Министерство образования РФ
Средняя муниципальная школа № 77
Реферат по истории России на тему:
П. А. СТОЛЫПИН
(1862-1911).
(Исторический портрет).
Выполнил: ученик 9 класса А
Филиппов А.Ю.
Проверила:
Смагина М.А.
г. Хабаровск
2001 г.
Содержание
I. Введение
II. Жизнь и деятельность П.А. Столыпина до 1903 г.
а) Род Столыпиных б) Детство, юность, образование в) Начало карьеры чиновника г) Назначение гродненским губернатором
III. Путь от губернатора до премьер-министра: от революции к реформам
а) Саратовский губернатор б) Отношения министра внутренних дел с Государственной думой в) Программа Столыпина – программа умеренных реформ г) Третьеиюньский государственный переворот.
Политика бонапартизма д) Отношения с Государственным советом и императором е) Трагическая гибель Столыпина
IV. Современники о П.А. Столыпине и его реформах
1. Крыжановский С.Е.
2. Изгоев А.С.
3. Гучков А.И.
V. Заключение
Список литературы
II.
Кто же он был – Петр Аркадьевич Столыпин, если принимать во внимание не
мифы и легенды, сложенные о нем, а строгие исторические факты и
свидетельства современников. Род Столыпиных известен с 16 века и связан со
многими именами, составлявшими славу и гордость России. Из рода Столыпиных
происходила бабушка М.Ю. Лермонтова. Прадед - сенатор А.А. Столыпин – друг
М.М. Сперанского, крупнейшего государственного деятеля начала ХIХ в. Отец –
Аркадий Дмитриевич – участник Крымской войны, друг -
Л.Н. Толстого, навещавшего его в Ясной поляне; жена Петра Аркадьевича –
правнучка А.В. Суворова. П.А. Столыпин родился 5 апреля 1862 г. в Дрездене,
где его мать гостила у родственников. Детство и раннюю юность он провел в
основном в Литве. Летом семья жила в имении Колноберже недалеко от Ковно
или выезжала в Швейцарию. Когда детям пришла пора учиться, купили дом в
Вильне. Окончив Виленскую гимназию, Петр Аркадьевич в 1881 г. неожиданно
для многих поступил на физико-математический факультет Петербургского
университета, где, кроме физики и математики, с увлечением изучал химию,
геологию, ботанику, зоологию, агрономию. Именно эти науки, последние среди
названных, и привлекали Столыпина. Однажды на экзамене у Д. И. Менделеева
он попал в сложное положение. Профессор стал задавать дополнительные
вопросы, Столыпин отвечал, но Менделеев не унимался, и экзамен уже перешел
в ученый диспут, когда великий химик спохватился: «Боже мой, что же это я?
Ну, довольно, пять, пять, великолепно».
В отличие от отца П. А. Столыпин был равнодушен к музыке. Но литературу и
живопись он любил, отличаясь, правда, несколько старомодными вкусами. Ему
нравились проза И. С. Тургенева, поэзия А. К. Толстого и А. Н. Апухтина. С
последним он был в дружеских отношениях, и на петербургской квартире
Столыпина Апухтин нередко читал свои новые стихи. Столыпин и сам был
неплохим рассказчиком и сочинителем. Его дочери приходили в восторг от
сказок о «девочке с двумя носиками» и о приключениях в «круглом доме»,
сочиняемых экспромтом каждый вечер. Сам Столыпин не придавал большого
значения своим литературным дарованиям.
Дети часто стараются не походить на родителей. П. А. Столыпин не курил,
редко употреблял спиртное, почти не играл в карты. Он рано женился,
оказавшись чуть ли не единственным женатым студентом во всем университете.
Ольга Борисовна, жена П. А. Столыпина, прежде была невестой его старшего
брата, убитого на дуэли. С убийцей своего брата стрелялся и П. А. Столыпин;
получив ранение в правую руку, которая с тех пор плохо действовала.
Тесть Столыпина Б. А. Нейгардт, почетный опекун Московского присутствия
Опекунского совета учреждений императрицы Марии, был отцом многочисленного семейства. Впоследствии клан Нейгардтов сыграл важную роль в карьере
Столыпина.
В литературе тех лет часто противопоставлялись мятежное поколение, сформировавшееся в 60-е годы, и законопослушное, практичное поколение 80-х годов. Столыпин был типичным «восьмидесятником». Он никогда не имел недоразумений с полицией, а по окончании университета избрал чиновничью карьеру, поступив на службу в министерство государственных имуществ. В
1888 году его имя впервые попало в «Адрес-календарь». К этому времени он имел очень скромный чин коллежского секретаря и занимал скромную должность помощника столоначальника.
В министерстве государственных имуществ положение Столыпина было рутинным, и в 1889 году он перешел в МВД. Его назначили ковенским уездным предводителем дворянства. В Ковенской губернии, в этническом отношении довольно пестро, среди помещиков преобладали поляки, среди крестьян — литовцы. В ту пору Литва почти не знала хуторов. Крестьяне жили в деревнях, а их земли были разбиты на чересполосные участки. Земельных переделов не было.
Семья Столыпиных жила в Ковно или в Колноберже. Владели и другими
поместьями — в Нижегородской, Казанской, Пензенской и Саратовской
губерниях. Но дети не хотели знать никаких других имений, кроме Колноберже.
Раз в год в одиночку Столыпин объезжал свои владения. Как настоящий
семьянин, он тяготился разлукой с близкими, а потому не задерживался в
таких поездках. Самое дальнее из своих поместий, саратовское, он, в конце
концов, продал.
В Ковенской губернии у Столыпина было еще одно имение, на границе с
Германией. Дороги российские всегда были плохи, а потому самый удобный путь
в это имение пролегал через Пруссию. Именно в этих «заграничных»
путешествиях Столыпин познакомился с хуторами. Возвращаясь, домой, он
рассказывал не столько о своем имении, сколько об образцовых немецких
хуторах.
Через 10 лет П.А. Столыпин назначается ковенским губернским предводителем дворянства, а еще через три года – в 1902 году неожиданно для себя – гродненским губернатором. Это назначение – результат политики министра внутренних дел В.К. Плеве, взявшего курс на замещение губернаторских должностей местными землевладельцами, хорошо знавшими жизнь в губернии и твердо охранявшими помещичьи интересы.
В Гродно Столыпин пробыл всего десять месяцев. В это время во всех
губерниях были созданы местные комитеты, призванные позаботиться о нуждах
сельскохозяйственной промышленности, и на заседаниях Гродненского комитета
Столыпин впервые публично изложил свои взгляды. Они в основном сводились к
уничтожению крестьянской чересполосицы и расселению на хутора. При этом
Столыпин подчеркивал: «Ставить в зависимость от доброй воли крестьян момент
ожидаемой реформы, рассчитывать, что при подъеме умственного развития
населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся
сами собой, — это, значит, отложить на неопределенное время проведение тех
мероприятий, без которых не мыслима ни культура, ни подъем доходности
земли, ни спокойное владение земельной собственностью». Иными словами,
народ темен, пользы своей не разумеет, а потому следует улучшать его быт,
не спрашивая его о том мнения. Это убеждение Столыпин пронес через всю свою
государственную деятельность.
