, важнейшие из которых и были рассмотрены выше. Однако в связи с объектом нашего исследования, наибольший интерес представляет для нас тот факт, что интертекстуальность может проявить себя и во вторичных литературных жанрах таких, как пародия, бурлеск и травести (подр. см.: Тураева,1993).

Об одном из данных жанров, а именно пародии, пойдет речь в следующем разделе настоящей работы.

3. Жанровая и языковая специфика текста пародии.

Как уже говорилось в предыдущем разделе, интертекстуальность может проявляться во вторичных литературных жанрах. Одним из них является жанр пародии. Возникает сразу же вопрос о том, что представляет собой вторичный жанр. По мнению отечественной исследовательницы З.Я.Тураевой, «вторичные жанры – это сложная система, которая строится на противоборстве двух знаковых систем – текста-основы и текста-прототипа… Возникает новая структура, которая предполагает алогичный мир (Тураева,1993:3).

Известно, что пародии были присущи всем временам и народам, и в равной степени мы можем говорить о том, что и наше время не осталось безразлично к созданию пародий (здесь и далее см.: Wilpert,1969:553).
Первые образцы пародии появились еще в античности. До нас дошли, например, пародии Гиппократа на героический эпос; поэмы «Батрахомиомахия» (8-7 в. до н.э.), присываемая Пигрету, и «Гигантомахия» (5 в. до н.э.) Гегемона, пародирующие Гомера. Еще в Древней Греции к пародиям обращался Аристофан:
«Облака» – пародия на софистов и Сократа, «Лягушки» – пародия на трагедии
Еврипида. Расцветала пародия в средние века и в эпоху Возрождения. В Италии известны средневековые пародии-бурлески Д.Буркьелло, Ф.Берни, Дж.Б.Лалли и других писателей. Также широко бытовали в это время пародии на библейские и литургические тексты. Во Франции пародия была популярным и излюбленным жанром. Так, например, в 17 веке появился «Экстравагантный пастух» Ш.Сореля
– пародия на галантные пасторали. В Англии 17-18 веках в жанре пародии были написаны пьесы «Рыцарь пламенеющего пестика» Бомонта и Флетчера (1607) на пьесу Т.Хейвуда «Четыре лондонских подмастерья». Нередко использовали пародии внутри пьес английские драматурги, в том числе и У.Шекспир, ср.: пародия на любительские представления ремесленных цехов в «Сне в летнюю ночь». Кстати, и сам Шекспир стал объектом пародии: Дж.Марстон пародирует его поэму «Венера и Адонис» в «Метаморфозах образа Пигмалиона».

Считается, что временем наибольшего расцвета жанра пародии является эпоха реформации и барокко, а в Германии – это, в особенности, время
«Alamode-Kampf». Подтверждением могут служить слова немецкого исследователя
В.Дитце (W.Dietze): “Это звучит парадоксально, но такова реальность: час рождения немецкой лирической пародии приходится на эпоху барокко”(
Dietze,1968:780).

Литературная борьба в эпоху Просвещения (18 век) дала толчок для сочинения многих острых пародий в европейской литературе: Например, пародийные памфлеты Д.Дефо и Дж.Свифта, “Шамела” и “Джозеф Эндрюс”
ГФилдинга и многие другие. Во времена позднего Просвещения намечается тенденция борьбы против писателей, представляющих новое направление в литературе, так называемое течение «штурма и натиска». Создаются пародии на произведения Гете и Шиллера, которые сами являлись ярыми противниками этого жанра.

А стихотворение «Lied von der Glocke» Шиллера считается произведением, которое пародировалось наибольшее количество раз, в истории немецкой литературы. В эпоху борьбы между романтиками и классицистами, между левым и правым крылом романтизма, в начале 19 века пародии писали
Л.Тик, Дж.Г.Байрон, В.Скотт, Г.Гейне и др. С пародиями, в частности, связано возникновение оперетты (ср.: пародийные оперетты Ф.Эрве и
Ж.Оффенбаха (50-е гг.19 в).

Интересно развивается жанр пародии в Германии: в 19 веке здесь отчетливо выделяются три основные направления (см.: «Wer wagt es…»,1990:239). С одной стороны, пародия становится творческим принципом романтизма, так как она [пародия] отвечает его требованиям, предполагающим субъективность, поэтичность, слегка ироничное мировоззрение, владение искусством арабески. Вследствие этого пародия начинает рассматриваться как специфическая форма повествования и выступать в литературе в качестве оригинального и требовательного жанра. Суть третьего направления заключается в том, что в писательской среде стало престижным пародировать великих писателей, прежде всего – Гете и Шиллера: тот, кто не был Шиллером или Гете, хотел стать хотя бы псевдо-Шиллером или псевдо-Гете.

В 20 веке к пародированию прибегает ряд крупных писателей: Дж.Джойс,
«Улисс» которого представляет собой как пародию в целом, так и серию мелких пародий на разные периоды и стили английской прозы, на язык прессы и так далее, К.Чапек, С.Ликок… В театре, цирке и на эстраде пародия также обязательно предполагает узнавание пародируемого предмета. Итак, жанр пародии обладает достаточно богатой историей и сохраняет свою актуальность в современном обществе.

