Министерство образования РФ
Государственный Университет Гуманитарных Наук
РЕФЕРАТ
ПО ИСТОРИИ РОССИИ
НИКОЛАЙ II: ЧЕЛОВЕК И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ
Студентка I курса
факультета политологии
Николаева Екатерина Алексеевна
Научный руководитель:
Косулина Л. Г.
Москва, 2003
ПЛАН:
1. Введение;
2. Коронация;
3. Страницы жизни;
4. Заключение;
5. Используемая литература;
6. Приложения.
ВВЕДЕНИЕ
«Совершенное ничтожество на троне», «коварный и лживый византиец»,
недалекий по кругозору, неумный и необразованный», «трусливая и мстительная
натура», «прекрасной души человек», «личность мягкая, обаятельная и
деликатная», «существо тонкое, чувствующее, глубоко страдательное»,
«искренний и любящий отец и муж» - все эти столь разительно отличающиеся
оценки и характеристики об одном и том же человеке – о Николае II. Кем же
он был в действительности, последний российский самодержец, проклятый и
отвергнутый своим народом, в массе равнодушно воспринявшим известие о его
казни и гибели большинства членов его фамилии, затем канонизированный
зарубежной Православной церковью, а спустя десятилетия ставший и в сознании
многих из новых поколений соотечественников святым мучеником?
Именно об этом идут размышления в данной работе; стоит задуматься о драматичной судьбе Николая II, отозвавшейся величайшей трагедией всего русского народа, всмотреться в малознакомые черты этого человека и лица его близких, которые порой говорят больше, чем многие острые субъективные оценки и холодные биографические факты.
Большое число фотографий оказалось безвозвратно утеряно, так как на протяжении многих лет в нашей стране уничтожались любые материалы (кроме порочащих), связанные с домом Романовых. В этих условиях не то что распространение, но даже хранение фотоизображений императора или членов его семьи вплоть до 80-х годов XX века могло вызвать обвинения в монархизме со всеми вытекающими последствиями. Естественно, что большинство людей постаралось избавиться от опасных материалов.
Помимо того, в работе освещены видные исторические деятели, среди
которых и коронованные европейские родственники Романовых, и крупные
дипломаты, и заметные политические фигуры, и в первую очередь члены самой
царской фамилии. Не осталась в стороне, конечно, и «домашняя» жизнь Николая
II – его семья, дети, их игры, развлечения, путешествия, прогулки,
спортивные увлечения и т. д.
Будучи старшим сыном императора Александра III Николай тем не менее не был готов занять престол после смерти отца. Надеясь править многие годы, царствующий монарх не вводил сына в дела управления империей, а тот даже не мог представить себе, что когда-нибудь возникнет необходимость встать самому за государственный руль. "Что мне делать? - тревожно спрашивал после смерти отца 26-летний Николай. - Что будет теперь с нами, с Россией? Я не готов быть царем. Я ничего не понимаю в делах правления. Я даже с министрами не знаю как разговаривать".
Отличавшемуся добротой, мягкостью и дружелюбием, получившему
прекрасное образование, Николаю предстояло учиться править державой по ходу
дела. Его главным учителем, идеологом в вопросах управления государством
был все тот же Константин Петрович Победоносцев, догмами которого
руководствовался и покойный Александр III. Победоносцев, в частности,
приписывал славянам и русскому народу вялость и лень, а также неспособность
жить без узды самодержавия. Он настойчиво насаждал абсолютную монархию и
православие как два начала, строго обязательных для блага Российской
Империи. Он был врагом всяческих реформ, а в конституции видел корень зла и
бед для будущего России.
К несчастью для себя и России, Николай II слепо следовал догмам наставника. Он считал вредными всяческие идейные движения, сотрясавшие страну, поскольку они угрожали самодержавию. "Я буду охранять начала самодержавия столь же твердо и неуклонно, как их охранял мой незабвенный отец". Этому кредо император остался верен до последней минуты.
В отличие от своего великого деда он не чувствовал внутренней
потребности в преобразованиях российской действительности и, напротив, как
будто стремился избежать их и законсервировать полукрепостнический,
патриархальный уклад жизни империи (ведь не случайно его идеалом и объектом
особого почитания и даже подражания являлся не кто-либо из
преобразователей, а «тишайший» царь Алексей Михайлович). Казалось, Россия
во времена правления Николая II обрела наибольшие политические свободы
(была создана Государственная дума – своеобразный российский парламент,
провозглашены свободы слова, печати, собраний и др.), однако все это было
буквально вырвано у монарха и при первой же возможности им же отнято
обратно.
Он не пошел путем дальнейших преобразований, которых ждала страна и
требовало от него время. И, не решившись пожертвовать малым, Николай II
затем потерял все. Падет династия Романовых, разлетятся по свету члены
императорского дома, погибнут многие самые близкие ему люди и он сам, а
Россия и ее народ будут ввергнуты в полосу нескончаемых бедствий…
Цели и задачи работы рассмотреть правление Николая II год за годом, его окружения, обстоятельства, повлиявшие на принятие тех или иных судьбоносных решений.
Проблеме царствования Николая II посвящено множество научной литературы, среди которой порой нелегко ориентироваться. Основными источниками данной работы являются различные архивы, воспоминания и дневники участников тех событий.
КОРОНАЦИЯ
Absit omen – пусть это не будет
Дурной приметой. (Лат.)
«От Господа Бога вручена нам власть царская над народом нашим, перед
столом его мы и дадим ответ за судьбы державы Российской… - говорилось в
подписанном цесаревичем за два часа до смерти Александра III 20 октября
1894 года манифесте о восшествии на престол нового императора Николая II. -
…Повелеваем всем нашим подданным учинить присягу в верности нам и
наследнику нашему великому князю Георгию Александровичу, которому быть и
именоваться наследником цесаревичем дотоле, доколе Богу угодно будет
благословить рождением сына предстоящий брак наш с принцессой Алисой Гессен-
Дармштадтской».
Безвременная кончина сорокадевятилетнего государя императора
Александра III буквально потрясла всю страну. И хотя в последние годы
здоровье этого от природы физически очень крепкого человека, способного
гнуть подковы и ломать монеты, значительно пошатнулось, тем не менее
случившееся было полной неожиданностью. Трудно сказать, что было подлинной
причиной смерти императора – то ли неумеренность в употреблении крепких
напитков, то ли случившаяся несколько лет назад железнодорожная катастрофа,
после которой его всегда «очень болезненный вид», по воспоминаниям графа
Витте, стал еще заметнее, «но сам государь болезнь свою не признавал.
Вообще, - подчеркивал бывший министр, - в царской семье есть какой-то
странный – не то обычай, не то чувство – не признаваться в своей болезни и
по возможности не лечиться, и вот это-то чувство, эта привычка у императора
Александра III были особенно развиты».
Решение о собственной коронации было принято Николаем 8 марта 1895
года. В связи с этим была создана специальная комиссия под руководством
дяди императора великого князя Сергея Александровича, в которую вошли
министр императорского двора и уделов И. И. Воронцов-Дашков, его товарищ
(т.е. заместитель министра) В. Б. Фредерикс и обер-церемониймейстер К. И.
