Ницше считает, что бытие в том виде, в каком оно существует, не имеет цели и смысла, оно неумолимо вновь и вновь повторяется, никогда не переходя в небытие - неизбежный вечный круговорот и вечное возвращение. Но, следовательно, повторяется и человек, а значит, никакой потусторонней небесной жизни в природе не существует и каждое мгновение вечно, поскольку неизбежно возвращается.
Мысль о вечном возвращении настолько глубоко захватила Ницше, что он создал величественную дифирамбическую поэму “Так говорил Заратустра”. Он писал ее в 1883 - 1884 годах. Через год Ницше создал четвертую часть поэмы, столь лично-интимную, что вышла она всего в 40 экземплярах за счет автора для близких друзей.
“По утрам я взбирался по южной красивой гористой дороге, по направлению к Зоагли. Здесь мне пришло в голову все начало Заратустры, даже больше того - Заратустра сам, как тип, явился мне...”
Это было новое и, если следовать генезису его мысли, - захватывающее произведение; без сомнения, им было задумано священное лирическое произведение, основная часть которого должна была дать идею “Вечного возврата”. В первой части Заратустры мысль о “Вечном возврате” еще не попадается; в ней Ницше преследует совершенно другую мысль, мысль о Сверхчеловеке, символе настоящего, определяющего все явления прогресса, обещании возможного освобождения от случая и рока.
Заратустра является предзнаменованием Сверхчеловека; это пророк благой вести. В своем одиночестве он открыл обещание счастья и несет это обещание людям; с благодетельной и мягкой силой он предсказывает людям великое будущее в награду за великий труд; в другое время Ницше заставит его держать более суровые речи. Читая эту первую часть книги, не надо смешивать его с теми, которые появятся потом: тогда только можно оценить всю здравость книги и всю мягкость его языка. Отчего Ницше оставил мысли о “Вечном возврате”? Он понял всю невозможность сознательного и разумного настроения своей гипотезы. Но это нисколько не уменьшало ее лирической; но это, конечно, не может объяснить появление совершенно противоположной идеи. В глубине самого себя он не переставал ощущать всю силу своих прежних мыслей, но, не будучи в состоянии переносить всю жестокость своего символа, он не мог вполне искренно предложить его людям и заменил его другим - Сверхчеловеком.
“Человек - это канат, протянутый между животным и сверхчеловеком, это канат над пропастью.”
“Я не хочу начинать жизнь сначала. Откуда нашлись бы у меня силы вынести это? Создавая Сверхчеловека и устремляя на него свои взоры, слыша, как он говорит “Да” жизни, я, увы, сам пробовал сказать да!”
Он хочет верить и ему удается уверовать в Сверхчеловека. Ему хочется утвердиться в этой надежде; она очень подходит к смыслу его произведения. Ницше хочет в своей книге показать человечество, пробужденное к новой жизни прославлением своего собственного существа, добродетелями добровольного избранного меньшинства, которое очищает и обновляет свою кровь. Исчерпывается ли на этом вся его задача? Конечно, нет. Корни мыслей у Ницше всегда имеют важное и отдаленное происхождение. Последняя его воля заключается в том, что он хочет определить и направить деятельность людей: он хочет основать новые нравы, указать подчиненным их обязанности, сильным их долг и объем власти и вести все человечество к высшему будущему.
Его больше не удовлетворяет мысль о “Вечном возврате”; он не хочет жить пленником слепой природы, его, наоборот, покоряет идея о Сверхчеловеке; в нем он видит принцип действия, надежду спасения.