Однако прежде чем рассмотреть специфику данного жанра, нам хотелось бы подробнее проанализировать само понятие жанра в литературе. Каждая из существующих художественных категорий: метод, стиль, жанр - закрепила в себе определенную важнейшую функцию искусства, определенный художественный закон, согласно которому произведение искусства возникает и существует.
Современная эстетика в принципе выработала представление об основных функциях искусства: это познавательная (гносеологическая), оценочная
(аксиологическая), моделирующая (созидательная), знаковая (семиотичская) функции (подр. см.: Лейдерман,1976). Жанр – категория, разрабатывающая по преимуществу созидательную функцию искусства.

В результате под жанром следует понимать «исторически сложившийся тип устойчивой структуры художественного произведения, организующей все его компоненты в систему, порождающую целостный образ – модель мира
[мирообраз], который выражает определенную эстетическую концепцию действительности» (Лейдерман,1976:7).

В своих исследованиях мы будем рассматривать пародию как тип текста и как определенный самостоятельный жанр, который реализуется в других жанрах, в других текстах. Но, например, немецкие лингвисты Теодор Фервейен
(Th.Verweyen) и Гунтер Виттиг (G.Wittig) предлагают во избежание смешения понятия жанров исходить из того, что пародия это не жанр, а определенный способ повествования, то есть здесь речь идет о константной обработке текстов разной жанровой принадлежности (Verweyen, Wittig,1984:311).

Следует подчеркнуть, что существует множество трактовок определения жанра пародии. Вот одно из них, которое мы можем найти в театральной энциклопедии: «Пародия (греч. , от - против, вопреки, и песнь, букв.- песнь наизнанку) – литературный жанр, произведение, представляющее собой комическое или сатирическое переосмысление какого-нибудь явления искусства. Темой пародии может быть также определенное общественно-политическое, бытовое или другое событие» (ТЭ,1965:282).

В литературоведении известен перевод слова « »
(пародия) словом «перепеснь». «Слово это не привилось; как термин оно неприменимо, потому что «песнь» излишне точный и буквальный перевод компонента « », - а между тем слово это отводит от приевшегося, мнимо точного слова «пародия» и, что еще важнее, содержит сближение понятий пародии и подражания, вариации «перепеснь – перепев» (Тынянов,1977:292). К сегодняшнему времени вышли в свет многочисленные значительные исследования о пародии, преимущественно о пародии 18-начала 20 веков. Владимир Даль в своем «Толковом словаре живого великорусского языка» определил пародию так:
«забавная переделка важного сочинения или насмешливое подражание, перелицовка, сочинение или представление наизнанку» (Даль,1955:556). В
«Поэтическом словаре» А.Квятковского пародия определяется следующим образом: «Жанр критико-сатирической литературы, основанной на … карикатурном подчеркивании и утрировке особенностей писательской манеры»
(Квятковский,1966:195). В «Толковом словаре русского языка» (под редакцией
Д.Н.Ушакова) пародия определяется как «сатирическое произведение в прозе или в стихах, комически имитирующее, высмеивающее какие-нибудь черты других литературных произведений» (ТСРЯ,1994:50). В «Словаре литературоведческих терминов» (под редакцией Л.И.Тимофеева и С.Я.Тураева) указано, что «пародия может быть направлена против определенных особенностей литературных произведений – тематики, идейного содержания, особенностей сюжетов, образов героев, композиции, языка. Основное ее средство – ироническое подражание осмеиваемому образу, передача в гиперболизированном, шаржированном виде свойственных ему характерных черт, доведение их до абсурда, нелепости, чем и достигается сатирико-комический эффект» (СЛТ,1974:259). В литературном энциклопедическом словаре нам предложено следующее определение: «Пародия – в литературе и (реже) в музыкальном и изобразительном искусстве – комическое подражание художественному произведению или группе произведений» (ЛЭС,1987:268). Это определение довольно узкое, здесь учитывается только один аспект, а именно осмеяние на уровне текста произведения, в то время, когда процесс пародирования может происходить не только на уровне тематики, но может быть пародирован и стиль, и время и множество других аспектов, о которых будет рассказано далее. Любое из этих определений в качестве предварительного, рабочего может быть принято. Но далее, попадая в область смехового мира и социальной иронии, оно потребует уточнения.

Существует также мнение, что пародия является как бы ответвлением жанров комедии и сатиры, так как пародия, тоже высмеивая то или иное явление, вызывает ироническое, критическое либо отрицательное отношение к изображаемому. Пародия может быть действенным и остроумным средством литературной критики, но ее сущность не исчерпывается только одной критикой. Задача ее – как отрицательная, так и положительная оценка, эстетическая оценка субъекта. И одно из наиболее удачных определений мы можем прочитать в краткой литературной энциклопедии. Оно звучит следующим образом: «Пародия – жанр литературно-художественной имитации, подражание стилю отдельного произведения, автора, литературного направления, жанра с целью его осмеяния. Автор пародии, сохраняя форму оригинала, вкладывает в нее новое, контрастирующее с ней содержание, что по-новому освещает пародируемое произведение и дискредитирует его» (КЛЭ,1968:604).

