(по произведениям военного периода)

Как это было! Как совпало-

Война, беда, мечта и юность!

И это всё в меня запало

И лишь потом во мне очнулось!

(Давид Самойлов)

Мир литературы - это сложный удивительный мир, и в то же время очень противоречивый. Особенно на рубеже веков, где вновь вливающиеся, новое сталкивается с тем, что подчас усматривает или становиться образцовым, классическим. Либо одна формация заменяется другой: соответственно меняются взгляды, идеология, бывает, даже мораль, рушатся устои (что и происходило на рубеже 19 - 20 веков). Все изменяется. И сегодня, на пороге 21 века мы это ощущаем на себе. Неизменным остается только одно: память. Мы должны быть благодарны тем писателям, которые после себя оставили когда-то признанный, а порой, непризнанный труд. Эти произведения заставляют нас задуматься над смыслом жизни, вернуться в то время, посмотреть на него глазами писателей разных течений, сравнить противоречивые точки зрения. Эти произведения - живая память о тех художниках, которые не оставались обыкновенными созерцателями происходившего. “Сколько в человеке памяти, столько в нем и человека”, - пишет В. Распутин. И пусть нашей благодарной памятью будет наше неравнодушное отношение к их творениям.

Мы пережили страшную войну, может быть самую ужасную и тяжелую по своим жертвам и разрушениям за всю историю человечества. Война, которая поднесла за собой миллионы не в чем неповинных жизней матерей и детей, пытавшихся хоть как то противостоять этому клину фашизма, уходящему все глубже и глубже в сознание каждого человека на планете. Но спустя вот уже более полувека, мы начинаем забывать тот ужас и тот страх, что испытывали наши отцы и деды, защищая Родину. Мы уже не удивляемся немного замаскированной свастике гитлеровского нацизма. Странно, почему же страна и народ, который остановил фашизм, казалось бы раз и навсегда, теперь получает таких людей как Илюхин и Баркашов. Почему же прикрываясь святыми идеалами единства и благополучия матери России, они в то же время разгуливают с нацистскими свастиками на рукавах и изображениями Гитлера на груди.

И снова перед Россией стоит выбор – выбор настолько сложный и неоднозначный, что заставляет задуматься о смысле бытия мирского и о назначении нашего существования на планете сия.

В этой работе я попытался, что называется вникнуть в саму сущность этих двух слов – выбор и нравственность. Что они значат для каждого из нас и как мы поведем себя в ситуации подталкивающей нас на безнравственное преступление, подталкивающей нас на преступление против самого себя, против устоявшегося мнения о чистоте души человеческой и о нравственности, против законов божьих.

Выбор – есть не что иное как вариант дальнейшего пути развития человеческого. Выбор с той только разницей отличается от фортуны, что выбор есть преднамеренное, осознанное и продуманное поведение человека, направленное или лучше сказать исходящее от человеческих потребностей и главного чувства самосохранения.

Чем хороши и прекрасны, на мой взгляд, писатели военного периода, хотя бы потому, что они являются зеркалом человеческой души. Они как бы приблизясь к человеку, разворачиваются на определенный угол, показывая тем самым душу человека со всех его сторон. Вячеслав Кондратьев на мой взгляд не является исключением.

Повести и рассказы Кондратьева переносят нас и на Дальний Восток (там служили срочную в армии герои, там застала их война), и в настороженно - суровую, но спокойную Москву сорок второго. Но в центре художественной вселенной Кондратьева то овсянниковское поле - в воронках от мин, снарядов и бомб, с неубранными трупами, с валяющимися простреленными касками, с подбитым в одном из первых боев танком.

Ничем овсянниковское поле не примечательно. Поле как поле. Но для героев Кондратьева всё главное в их жизни совершается здесь, и многим не суждено его перейти, они останутся здесь навсегда. А тем, кому повезет, кто вернется отсюда живым, запомнится оно навсегда во всех подробностях - каждая ложбинка, каждый пригорок, каждая тропка. Для тех, кто здесь воюет, даже самое малое исполнено немалого значения: и шалаши, и мелкие окопчики, и последняя щепоть махры, и валенки, которые никак не высушить, и полкотелка жидкой пшенной каши в день на двоих. Всё это составляло жизнь солдата на переднем крае, вот из чего она складывалась, чем была наполнена. Даже смерть была здесь заурядно привычной, хотя и не угасала надежда, что живым и не искалеченным вряд ли отсюда выбраться.