В чем заключается смысл этой идеи? Это символ или реальная действительность? Иллюзия или надежда? Трудно ответить на эти вопросы. У Ницше чрезвычайно подвижный и восприимчивый ум; мощный порыв его вдохновения не дает ему ни времени, ни силы доводить свою мысль до конца; и он иногда не может ясно осмыслить волнующих его идей, и сам толкует их по разному. Иногда Сверхчеловек представляется ему вполне возможной действительностью, но иногда кажется, что он пренебрегает всяким точным изложением своей мысли и его идея делается тогда только лирической фантазией, которою он забавляется для того, чтобы возбудить низшие слои человечества. Но это иллюзия и иллюзия полезная, благотворная. Он тогда любил часто повторять изречения Шиллера: “Имей смелость мечтать и лгать”. Нам кажется, что, главным образом, Сверхчеловек мечтательная ложь поэта - лирика. Каждый существующий вид имеет свои границы, которых он не может переступить; Ницше знает это и пишет именно об этом.
Работа очень тяжелая; Ницше мало был приспособлен к восприятию какой-нибудь определенной надежды, и часто душа его возмущалась тою задачей, которую он себе ставил. Под впечатлением тоски и озлобления он писал страницы, которые потом ему приходилось внимательно перечитывать, исправлять или совсем вычеркивать. Он ненавидел эти часы, когда злоба доводила его до головокружения и затемняла в его сознании лучшие его мысли. Тогда он призывал своего героя, Заратустру, этого всегда ясного, благородного пророка и искал около него поддержки и помощи. На многих страницах его книги видны следы этих припадков отчаяния. Заратустра говорил ему:
“Да, я знаю, какая опасность грозит тебе, но заклинаю тебя моею любовью и моею надеждой - не теряй твоей любви и твоей надежды! Моею любовью и моею надеждой я заклинаю тебя: не уничтожай того героя, который живет в твоей душе! Верь в святость твоей высокой надежды!”
Борьба с самим собой была по-прежнему жестокой, но Ницше ни на минуту не оставлял своей работы. Он кончает поэму, которая является только началом другой, более обширной поэмы. Вернувшись в родные горы, Заратустра ушел от людей, два раза ему надо еще спуститься к ним и продиктовать им скрижаль своего закона, но его слов было достаточно для того, чтобы можно было предвидеть основные формы человечества, покорного своим избранникам. Человечество разделяется на три касты: нижнюю из них составлял простой народ, которому оставляется его жалкая вера, над ним стоит каста начальников, организаторов и воинов, еще выше стоит священная каста поэтов, творцов иллюзий и определяющих ценности.
“Я люблю того кто не ищет в небесах, за звездами, основания для того, чтобы погибнуть и принести себя в жертву, того, кто приносит себя в жертву земле, чтобы когда-нибудь она стала землей сверхчеловека.”
В общем, книга производит необыкновенно ясное впечатление и является самой прекрасной победой гения Ницше. Он подавил в себе свою грусть, книга его дышит силой, но не грубостью, не исступлением. В конце февраля 1882 года Ницше написал следующие последние страницы своей поэмы, которые, может быть, представляются самыми прекрасными, самыми религиозными, которые когда-либо были созданы натуралистической мыслью:
“Братья мои, оставайтесь верными земле всей силой своей любви... Подобно мне возвращайте земле заблудившуюся добродетель, да к телу и к жизни, и пусть она дает земле свои силы, человеческие силы”.
Ницше порицает все нравственные устои, поддерживавшие прежнее человечество: он хочет уничтожить прежнюю мораль и установить свою. Узнаем ли, наконец, этот новый Закон? Ницше медлит открыть нам его. “Свойства Заратустры становятся все более и более видимыми”. Ницше овладевает резкое и бурное настроение, восхваляемая им добродетель, что ни чем не замаскированная сила, это дикий пыл, который нравственные принципы всегда стремились ослабить, изменить или навсегда победить. Ницше отдается во власть этой увлекающей его силы. На самом деле даже зло имеет свое будущее. “Ваша душа так далека от понимания великого, что Сверхчеловек с его добротой будет для вас ужасен”.