Для изучения пародии как фактора литературного стиля в литературе двадцатых годов было сделано немало. Ю. Тынянов в своей книге «Мнимая поэзия» писал: «Пародия может быть направлена на отдельные стороны стиля, на отдельные особенности, и вместе с тем, так как нет нейтральных качеств в литературном произведении как системе, это стилистическое пародирование легко переходит в пародию целого и часто является ею» (Тынянов,1978:56).

Важно подчеркнуть то обстоятельство, что литературная пародия может
«передразнивать» как саму действительность (а это реальные события, лица, время и т.д.), так и ее изображение в литературном произведении, но в любом случае она представляет собой «юмористичекую или сатирическую стилизацию»
(КЛЭ,1968:604).

Пародия непременно должна снижать, дискредитировать стилизуемый объект, и в этом ее отличие от комической стилизации или шуточных подражаний, лишенных такой направленности. И в данном случае очень важно определить объект пародирования. Естественным и неизмененным фактором воздействия пародии является текст-оригинал, то есть пародия существует в паре со своим оригиналом.

Как правило, по объему пародии обычно невелики, но элементы пародии могут обильно присутствовать и в больших произведениях: например,
«Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф.Рабле.

А вот отечетственный исследователь Дмитрий Молдавский предлагает в своей работе «Литературные шаржи» рассмотрение пародии с позиций литературного жанра. Пародия может быть очень похожей, а может схватывать лишь какие-то черты оригинала, что-то очень важное для пародируемого персонажа – его взглядов и его настроений. «И подобно тому, как мы видим это в шарже, мы находим в пародии и восхищение, и раздражение, и радость, и
– бывает и такое! – зависть» (Молдавский,1980:213).

Многие работы немецких исследователей тоже посвящены жанру пародии.
Так, в немецкоязычном словаре литературных терминов понятие «пародия» трактуется следующим образом: в литературе – это насмешливое, искаженное или гиперболизированное подражание какому-либо уже существующему произведению серьезного жанра или его отдельным частям, при этом внешняя форма сохраняется, а изменяется содержание (в отличие от жанра травести, где это происходит наоборот) (здесь и далее см.:Wilpert,1969:553-554). Цель пародии – это или раскрытие (обнажение) недостатков и слабых сторон произведения (тип критической пародии); резкое, острое фанатичное нападение на автора и на его произведение с целью придать ему комичность и усилить чувство собственного превосходства (полемическая пародия); или же это безобидная шуточная вариация оригинального текста какого-либо произведения
(комическая пародия).

Хотелось бы сказать, что пародия, по мнению Бахтина, «антитематично» относится к своему прототипу. Другими словами, пародия не только перенимает определенный метод создания текста, но также обращается против тематики оригинала. Пародия не содержит какое-нибудь собственное послание, а [как писал М.Бахтин] все высказывания образно заключены в шуточно-насмешливые кавычки (см.: Bachtin,1979:314). И именно потому, что пародия не сообщает ничего собственного, ее едва ли можно подвергнуть критике за ее часто чрезмерные преувеличения.

Раньше часто можно было столкнуться с довольно узким определением функции жанра пародии, которая исчерпывалась лишь в насмешливом представлении пародируемого материала. Естественно, такое определение было недостаточным для полной характеристики исследуемого феномена.
Следовательно, нам необходимо более конкретное, полное определение, которое отражало бы все особенности исследуемого жанра.

Современный немецкий писатель П.Рюмкопф совершенно прав в том смысле, когда он - в оправдание своей лирической пародии – считает объектом пародии не само пародируемое произведение, а «проблему времени», «результат, заключение прошлого», «состояние общества» (Parodie,1989:47).
Пародированное предъявление текста-оригинала становится как бы «фильтром»,
«прозрачной фольгой» последующей критики. Эрвин Ротермунд, крупный знаток современной пародии, дает ей свое определение, принимая во внимание историю этого жанра и учитывая новые формы развития пародии. В принципе он не вводит какого-то совершенно нового понятия, отличного от общепринятого, но он предпринимает попытку модифицированного определения жанра пародии, которое бы особенно хорошо подходило при комплексном анализе текста пародии. По его мнению, «пародия – это литературное произведение, которое перенимает на себя формально-стилистические элементы, часто также предмет повествования, какого-либо произведения любого жанра, но заимствованное может быть частично изменено так, что перед нами предстает отчетливое расхождение между отдельными структурными пластами (там же:48). Изменение оригинала, которое может быть всего лишь фиктивным, достигается полной или частичной карикатурой, заменой, добавлением или выпуском различных элементов текста, и является определенной интенцией пародиста, в большинстве случаев для него это или только лишь развлечение, или сатирическая критика.

По мнению В.Л.Новикова, «пародия – это комический образ художественного произведения, стиля, жанра» (Новиков,1989:5). Из этого, довольно короткого, определения можно видеть, что героями пародии выступают не люди, не животные, а литературные произведения, стили, жанры. Поэтому пародии, даже самые веселые, читать трудно: здесь нужна определенная эрудиция, культура, а самое главное – нужно овладеть художественным языком необычного жанра.