Один из присутствовавших на заседании помещиков, по-своему истолковав это
высказывание, стал говорить, что вовсе не нужно давать образование народу:
получив его, он «будет стремиться к государственному перевороту, социальной
революции и анархии». Но губернатор не согласился с такой трактовкой:
«Бояться грамоты и просвещения, бояться света нельзя. Образование народа,
правильно и разумно поставленное, никогда не поведет к анархии... Общее
образование в Германии должно служить идеалом для многих культурных стран».
III.
В 1903 году Столыпин был назначен саратовским губернатором. Переезжая на
новое место, он отчасти чувствовал себя «иностранцем». Вся его прежняя
жизнь, — а ему было уже за сорок — была связана с Западным краем и с
Петербургом. В коренной России бывал он едва ли чаще, чем в Германии.
Российскую деревню он, можно сказать, почти и не знал.
Чтобы освоиться в малознакомой стране, требовалось время, а его оказалось в
обрез. В 1904 году началась война с Японией. Старшая дочь Столыпина однажды
спросила, почему не видно того воодушевления, как в 1812 году. «Как может
мужик идти радостно в бой, защищая какую-то арендованную землю в неведомых
ему краях? — сказал отец. — Грустна и тяжела война, не скрашенная
жертвенным порывом». Этот разговор состоялся незадолго до отправки из
Саратова на Дальний Восток отряда Красного Креста. На обеде в честь этого
события губернатор произнес речь. Он говорил, в частности, о том, что
«каждый сын России обязан, по зову своего царя, встать на защиту родины от
всякого посягательства на величие и честь ее». Речь имела шумный успех,
барышни и дамы прослезились. «Мне самому кажется, что сказал я неплохо,—
говорил потом Столыпин.— Не понимаю, как это вышло: я ведь всегда считал
себя косноязычным и не решался произносить больших речей». Так Столыпин
открыл у себя ораторский талант.
Вслед за войной пришла революция. Забастовки, митинги и демонстрации
начались в Саратове и других городах губернии. Столыпин попытался сплотить
всех противников революции, от черносотенного епископа Гермогена до
умеренных земцев типа А. А. Уварова и Д. А. Олсуфьева (своего
родственника). Было собрано около 60 тысяч рублей, губернский город разбили
на три части, в каждой из которых открыли «народные клубы», ставшие
центрами черносотенной пропаганды и опорными пунктами для создания
черносотенных дружин. Всякий раз, когда в городе начинались демонстрации,
правые устраивали контрдемонстрации. Руками черносотенцев, стараясь не
прибегать к помощи войск, Столыпин боролся с революционным движением в
Саратове.
Но отношения с черносотенцами у Столыпина не всегда ладились.
Черносотенная агитация «Братского листка», издававшегося под покровительством епископа, перешла все допустимые пределы даже с точки зрения губернатора, и он задержал распространение нескольких номеров газеты
. В момент наивысшего подъема революции помощи черносотенцев оказалось недостаточно, и пришлось использовать войска. 16 декабря 1905 года они разогнали митинг; было убито восемь человек. 18 декабря полиция арестовала членов Саратовского Совета рабочих депутатов.
Такой же тактики Столыпин придерживался и в других городах своей губернии.
На всю Россию стал известен инцидент в Балашове. В местной гостинице
собрались забастовавшие земские медики. Толпа черносотенцев окружила
гостиницу и стала выламывать ворота. Неизвестно, что произошло бы далее,
если бы не присутствие в городе губернатора. По его распоряжению казаки
образовали живой коридор, по которому стали выходить осажденные. Но
черносотенцы перебрасывали камни через казаков, а те вдруг обрушили нагайки
на земских служащих.
Летом 1905 года Саратовская губерния стала одним из главных очагов
крестьянского движения. В сопровождении казаков Столыпин разъезжал по
мятежным деревням. Против крестьян он не стеснялся использовать войска.
Производились повальные обыски и аресты. Чтобы выявить излишки ржи,
предположительно захваченные у помещиков, Столыпин составил специальную
таблицу, которая показывала соотношение между посевной площадью и величиной
урожая. Так использовались университетские познания в области математики.
Выступая на сельских сходах, губернатор употреблял много бранных слов,
грозил Сибирью, каторгой и казаками, сурово пресекал возражения. Возможно,
не всегда такие выступления были безопасны для самого Столыпина. В этой
связи биографы и мемуаристы приводят немало рассказов о его личном
мужестве. Передаваясь из уст в уста, некоторые из этих рассказов
превратились в легенды. Один из почитателей Столыпина — В. В. Шульгин,
например, пишет, как однажды губернатор оказался без охраны перед лицом
взволнованного схода, и «один дюжий парень пошел на него с дубиной». Не
растерявшись, Столыпин бросил ему шинель: «Подержи!» —буян опешил, послушно
подхватил шинель и выронил дубину».
«В настоящее время, —докладывал царю 6 августа 1905 года товарищ министра
внутренних дел Д. Ф. Трепов,— в Саратовской губернии благодаря энергии,
полной распорядительности и весьма умелым действиям губернатора, камергера
двора Вашего Императорского Величества Столыпина порядок восстановлен». В
августе 1905 года, в разгар полевых работ, спад крестьянского движения
наблюдался по всей России.
Отчасти, возможно, потому, что в критический период революции карательными
экспедициями руководили генерал-адъютанты, а Столыпин оказался как бы в
стороне, он прослыл либеральным губернатором. Крестьянское же движение
продолжалось, то затухая, то разгораясь.
В докладах царю Столыпин утверждал, что главной причиной аграрных
беспорядков является стремление крестьян получить землю в собственность.
Если крестьяне станут мелкими собственниками, они перестанут бунтовать.
Кроме того, ставился вопрос о желательности передачи крестьянам
государственных земель . Как видно, Столыпин отчасти признавал крестьянское
малоземелье.
Вряд ли, однако, эти доклады сыграли важную роль в выдвижении Столыпина на
пост министра внутренних дел. Сравнительно молодой и малоопытный
губернатор, малоизвестный в столице, неожиданно взлетел на ключевой пост в
российской администрации. Какие пружины при этом действовали, до сих пор
не вполне ясно. Впервые его кандидатура обсуждалась еще в октябре 1905 года
на совещании С. Ю. Витте с «общественными деятелями». Обер-прокурор Синода
князь А. Д. Оболенский, родственник Столыпина, предложил его на пост
министра внутренних дел, стараясь вывести переговоры из тупика. Но Витте не
хотел видеть на этом посту никого другого, кроме П. И. Дурново,
общественные же деятели мало, что знали о Столыпине.