Фон дер Пален. Комиссия разработала весьма обстоятельную программу
коронационных торжеств, порядок проведения которых был определен тремя
основными документами: «Церемония коронации», «Положение об отпуске
довольствия воинским чинам при командировании в Москву по случаю священного
коронования
И. и. в.» и «Расписание с 6 по 26 мая 1896 г.». на эти
мероприятия были ассигнованы из казны значительные денежные суммы, которые
в целом составили около 110 миллионов рублей. Главные торжества
предполагалось по традиции провести в Москве. Со времен коронования князя
Дмитрия Ивановича Успенский собор Московского Кремля оставался постоянным
местом этого священнодействия, несмотря даже на перенесение столицы в
Петербург.
Без преувеличения можно сказать, что московские события этих майских недель стали центральным явлением не только российской, но и международной жизни. В Москву прибывали самые именитые гости: короли и наследные принцы, герцоги и князья, официальные и всякого рода иные представители многих стран. Главы государств, по разным причинам не сумевшие прибыть в древнюю российскую столицу, стремились тем не менее всячески засвидетельствовать русскому царю свое почтение.
Но подавляющее большинство все же составляли жители северной столицы.
«Все, что принято называть «весь Петербург», собралось теперь здесь», -
писали газеты.
Торжество коронования свершилось в 10 часов 30 минут. Службу проводил митрополит Петербургский Палладий при участии Киевского и Московского митрополитов. На церемонии присутствовало множество архиереев, а также представители высшего греческого духовенства. Громким отчетливым голосом государь император произнес символ веры, после чего возложил на себя большую, а на государыню императрицу Александру Федоровну малую корону; затем был зачитан полный императорский титул, прогремел салют и начались поздравления. Ставший на колени и произнесший соответствующую молитву император был миропомазан и причащен.
А через три дня так великолепно начавшиеся торжества завершились настоящей народной трагедией. В программу предстоящего гулянья на Ходынском поле входила раздача с 10 часов утра всем желающим царских подарков, заготовленных в количестве 400 тысяч штук (завернутый в цветной платок гостинец состоял из полуфунта колбасы, сайки, конфет, орехов, пряника, эмалированной кружки с царским вензелем и позолотой); в 11-12 часов должны были начаться музыкальные и театрализованные представления; в 14 часов ожидался «высочайший выход» на балкон императорского павильона.
По странной беспечности гостей место народного гулянья было выбрано крайне неудачно. В ту пору Ходынское поле, испещренное глубокими рвами, оврагами и траншеями, сплошь в ямах, брустверах и заброшенных колодцах, было пригодно разве что для военных целей и использовалось как учебный плац для войск Московского гарнизона. Причем даже накануне гулянья, когда стало очевидно, что сюда стекается колоссальное количество народа, не были приняты экстренные энергичные меры, способные предотвратить катастрофу.
По официальной статистике, в этом «прискорбном событии», омрачившим
«блистательное течение коронационных торжеств», как именовалась Ходынка в
опубликованном вечером лаконичном сообщении властей, пострадало 2690
человек, из которых 1389 погибли. Истинное же число получивших разного рода
увечья, ушибы и травмы (включая и психические потрясения) вряд ли поддается
учету. Во всяком случае, как отмечалось в литературе, еще долго в
окрестностях Москвы находили трупы в беспамятстве бежавших оттуда людей.
Еще через день состоялся грандиозный и роскошный бал, который давали
родной дядя молодого императора московский генерал-губернатор великий князь
Сергей Александрович и его августейшая супруга, старшая сестра императрицы
Елизавета Федоровна. Непрерывно продолжавшиеся в Москве праздники
завершились 26 мая опубликованием Высочайшего манифеста Николая II,
содержащего заверения в неразрывной связи государя с русским народом и его
готовности к служению на благо возлюбленного Отечества. (Прил. 1)
Тем не менее впечатление от московских торжеств не только у
российской, но и зарубежной общественности осталось достаточно тяжелое.
Одна из эмигрантских брошюр, выпущенных в том же году в Женеве, обвинила
императора в неспособности соблюсти даже внешние приличия. В полной мере
это относилось и к его ближайшим родственникам. Дядя Николая великий князь
Владимир Александрович, например, устроил в день похорон жертв Ходынки на
Ваганьковском кладбище в своем тире недалеко от него стрельбу «по голубям
влет» для высоких гостей, по поводу чего Пьер д’Альгейм заметил: «…в то
время, когда весь народ плакал, мимо проехал пестрый кортеж старой Европы,
Европы надушенной, разлагающейся, отживающей Европы… и скоро затрещали
выстрелы».
И хотя со стороны императорской семьи были сделаны пожертвования в
пользу пострадавших в размере 90 тысяч рублей, разослана по больницам для
раненых тысяча бутылок портвейна и мадеры, а сам государь посещал лазареты
и присутствовал на панихиде, его репутация была подорвана и оттолкнула от
него не только значительные слои населения, но и многих близких к трону
людей, возлагавших на молодого царя свои надежды на перемены в России.
Сергей Александрович с тех пор получил в народе титул «князя Ходынского», а
Николай II стал именоваться «Кровавым».
СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ
После смерти Александра II атмосфера всеобщего страха и неуверенности
подогревалась неоднократными попытками возродить в новых возникавших одна
за другой террористических организациях дух «Народной воли». Жесткие меры
предосторожности во время путешествий, усиленные караулы вокруг и внутри
Гатчинского дворца, редкие выезды в столицу, узкий круг общения будущего
императора России – все это составляло фон его повседневной жизни;
нервозность обстановки еще более усиливалась состоянием его матери Марии
Федоровны, далеко не всегда адекватно воспринимавшей происходящие события.
Буквально во всех бедах страны она винила так называемых «нигилистов».
И неудивительно, что в Николае развилось резкое неприятие как самих противников самодержавия, так и вообще практически любых идей и требований, исходящих от либерально настроенной части общества. Именно поэтому, когда в январе 1895 года, фактически через 3 месяца после tuu вступления на престол, в Николаевском зале собрались с верноподданническими чувствами представители дворянства, земств и городов, он произнес слова, перечеркнувшие многие надежды и показавшиеся некоторым просто «злобной выходкой»:
«Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления
верноподданнических чувств. Верю искренности этих чувств, искони присущих
каждому русскому. Но Мне известно, что в последнее время слышались в
некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными
мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего
управления. Пусть все знают, что Я, посвящая все Свои силы благу народному,
буду охранять начало самодержавия также твердо и неуклонно, как охранял его
Мой незабвенный, покойный Родитель».
Всеми дальнейшими действиями он доказал приверженность политическому курсу Александра III. Имея перед глазами примеры трагической гибели деда, убитого, по злой иронии судьбы, как будто за либерализм, и по истине христианской кончины своего твердого и решительного отца, он уже тогда, вступая на престол, сделал для себя вполне сознательный и, похоже, окончательный выбор. Но парадокс ситуации заключался в том, что незыблемость средневекового самодержавия провозглашал уже не простоватый царь-мужик, а европейский образованный, просвещенный и достаточно культурный человек, прошедший неплохую подготовку у первоклассных учителей.
Учеба Николая началась с девятилетнего возраста под бдительным
присмотром августейших родителей по программе, рассчитанной на 12 лет. В
течение восьми лет он получал домашнее образование, в основе которого лежал
усовершенствованный гимназический курс. Так называемые «мертвые», или
классические, языки – латынь и древнегреческий – были исключены, а вместо
них наследнику преподавали политическую историю, русскую литературу,
элементарные основы минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии;
повышенное внимание уделялось современным языкам – английскому,
французскому и немецкому (последние он по-настоящему, правда, так и не
выучил). С самого начала, с 1877 года, надзор за учебными занятиями сына
Александр III возложил на бывшего ранее начальником пехотного военного
училища генерал-адъютанта Г. Г. Даниловича.