Пародия – это, прежде всего, явление искусства. Следовательно, ей присуще общее свойство искусства – «смысловая неисчерпаемость» (там же:8).
И перед читателями, независимо от степени их подготовленности, стоит единая главная задача – продвинуться как можно дальше в глубину пародийного текста. Чтобы понимать пародию, надо как бы вступить с этим жанром в условное соглашение, надо выработать навык «двойного зрения» (там же:8).
Двойное зрение – важный элемент искусства, а именно быть читателем и зрителем – этот навык полезен не только для чтения пародий. Таким образом, чтение пародий, помимо прочего, - хорошая тренировка читательского и зрительского мастерства. При первом столкновении с текстом пародии надо представить, что перед нами – серьезное произведение, даже если и объявлено, что это пародия. Это нужно для того, чтобы отчетливо отпечатать в своем сознании первый план – буквальный план пародии (там же:9). Но за этим, явным и буквальным, планом неизменно скрывается второй – план объекта. Двуплановая природа пародии – это непременное условие существования этого жанра. Этим феноменом занимался отечественный исследователь Юрий Николаевич Тынянов. Пародия существует постольку, поскольку сквозь произведение просвечивает второй план, пародируемый; чем уже, определеннее, ограниченнее этот второй план, чем более все детали произведения носят двойной оттенок, воспринимаются под двойным углом, тем сильнее пародийность (цит. по:Новиков,1989:12). Ю.Тынянов говорил в своих исследованиях о «невязке» этих двух планов. Именно невязка сигнализирует о том, что перед нами пародия. И уже только теперь мы начинаем читать текст в качестве пародии, всматриваться в него, как в картину. Мы вступаем в своеобразный диалог с пародийным текстом, задавая ему вопросы и получая ответы. Но ни первый, ни второй план пародии не открывают нам художественного смысла. Пародия обладает «сложным, многозначным и конкретным третьим планом, представляющим собой соотношение первого и второго планов как целого с целым. Третий план – это мера того неповторимого смысла, который передается только пародией и непередаваем никакими другими средствами» (Новиков,1989:13).

Следовательно, при прочтении мы сопоставляем в сознании первый и второй планы. Не обязательно то, что мы сразу поймем, распознаем этот третий план или придем к нему в результате некоторого раздумья. Это уже зависит от особенностей индивидуального восприятия, от степени информированности читателя о возможных объектах пародии. Важно выйти на третий план, на глубинное измерение пародийного смысла. Подлинное понимание пародии начинается тогда, когда в читательском сознании выстраивается третий план. Здесь мы прибегаем к интерпретации третьего плана, но единственно верной и окончательной интерпретации произведения быть не может. Даже автор произведения, начиная о нем рассуждать, становится уже читателем, критиком, и с предложенной им трактовкой своей вещи мы можем спорить. Но надо помнить о том, что никакое объяснение смысла произведения не заменит нам живой конкретности этого смысла. Однако это не значит, что мы должны отказаться от попыток объяснения.

Чтобы проникнуть в глубину художественного произведения, необходим обмен интерпретациями между читателями и исследователями. В данном случае интерпретация, истолкование, объяснение текста – это уже не цель, а средство понимания. Интерпретация должна быть такой, которая бы емко и энергично схватывала множество смысловых оттенков в их художественном единстве. Абсолютной, исчерпывающей все богатство произведений интерпретации не даст никто и никогда. Нам надлежит лишь максимально приблизиться к точной трактовке. И более истинной будет такая интерпретация, которая способная в наибольшей степени охватывать художественную целостность произведения, его неповторимый художественный мир. Таким образом, пародию можно считать своеобразной моделью искусства, моделью, наглядно демонстрирующей нераздельное единство содержания и формы, смысла, и структуры, присущее всякому подлинно художественному творению.
Третий план пародии – это ее высшая смысловая инстанция. Верно истолковать пародию можно, только сосредоточив свое внимание на внешне всегда скрытом, но внутренне всегда реальном третьем плане. Третий план – глубинное измерение пародии. В нем таится ее потенциальная многозначность, богатство смысловых оттенков. Постигается этот план не одним чтением, а многократным перечитыванием. Поэтому к пародиям мы обращаемся не один раз.

Когда мы говорим о художественном языке пародии, мы имеем в виду образ произведения. Здесь очень важен контакт между пародистом и читателем.
Пародист может прямо заявить нам, что перед нами – пародия, но это не облегчает нам чтение, а, наоборот, произведение должно быть прочитано очень внимательно. Считается, что пародия не исключает полное уважение любви пародируемого материала, вернее говоря, допускает такую возможность (Подр. см.: Karrer,1977:27).

Не раз возникал перед исследователями вопрос о том, как создается пародия, но ответить на него всякий раз оказывалось не просто. Пародия – жанр, творимый почти на глазах у читателя: ведь мы довольно часто доподлинно знаем объект, материал пародии, а значит, можем судить, чем автор располагал перед началом работы.