Вторично вопрос о Столыпине встал в апреле 1906 года, когда уходило в
отставку правительство Витте. Американская исследовательница М. Конрой
высказывает предположение, что своим назначением Столыпин во многом был
обязан своему шурину Д. Б. Нейгардту, недавно удаленному с поста одесского
градоначальника (в связи с еврейским погромом), но сохранившему влияние при
дворе. Предположение вполне резонное, хотя и думается, что больше всего
Столыпин был обязан Д. Ф. Трепову, который был переведен с поста товарища
министра внутренних дел на скромную должность дворцового коменданта и
неожиданно приобрел огромное влияние на царя. С этого времени Трепов стал
разыгрывать глубокомысленные и многоходовые комбинации, словно играл в
шахматы с общественным мнением. Замена, непосредственно перед созывом Думы,
либерального премьера Витте на реакционного Горемыкина была вызовом
общественному мнению. И чтобы вместе с тем его озадачить, было решено
заменить прямолинейного карателя Дурнова на более либерального министра.
Выбор пал на Столыпина.
«Достигнув власти без труда и борьбы, силою одной лишь удачи и родственных
связей, Столыпин всю свою недолгую, но блестящую карьеру чувствовал над
собой попечительную руку Провидения», — вспоминал товарищ министра
внутренних дел С. Е. Крыжановский. И действительно, Столыпину сразу повезло
на его новом посту. Разгорелся конфликт между правительством и Думой, и в
этом конфликте Столыпин сумел выгодно отличиться на фоне других министров.
Министры не любили ходить в Думу. Они привыкли к чинным заседаниям в
Государственном совете и Сенате, где сияли золотом мундиры и ордена, где
можно было расслышать даже полет мухи. В Думе все было иначе: здесь
хаотически смешивались сюртуки, пиджаки, рабочие косоворотки, крестьянские
рубахи, священнические рясы, в зале было шумно, с мест раздавались выкрики,
а когда на трибуне появлялись члены правительства, начинался невообразимый
гвалт—это теперь называлось новомодным слоном «обструкция». С точки зрения
министров. Дума представляла из себя безобразное зрелище. «Если первые дни
кадеты, имевшие в Думе значительное число голосов... и сумели придать
собраниям некоторое благообразие. Из всех министров не терялся в Думе
только Столыпин, за два года в Саратовской
губернии познавший, что такое стихия вышедшего из повиновения
многотысячного крестьянского схода. Выступая в Думе, Столыпин говорил
твердо и корректно, хладнокровно отвечая на выпады («Не запугаете», «Вам
нужны великие потрясения, нам же нужна великая Россия» и т. п.). Это не
очень нравилось Думе, зато нравилось царю, которого раздражала
беспомощность его министров.
При посредничестве Крыжановского Столыпин вскоре завязал негласные
контакты с председателем Думы кадетом С. А. Муромцевым. Состоялась встреча
Столыпина с лидером кадетов П. Н. Милюковым. В либеральных кругах создалось
впечатление, что Столыпин благосклонно относится к тому варианту, который
предусматривал создание думского министерства с сохранением за Столыпиным
его портфеля. Очень трудно провести ту черту, до которой эти переговоры
велись с исследовательской целью, а после стали прикрытием подготовки к
роспуску Думы. В конце концов, Столыпин обнаружил несколько неуклюжее
коварство. Однажды в пятницу вечером (дело было уже в июле) он позвонил
Муромцеву и сказал, что в понедельник он выступит в Думе. А в воскресенье
Дума была распущена.
В это же время еще более интенсивные переговоры велись с правым
дворянством. В мае 1906 года собрался первый съезд уполномоченных
дворянских обществ. Он был созван при ближайшем содействии правительства,
представители которого (В. И. Гурко, А. И. Лыкошин) участвовали в
заседаниях. С докладом «Основные положения по аграрному вопросу» выступил
чиновник МВД Д. И. Пестржецкий. В докладе резко критиковались популярные в
Думе предложения о принудительном отчуждении частновладельческих земель.
Отдельные случаи крестьянского малоземелья, говорилось в докладе, могут
быть ликвидированы путем покупки земли через Крестьянский банк или
переселения на окраины. Необходимо принять меры, подчеркивалось далее, к
улучшению крестьянского землепользования, включая переход от общинной к
личной собственности, расселение крупных деревень, создание хуторов.
«Следует отрешиться от мысли, — говорилось в докладе, — что когда наступит
время к переходу к иной, более культурной системе хозяйства, то крестьяне
перейдут к ней по собственной инициативе. Во всем мире переход крестьян к
улучшенным системам хозяйства происходил при сильном давлении сверху».
Подобные мысли Столыпин, высказывал еще в Гродно.
Настроение прибывших на съезд дворян не было единодушным. Некоторые из них
были настолько напуганы революцией, что считали необходимым сделать кое-
какие уступки в земельном вопросе. Но таких было немного. Большинство было
категорически против того, чтобы «делать подарки и приносить жертвы».
Немало резких слов было сказано о крестьянской общине. «Уничтожение общины
было бы благодетельным шагом для крестьянства», — говорил К. Н. Гримм.
Нападки на общину в какой-то мере были лишь тактическим приемом правого
дворянства: отрицая крестьянское малоземелье, помещики стремились все беды
свалить на общину. Вместе с тем в период революции община сильно досадила
помещикам: крестьяне шли громить помещичьи усадьбы «всем миром», имея в
общине готовую организацию для борьбы. Даже в мирное время помещик
чувствовал себя увереннее, когда имел дело с отдельными крестьянами, а не
со всем обществом.
Вопрос о хуторах и отрубах не вызвал больших прений. Сами по себе хутора и
отруба мало интересовали дворянских представителей. Главные их заботы
сводились к тому, чтобы «закрыть» вопрос о крестьянском малоземелье и
избавиться от общины. Правительство предложило раздробить ее при помощи
хуторов и отрубов, и дворянство охотно согласилось.
На съезде был избран постоянно действующий «Совет объединенного
дворянства». Во время частных переговоров со Столыпиным этот совет обещал
поддержку правительства на следующих условиях: 1) роспуск Думы; 2) введение
«скорорешительных судов»; 3) прекращение переговоров с буржуазно-
либеральными деятелями о вхождении их в правительство; 4) изменение
избирательного закона. I Дума была распущена в июле 1906 года. Соглашение
правительства с представителями поместного дворянства постепенно
исполнялось, и налицо была определенная консолидация контрреволюционных
сил, чему немало содействовал министр внутренних дел.
Это было замечено в верхах, где Трепов продолжал свои комбинации. Роспуск
Думы был новым вызовом общественному мнению. Чтобы еще раз сбить его с
толку, потребовалась замена крайне непопулярного Горемыкина на какую-нибудь
не столь одиозную фигуру. Председателем Совета министров стал Столыпин,
сохранивший за собой пост министра внутренних дел. Вполне возможно, что
дальнейшие замыслы дворцового коменданта предусматривали размен фигуры
Столыпина. Но Д. Ф. Трепов вскоре умер.