В этих словах есть много напыщенности, слова скорее красивы, чем сильны, может быть, такой прием доказывает нам, что Ницше несколько стеснен в выражении своей мысли, он не настаивает на принятии этого евангелия зла и предпочитает отсрочить тот затруднительный момент, когда пророк провозгласит свой закон. Заратустра сначала должен закончить дело служителя правосудия - уничтожить все слабое. Но каким оружием он должен нанести удар? Ницше возвращается к изгнанному им из первой части “Вечному возврату”, и несколько изменяет его смысл и применение. Это уже больше не упражнение умственной жизни, не попытка внутреннего построения; это молот, оружие морального терроризма, символ, разрушающий все мечты.
“Человек погибнет и придет на его место сверхчеловек”
Произведение это огромно по своему замыслу, это будет евангелие, которое заставит забыть Евангелие Христа. От 1875 года до 1881 г. Фр. Ницше исследовал все учения нравственности и указал на их иллюзорное основание, он высказал свое понимание мира: это слепой механизм непрерывно и бесцельно вертящееся колесо, но между тем, он хочет быть и пророком, хочет учить о добродетелях и о целях жизни.
Но какие законы, какие скрижали хочет диктовать Ницше? Какие ценности он возвысит, какие обесценит? Есть ли у него право избирать и строить здание красоты и добродетели если в природе царит механический порядок? Это, конечно, право поэта, гений которого, творец иллюзий, предлагает воображению людей ту или иную любовь или ненависть, то или иное Добро и Зло.
“Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть сверхчеловек, молния из темной тучи человечества. Смотрите, я - провозвестник молнии, я - тяжелая капля из грозовой тучи; а имя той молнии - сверхчеловек”.
Пусть соединят воедино дух и доброту всех великих душ: и совокупно не были бы они в состоянии произнести хотя бы одну речь Заратустры. Велика та лестница, по которой он поднимается и спускается, он дальше видел, дальше хотел, дальше мог, чем какой бы то ни было другой человек. Он противоречит каждым словом, этот самый утверждающий из всех умов, в нем все противоположности связаны в новое единство. Самые высшие и самые низшие силы человеческой натуры, самое сладкое, самое легкомысленное и самое страшное с бессмертной уверенностью струятся у него из единого источника. До него не знали, что такое глубина, что такое высота, еще меньше знали, что такое истина. Нет ни одного мгновения в этом откровении истины, которое было бы уже предвосхищено, угадано кем-либо из величайших. Не было мудрости, не было исследования души, не было искусства говорить до Заратустры; самое близкое, самое повседневное говорит здесь о неслыханных вещах. Самая могучая сила образов, какая когда-либо существовала, является убожеством и игрушкой по сравнению с этим возвращением языка к природе образности. Здесь в мгновении преодолевается человек, понятие “Сверхчеловек” становится здесь высшей реальностью, - в бесконечной дали лежит здесь все, что называлось великим в человеке лежит ниже его. О совмещении злобы и легкомыслия и обо всем, что вообще типично для типа Заратустры, никогда никто еще не мечтал как о существенном элементе величия. Заратустра именно в этой шири пространства, в этой доступности противоречиям чувствует себя наивысшим проявлением всего сущего, и когда услышит как он это определяет, откажутся от поисков ему равного.
“Я люблю того, кто живет ради познания и стремится познавать во имя того, чтобы жил некогда сверхчеловек. Ибо так хочет он гибели своей”.
“Падающего - толкни.” Ницше прежде всего имел в виду критику христианства, которое считал религией слабых, униженных рабов. Христианская религия отрицает свободу мышления, самостоятельность действий человека. Человек свободен, а смирение есть оковы, которые надевает на людей лицемерная каста жрецов ради достижения собственной власти. Вывод Ницше: не свержение строя, порождающего несвободу, а возрождение идеала сильной и свободной личности - идеала античности и возрождения, отказ от культа слабости и униженности, покаяние, жертвы и самопожертвование, навязанного религией лицемерия.