Написать пародию не просто. Нужно попытаться выявить черты, присущие лирическому герою пародируемого писателя, а “для этого необходимо постичь лексику и образный мир данного автора, освоить его поэтическую систему”
(Ефимов,1988:15).

Пародия как жанр характеризуется некоторыми универсальными законами ее построения, которые, при всем многообразии типов пародийных произведений, присущи в той или иной мере каждому из них, независимо от языка, на котором они написаны. В.Л.Новиков выделяет следующие приемы: снижение стиля, введение нового материала, его вставка и подставка; замена поэтической лексики прозаической; гротеск; переворачивание сюжета; создание пародийного персонажа; отстранение композиции, введение авторской самохарактеристики (подр. см.: Новиков,1989:56). Мы можем продолжить этот ряд: связь с пародируемым произведением и пародийное переосмысление его через субъективную оценку пародиста посредством применения особых приемов пародирования – дублирования и трансформации в определенном их сочетании
(подр. см.: Кобылина,1988:80).

Одним из таких частных видов пародийной трансформации является гиперболизация, т.е. «намеренное преувеличение, утрирование каких-то черт прототипа на любом уровне структурно-семантической организации пародийного текста» (там же:81). Это не просто один из пародийных приемов, гипербола является как бы связующим звеном между всеми приемами пародирования, она объединяет их в целостную систему.

При создании пародии важным является интерес, так как пародист исходит из прототипа и моделирует в пародии именно то, что ему кажется интересным и существенным в оригинале. Этого автору помогает добиться конкретный язык во всей совокупности его материальных единиц – слов и выражений – с их языковыми свойствами – фонетическими, лексическими, грамматическими и т.д. Подвергая анализу язык пародии, лингвисты исходят из особенностей данного жанра, «т.е. точкой отсчета, отправным моментом подхода служит сам жанр, и языковые средства пародирования изучаются с точки зрения их принадлежности к жанру, вернее, только так и не иначе…»
(Кобылина,1988:8).

В своей книге В.Л.Новиков говорит о «законе единства воспроизведения и трансформации в процессе создания пародии» (Новиков,1989:61). Он заключается в том, что пародия ничего не повторяет пассивно. Этот закон делает процесс пародирования творчески трудным и увлекательным делом, а не механическим копированием или искажением объекта и служит изобразительной задаче, задаче создания комического образа произведения.

Нельзя считать, что пародия – это просто элементарная имитация.
Пародия иногда обличает бездарных литераторов, но никогда не ограничивается этой скромной задачей. Опыт жанра показывает, победа пародиста бывает тем убедительнее, чем увереннее пародист владеет оружием своего соперника, а для этого ему необходимо пойти на выучку к пародируемому автору.

Самым непреложным, самым неопровержимым доказательством правоты пародиста является «узнаваемость». Если мы сразу узнаем, на какое произведение написана пародия, стало быть, пародист прав, справился со своей задачей. Необходимым условием искусства пародиста является, таким образом, «способность к имитации, умение воспроизвести особенности художественного мышления поэта, гипертрофировав, усилив, заострив те черты его художественной манеры, которые пародисту кажутся заслуживающими внимания» (Сарнов,1984:110)

При помощи пародии обозначается результат определенной переработки текста, который обращен против оригинала, служит для его снижения. Этой мысли придерживается также знаменитый немецкий психоаналитик Зигмунд Фрейд, который пишет, что карикатура, пародия и травести, так же как и их практическая функция разоблачения, направлены против претендующих на уважение и авторство персонажей и объектов оригинала. Это определенный
«способ снижения» (Подр. см.: Freud,1961:28).

Все, что делает пародист, - это преувеличение. Сам объем пародии также выбирается пародистом и воспринимается читателем как гиперболизированный. Так же, как и гиперболизирование пародируемого произведения, автор может использовать совершенно противоположный способ – литоту. Иначе говоря, язык пародийного искусства гиперболичен сплошь, насквозь. Без гипербол и литот невозможно ни создание пародии, ни ее восприятие. Но сфера распространения этих приемов в искусстве гораздо шире области пародии. При пародировании эффекта гиперболы помогает достичь использование двух классических типов пародии – бурлеска (низкий предмет, излагаемый высоким стилем) и травести (высокий предмет, излагаемый низким стилем).

Существует мнение, что самая строгая форма пародии – «минимальная пародия» (см.: Gerard,1993:29). Ее цель – дословное повторение известного текста и придание ему нового значения. Такая элегантная и экономная пародия являет собой ни что иное, как вырванную из текста цитату, первоначальное значение которой обыграно и изменен тон.

Как известно, существуют сходные с пародией литературные жанры, и их надо уметь отграничивать как друг от друга, так и от самой пародии.

Одним из первых является жанр травести (с итальянского “travestire” – переодеваться) (Parodie,1989:48). Существует второй способ написания данного термина, а.и. травестия. Но мы будем пользовать первым вариантом. В отличие от пародии травести сохраняет предмет повествования текста- оригинала, который может быть сильно видоизменен, чем и достигается часто эффект комического воздействия. Травести встречается довольно редко, по сравнению с пародией и преследует функцию лишь простого развлечения.