12 августа 1906 года к министерской даче на Аптекарском острове подъехало
ландо с двумя жандармскими офицерами. Опытный швейцар сразу заметил
несоответствие в форме. Вызвали подозрение и портфели, которые бережно
держали незнакомцы. Однако швейцару не удалось их остановить. Вбежав в
переднюю, они натолкнулись на генерала, ведавшего охраной. Тогда они
швырнули портфели, и взрывом мгновенно разметало дачу.
В приемной министра в это время собралось много посетителей, поэтому число
жертв оказалось очень большим. Убито было 27 человек, в том числе два
террориста, принадлежавшие к одной из максималистских групп. Среди раненых
оказались трехлетний сын Столыпина и 14-летняя дочь. Сын вскоре поправился,
у дочери же были раздроблены ноги, и она года два не могла ходить.
Единственной комнатой, которая не пострадала, был кабинет Столыпина, где он
в момент взрыва и находился.
Покушение еще более укрепило престиж Столыпина в правящих кругах. По
предложению царя премьер с семьей переехал в Зимний дворец, охранявшийся
более надежно. Сам Столыпин очень изменился. Когда ему говорили, что раньше
он вроде бы рассуждал иначе, он отвечал: «Да, это было до бомбы
Аптекарского острова, а теперь я стал другим человеком».
19 августа 1906 года, в чрезвычайном порядке, по 87-й статье Основных
законов, был принят указ о военно-полевых судах. Рассмотрению этих судов,
говорилось в законе, подлежат такие дела, когда совершение «преступного
деяния» является «настолько очевидным, что нет надобности в его
расследовании». Судопроизводство должно было завершиться в пределах 48
часов, а приговор по распоряжению командующего округом исполнялся в 24
часа. А. С. Изгоев, один из первых биографов Столыпина, писал, что в его
времена «ценность человеческой жизни, никогда в России высоко не стоявшая,
упала еще значительно ниже».
Официальных сведений о числе жертв военно-полевых судов нет. По подсчетам
исследователей, за восемь месяцев (с августа 1906 года по апрель 1907 года)
они вынесли смертные приговоры 1102 человекам . Согласно закону, указы,
принятые по 87-й статье, должны были вноситься в Думу не позднее двух
месяцев после ее созыва. II Дума собралась 20 февраля 1907 года.
Правительство понимало, что она отклонит указ о военно-полевых судах едва
ни не в тот же день, когда он будет внесен. Поэтому указ не был внесен и
автоматически потерял силу 20 апреля 1907 года. Казни, однако, не
прекратились, поскольку продолжали действовать военно-окружные суды.
Большинство мемуаристов и историков не считают Столыпина «генератором
идей». Но мы помним, что он имел достаточно твердые взгляды относительно
общины, хуторов-отрубов и способов их насаждения. Это составило стержень
его аграрной программы. Кроме того, Столыпин был сторонником серьезных мер
по распространению начального образования. Оказавшись на посту председателя
Совета министров, он затребовал из всех ведомств те первоочередные проекты,
которые, действительно, давно были уже разработаны, но лежали без движения
вследствие бюрократической привычки откладывать любое крупное дело. В итоге
Столыпину удалось составить более или менее целостную программу умеренных
преобразований. Реформистская деятельность правительства, заглохшая после
отставки Витте, вновь оживилась. В отличие от Дурново и Горемыкина,
Столыпин стремился не только подавить революцию при помощи репрессий, но и
снять ее с повестки дня путем реформ, имевших целью в угодном для
правительства и правящих кругов духе разрешить основные вопросы,
поставленные революцией.
Чтобы перехватить инициативу у Думы, правительство начало реализацию
своей программы, не дожидаясь ее созыва. 27 августа 1906 года по 87-й
статье был принят указ о передаче Крестьянскому банку для продажи
крестьянам части казенных земель.
5 октября последовал указ об отмене некоторых ограничений в правах
крестьян. Этим указом были окончательно отменены подушная подать и круговая
порука, сняты некоторые ограничения свободы передвижения крестьян, избрания
ими места жительства, отменен закон против семейных разделов, сделана
попытка уменьшить произвол земских начальников и уездных властей, расширены
нравы крестьян на земских выборах.
Указ 17 октября 1906 года конкретизировал принятый по инициативе Витте
указ 17 апреля 1905 года о веротерпимости. В новом указе были определены
права и обязанности старообрядческих и сектантских общин. Представители официальной церкви так и не простили Столыпину того, что старообрядцы получили определенный устав, а положение о православном приходе застряло в канцеляриях.
9 ноября 1906 года был издан указ, имевший скромное название «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования», согласно которому каждый домохозяин получил право «укрепить» свой чересполосный надел в личную собственность. В дальнейшем, дополненный и переработанный в III Думе, он стал действовать как закон 14 июня 1910 года. 29 мая 1911 года был принят закон «0 землеустройстве». Эти три акта составила юридическую основу серии мероприятий, известных под названием «столыпинская аграрная реформа».
Мы помним устойчивую, даже наследственную неприязнь Столыпина к крестьянской общине. Помним и тот наказ, который был дан ему дворянским съездом: «Уничтожьте общину!» И Столыпин, всецело сочувствуя этому призыву, разрушение общины сделал первоочередной задачей своей реформы.
Предполагалось, что первый ее этап, чересполосное укрепление наделов отдельными домохозяевами, нарушит единство крестьянского мира. Крестьяне, имеющие земельные излишки против нормы, должны были поспешить с укреплением своих наделов и образовать группу, на которую правительство рассчитывало опереться. Столыпин говорил, что таким способом он хочет
«вбить клин» в общину. После этого предполагалось приступить ко второму этапу – разбивке всего деревенского надела на отруба или хутора.
Последние считались идеальной формой землевладения, ибо крестьянам, рассредоточенным по хуторам, очень трудно было бы поднимать мятежи.
Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционеров.
Что же должно было появиться на месте разрушенной общины? Узкий слой
сельских капиталистов или широкие массы процветающих фермеров? Ни то ни
другое, кажется, не предполагалось. Первой из альтернатив не хотело само
правительство. Сосредоточение земли в руках кулаков должно было разорить
массу крестьян. Не имея средств пропитания в деревне, они неизбежно хлынули
бы в город. Промышленность, до 1912 года находившаяся в депрессии, не
смогла бы справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах. Массы
бездомных и безработных людей грозили новыми социальными потрясениями.
Поэтому правительство поспешило сделать дополнение к своему указу,
воспретив в пределах одного уезда сосредоточивать в одних руках более шести
высших душевых наделов, определенных по реформе 1861 года. По разным
губерниям этот предел колебался примерно от 12 до 18 десятин. Установленный
для «крепких хозяев» потолок, как видим, был весьма низким.