Теперь издали мирных времен может показаться, что одни подробности у Кондратьева не так существенны - можно и без них обойтись: дата, которой помечена пачка концентрата, лепешки из гнилой, раскисшей картошки. Но ведь это всё правда, так было. Можно ли, отвернувшись от грязи, крови, страданий, оценить мужество солдата, понять по-настоящему, чего стоила народу война? Именно здесь и начинается нравственный выбор героя – между испорченной пищей, между трупами, между страха. Клочок истерзанной войной земли, горстка людей - самых обыкновенных, но в тоже время по своему единичных на всей планете. Эти люди смогли выстоять, смогли пронести через всю войну человеческое существо и человеческую душу, не разу не запятнанную в этой каше грязной войны. Кондратьев на небольшом пространстве полностью изобразил народную жизнь. В малом мире овсянниковского поля открываются существенные черты и закономерности мира большого, предстается судьба народная в пору великих исторических потрясений. В малом у него неизменно проступает большое. Та же дата на пачке концентрата, свидетельствующая, что он не из запаса, а сразу, без промедления и задержек, попал на фронт, без лишних слов указывает крайний предел напряжения сил всей страны.

Фронтовая жизнь - действительность особого рода: встречи здесь скоротечны - в любой момент приказ или пуля могли разлучить надолго, часто навсегда. Но под огнем за немногие дни и часы, а иногда в одном лишь поступке характер человека проявлялся с такой исчерпывающей полнотой, с такой предельной ясностью и определенностью, которые порой в нормальных условиях недостижимы и при многолетних приятельских отношениях.

Представим, что война пощадила и Сашку, и того тяжело раненного солдата из “папаш”, которого герой, сам раненый, перевязал и к которому, добравшись до санвзвода, привел санитаров. Стал бы вспоминать этот случай Сашка? Скорее, всего нет, для него в нём нет ничего особенного, он сделал то, что считал само собой разумеющимся, не придавая ему никакого значения. Но тот раненый солдат, которому Сашка спас жизнь, наверняка никогда его не забудет. Что из того, что он не знает о Сашке ничего, даже имени. Сам поступок раскрыл ему в Сашке самое главное. И если бы их знакомство продолжилось, оно бы не так уж много добавило к тому, что он узнал о Сашке в те считанные минуты, когда свалил его осколок снаряда, и лежал он в роще, истекая кровью. И не одно событие не может охарактеризовать нравственность человека – чем этот. И Сашка отдал предпочтение правильному выбору – выбору человеческой совести и человеческого милосердия.

Часто говорят, имея в виду судьбу человека, - река жизни. На фронте ее течение становилось катастрофически стремительным, она властно увлекала за собой человека и несет его от одного кровавого водоворота к другому. Как мало оставалось у него возможностей для свободного выбора! Но, выбирая, он каждый раз ставит на карту свою жизнь или жизнь подчиненных. Цена выбора здесь всегда жизнь, хотя обычно выбирать приходиться вещи как будто бы обыденные - позицию с обзором пошире, укрытие на поле боя.

Кондратьев пытается передать это неостановимое движение потока жизни, подчиняющего себе человека; иногда у него на первый план выступает герой - Сашка. И хотя он старается использовать все возникающие возможности для выбора, не упускает ситуаций, исход которых может зависеть от его смекалки, выдержки, он всё-таки во власти этого неукротимого потока военной действительности - пока он жив и цел, ему снова ходить в атаку, вжиматься под обстрелом в землю, есть что придется, спать, где придется...

Повесть “Сашка” была сразу же замечена и оценена по достоинству. Читатели и критики, проявив на сей раз редкое единодушие, определили ей место в ряду самых больших удач нашей военной литературы. Повесть эта, составившая имя Вячеславу Кондратьеву, и сейчас напоминает нам об ужасах той войны.