Травести, так же как и пародия обладает свойством, называемым
«комической дисгармонией».

А главным показателем данной дисгармонии является оппозиция
«серьезный – смешной».

В подобной связи Э.Ротермунд утверждает, что травести намного безобиднее пародии, это необходимая форма интеграции чужих временных и пространственных элементов в пространство настоящего (Rotermund,1963:23).

Следующим смежным жанром является контрафактура (противопоставление)
(от лат. «contra» – против; «factura» – изготовление, составление)
(Parodie,1989:48).

Этим понятием обозначают, как правило, переработку какой-либо светской песни в стиле церковной литературы, реже – преобразование какого- либо церковного текста на светский лад, при сохранении формальной структуры. То есть, ключевым принципом для создания данного вида произведения является исторически обусловленная связь: духовный – светский или светский – духовный. Именно в этом противопoставление наблюдается родство двух жанров: пародии и контрафактуры. Контрафактура также использует формальную структуру текста пародии.

Но в одном пародия и контрафактура различаются: контрафактура должна представлять новую эстетическую общность имитированных, измененных и добавленных элементов; о дисгармонии структурных слоев можно говорить тогда, когда эта новая общность не достигнута (см.: Rotermund,1963:24).

Еще один, мало известный жанр, сходный с пародией – ченто (лат.
“платье, сшитое из кусочков, заплат; халтура) (Parodie,1989:49).

Этим определением обозначают литературное произведение, которое состоит из цитат (это могут быть целые четверостишья, или части стихотворения, отдельные выражения) известных стихотворных текстов, и эти цитаты используются для развлечения или же для сатирической критики нового предмета. Этот жанр [считается излюбленным и был довольно широко распространен в средние века и во времена барокко] сегодня называется не иначе, как стихотворение с сатирической тенденцией.

Рассмотрим теперь карикатуру (с итал. «caricare» – перегружать, преувеличивать) (Здесь и далее см.: Parodie,1989:50).

Первоначально карикатуру использовали только по отношению к произведениям изобразительного искусства, но позднее и применительно к литературе. Существует следующая трактовка определения карикатура: - это искажение излишне подчеркнутых отдельных и узнаваемых свойств характера какого-либо человека, являющееся средством юмора и сатиры. В литературоведении известе тип карикатирующей пародии.

А следующий наиболее распространенный жанр, смежный с пародией - это жанр сатиры (с лат. «satura» – сытый, плодородный, полный, в связи с «lanx»
– ключ: чаша, наполненная всевозможными фруктами) (Здесь и далее см.:
Parodie,1989:50-51)

Под сатирой понимают в общем насмешливое произведение с воспитательно- дидактической тенденцией. Немецкий исследователь Рудольф Зюнель (R.Suenel) занимался изучением определений сатиры и в результате проделанной работы выявил основные пункты в трактовках данного жанра:

1. критикуются недостатки в характерах главных персонажей;

2. эта критика располагается на протяженной шкале интенсивности выражения;

3. сатира как искусство косвенной речи, кодирование, пародичное упразднение, снижение традиционных форм.

Еще одной распространенной формой, близкой жанру пародии, является ирония.

В стилистике и риторике ирония дефинируется как фигура, которая обозначает предмет через противоположное по значению слово или которая обозначает мысль противоположным или резко отличающимся образом
(Rotermund,1963:27). А в немецкоязычном словаре стилистических терминов сказано, что ирония – это высказывание с противоположным воздействием, и это воздействие проистекает из контекста (WST,1977:42).

Немецкая литература конца 18 – начала 19 века создала особый тип романтической иронии и разработала ее теорию. Одним из основателей данного типа иронии был Ф.Шлегель. Он проповедовал отрыв искусства от жизни.
Центром его эстетики была теория иронии, обосновавшая и провозглашавшая неразрешимость жизненных противоречий. При общей несостоятельности его теории мы должны отметить противоречивость и сложность природы иронии: “… в иронии все должно быть шуткой, и все должно быть всерьез, все простодушно- откровенным и все глубоко-притворным,… ирония есть форма парадоксального”
(Борев,1957:156).

В принципе для иронии как стилистической фигуры характерно такое же отношение к пародии, как и для сатиры: имитация формального элемента для иронии не обязательна, даже можно сказать, наоборот: не в каждой пародии используются возможности иронии, это подходит, скорее всего, для подражения.

Важно добавить то, что критика в жанре сатиры и средства юмора, используемые для этого: ирония, шутка и так далее, не являются единственной целью. Они всегда служат для положительной оценки, для устранения изъянов, дефектов. Несмотря на различия в определениях жанров сатиры и пародии, оба этих жанра могут пересекаться в тексте на основе выполняемых ими функций: гиперболизации и искажения. Формальное подражание литературному произведению – это существенный признак каждой пародии, но когда мы сталкиваемся ч подражанием в сатире – это всего лишь частный случай.

Как указывает в этой связи Ю.Борев, “в основе юмора и сатиры лежит единое особо эмоционально-критическое и комедийно-эстетическое отношение к действительности” (Борев,1957:152).