Что же касается превращения нищего российского крестьянства в
«процветающее фермерство», то такая возможность исключалась вследствие сохранения помещичьих латифундий. Переселение в Сибирь и продажа земель через Крестьянский банк не решали проблему крестьянского малоземелья.
В реальной жизни из общины выходила в основном беднота, а также городские
жители, вспомнившие, что в давно покинутой деревне у них есть надел, и
спешившие провести выгодную финансовую операцию. Огромное количество земель
чересполосного укрепления шло в продажу. В 1914 году, например, было
продано 60 процентов площади укрепленных в этом году земель. Покупателем
земли иногда оказывалось крестьянское общество, и тогда она возвращалась в
мирской котел. Чаще покупали землю зажиточные крестьяне, которые, кстати
говоря, сами не всегда спешили с выходом из общины. Покупали землю и другие
крестьяне-общинники. В руках одного и того же хозяина оказывались земли
укрепленные и общественные. Не выходя из общины, он в то же время имел и
укрепленные участки. Свидетель и участник всей этой перетряски еще мог
помнить, где какие у него полосы. Однако уже во втором поколении должна
была начаться такая путаница, в которой не в силах был бы разобраться ни
один суд. Нечто подобное, впрочем, однажды уже имело место. Досрочно
выкупленные наделы одно время сильно нарушали единообразие землепользования
в общине. Но с течением времени во многих местах они постепенно
подравнивались. Поскольку столыпинская реформа не разрешила аграрного
вопроса, и земельное утеснение должно было возрастать, неизбежна была новая
волна переделов, которая должна была смести очень многое из наследия
Столыпина. И действительно, земельные переделы, в разгар реформы почти
приостановившиеся, с 1912 года снова пошли по восходящей.
Следует отрешиться от того наивного представления, будто на хутора и отруба
выходили «крепкие мужики», желавшие завести отдельное от общины хозяйство.
Землеустроительные комиссии предпочитали не возиться с отдельными
домохозяевами, а разбивать их на хутора или отруба все селение. Чтобы
добиться от крестьянского общества согласия на такую разбивку, власти,
случалось, прибегали к самым бесцеремонным мерам давления. Действительно
крепкий хозяин мог долго ожидать, пока в соседней деревне выгонят на отруба
всех бедняков.
Крестьянин сопротивлялся переходу на хутора и отруба не по темноте своей и
невежеству, как считали власти, а исходя из здравых жизненных соображений.
Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Имея полосы в
разных частях общественного надела, крестьянин обеспечивал себе ежегодный
средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый—на
взгорках. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти
стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если его отруб был на
высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь разоряться приходила
соседу, оказавшемуся в низине. Только достаточно большой отруб,
расположенный в разных рельефах, мог гарантировать ежегодный средний
урожай.
Вообще во всей этой затее с хуторами и отрубами было много надуманного, доктринерского. Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем крестьянской агрикультуры, и преимущества их перед чересполосной системой, по существу, не доказаны.
Вопрос о прогрессивности аграрной реформы неоднозначно трактуется
историками. Такие ее моменты, как переселение, ликвидация некоторых
ограничений в передвижении крестьян и избрании ими места жительства и рода
занятий, размежевание запутанного землевладения соседних деревень и т. п.,
имели, бесспорно, положительное значение. Польза же таких мероприятий, как
чересполосное укрепление, форсированное насаждение хуторов и отрубов, по
меньшей мере, не очевидна. А в целом столыпинская аграрная реформа в
литературе закономерно связывается с «прусским» (помещичьим,
консервативным) путем аграрно-капиталистического развития.
Кроме указанных выше реформ правительство Столыпина намеревалось провести
еще ряд преобразований, может быть более полезных, чем аграрная реформа.
Это касается, прежде всего, серии мероприятий по перестройке местного
самоуправления. Действовавшая в России система местного управлении
основывалась на сословных началах. Сельское и волостное управление было
сословно-крестьянским, а уездная администрация находилась в руках местной
дворянской корпорации. Получалось, что одно сословие накладывалось на
другое, одно сословие руководило другим. Правительство намеревалось ввести
бессословную систему управления, которая основывалась бы на взаимодействии
помещиков, имущего крестьянства и правительственных чиновников. Несмотря на
всю классовую ограниченность такой реформы, она имела прогрессивное
значение. В области рабочего законодательства намечалось провести меры, но
страхованию рабочих от несчастных случаев, по инвалидности и старости.
Большое значение имел проект введения всеобщего начального образования.
Некоторые из этих законопроектов были внесены во II Думу. По составу эта
Дума была левее первой, но действовала осторожней. Тем не менее между Думой
и правительством возникли острые противоречии по аграрному вопросу.
Пправительство настаивало на неприкосновенности помещичьих земель и на
утверждении указа 9 ноябри 1906 года. Дума не хотела отказаться от
требования частичного отчуждения помещичьей земли и не выражала желания
одобрить этот указ. Глядя на Думу, крестьяне бойкотировали аграрную
реформу. Ходил слух, будто тем, кто выйдет из общины, не будет прирезки
земли от помещиков. В 1907 году реформа шла очень плохо.
3 июня 1907 года был издан манифест о роспуске Думы и об изменении
Положения о выборах. Это событие вошло в историю под названием
третьеиюньского государственного переворота.
III Дума, избранная по новому закону и собравшаяся 1 ноября 1907 года,
разительно отличалась от двух предыдущих. Трудовики, прежде задававшие тон, теперь были представлены крошечной фракцией в 14 человек. Сильно
сократилось число кадетов. Зато октябристы, поддержавшие военно-полевые
суды и третьеиюньский переворот, составили самую значительную фракцию. Они
блокировались с фракциями умеренно-правых и националистов. Эти две фракции
впоследствии объединились. Блок октябристов и националистов действовал до
конца полномочий III Думы. Существо политики Столыпина в этот период
составляли лавирование между интересами помещиков и самодержавия, с одной
стороны, и задачами буржуазного развития страны (разумеется, как их понимал
Столыпин) —с другой. Уже в те времена эта политика была названа
бонапартистской.
До третьеиюньского переворота Столыпин выражал свою политику и формуле
«Сначала успокоение, а затем реформы». После 3 нюня 1907 года в
революционном движении наступило затишье. И Столыпин изменил свою формулу.
В одном из интервью в 1909 году он заявил: «Дайте государству 20 лет покоя
внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». Это не означало,
что Столыпин отложил свои преобразования на 20 лет. Это говорило о том, что
Столыпин понял, каких неимоверных усилий они требуют в условиях
наступившего «покоя». Ирония истории выразилась в том, что в условиях
«смуты» реформаторская деятельность Столыпина (как бы к ней ни относиться)
была гораздо продуктивнее, чем затем, во времена «покоя».