Но Кондратьев был не одинок, проблемы нравственного выбора пали и на плечи других писателей того времени. Юрий Бондарев писал много о войне, "Горячий снег" занимает особое место, открывая новые подходы к решению нравственных и психологических задач, поставленных ещё в его первых повестях - “Батальоны просят огня" и "Последние залпы". Эти три книги о войне - целостный и развивающийся мир, достигший в "Горячем снеге" наибольшей полноты и образной силы. Первые повести, самостоятельные во всех отношениях, были вместе с тем как бы подготовкой к роману, быть может ещё не задуманному, но живущему в глубине памяти писателя.

События романа "Горячий снег" разворачиваются под Сталинградом, южнее блокированной советскими войсками 6-й армии генерала Паулюса, в холодном декабре 1942 года, когда одна из наших армий выдерживала в приволжской степи удар танковых дивизий фельдмаршала Манштейна, который стремился пробить коридор к армии Паулюса и вывести ее из окружения. От успеха или неуспеха этой операции в значительной степени зависел исход битвы на Волге и может даже сроки окончания самой войны. Время действия романа ограничено всего несколькими днями, в течение которых герои Юрия Бондарева самоотверженно обороняют крошечный пятачок земли от немецких танков. Показывая тем самым верх человеческого героизма и безграничие русского патриотизма.

В "Горячем снеге" образ вставшего на войну народа возникает перед нами в ещё небывалой до того у Юрия Бондарева полноте выражения, в богатстве и разнообразии характеров, а вместе с тем и в целостности. Этот образ не исчерпывается ни фигурами молодых лейтенантов - командиров артиллерийских взводов, ни колоритными фигурами тех, кого традиционно принято считать лицами из народа,-- вроде немного трусливого Чибисова, спокойного и опытного наводчика Евстигнеева или прямолинейного и грубого ездового Рубина; ни старшими офицерами, такими, как командир дивизии полковник Деев или командующий армией генерал Бессонов. Только совокупно понятые и принятые эмоционально как нечто единое, при всей разнице чинов и званий, они составляют образ сражающегося народа. Сила и новизна романа заключается в том, что единство это достигнуто как бы само собой, запечатлено без особых усилий автора - живой, движущейся жизнью. Образ народа, как итог всей книги, быть может более всего питает эпическое, романное начало повествования.

Гибель героев накануне победы, преступная неизбежность смерти заключает в себе высокую трагедийность и вызывает протест против жестокости войны и развязавших её сил. Умирают герои "Горячего снега" - санинструктор батареи Зоя Елагина, застенчивый ездовой Сергуненков, член Военного совета Веснин, гибнет Касымов и многие другие... И во всех этих смертях виновата война. Пусть в гибели Сергуненкова повинно и бездушие лейтенанта Дроздовского, пусть и вина за смерть Зои ложится отчасти на него, но как ни велика вина Дроздовского, они прежде всего - жертвы войны. Войны, которая только лишь своей сутью убивает в человеке все нравственное, миролюбивое и главной задачей для любого человека на этой войне на сломаться, не поддаться этому ужасу и хаосу разрушений, как бы это не было трудно.

В романе выражено понимание смерти - как нарушение высшей справедливости и гармонии. Вспомним, как смотрит Кузнецов на убитого Касымова: "сейчас под головой Касымова лежал снарядный ящик, и юношеское, безусое лицо его, недавно живое, смуглое, ставшее мертвенно-белым, истончённым жуткой красотой смерти, удивлённо смотрело влажно-вишнёвыми полуоткрытыми глазами на свою грудь, на разорванную в клочья, иссечённую телогрейку, точно и после смерти не постиг, как же это убило его и почему он так и не смог встать к прицелу. В этом невидящем прищуре Касымова было тихое любопытство к не прожитой своей жизни на этой земле и одновременно спокойная тайна смерти, в которую его опрокинула раскалённая боль осколков, когда он пытался подняться к прицелу".

Наверное, самое загадочное из мира человеческих отношений в романе - это возникающая между Кузнецовым и Зоей любовь. Война, её жестокость и кровь, её сроки, опрокидывающие привычные представления о времени, - именно она способствовала столь стремительному развитию этой любви. Ведь это чувство складывалось в те короткие сроки марша и сражения, когда нет времени для размышлений и анализа своих чувств. И начинается всё это с тихой, непонятной ревности Кузнецова к отношениям между Зоей и Дроздовским. А вскоре - так мало времени проходит - Кузнецов уже горько оплакивает погибшую Зою, и именно из этих строчек взято название романа, когда Кузнецов вытирал мокрое от слёз лицо, "снег на рукаве ватника был горячим от его слёз".