В семнадцатилетнем возрасте наследник приступил к изучению «высших
наук» по смешанной программе курсов Академии Генштаба и экономического и
юридического факультетов университета. Это заняло 4 года, после чего был
введен еще один дополнительный год. В число наставников и учителей Николая
были приглашены видные ученые и признанные авторитеты: И. Л. Янышев читал
курсы канонического права, богословия, истории церкви и религий; Е. Е.
Замысловский излагал обширнейший предмет – политическую историю; один из
выдающихся экономистов своего времени, в 1881 – 1886 гг. – министр финансов
России, академик Н. Х. Бунге преподавал Николаю статистику и политэкономию;
двоюродный дед А. Блока – Н. Н. Бекетов, академик, основатель отечественной
школы физико-химиков, читал ему курс общей химии. Общее же руководство
процессом образования цесаревича было доверено (первому советнику царя), а
в прошлом также его учителю – К. П. Победоносцеву, который, кроме этого,
взял на себя преподование курсов энциклопедии законоведения,
государственного, гражданского и уголовного права.
Никому из приглашенных преподавателей не разрешалось задавать
наследнику вопросов с целью проверки усвоения им прослушанного материала (в
отличие от того, как регулярно экзаменовали его деда), так что его познания
оставались для учителей загадкой. По замечанию С. Ю. Витте, даже К. П.
Победоносцев крайне неопределенно отзывался о знаниях своего ученика.
Дневниковые записи самого Николая, в которых сведения о занятиях
носят как правило, лишь констатационный характер, также не раскрывают его
учебных пристрастий и увлечений: «3-го января (1890 год). Среда. Встал рано
и успел почитать… Занимался с Пузыревским… 4-го января. Четверг. Занимался
с Леером… 10-го января. Среда… Занимался с Пузыревским… 11-го января.
Четверг… Занимался с Леером, чуть-чуть не заснул от усталости…»
Более того, если подходить предвзято, эти записи легко позволят создать образ ленивого, нерадивого, лишенного ярких дарований и высоких интересов молодого человека, тяготевшего лишь к кутежам, пирушкам и прочим неблаговидным развлечениям.
Интереснейшую оценку интеллектуального уровня императора оставил один
из самых проницательных людей своего времени, тонкий психолог и настоящий
человековед – выдающийся юрист и писатель А. Ф. Кони, который заметил в
воспоминаниях о Николае II : «Мои личные беседы с царем убеждают меня в
том, что это человек несомненно умный, если только не считать высшем
развитием ума разум как способность обнимать всю совокупность явлений и
условий, а не развивать только свою мысль в одном исключительном
направлении. Можно сказать, из пяти стадий мыслительной способности
человека: инстинкта, рассудка, ума, разума и гения, он обладал лишь средним
и, быть может, бессознательно первым. Точно также он не был ограничен и
необразован. Я лично видел у него на письменном столе номер «Вестника
Европы», заложенный посредине разрезкой, а в беседе он проявлял такой
интерес к литературе, искусствам и даже науке и знакомства с выдающимися в
них явлениями, что встречи с ним, как с полковником Романовым в
повседневной жизни могли быть не лишены живого интереса…»
Похожее суждение высказал о Николае II и хорошо знавший его Витте, полагавший, что император обладал «средним образованием гвардейского полковника хорошего семейства» (что не так уж и плохо, если вспомнить, что офицерский мундир русской армии в свое время носили Пестель с товарищами- декабристами, и Лермонтов, и Пирогов, и Лавров, и Кропоткин и многие-многие другие). Николай производил на Витте всегда впечатление неопытного, но и неглупого, «весьма воспитанного молодого человека», воспитание которого скрадывало его недостатки.
Из множества высказываний современников по этому поводу складывается впечатление, что если бы речь шла о рядовом подданном империи, то вряд ли у кого-нибудь повернулся язык упрекать его в невежестве, и даже напротив, он скорее прослыл бы весьма образованным и умным человеком; однако для первого лица в государстве, тем более в XX веке, этого оказывалось уже явно недостаточно. Но, к сожалению, Николай был в большой степени просто человек, нежели государственный деятель, причем даже несколько инфантильный человек. Всего за 2 года до вступления Николая на престол, Александр III был крайне изумлен предложением назначить его председателем комитета по постройке великого сибирского пути: «Да ведь он совсем мальчик; у него совсем детские суждения: как же он может быть председателем комитета?» А цесаревичу, было уже в это время 24 года.
В династии Романовых Николай II оказался одним из самых молодых
российских государей. Это неминуемо должно было иметь как положительные,
так и отрицательные последствия. Последних, как выяснилось позднее,
оказалось гораздо больше. В отличие от своего отца, возможно и уступавшего
ему по подготовку и уровню образования, новый император прежде всего не
обладал необходимым авторитетом в своей фамилии. Оказывая ему в обществе,
как того требовали церемониал и этикет, знаки уважительного внимания, его
старшие родственники, и в первую очередь это касалось его дядьев,
продолжали обращаться с ним в неформальной обстановке не как с царем, а как
с юношей или даже ребенком. Казалось, еще совсем недавно великий князь
Владимир Александрович на глазах у посторонних трепал расшалившегося
наследника и его брата за уши, еще почти вчера Победоносцев в качестве
домашнего учителя растолковывал ему азбучные истины, и каких-то два года
назад он мог как сумасшедший носиться с графом Шереметевым по темным
комнатам его дворца и получать от этого огромное удовольствие, а сегодня
волею обстоятельств, по праву наследования, он был поставлен над всеми ими,
не имея никаких иных оснований ощущать свое превосходство. Впрочем, Николай
и сам это, вероятно, в какой-то степени чувствовал. Обращаясь спустя две
недели после восшествия на престол к членам Государственного совета в
Аничковом дворце, он говорил: «Да поможет мне Бог нести тяжесть
государственного служения, преждевременно на Меня возложенного…».
С самого начала у молодого царя появились постоянные помощники и
советчики из числа его августейших родственников. В первую очередь это были
великий князь Михаил Николаевич, младший брат Александра II,
председательствующий в Государственном совете; генерал-адмирал дядя
Алексей; муж его сестры, претендовавший на генерал-адмиральский пост,
великий князь Александр Михайлович (Сандро); другой брат отца – московский
генерал-губернатор дядя Сергей, влияние которого было тем более сильным,
что он являлся супругом Елизаветы Федоровны (Эллы) – сестры Алисы. Этот ряд
следует дополнить и старшим из братьев покойного императора великим князем
Владимиром Александровичем с супругой тетей Михен и их детьми –
многочисленными «владимировичми»; и великим князем Константином
Константиновичам с женой Елизаветой Маврикиевной; и с самым «военным
человеком» во всей императорской фамилии – великим князем Николаем
Николаевичем (Николашей). За каждым из этих имен стояли определенные силы и
круги, и вокруг нового императора постоянно плелась паутина интриг и велась
непрерывная борьба за влияние. Единственным человеком вне царской фамилии,
пользовавшимся огромным авторитетом и полным доверием у Николая, являлся
обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, которому в отличие от других
дозволялось бывать у государя, когда он сам находил это нужным.