Весомую роль в пародии имеет смех; при этом мы можем наблюдать комизм разных видов. Комическое нередко противопоставляется серьезному. Смех бывает и серьезный, и несерьезный. “Пародия – как пародия – связана только с серьезным смехом, тонкой комической игрой двух планов. И третий план пародии – это одновременно всецело комический и всецело серьезный ее элемент” (Новиков,1989:86).

Если бы не было пародийного комизма, то чтение пародий превратилось бы в разгадывание утомительных ребусов. Именно комизм помогает нам воспринять пародию как единое целое. При этом смех помогает понять пародию и получить эстетическое наслаждение.

Напомним, что в качестве средств юмора и сатиры часто используются двойной смысл, игра слов, нарушение стиля и так далее (Здесь и далее см.:
Riesel, Schendels,1975).

Двойной смысл – это стилистическая фигура, которая возникла благодаря многозначности и омонимичности слов. Данное стилистическое средство часто можно встретить в произведениях народного творчества, также оно захватывает большое количество загадок и шуточных вопросов. Широко используется двойной смысл в эзоповом языке.

Следующее средство – игра слов; в тексте – это фонетически сходные языковые образования: два разных слова связываются на основе их фонетической или словообразовательной вариации, при помощи контаминации, т.е. слияния различных лексем на основе общих частей, а также при помощи
«игры» с лексическими элементами имеющегося образования и т.д. При нарушении стиля речь идет о каком-то неожиданно появляющемся элементе, который не соответствует данной норме языка и стиля. Такое стилистическое несоответствие часто воспринимается адресатом сообщения как «сдвиг, смещение в прагматической установке адресата» (Овсянников,1983:92).

В тексте функцию иронического и сатирического изображения может выполнять и антитеза. Антитеза – древний стилистический прием, на протяжении многих веков привлекавший внимание исследователей. «Антитеза рассматривается как резкое противопоставление понятий и образов, создающее контраст» (Золина,1983:40). В своей работе исследователь Н.Н.Золина анализирует данный стилистический прием как один из основных способов сатирического осмеяния, который богато представлен на лексическом уровне. В процессе работы автор статьи пришла к выводу, что «эффект антитезы усиливается сочетанием ее с другими стилистическими приемами, в частности, повтором и параллелизмом» (там же:48).

Повтор, в широком смысле этого слова, объединяет в себе следующие виды: просто повтор, грамматический параллелизм и перечисление (подр. см.:
Riesel, Schendels,1975). Повтор может происходить на уровне всех языковых единиц: фонемы, морфемы, слова, словосочетания, предложения для определенного стилистического воздействия. Существуют также лексические, фонетические и грамматические повторы. Повторы используются довольно часто при создании пародий. Если авто хочет подражать какому-либо стилю для сатирических целей, он накапливает в своем произведении типичные особенности этого стиля так, что они выполняют свое назначение, которого хотел добиться автор: так возникает эффект сатирической пародии.

Как очевидно в большинстве случаев пародия – это особая форма сатирического описания. При анализе текстов пародий надо учитывать тот момент, что пародия может выполнять одновременно многие функции. Важно сказать о том, что анализ текста, который принимает во внимание только факторы автора и предмета, – а именно творческий и изобразительно- эстетический фактор, - является слишком узким, так как таким образом остается без внимания апеллизирующая (призывная) функция текста, его направленность на реципиента, получателя информации. И именно эта связь текста и читателя является решающим фактором при создании сатирической ситуации. Здесь имеется в виду норма, на которую ссылается пародист при пародировании предмета повествования, – как правило, оно является сознательным – и норма, которая должна быть узнаваемой читателем, в том случае, когда определенный текст он должен воспринять как пародию. В своей работе «О наивной и сентиментальной поэзии» Ф.Шиллер обозначил встречающееся как в сатире, так и в пародии противоречие между объектом критики и нормой, которая видима в критике, как «противоречие действительности с идеалом» (здесь и далее см.: Parodie,1989).

Таким образом, пародист должен создать пародию, превосходство которой над оригиналом было бы недвусмысленным и однозначным.

Следует отметить, что существует множество сигналов, маркеров эффекта иронии в тексте, раскодирование которых происходит на основе различных факторов, как на уровне текста, так и на уровне читателя. Согласно норме, читатель должен быть в состоянии адекватно раскодировать эти сигналы. Но иногда в силу объективных или субъективных причин могут происходить нарушения процесса коммуникации между читателем и произведением. В связи с этим в немецкой литературе есть три типа пародий. Следовательно, теперь объясним различия между тремя типами пародий:

К первому типу относятся литературные пародии, которые были особенно популярны в 18 и 19 столетиях. Основной функцией таких пародий была (чаще всего банальная) имитация повествования и в основном они обнаруживали тенденцию разговора.

Второй тип объединяет в себе те пародии, которые критикуют как представленные в тексте эстетические, политические и социальные темы и положения вещей, так и интересы данного автора.