Обманувшись поначалу в лейтенанте Дроздовском, лучшем тогда курсанте, Зоя на протяжении всего романа, открывается нам как личность нравственная, цельная, готовая на самопожертвование, способная объять своим сердцем боль и страдания многих. Личность Зои познаётся в напряжённом, словно наэлектризованном пространстве, которое почти неизбежно возникает в окопе с появлением

женщины. Она как бы проходит через множество испытаний, от назойливого интереса до грубого отвержения. Но её доброты, её терпения и участливости достаёт на всех, она воистину сестра солдатам.

Образ Зои как-то незаметно наполнил атмосферу книги, её главные события, её суровую, жестокую реальность женским началом, лаской и нежностью.

И заканчивая свой реферат, я хотел бы отметить, что наша литература немало сделала для того, чтобы в грозных, катастрофических обстоятельствах пробудить у людей чувство ответственности, понимание того, что именно от них, и нет от кого другого - зависит судьба страны. Отечественная война не была "разборкой" между двумя кровавыми диктаторами - Гитлером и Сталиным, как это внушают нынче некоторые склонные к изобретению сенсаций литераторы. Какие бы цели ни преследовал Сталин, советские люди защищали свою землю, свою свободу, свою жизнь - на это посягали фашисты. “...Правота была такой оградой, которой уступал любой доспех”, - писал в ту пору Борис Пастернак. И даже те, кто не испытывал ни малейших симпатий к большевикам и советской власти, - большинство их, - заняли после гитлеровского вторжения безоговорочно патриотическую, оборонческую позицию. "Мы знаем, что нынче лежит на весах, и что совершается ныне", - это Анна Ахматова, у которой был очень большой счет к советской власти.

Уровень правды в литературе военных лет по сравнению со второй половиной тридцатых годов, временем опустошительных массовых репрессий духовного оцепенения и мрака, казенной унификации в искусстве, резко вырос. Жестокая, кровавая война потребовала духовного раскрепощения, сопровождалась стихийным освобождением от душивших живую жизнь и искусство сталинских догм, от страха и подозрительности. Об этом тоже свидетельствует лирическая поэзия. В голодном, вымирающем блокадном Ленинграде в жуткую зиму тысяча девятьсот сорок второго года Ольга Берггольц писала:

В грязи, во мраке, в голоде,

в печали,

Где смерть как тень тащилась

по пятам,

Такими мы счастливыми бывали,

Такой свободой бурною дышали,

Что внуки позавидовали б нам.

Берггольц с такой остротой ощутила счастье свободы, наверное, еще и потому, что перед войной ей полной мерой пришлось изведать жандармов любезности. Но это ощущение обретаемой, расширившейся свободы возникло у многих, очень многих людей. Вспоминая через много лет фронтовую юность, Василий Быков писал, что во время войны мы “осознали свою силу и поняли, на что сами способны. Истории и самим себе мы преподали великий урок человеческого достоинства”.

Берггольц с такой остротой ощутила счастье свободы, наверное, еще и потому, что перед войной ей полной мерой пришлось изведать 'Жандармов любезностей'. Но это ощущение обретаемой, расширившийся свободы возникло у многих, очень многих людей. Вспоминая через много лет фронтовую юность, Василий Быков писал, что во время войны мы “осознали свою силу и поняли, на что сами способны. Истории и самим себе мы преподали великий урок человеческого достоинства”.

Война все подчиняла себе, не было у народа более важной задачи, чем одолеть захватчиков. И перед литературой со всей остротой и определенностью встали задачи изображения и пропаганды освободительной войны, они служили им по доброй воле, по внутренней потребности, честно, искренне, эти задачи не были навязаны извне - тогда они становятся губительными для творчества. Война против фашизма была для писателей не материалом для книг, а судьбой - народа и их собственной. Их жизнь тогда мало отличалась от жизни их героев. И этот долг они выполнили до конца.