Окончание революции отнюдь не укрепило положение премьера — скорее наоборот. Правящие верхи увидели, что непосредственная опасность миновала, и ценность Столыпина в их глазах заметно понизилась. Николай II начал им тяготиться. Ему казалось, что Столыпин узурпирует его власть. В 1909 году в их отношениях произошел перелом. Правые в Государственном совете извлекли из кучи законодательной вермишели проект штатов Морского генерального штаба и подняли скандал, доказывая, что Дума и Столыпин вторгаются в военную область, которая составляет исключительную компетенцию царя. Это звучало тем более убедительно, что одновременно протекал Боснийский кризис, в разрешении которого Столыпин принимал активное участие, стараясь не допустить войны. Между тем внешняя политика тоже входила в исключительную компетенцию царя. Столыпин был, видимо, не рад, что связался с морскими штатами, но отступать было поздно, и правительство добилось прохождения их через Государственный совет, Однако царь отказался подписать законопроект.
В те годы впервые появился при дворе «старец» Г. Е. Распутин. Докладывая
царю о его похождениях, Столыпин давал понять, что и обществе начинаются
толки и пересуды, а потому с Распутиным лучше расстаться. Николай однажды
на это ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше
десять Распутиных, чем одна истерика императрицы».Во время кризиса в связи
со штатами Морского генерального штаба императрица настаивала на отставке
Столыпина.
Положение Столыпина совсем пошатнулось, когда от него стало отходить
поместное дворянство. Камнем преткновения в отношениях с дворянством
явились проекты местных реформ, ущемлявшие вековые дворянские привилегии. Критика этих проектов, первое время осторожная, началась в
1907 году. Затем дворяне осмелели и начали нарочито заострять свои
высказывания, стараясь произвести впечатление на царя и его окружение.
Дворянские представители посещали великосветские салоны, бывали при дворе,
а некоторые к тому же являлись членами Государственного сонета.
Решительное столкновение между Столыпиным и Государственным советом
произошло в 1911 году По законопроекту о введении земства в шести западных
губерниях, Предполагалось, что в отличие от действовавших земств новое
земство будет бессословным, Кроме того, Столыпин, все более проникавшийся
идеями национализма несколько ущемил интересы польских помещиков, имевших
огромные владения в западно-украинских и западно-белорусских губерниях. На
спиной Столыпина возник заговор с участием польских и русских помещиков, а
также бюрократов, отстраненных Столыпиным от активной деятельности,
Заговорщики иступили в контакт с царем, который фактически санкционировал
их действия. 4 марта 1911 года Государственный совет отклонил ключевые
статьи законопроекта. Столыпин демонстративно подал в отставку. Царь
ответил неопределенно, и Столыпин считал, что дело решено. Но у премьера
нашлись защитники среди великих князей, которые утверждали, что без него
«произойдет развал».
Решающую роль сыграло вмешательство вдовствующей императрицы Марии
Федоровны. Как и ее сын, она мало интересовалась хуторами и отрубами.
Вместе с тем она обладала здравым смыслом и прекрасно зная своего сына, по-
видимому, считала, что без твердой руки Столыпина ему не обойтись.
На следующий день Столыпин был на аудиенции у Николая. Вообразив себя хозяином положения, он соглашался взять отставку назад на весьма жестких условиях: П. Н. Дурново и В. Ф. Трепов, главные организаторы интриги, должны быть удалены из Государственного совета, обе законодательные палаты следует распустить на три дня, чтобы провести законопроект о западном земстве по 87-й статье, 1 января 1912 года по выбору Столыпина будут назначены 30 новых членов Государственного совета взамен, неугодных. Тем не менее царь оказался в унизительном положении.
Правые, однако, не сдались, и Государственный совет перед роспуском
успел демонстративно отклонить законопроект о западном земстве. Обе палаты
были распущены с 12 по 15 марта, и законопроект проведен по 87-й статье.
Дурново и Трепов отправились отдыхать за границу.
Казалось, Столыпин мог вздохнуть с облегчением. Но немедленно начались
новые неприятности. Собравшись после роспуска, обе палаты сделали запросы о
происшедшем инциденте. Пришлось признать, что имел место «некоторый нажим
на закон». Обе палаты сочли объяснения председатели Совета министра
неудовлетворительными.
Прения в обеих палатах показали, как остро стоит в стране вопрос о
законности. Бесчинства властей, особенно на местах, не очень уменьшились с
введением «парламентского» представительного строя. Нельзя сказать, что
Столыпин не боролся с этим злом. Ему удалось сместить и отдать под суд
московского и одесского градоначальников.
Оправившись после потрясения, испытанного в марте 1911 года, Николай II
с особым удовольствием стал причинять Столыпину мелкие обиды и досады. В
мае царь отказался подписать принятый обеими палатами законопроект об
отмене ограничений, связанных с лишением или добровольным снятием духовного
сана. Столыпин должен был примириться не только с этим, но и с
одновременным назначением на пост обер-прокурора Синода В. К. Саблера,
активного противника столыпинских вероисповедных реформ. Вновь поползли
слухи о скорой отставке Столыпина. Стало подводить здоровье. Врачи
обнаружили стенокардию («грудную жабу», как тогда говорили).
Тем не менее Столыпин не сдавался. Известно, что в последний год жизни он работал над проектом обширных государственных преобразований. После смерти
Столыпина все бумаги, связанные с проектом, бесследно исчезли.
В августе 1911 года Столыпин отдыхал в Колноберже и дорабатывал свой
проект. В конце месяца в Киеве намечались торжества по случаю открытия
земских учреждений и памятника Александру II. 28 августа Столыпин приехал в
Киев. И сразу же стало очевидно, что его дни на высшем государственном
посту сочтены. Ему не нашлось места на автомобилях, в которых следовали
император, его семья и приближенные. Ему не дали даже казенного экипажа, и
председателю Совета министров пришлось нанимать извозчика. Увидев это
вопиющее издевательство, городской голова уступил Столыпину свой экипаж.
По городу ползли упорные слухи о готовящемся покушении на Столыпина.
Рассказывали, что Распутин, увидев его в экипаже, к ужасу собравшейся
толпы, вдруг завопил: «Смерть за ним!.. Смерть за ним едет!.. За Петром...
за ним...».
1 сентября 1911 г. в киевской опере премьер – министр был смертельно
ранен. Состояние Столыпина несколько дней было неопределенным.
Торжественные мероприятия продолжались. Царь однажды побывал в клинике, но
к Столыпину не прошел, а матери написал, что Ольга Борисовна его не
пустила. 5 сентября состояние раненого резко ухудшилось, и вечером он умер.
9 сентября убийца Богров предстал перед Киевским окружным военным судом.
Рано утром 12 сентября его повесили. Современников удивила эта поспешная
расправа. Было очевидно, что кто-то торопился замести следы.