Массированное давление со всех сторон и недостаточное собственная
компетентность вызывали у Николая целый комплекс негативных ощущений:
робость, неуверенность, чувство подавленности и т. д. «Не знаю, кто сказал
о Цезаре, - заметил французский посол в России Морис Палеолог, - что у него
«все пороки и ни одного недостатка». У Николая II нет ни одного порока, но
у него наихудший для самодержавного монарха недостаток: отсутствие
личности. Он всегда подчиняется. Его волю обходят, обманывают или
подавляют; она никогда не импонирует прямым и самостоятельным актом. В этом
отношении у него много черт сходства с Людовиком XV, у которого создание
своей природной слабости поддерживало постоянный страх быть порабощенным.
Отсюда у того и другого в равной степени наклонность к скрытностям.
Часто Николая II упрекают в жестокосердии и бездушии по отношению к
окружавшим его людям. И это тоже оказывается справедливым. Он действительно
многого просто не чувствовал, и при очень хорошем воспитании ему
недоставало ни знания людей, ни интуиции, а порой чисто человеческого
такта. Как уже отмечалось, наихудшим образом проявил он себя в день
трагедии на Ходынском поле. Николай оказался также не в состоянии уловить
веяния времени или понять свой народ, представляя его себе в далеком от
реальности образе. Довольно часто ошибался он и в людях, от которых
зависело не только судьба империи, но и его собственные жизнь и
благополучие. Почти хрестоматийным примером в этом ряду стало то, что
император не появился на похоронах первого лица в своем правительстве –
министра внутренних дел и председателя Совета министров П. А. Столыпина.
Между тем тот, уже будучи смертельно раненым в помещении Киевского оперного
театра в присутствии Николая, свой буквально последний взгляд и жест
обратил в сторону монарха, перекрестив его.
В отличие от многих своих августейших родственником – генералов разных
рангов, Николай не успел дослужиться в силу раннего вступления на престол
до более высокого военного чина – по существовавшему законодательству
император оставался в том чине, который имел будучи цесаревичем. До конца
своих дней Николай II был полковником, чем, впрочем, особенно не тяготился.
По традиции, все члены императорской фамилии с рождения приписывались к
одному или нескольким полкам, а также становились шефами военных училищ,
кадетских корпусов, артиллерийских бригад и батарей, гвардейских и обычных
полков. Зачисленный в списки лейб-гвардии полков: 2-го стрелкового царско-
сельского ее императорского величества государыни императрицы Марии
Федоровны, гродненского лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады, а также 3-
го его величества стрелкового полка, Николай II к тому же являлся шефом
Павловского и Александровского училищ, 1-го кадетского корпуса, лейб-
гвардии 1-й артиллерийской бригады, 1-й и 6-й батарей лейб-гвардии конной
артиллерии, лейб-гвардии саперного батальона и еще 16 полков.
Сын Николая наследник цесаревич Алексей шефствовал над более скромным
числом военных подразделений; среди них были Алексеевское училище,
Ташкентский кадетский корпус, 4 лейб-гвардейских полка и 4-я батарея лейб-
гвардейской конной артиллерии. Зато числился он в куда большем, чем отец
количестве списков полков, батальонов и др. В императорской фамилии даже
женщины являлись шефами различных полков и должны были, наряжаясь в военные
мундиры, участвовать в полковых торжествах.
Вообще российская империя уже давно имела облик военно-полицейского
государства, с ярко выраженной регламентацией всех сторон жизни.
Проявлялось это буквально во всем – в том числе и в бесчисленных фуражках,
шинелях и мундирах, которые носили не только офицеры, полицейские и
жандармы, но и чиновники, студенты и даже совсем юные гимназисты.
Действовавшая еще со времен Петра I вплоть до ХХ столетия знаменитая
«Табель о рангах», которая не только распределила все общество по ранжиру,
но и предписала каждому свое, определенное сословными нормами, место,
распространялась даже на систему образования. Пожалуй, лишь в Пруссии роль
армии и военных традиционно была столь же велика и почитаема, как в России.
«Новый 1904 год начался фортиссимо – с грохота внезапно начавшейся войны с японцами, - выразительно описал А. Н. Бенуа настроения широких интеллигентских кругов. – Это произошло совершенно неожиданно для нас, для всего нашего круга. Но как будто не совсем подготовлены были к тому и другие круги – те, «кому ведать надлежит». Это была первая настоящая война, в которую была втянута Россия после 1878 года, но на совершенно настоящую ее никто вначале не считал, а почти все отнеслись к ней с удивительным легкомыслием – как к какой-то пустяшной авантюре, из которой Россия не может не выйти победительницей. Эти нахалы япошки, макаки желтомордые вдруг полезли на такую махину, как необъятное государство российское с его более чем стомиллионным населением. У меня и у многих зародилось даже тогда подобие жалости к этим «неосторожным безумцам». Ведь их разобьют в два счета, ведь от них ничего не останется, а если война перекинется к ним на острова, то прощай все их чудесное искусство, вся их прелестная культура, которая мне и друзьям особенно полюбилась за последние годы…
Недолго, однако пребывало русское общество в неведении настоящей силы нового презренного врага…
Постепенно положение стало меняться, а после гибели «Петропавловска» и битв при Ляояне и Мукдене, после ряда отходов «на заранее укрепленные позиции» - японцы «макаки» перестали быть смешными, русское общество вспомнило о воинском духе и воинских доблестях этой «страны самураев» и поняло, что надо дать достойный отпор…».
Уже вечером дня начала войны 26 января 1904 года император получил от генерала Алексеева телеграмму с сообщением, что японские миноносцы атаковали стоявшие на внешнем рейде «Цесаревича», «Ретвизана» и «Палладу», причинив им серьезные повреждения.
Складывается впечатление, что главную свою задачу император видел в
это время не в чем ином, как в подогревании патриотических чувств населения
и поднятии боевого духа воинов. Почти весь 1904 год он провел в поездках по
стране, побывав в Белгороде, Туле, Полтаве, Москве, Коломне, Сызрани,
Пензе, Одессе, Ромнах, Бирзулу, Жмеринке, Сувалках и Витебске, напутствуя
войска, направляемые на Дальний Восток, а в сентябре посетил для осмотра
флота Ревель. И все это время одна за другой его настигали большей частью
неприятные депеши.
Задуманная как спасательное средство для выведения страны из кризиса, эта война не только еще более усугубила его, но и отягчила положение царского правительства ответственностью за провалы на Дальнем Востоке. Если в начале русско-японской кампании процесс полевения либеральных кругов на какое-то время замер, а манифест об объявлении войны вызвал многочисленный поток верноподданнических адресов даже от подозрительных для властей земских собраний, то по мере того, как Россия терпела на воде и на суше все новые поражения, «патриотический» угар спадал, и война в глазах самых разных слоев общества становилась все более непопулярной. Еще вчерашние сторонники «обороны отечества» и «гражданского мира» на период военных действий стали все настойчивей требовать заключения мира и введения конституционного строя.
Еще больше дискредитировали правительство в глазах общественности и осложнили и без того тяжелую ситуацию в стране события в Петербурге 9 января 1905 года, получившие в народе название «Кровавого воскресенья», когда тысячи и тысячи рабочих с петицией направились к Зимнему дворцу.
Первоначально проекты обращения к государю с изложением их насущных
требований обсуждались в «Собраниях фабрично-заводских рабочих».