Третий тип – это те тексты, которые близки типу контрафактуры, то есть тексты, не только ссылающиеся на используемый ими текст-оригинал и его темы, но и тексты, которые используют его литературный образ как средство для совершенно самостоятельных высказываний.

Важнейшие условия для соответствующего понимания и анализа пародий первого и второго типов – это знание и понимание текста-оригинала, а также правильная оценка отношения текста пародии к тексту-оригиналу. Если эти условия частично или в целом не выполнены (соблюдены), то энергия пародии погаснет. В результате такого нарушенного процесса понимания могут возникнуть следующие непредвиденные моменты: а) текст может быть непонятым читателем; б) текст может быть понятым читателем неверно; всерьез он воспринимает только то содержание, которое является всего лишь иронической имитацией текста-оригинала, и даже смотрит на это критически. И как следствие, дело сводится к так называемому эффекту бумеранга: предполагаемое воздействие происходит в совершенно ином русле, и как следствие, текст истолковывается превратным образом. В принципе возможны соответствующие и несоответствующие способы рецепции определенного текста.
А то, какой из представленных возможных случаев может реализоваться в процессе коммуникации, зависит как от текста, так и от «эффекта ожидания» читателя (подр. см.: Parodie,1989).

При работе с пародиями третьего типа условия для их соответственного анализа и понимания несколько отличны от тех, которые свойственны пародиям первого и второго типов. Знание и понимание используемого текста-оригинала не обязательно нужны для оценки основной мысли текста пародии. Тем не менее, знание оригинала помогает открыть возникающие семантические коннотации, обертоны смысла. Но, как правило, для пародий третьего типа прототексты (оригиналы) выбираются таким образом, чтобы они были известны широкому кругу читателей, и незнакомое содержание сообщается читателю привычным образом. Причины всевозможных нарушений процесса коммуникации зависят как от текста, так и от читателя. Из этого следует, что структура
«эффекта ожидания» читателя решительно влияет на границы и направления понимания. Важные факторы «эффекта ожидания» располагаются наряду с историческими, литературными, историческими знаниями прошлого, но, прежде всего наряду с существующими установками и нормами в центральных социальных и политических областях действия. Почти все эти факторы зависят от принадлежности читателя к какому-либо социальному классу и от исходящих отсюда процессов социализации личности в семье и в школе.

Ниже предлагаем схему рассмотренных выше типов пародии:

Схема 1-ого и 2-ого типов пародии:

Схема 3-его типа пародии:

Выводы к главе I.

На основании вышеизложенного представляется возможным констатировать следующее:

1.Категория интертекстуальности является относительно новым объектом исследования в современной филологии. Интерес к ней вызван тем, что перед нами открываются новые возможности в области интерпретации художественного текста. При этом под интертекстуальностью понимается взаимодействие тепкстов друг с другом внутри одного произведения, выступающего по отношению к этим текстам как целое к части.

Сама категория интертекстуальности рассматривается как глобальная текстовая категория, присущая изначально всякому осознанному бытию, так как оно предполагает наличие как минимум двух сознаний, двух текстов, вступающих в диалог друг с другом.

2. Вполне очевидно, что формы проявления категории интертекстуальности в художественных текстах могут быть самыми различными. Это, например, цитаты, аллюзии, афоризмы, иностилевые скопления. Каждая данная форма выполняет в тексте определенные функции, такие как, например:

> характеризация интеллектуального и социального статуса персонажей произведений;

> описание событийной ситуации;

> повышение образной выразительности речи персонажей;

> намек на какое-либо качество героя или историческую ситуацию;

> стилистическое преобразование текста.

3. Особым видом языковой реализации категории интертекстуальности является жанр пародии.

Под пародией в литературоведении традиционно понимается литературное произведение, которое представляет собой насмешливое, искаженное или гиперболизированное подражание какому-либо уже существующему произведению серьезного жанра, его отдельным частям, подражание стилю автора произведения или литературного направления, при этом внешняя форма произведения сохраняется, а изменяется содержание. Объектами пародии выступают литературные произведения, стили, жанры.

Характерными особенностями пародии служат следующие факторы:
> пародия существует в тесной связи с текстом-оригиналом;
> пародия может перенимать на себя формально-стилистические элементы, часто предмет повествования;
> объектами пародии выступают литературные направления, стили, жанры;
> по объему пародии различны: это могут быть либо стихотворные пародии, либо пародии-повести или –романы;
> цель пародии – это или раскрытие (обнажение) недостатков и слабых сторон произведения (тип критической пародии); резкое, острое фанатичное нападение на автора и на его произведение с целью придать ему комичность и усилить чувство собственного превосходства (полемическая пародия); или же это безобидная шуточная вариация оригинального текста какого-то произведения (комическая пародия).

4. Следует отличать пародию от смежных с ней литературных жанров, таких как травести, конрафактура, ченто, карикатура, сатира, ирония.

5. И в заключение хотелось бы отметить, что пародия – жанр довольно элитарный. По своей природе она обращена если и не к слишком искушенному читателю, то, во всяком случае, к человеку читающему, эрудированному.
Художественное наслаждение, которое испытывает читатель удачной, талантливой литературной пародии, непременно включает в себя радость узнавания.