9 сентября Столыпин был похоронен в Киево-Печерской лавре. В печати
подводились итоги его деятельности на посту главы правительства. Крайние
черносотенцы были непримиримы. Другие правые, а также октябристы и даже
правые кадеты оценивали его очень высоко. Но официальное кадетское
руководство сохранило отрицательное отношение к Столыпину. Резко
отрицательные характеристики высказывали публицисты демократического
лагеря. В октябрьском номере «Русского богатства» за 1911 год была помещена
статья А, В. Пешехонова под названием «Не добром помянут». В статье
«Столыпин и революция» В. И. Ленин назвал покойного премьера
«уполномоченным или приказчиком» русского дворянства, возглавляемого
«первым дворянином и крупнейшим помещиком Николаем Романовым». Вместе с тем
Ленин писал: «Столыпин пытался в старые мехи влить новое вино, старое
самодержавие переделать в буржуазную монархию, и крах столыпинской политики
есть крах царизма на этом последнем, последнем мыслимом для царизма пути».
В последующие годы в разных городах устанавливались памятники
Столыпину, а в Государственном совете проваливались его реформы. Столыпин
был, несомненно, крупным государственным деятелем, хотя вряд ли особо
выдающимся. «Приказчик» царя и помещиков, он при всех своих отнюдь не
исключительных качествах все же видел гораздо дальше и глубже своих
«хозяев». Трагедия Столыпина состояла в том, что они не захотели иметь
«приказчика», превосходившего их, но личным качествам.
Итак, 1 сентября 1911 года после покушения скончался Председатель совета министров Пётр Аркадьевич Столыпин. Таким было завершение жизни и карьеры одного из целой плеяды реформаторов России.
IV.
Среди свидетельств современников Столыпина, заслуживающих доверия,
приоритет, безусловно, принадлежит С. Е. Крыжановскому. Во-первых, он был
ближайшим сотрудником Столыпина в качестве товарища министра внутренних
дел, хорошо изучил своего шефа, находился и курсе всех его планов и
начинаний, досконально знал политическую кухню в тогдашних «сферах» и
«коридорах власти». Во-вторых, несмотря на свои некоторые несогласия и
оговорки, он являлся горячим сторонником политического курса Столыпина,
высоко ценил его как личность и государственного деятеля. В-третьих,
Крыжановский был по-настоящему умным и наблюдательным человеком, способным
к анализу и обобщениям. И наконец, в-четвертых, свою оценку Столыпина он
дает не по случаю, в разных местах и по разным поводам, а в специальном,
очень плотном и продуманном очерке, который соответственно озаглавлен «П.
А. Столыпин».
По мнению Крыжановского, главное отличие Столыпина от предшественников
состояло в его не традиционности. Это не был, как его предшественники,
обычный министр-бюрократ. Он предстал перед обществом как «новый
героический образ вождя». И эти черты, подчеркивал Крыжановский,
«действительно были ему присущи», чему способствовали «высокий рост,
несомненное и всем очевидное мужество, умение держаться на людях, красно
говорить, пустить крылатое слово, все это в связи с ореолом победителя
революции довершало впечатление и влекло к нему сердца».
Но это отнюдь не означало, выливает на читателя первый ушат холодной воды
мемуарист, что он на самом деле был выдающимся человеком. Например, его
противник «Дурново... был выше Столыпина по уму, и по заслугам перед
Россией, которую [он] спас в 1905 году от участи, постигшей ее в 1917-м».
На самом деле Столыпин был не вождь, а человек, изображавший из себя вождя.
«Драматический темперамент Петра Аркадьевича захватывал восторженные души,
чем, быть может, и объясняется обилие женских поклонниц его ораторских
талантов. Слушать его ходили в Думу, как в театр, а актер он был
превосходный». Он «был баловень судьбы... вес это досталось ему само собою
и притом во время и в условиях, наиболее для него благоприятных». Достиг он
«власти без труда и борьбы, силою одной лишь удачи и родственных связей».
Даже его физические недостатки шли ему на пользу. В результате когда-то
перенесенного воспаления легких у него было короткое дыхание, приводившее к
вынужденным остановкам во время выступления. И этот «спазм, прерывавший
речь, производил впечатление бурного прилива чувств и сдерживаемой силы». В
свою очередь, искривленная во время операции рука «рождала слухи о
романической дуэли». А взрыв дачи на Аптекарском острове привлек к нему
самые широкие симпатии. Если же отвлечься от всего этого, пишет
Крыжановский, следует признать, что подлинная суть дела состояла в том, что
«к власти Столыпин пришел в то самое время, когда революция, охватившая
окраины, а отчасти и центр России, была уже подавлена энергией П. Н.
Дурново».
Разумеется, и этой характеристике личности Столыпина, которая началась за
здравие и кончилась за упокой в буквальном смысле слова (дальше
Крыжановский пишет, что под конец своей деятельности Столыпин в «физическом
отношении был уже почти развалиной» и «сам не сомневался в близости
конца»), сказывается явное предпочтение, которое мемуарист отдает Дурново.
Основной причиной этого вольного или невольного развенчания, как видно из
дальнейшего, было разочарование в итогах политической деятельности
человека, выступившего в «новом героическом образе вождя». «И в политике
своей, —констатирует мемуарист, —Столыпин во многом зашел в тупик и
последнее время стал явно выдыхаться». Далее шли объяснения, почему это
произошло
Прежде всего, эта политика «не была так определенна и цельна, как принято
думать, а тем более говорить. Она проходила много колебаний и
принципиальных и практических и в конце концов разменялась на компромиссах.
В Петербург Столыпин приехал без всякой программы, в настроении,
приближавшемся к октябризму». Но главное все же заключалось в другом. «В
области идей Столыпин не был творцом, да не имел надобности им быть. Вся
первоначальная законодательная программа была получена им в готовом виде в
наследство от прошлого. Не приди он к власти, то же самое сделал бы П. Н.
Дурново или иной, кто стал бы во главе. Совокупность устроительных мер,
которые Столыпин провел осенью 1906 года, в порядке 87 статьи Основных
государственных законов, представляла собою не что иное, как политическую
программу князя П. Д. Святополк-Мирского, изложенную во всеподданнейшем
докладе от 24 ноября 1904 года, которую у него вырвал из рук граф С. Ю.
Витте». Знаменитый «закон Столыпина (указ 9 ноября 1906 г.) был получен им
в готовом виде из рук В. И. Гурки». «Многое другое»—законопроекты о
старообрядческих общинах, обществах и союзах он «нашел на своем письменном
столе в день вступления н управление Министерством внутренних дел».
Это очень важная констатация. Из нее следует, что любой на месте Столыпина
проводил бы точно такую же политику, потому что другой просто не могло
быть, и, следовательно, причины ее провала надо искать в конечном итоге не
в личности премьера, а в чем-то ином. Правда, Крыжановский ставит в вину
Столыпину, что он поддавался влияниям и делал в связи с этим ложные шаги. В
частности, продуктом такого влияния были законы о Финляндии и
Холмщине—«первый по существу, второй—по форме и способам проведения [были]
не только излишними, но и прямо вредными мерами. Впрочем, и тут был не
самостоятелен, а действовал под давлением обстоятельств». В первом случае
на него надавила «группа влиятельных финноведов», а западное земство было
проведено по настоянию националистов. По даже если это верно, то нужно
заметить, что оба этих законопроекта не связаны с общей неудачей всего
политического курса Столыпина Равно как не могла сыграть сколько-нибудь
решающую роль в его падении «слабость, которую он питал к аплодисментам и
успеху»; тем более что во многом Столыпин отступил при первом же
сопротивлении, угрожавшем его положению у престола, от первоначально
усвоенной программы.