Окончательный вариант петиции, подписанный Георгием Гапоном в ночь на 7
января 1905 года, который он с рабочей депутацией обязался передать Николаю
II, выглядел так:
«Государь! Мы, рабочие и жители г. С.-Петербурга разных сословий, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, Государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.
Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты бесправия и невежества; нас душит деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, Государь. Настал предел терпению…
9 января поутру масса празднично одетых рабочих двинулась ко дворцу.
По совету своего правительства, данному накануне ожидавшегося мирного
шествия петербургских рабочих, царь санкционировал принятие самых жестких
мер против толп народа, несших иконы Христа Спасителя, портреты самого
Николая II и петиции к нему с «верноподданнической просьбой» облегчить их
участь, их жизнь. Гвардейцы и войска гарнизона стреляли залпами, казаки
рубили шашками людей на улицах Петербурга: у Дворцовой площади, в начале
Невского проспекта, у Нарвских ворот…
В мирном шествии участвовало более ста сорока тысяч человек; число убитых и раненых, среди которых немало детей и женщин, по разным источникам колеблется от тысячи до 5 тысяч человек. В знак возмущения этой бойней парламенты Франции, Англии и Германии приостановили займы русскому царю, во всей Европе и Америке политические партии, общества и собрания простых граждан посылали телеграммы протеста русскому правительству и выражали сочувствие петербургским рабочим и русскому народу…
Уже буквально на следующий день после Кровавого воскресенья по
Петербургу ходила прокламация, отпечатанная в захваченной рабочими
типографии. «К оружию, товарищи, - говорилось в ней, - захватывайте
арсеналы, оружейные склады и оружейные магазины… Свергнем царское
правительство, поставим свое. Да здравствует революция, да здравствует
учредительное собрание народных представителей!».
Мощным эхом отозвалась в стране знаменитая стачка в Иваново-
Вознесенске, вооруженные столкновения происходили в Лодзи, Варшаве, Риге,
Либаве, Одессе и других городах. Новый импульс развитию революционного
движения в России дало восстание на броненосце «Потемкин» в июне 1905 года;
резко усилилось крестьянское движение, которым за май – август была
охвачена пятая часть российских уездов. А в начале октября началась
всероссийская стачка, носившая ярко выраженный политический характер.
Обстоятельства вынудили монарха пойти на уступки, хотя это полностью
противоречило его желанию и убеждению. Еще накануне подписания «манифеста
17 октября» Николай заметил: «Да, России даруется конституция. Немного нас
было, которые боролись против нее. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не
пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей и в
конце концов случилось неизбежное…»
Опубликование манифеста, впервые даровавшее россиянам гражданские свободы, было встречено в широких слоях общества с небывалым воодушевлением. Однако уже вскоре от этой эйфории не осталось и следа.
И все же провозглашение манифеста 17 октября, учреждение
Государственной думы и других общественных организаций сузило «жизненное
пространство» самодержавия и исказило его первозданность – теперь это было
нечто среднее между самодержавием и конституционной монархией. Эта ситуация
ассоциировалась у Николая почти с концом России.
Пережив критическую точку развития революции и укрывшись за
многообещающими фразами, реакция во главе с царем перешла в наступление.
Указом и манифестом Николая II от 9 июля 1906 года Дума, фактически еще ни
на что не посягнувшая, была распущена.
Поводом для разгона Думы послужил проект, представленный на
рассмотрение кадетской партии, предусматривавший частичное отчуждение за
выкуп помещичьего землевладения. Несогласные с постановлением депутаты,
выехав в Финляндию, в Выборг, в специальном воззвании, которое подписали
232 человека, призывали население «стоять» за Государственную думу и «до
созыва народного представительства» (т.е. нового думского состава) не
давать «ни копейки в казну, ни единого солдата в армию» и не признавать
займов государства. Но воззвание это по большому счету не получило отклика
– страна еще не доросла до парламентаризма. Против участников выборгского
заседания начались репрессии: аресты, увольнения со службы, лишения
духовных лиц сана, исключения из «дворянских обществ».
Однако окончательный переход к реакционной политике и изменению курса
в обратном направлении произошел после разгона II Государственной думы 3
июня 1907 года и ареста социал-демократической думской фракции, что даже
получило название «третьеиюньского переворота». Нарушив действовавшее
законодательство, царское правительство ввело новый избирательный закон,
почти исключавший представительство в Думе трудящихся. Репрессиям
подверглись легальные массовые общественные организации. За три года (1907-
1909) было закрыто около 500 профессиональных союзов; на убыль пошла и
декларируемая «свобод печати». В это же время были репрессированы
(приговорены к смертной казни, каторжным работам, тюремному заключению и
административной высылке без суда) – более 50000 человек.
В этой до предела наэлектризованной атмосфере социально-политической жизни страны своеобразным детонатором грядущего революционного взрыва стало явление, вошедшее в историю России под названием распутинщины.
Появление при императорском дворе такой одиозной фигуры, как
Распутин, и дальнейшее усиление его влияния прежде всего было обусловлено
тем фактором, что медицина, вынесшая цесаревичу страшное заключение,
оказалась беспомощной перед лицом таинственной по тем временам болезни, и
это побудило его родителей, и в первую очередь Александру Федоровну, искать
поддержки неземных, потусторонних сил.
То, что Распутин обладал уникальными способностями и редкостными возможностями в воздействии на довольно широкий круг людей, не подлежит ни малейшему сомнению. Поэтому его совершенно невероятный для простого тобольского мужика взлет и буквально неслыханная карьера были вовсе не случайны.
С обличениями Распутина выступали протопресвитер военного и морского духовенства Г. И. Шавельский, докладывающий Николаю о распространенных в армии слухах, подрывающих царский престиж, и бывший инспектор Петроградской духовной академии, епископ полтавский Феофан, встречавшийся с императрицей и пытавшийся объяснить ей, что Распутин находится в состоянии «духовной прелести».
Историю своей отставки министр внутренних дел А. Н. Хвостов прямо
связывал с представленной им государю сводкой компрометировавших Распутина
сведений. «Государь неохотно слушал доклад, - вспоминал он, - отошел к
окну, делая вид, что это его не интересует, но я его попросил выслушать…
Отставка моя последовала, кажется, 2 или 3 марта 1916 года…»
Безуспешность попыток удаления Распутина от двора политическими
средствами вызвала к жизни мысль о его физическом устранении. Неоднократно
пытался организовать его убийство Хвостов, убежденный, что это встретило бы
горячее сочувствие в великокняжеской среде. Взаимная неприязнь Распутина и
большинства членов дома Романовых была общеизвестна, а великий князь
Николай Николаевич, главнокомандующий русских войск в войне с Германией,
обещал при появлении Распутина на фронте его повесить.
В смерти Распутина, несмотря на все большее число подтверждающих ее
фактов (не хватало только самого трупа), сомневались еще многие. Услышав
вечером 17 декабря эту новость в яхт-клубе, даже великий князь Николай
Михайлович расценил всю историю, как очередную «утку», поскольку, по его
словам, слухи о смерти старца доходили до него уже раз десять и каждый раз
он «воскресал» еще более могущественным.
Вообще реакция на это событие (если не считать довольно узкого круга
лиц) была однозначной: оно воспринималось как величайшее благо. Большинство
английских и французских газет в эти дни помещали поздравления народу
России по случаю счастливого избавления его от «темной силы» и
«национального позора». Под портретами Феликса и Ирины Юсуповых в
английской «Times» была помещена более чем выразительная подпись:
«Спасители России».
Вопреки настояниям императрицы Николай II не решился судить убийц, в
силу всеобщего одобрения их поступка. Члены императорского дома даже
обратились к нему с письменной просьбой не подвергать наказанию великого
князя Дмитрия. И хотя отношение Николая к содеянному выразилось в его
лаконичной резолюции на этом письме: «Никому не дано право убивать», - тем
не менее пришлось ограничиться отправкой великого князя Дмитрия на
Кавказский фронт и высылкой Юсупова в его имение в Курскую губернию.
15 июня 1914 года в столице австрийской провинции Боснии Сараево сербский уроженец Принцип совершил покушение на наследного австрийского принца Фердинанда и его супругу, что вызвало вскоре австро-сербский военный конфликт. Разумеется, к этому не остались равнодушны Германия и Россия, поддерживающие в силу союзнических отношений разных участников конфликта. В связи с началом военных действий на австро-сербской границе и объявленной мобилизацией в Германии вечером 17 июля Николай II утвердил решение о всеобщей мобилизации в России.
Указ об этом был объявлен 18 июля, а в полночь Германия предъявила русской стороне ультиматум с требованием отказа от мобилизации. Вечером 19 июля 1914 года германский посол в России граф Пурталес явился к министру иностранных дел С. Д. Сазонову за ответом. Получив отказ на требование отменить мобилизацию, крайне взволнованный германский посол вручил ему ноту с объявлением войны.
В экстренном порядке 26 июля были созваны распущенные до осени
Государственный совет и Дума, и обеими законодательным палатам были быстро
одобрены связанные с началом войны законопроекты. Повсеместно возникший
патриотический подъем положил конец почти всем межпартийным распрям; на
оборонческие позиции легко перешли еще вчерашние противники правительства,
за исключением большевистского крыла Российской социал-демократической
партии. Тот факт, что Германия первой (хотя бы формально) объявила войну
России, способствовал резкому взрыву ура-патриотических чувств и росту в
стране, и без того сильных, антигерманских настроений. Уже 22 июля в
Петербурге шовинистически настроенной толпой было разгромлено и сожжено
здание немецкого посольства на Исаакиевской площади. Украшавшие его фигуры
тевтонских воинов с лошадьми были сброшены с крыши разбушевавшимися
патриотами вниз, как якобы символизировавшие превосходство Германии над
идущими у нее «на поводу» Россией и Францией. В толпе, громившей
посольство, усиленно распространялись слухи, что в этих фигурах скрыты,
радиоприемники, улавливающие их расположенной напротив гостиницы «Астория»
шпионские донесения. Жизнь в стране быстро перешла на военные рельсы.
Встать во главе армии Николай намеревался с самого начала войны,
однако ему пришлось посчитаться с мнением ряда государственных деятелей и
назначить верховным главнокомандующим своего дядю великого князя Николая
Николаевича (младшего), генерал-адъютанта и генерала от кавалерии. Однако
он не остался в стороне от военных действий, и его жизнь превратилась в
сплошные разъезды – в западные районы страны, в Ставку (она первоначально
находилась в Барановичах, затем – в Могилеве) и обратно, в Царское Село.
Только в сентябре (с 20-го по 26-е) и октябре (с 21 по 2 ноября) он побывал
в Ровно, Бресте, Осовце, Вильно, Минске, Барановичах, Люблине, Ивангороде,
Двинске, Гродно и других местах.
23 августа 1915 года в связи с неудачами русских войск на Западном фронте Николай II принял верховное главнокомандование.
Великий князь Николай Николаевич был назначен царским наместником на
Кавказ и главнокомандующим Кавказской армии. Взяв в свои руки всю полноту
власти, император тем самым принял на себя и всю ответственность за исход
войны, судьбу армии и в конечном итоге – России. В очередной раз Николай не
почувствовал, откуда будет исходить главная опасность и где должно быть его
место. И если, даже находясь в Царском Селе, всего в двадцати верстах от
Петрограда, он не всегда адекватно воспринимал происходившие в столице
события, то, будучи в отдалении, он просто переставал контролировать
ситуацию, тем более что поступавшие к нему в Ставку корреспонденции часто
передавали информацию в искаженном виде.
К началу 1917 года продолжавшаяся уже свыше двух с половиной лет тяжелейшая война, уносившая ежедневно многие человеческие жизни и огромные народные средства, все более усиливавшая хозяйственная и транспортная разруха, нарастание безработицы и продовольственного кризиса восстановили против царского самодержавия самые широкие слои населения.
Усиление полицейских репрессий, а особенно закрытие 22 февраля 1917
года на неопределенное время Путиловского завода, когда на улицу было
выброшено сразу 30000 человек, вызвало резкий подъем революционного
движения. Мощная волна протестов против расправы с путиловцами совпала по
времени с Международным днем работниц (23 февраля по старому стилю) и
дальнейшим ухудшением продовольственного положения (к началу февраля в
Петрограде оставался всего лишь десятидневный запас муки). И начавшиеся
антиправительственные выступления на площади Нарвской заставы и других
рабочих окраинах перешли в массовые митинги и демонстрации на Невском
проспекте и в центральных районах столицы. 23 февраля, когда на улицы вышло
свыше 120000 забастовавших рабочих, явилось первым днем революции.
С этого дня события нарастают подобно снежной лавине. Назавтра, 24
февраля, стачки охватили уже 224 предприятия Петрограда, в них участвовало
более 200000 человек. В субботу, 25 февраля, эти выступления переросли во
всеобщую политическую стачку, в ходе которой остановился транспорт,
прекратили работу все заводы и фабрики, учебные заведения, перестали
выходить газеты. Многотысячные демонстрации под лозунгами «Дайте хлеба!»,
«Долой войну!», «Долой самодержавие!» заполнили улицы и площади столицы.
Именно в этот день в Ставку к Николаю II поступили первые известия о
развернувшихся в Петрограде событиях.
В воскресенье (26 февраля) улицы Петрограда вновь заполнили десятки
тысяч людей, повсюду шли демонстрации и митинги. В ряде районов произошли
столкновения с полицией и войсками, стрелявшими в народ (в частности, были
расстреляны демонстрации на Знаменской площади и углу Невского и Садовой
улицы),появились сотни убитых и раненых. Но продолжавшиеся подряд четыре
дня массовая уличная борьба, почти непрерывные антиправительственные
выступления и митинги, быстро увеличивавшееся число «братаний» с солдатами
вконец расшатали главную и последнюю, пожалуй, опору царского самодержавия
– армию. Вечером 26 февраля взбунтовалась одна из рот гвардейского
Павловского полка, в ночь на 27 февраля восстал Волынский полк, затем –
Литовский, Московский, Преображенский и другие полки, солдаты которых
отказывались выполнять приказы своих офицеров, открывали огонь по
полицейским и казакам, разгонявшим и стрелявшим в народ. Это означало
начало конца: армия стала переходить на сторону революции.
Между тем 27 февраля революционные выступления в Петрограде переросли
в вооруженное восстание, охватившее весь город. Около 100000 солдат
Петроградского гарнизона, а также балтийские моряки вместе с восставшим
народом практически полностью овладели столицей империи. В их руки перешли
мосты, вокзалы, важнейшие правительственные и министерские учреждения,
телеграф и главпочтамт, Петропавловская крепость и арсенал, где хранились
десятки тысяч винтовок и боеприпасы. Повсюду появлялись автомобили и
грузовики с вооруженными рабочими и солдатами. Громились полицейские
участки, запылало здание окружного суда. Из захваченных тюрем были выпущены
политические заключенные, начались аресты царских министров. Пытавшийся еще
организовать сопротивление восставшим генерал Хабалов, засевший с небольшим
отрядом войск в здании Адмиралтейства, был вынужден сложить оружие.