Конечная итоговая оценка Столыпина была дана Крыжановским в следующих
словах: «Он первый внес молодость в верхи управления, которые до тех пор
были, казалось, уделом отживших свой век стариков. И в этом была его
большая и бесспорная государственная заслуга... Он показал воочию, что
«самодержавная конституционность» вполне совместима с экономической и
идейной эволюцией и что нет надобности разрушать старое, чтобы творить
новое... В лице его сошел в могилу последний крупный борец за русское
великодержавно. Со смертью его сила государственной власти России пошла на
убыль, а с нею покатилась под гору и сама Россия».
Таким образом, подлинное величие Столыпина в том, что он являлся последним
рыцарем самодержавия. Дело не в его уме, который был заурядным, не в новых
идеях, которых у него не имелось, не даже в смелости и последовательности,
поскольку он здесь проявлял точно такие же слабости, как и «старики»
-бюрократы — держался за кресло ценой отступлении и учета конъюнктуры на
самом «верху», —дело в том, что он был искренен, молод, горяч, не был
только и просто карьеристом, а хотел искренне служить, и служил своей
стране, ее высшим интересам так, как он их понимал. При всей важности и
ценности этих качеств для политического деятеля следует, однако, признать,
и в этом смысл всей статьи Крыжановского, посвященной Столыпину, что одних
этих качеств недостаточно, чтобы обрести славу великого человека и быть
действительно им.
Показателю, что, в сущности, так же характеризовал Столыпина, только в
более умеренных выражениях, и А.С. Изгоев. Его конечная оценка определялась
тем, что он, с одной стороны, был кадетом, а с другой—соратником П. Струве
по журналу «Русская мысль», которому последний придал откровенно веховское
направление. Кадеты относились к Столыпину отрицательно, Струве же был его
ярым поклонником, и эта двойственность отразилась на книге весьма наглядно.
Националисты и октябристы, писал Изгоев, считают Столыпина гениальным
государственным деятелем, великим человеком. Но итог его деятельности
таков, что об этом «говорить не приходится». Не права и другая сторона, в
частности Дубровинская черносотенная газета «Русское знамя», оценивающая
премьера как заурядного человека с высоким самомнением. В действительности
Столыпин был, несомненно, даровитым человеком, отличным оратором, обладал
незаурядным мужеством и бескорыстием. Вместе с тем он был очень честолюбив,
любил власть, «цеплялся за нее». Но «не столько боролся, сколько отступал и
подлаживался. Был мстителен. Слова расходились с делом. Сильный ум, но
какого-то второго сорта, смешанный с мелкой хитростью и лукавством». В
характеристике много верного. Основной упрек Столыпину состоял в том, что
тот, поддавшись тривиальной слабости бюрократа держаться за власть ценой
отказа от собственной программы, изменил самому себе, своему «рыцарству» и
на этом погубил и самого себя и свою программу «реформ». Как истый
доктринер либерализма, Изгоев предъявил Столыпину иск по неоплаченным
либерально-реформистским векселям. Он перечислил все пункты его программы,
оглашенной с трибуны II Думы.
Таков баланс законодательного обновления России при П. А. Столыпине.
А.И. Гучков один из лидеров партии октябристов объяснял этот сокрушительный
провал сопротивлением реакции и недостаточным мужеством Столыпина. В своих
показаниях, данных Чрезвычайной следственной комиссии Временного
правительства 2 августа 1917 года, он говорил: «Здесь определяются как бы
три гнезда этих реакционных сил: во-первых, … придворные сферы, во-вторых,
группа бюрократов, которые устроились в виде правого крыла в
Государственном совете, и, в-третьих... так называемое объединенное
дворянство... Таким образом, видимой власти Столыпина приходилось вести
тяжкую борьбу и сдавать одну позицию за другой. Это были ошибочная политика
компромисса, политика, стремящаяся путем взаимных уступок добиться чего-
нибудь существенного. Может быть, надо было послушаться моих советов, дать
бой и порвать с этими веяниями... Столыпин умер политически задолго до
своей физической смерти».
Но в данном случае важнее другое: как Гучков объяснял причины
недовольства реакции Столыпиным. Ведь, в самом деле, это выглядит на первым
взгляд странно: человек точно таких же правых устремлений, как и его
оппоненты, проводивший, как авторитетно подтвердил Крыжановский, их же
собственную программу. Отдавая себе отчет в парадоксальности ситуации,
Гучков объяснял ее следующим образом: «Как это ни странно, но человек,
которого в общественных кругах привыкли считать врагом общественности и
реакционером, представлялся в глазах тогдашних реакционных кругов самым
опасным революционером. Считалось, что со всеми другими так называемыми
революционными силами легко справиться (и даже, чем они левее, тем лучше) в
силу неосуществимости тех мечтаний и лозунгов, которые они преследовали,
но, когда человек стоит на почве реальной политики, это считалось наиболее
опасным. Потому и борьба в этих кругах велась не с радикальными течениями,
а, главным образом, с целью свергнуть Столыпина, а с ним вместе и тот
минимум либеральных реформ, которые он олицетворял собою. Как вы знаете,
убить его политически удалось, так как влияния на ход государственных дел
его лишили совершенно, а через некоторое время устранили его и физически».
Если согласиться с этим наблюдением Гучкова, то оно будет верно при
условии, что программа Столыпина противостояла программе его правых
оппонентов. А между тем, как отмечалось, это была их собственная программа.
Ведь против главного звена этой программы, имевшего действительно жизненное
значение для режима, —аграрного, ни Дурново, ни Трепов не возражали, ни
единым словом. Их не устраивала именно та реформистская мелочь, которую так
скрупулезно перечислил Изгоев.
Список литературы:
1 Петр Аркадьевич Столыпин. Полное собрание речей в Государственной думе и
Государственном совете. 1906-1911 гг. «Нам нужна
великая Россия…»С-пб.1987.
2 Россия на рубеже веков: исторические портреты. Москва, 1991 г. стр. 48-
78
3 Зырянов П.Н. Пётр Столыпин. Политический портрет. Москва, 1992.
4 Зырянов П.Н. Столыпин без легенд. Москва, 1991.
5 Данилов А.А., Косулина А.Г. История России. 20 век.(9 класс). Москва,
2000.стр. 52-60
6 Островский И.В. “П.А. Столыпин и его время” Изд. Новосибирск 1992