Во второй половине дня того же 27 февраля в Таврическом дворце,
поделенном на две части, образовались и начали действовать два новых органа
власти. Одним из них был рожденный на гребне революционной волны
Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, председателем исполкома
которого избирается лидер меньшевистской партии Н. С. Чхеидзе, а его
заместителем – лидер фракции Трудовой группы в IV Государственной думе А.
Ф. Керенский. И уже утром 28 февраля вышел первый номер печатного органа
Петросовета – газеты «Известия», быстро разнесшей по всей стране сообщение
о победе революции. Другим новым органом, фактически принявшим в эти
напряженнейшие дни власть из рук царизма, стал Временный комитет
Государственной думы. Верноподданнически постановив подчиниться
императорскому указу о роспуске Думы не разъезжаться и немедленно собраться
на «частное заседание».
Увы, Николай II все еще не понимал реального смысла происходившего.
Упрямо не желая осознать, что в столице не какие-то «беспорядки» в
отдельных «ротах выздоравливающих», а самая настоящая революция, царь, как
и прежде, не помышлял о поисках разумного компромисса, а продолжал
следовать совету августейшей супруги творить «свою волю». Упорно не
соглашаясь с предложениями, изложенными в многочисленных телеграммах М. В.
Родзянко, генералов Хабалова и Беляева, с советами начальника штаба Ставки
генерала М. В. Алексеева и даже своего брата – великого князя Михаила
Александровича – немедленно пойти на уступки восставшему народу и
согласиться на создание парламентского правительства, император
категорически отверг и последнее верноподданническое прошение вконец
перепуганного Совета министров об отставке и образовании ответственного
перед Думой кабинета, телеграфировав Голицыну: «Относительно перемен в
личном составе (правительства) при данных обстоятельствах считаю их
недопустимыми».
Глубокой ночью 1 марта в Таврический дворец, в Думу, приехал Гучков.
Он говорил о том, что надо на что-нибудь решиться, на что-то большое, что
«могло бы вывести из ужасного положения с наименьшими потерями», что «в
этом хаосе, во всем, что делается, надо прежде всего думать о том, чтобы
спасти монархию», что «без монархии Россия не может жить». Но Николаю
продолжать царствовать нельзя – его повеления просто не исполнят.
Следовательно, выход один – отречение нынешнего государя. Иначе «весь этот
революционный сброд начнет сам искать выхода… И сам расправится с
монархией…» Выступивший вслед за тем Родзянко пояснил, что утром 1 марта он
намеревался выехать для соответствующих переговоров с царем, но отказался
ввиду требований Петроградского Совета, чтобы его сопровождал Чхеидзе и
батальон революционных солдат. Тогда Гучков предложил иной план: «Надо
действовать тайно и быстро, никого не спрашивая, ни с кем не советуясь…
Надо поставить их перед свершившимся фактом. Надо дать России нового
государя» после общего одобрения было также решено, что вместе с Гучковым
поедет Шульгин, который окончательно уточнил: «Комитет Государственной думы
признает единственным выходом в данном положении отречение государя
императора, поручает нам двоим доложить об этом его величеству и, в случае
его согласия, поручает привезти акт отречения в Петроград. Отречение должно
произойти в пользу наследника цесаревича Алексея Николаевича. Мы должны
ехать вдвоем, в полной тайне.»
Решение царя отказаться от престола не только за себя, но и за
цесаревича явилось для всех полной неожиданностью, к тому же оно не
соответствовало закону о престолонаследии. Но в тот момент все это были
«частности». Гораздо важнее представлялось возможно скорее осуществить
добровольное отречение Николая II, чтобы этим сбить революционную волну и
вместе с тем попытаться сохранить монархическую династию в России. Для всех
участников встречи именно это составляло то главное, ради чего можно было
не тратить время на обсуждение юридических тонкостей, хотя царь и отклонил
предложенный думскими посланцами проект манифеста об отречении и, заявив,
что составит свой текст документа, удалился.
Гучков предложил, на всякий случай, подписать манифест об отречении не в одном экземпляре. Согласившись и с этой просьбой, Николай, кроме того, здесь же написал тексты двух указов Правительствующему Сенату: по предложению Рузского – о назначении верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича, по просьбе Гучкова и Шульгина – о назначении председателем Совета министров князя Г. Е. Львова.
Хотя все эти документы (манифест об отречении и указы о назначении
Львова и Николая Николаевича)были подписаны Николаем почти одновременно –
около полуночи 2 марта, однако датированы все они были 15 часами, что,
понятно, должно было удостоверить самостоятельность принятия царем решения
об отречении еще до приезда из Петрограда Гучкова и Шульгина.
Манифест об отречении Николая II был изготовлен в двух экземплярах:
первый – напечатанный на телеграфных бланках – остался у генерала Рузского,
второй – переписанный на машинке на отдельном большом листе – был выдан под
расписку посланцам Государственной думы: «Высочайший манифест от 2-го марта
1917-го года получил Александр Гучков, Шульгин». (Прил. 2)
Тем временем дальнейшее развитие революционных событий поставило уже
в повестку дня вопрос не только о персональном отречении Николая II, но и
вообще о полной ликвидации в России монархии. Уже в течение дня 2 марта
«петербургские настроения», по словам П. Н. Милюкова, продолжали
прогрессировать влево. Особенно остро лидер кадетов это почувствовал,
когда, выступив днем перед собравшейся в Колонном зале Таврического дворца
толпой, он высказался за отречение Николая II в пользу наследника Алексея
при регентстве брата царя Михаила, а уже вечером к нему в присутствии М. В.
Родзянко обратилась группа взволнованных офицеров, заявивших, что они не
могут вернурться к частям, если Милюков не откажется от своих слов. И
последний вынужден был заявить, что он высказал только личное мнение, хотя
в действительности сказанное им отражало позицию думского большинства. В
условиях мощных антимонархистских выступлений масс руководящим деятелем
Государственной думы и только что сформированного Временного правительства
стали очевидны бесполезность и даже вредность опубликования манифеста об
отречении бывшего царя. Именно поэтому в начавшихся в 8 часов 45 минут утра
3 марта очередных переговорах по прямому поводу с командующим Северным
фронтом генералом Рузским М. В. Родзянко прежде всего подчеркнул
чрезвычайную важность того, чтобы манифест об отречении и передаче власти
великому князю Михаилу Александровичу не был бы опубликован.
С утра этого же дня в квартире отставного генерала князя Путятина на
Миллионной улице, где с последних дней февраля находился великий князь
Михаил Александрович, начали тайно собираться ведущие деятели Временного
думского комитета во главе с Родзянко и министры только что сформированного
Временного правительства (князь Львов, Милюков, Гучков, Терещенко,
Керенский и другие). Совещание проходило в тревожной атмосфере всеобщего
опасения, что начавшие распространяться известия о псковских переговорах с
Николаем и о сохранении правления династии Романовых вызовут новый взрыв
возмущения революционных масс. В обстановке когда для большинства
собравшихся стало ясно, что судьба полностью дискредитировавшего себя
царского самодержавия уже предрешена, и только Милюков и Гучков выступили
против упразднения монархии (первый из них говорил, в частности, о
необходимости срочно выехать в Москву, чтобы собрать военные силы в защиту
нового императора), великий князь Михаил Александрович, взвесив все pro и
contra, принял решение о своем отказе от верховной власти (мотивированном,
правда, условно – в зависимости от решения будущего Учредительного
собрания). (Прил. 3)
До самого последнего момента и Николай II, и Александра Федоровна,
кажется, сопротивлялись самой судьбе. Ведь откажись еще за несколько
месяцев, пусть даже недель, до февральско-мартовских событий 1917 года
император от идеи самодержавия и объяви публично об ограничении прав
монарха и передачи исполнительной власти ответственному перед народом
правительству (то есть о введении конституционной монархии) – то дальнейшие
судьбы дома Романовых и самой России были бы иные и, скорее всего, не столь
трагичные. Но Николай упустил время, и никакие самые энергичные попытки
даже такого авторитетнейшего человека, каким являлся тогда один из лидеров
оппозиционной самодержавию кадетской партии – П. Милюков, уже не могли
спасти монархию, даже в ограниченных конституцией правах, хотя это, видимо,
было бы наиболее безболезненным эволюционным путем дальнейшего развития для
России.
Николай II надеялся передать сыну то, что получил из рук своего почитаемого родителя. И поскольку немыслимо предположить, что он не представлял степени серьезности болезни наследника, остается думать, что последний российский император просто недопонимал или не осознавал всего значения той роли и тяжести ответственности, которые должен принять на себя абсолютный самодержец.
Об этом достаточно выразительно написал спустя короткое время после
русской революции Дж. Бьюкенен. «Его несчастье состояло в том, - размышлял
о Николае II английский дипломат, - что он родился автократом, будучи по
своему характеру столь неподходящим для этой роли. В действительности он
никогда не правил Россией, и , позволив правящей аристократии пренебречь
сделанными им в октябрьском манифесте 1905 года обещаниями свободы речи,
собраний и т.д., он в значительной мере утратил доверие народа.
Наследственное бремя становилось для него все тяжелее по мере того, как он
продолжал царствовать; то была огромная империя, в которой около 75%
населения было безграмотно, в которой революционный дух 1905 года никогда
не утихал, в которой церковь, сделавшаяся со времени уничтожения
патриархата Петром Великим одним из государственных ведомств, быстро
утрачивала обаяние в глазах народа вследствие скандальных назначений,
произведенных благодаря влиянию Распутина, в которой суд был дурно
организован, и почти каждая отрасль управления находилась в руках людей,
столь же неспособных, как и развращенных; и вот вдобавок ко всему этому
присоединилась мировая война! Вся система развинтилась, а он, бедный
император, поистине не был рожден для того, чтобы привести ее в порядок».
К этим словам трудно что-либо добавить…
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Николай II: «…я питаю твердую, абсолютную уверенность, что судьба
России, моя собственная судьба и судь- ба моей семьи находятся в руке Бога, поставившего меня на то место, где я нахожусь. Что бы ни случилось, я скло- няюсь перед его волей, с сознанием того, что у меня никогда не было иной мысли, чем служить стране, которую он мне вверил».
Из воспоминаний А. П. Изольского.
Более чем трехвековая историческая драма, главными действующими лицами которой были, с одной стороны, правящая династия Романовых и, с другой стороны, их подданные – многочисленные народы гигантской империи – завершилась.
Неразрывно связанное с личностью Николая II российское самодержавие не сумело ни преобразоваться в действительно конституционную монархию, подобно тому, как это произошло в ряде стран Западной Европы, ни успешно решить хотя бы одну из многочисленных проблем внутренней и внешней политики страны. Тем самым, как исторический феномен, оно оказалось обреченным, точнее сказать – само себя обрекло на гибель.
Русский бунт смел всю старую самодержавную Россию и, естественно, не мог не смести ее символа – династию Романовых. Как отмечал в связи с этим философ Н. А. Бердяев, «народ в прошлом чувствовал неправду социального строя, основанного на угнетении и эксплуатации трудящихся, но он кротко и смиренно нес свою страдальческую долю. Но наступил час, когда он не пожелал больше терпеть…»
ИСПОЛЬЗУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА:
1. Белецкий С. П. Григорий Распутин. Пг. 1923;
2. Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М. 1924;
3. Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 1-3. М. 1960;
4. Ключевский В. О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. М.
1990;
5. Крушение царизма. Воспоминания участников революционного движения в
Петрограде (1907- февраль 1917 г.) Л. 1986;
6. Сухомлинов В. А. Дневники // Дела и дни. 1920. № 1; 1922. № 3. Он же.
Воспоминания. Берлин. 1924.
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ
МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ,
ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ, царь Польский, великий князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая.
Объявляем всем верным Нашим подданным.
Во дни торжественного венчания Нашего на Царство население
Первопрестольной столицы, слившись воедино с представителями всей земли
Русской, явило отрадныя сердцу Нашему свидетельства одушевленной любви и
беззаветной преданности народа своему Государю. Эти народныя чувства,
издревле укреплявшия дух Державных Предков Наших и в годину радости, и в
годину печали, с особенною силой выразились в день народного праздника,
послужили Нам трогательным утешением в опечалившем Нас, посреди светлых
дней, несчастии, постигших многих из участников празднества, а перед лицом
всей России засвидетельствовали несокрушимость уз, связующих Нас с любезным
и верным народом Нашим.
Всевышняя благодать, святым помазанием запечатлевшая призвание Наше, да подаст Нам, молитвами всех верных и благочестивых сынов России, силу и мудрость к совершенно служению Нашему благу возлюбленного отечества.
Дан в Первопрестольном граде Москве в 26-й день мая, в лето от
Рождества Христова тысяча восемьсот девяносто шестое. Царствования же
Нашего во второе.
На подлинном Собственного Его Императорского Величества рукою написано:
НИКОЛАЙ.
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
МАНИФЕСТ НИКОЛАЯ II ОБ ОТРЕЧЕНИИ[1]
В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать новое тяжкое испытание России. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца.
Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно с славными союзниками нашими сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России сочли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственной думой, признали мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть.
Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на престол государства Российского.
Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном единении с представлениями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую. Присягу во имя горячо любимой родины.
Призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести государство Российское на путь победы, благоденствия и славы.
Да поможет Господь Бог России.
Город Псков, 2 марта 1917.
15 часов.
ПРИЛОЖЕНИЕ 3
ОТРЕЧЕНИЕ МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА ОТ ПРЕСТОЛА
Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне
Императорский Всероссийский престол в годину беспримерной войны и волнения
народа. Одушевленный единой со всем народом мыслью, что выше всего благо
родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять
Верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому и
надлежит всенародным голосованием избрать представителей своих в
Учредительное Собрание, установить образ правления и новые основные законы
Государства Российского. Посему, призывая благословение Божие, прошу всех
граждан державы Российской подчиниться временному правительству, по почину
Государственной Думы возникшему и облеченному всей полнотой власти, впредь
до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основании всеобщего,
прямого, равного, тайного голосования Учредительное Собрание своим решением
об образе правления выразит волю народа.
Подписал МИХАИЛ.
-----------------------
[1] Печатается по: Страна гибнет сегодня. Воспоминания о февральской
революции 1917 года. М.: Изд-во Книга, 1991. с. 190.