“Заратустра” занимает исключительное место в творчестве Ницше. Именно с этой “книги в его умонастроении происходит резкий поворот к самоосознанию в себе человека-рока. Но вряд ли следует считать, что эта поэма означает начало третьего, уже собственно “ницшеанского” этапа его творчества, ибо “Заратустра” вообще стоит особняком в творчестве Ницше. Эта необыкновенная музыкально-философская книга вообще не укладывается в привычные каноны анализа. Ее органическая музыкальность требует не столько осмысления, сколько сопереживания.
“Заратустра” практически не переводима с немецкого на другие языки, как не переводим, например, волшебник языка Гоголь. Необычайная игра слов, россыпи неологизмов, сплошная эквилибристика звуковых сочетаний, ритмичность, требующая не молчаливого чтения, а декламации. Неповторимое произведение, аналог которому вряд ли сыщется в мировой литературе.
Книга содержит необычайно большое число полускрытых ядовитых пародий на Библию, а также лукавые выпады в адрес Шекспира, Лютера, Гомера, Гете, Вагнера и т.д., и т.п. На многие шедевры этих авторов Ницше дает пародии с одной-единственной целью: показать, что человек - это еще бесформенная масса, материал, требующий талантливого ваятеля для своего облагораживания. Только так человечество превзойдет самого себя и перейдет в иное, высшее качество - появится сверхчеловек. Ницше закончил первую часть “Заратустры” словами: “Мертвы все боги; теперь мы хотим, чтобы здравствовал сверхчеловек”.
Известно, какой кровавый след оставили в истории нелюди, возомнившие себя сверхчеловеками. Но виновен ли в этом Ницше? Ни в коем случае. Его сверхчеловек - результат культурно-духовного совершенствования человека, тип, настолько превосходящий современного Ницше человека по своим интеллектуально-моральным качествам, что он образует как бы новый и особый биологический тип. Аргументы сверхчеловека не пистолет и дубинка: они сводятся к осознанию необходимости того, чтобы человек возносился над прежним уровнем не ради произвола и господства над другими, а ради нового бытия, к которому нынешний человек по сути своей еще просто не готов.
Не случайно, не красного словца ради поставил Ницше появление сверхчеловека в зависимость от смерти богов. На первый взгляд, кажется, что Ницше помещает человека на опустевшее место Бога. Но это не так. Если Бог мертв, то его место так и остается пустым, и не созидание, а только господство над сущим в виде господства над Землей переходит к сверхчеловеку будущего.
Сверхчеловек - это не вождь, возвышающийся над массой людей, не фюрер, не дуче, не каудильо, не генеральный секретарь, как это, может быть, кое-кому хотелось бы думать. Это нравственный образ, означающий высшую степень духовного расцвета человечества, олицетворение тех новых моральных идеалов, любовь к которым Ницше стремился сделать главным нравственным устремлением человечества.
Очень просто возмутиться идеей сверхчеловека, но непозволительно представлять это возмущение, возможно и понятное, как опровержение Ницше. Он мыслил появление сверхчеловека как долгий процесс величайших самопреодолений, как великое торжество духовной природы человека, а не индульгенцию буйствующему произволу хамов.
Другое заблуждение, вытекающее из неверного толкования сверхчеловека у Ницше, заключается в том, что Ницше объявляют философом одной ключевой общественной проблемы - “поддержания господства власть имущих, борьбы с восстаниями порабощенных”.
Действительно, господство знати - одна из главных основ общественно-морального идеала Ницше. Но нам прежде всего надо уяснить, что вкладывает Ницше в понятия “господство” и “знать”.
“Господство” Ницше понимал не как политическую или юридическую и, тем более, не экономическую власть над людьми. Его “господство” относится к сфере духа - это власть в силу выдающихся духовных качеств, которыми обладающая ими личность щедро и бескорыстно одаривает других. Недаром Ницше недвусмысленно писал: “Но ужасом является для нас вырождающееся чувство, которое говорит: “Все для меня”.
Тогда станет понятно, что “аристократия” в учении Ницше вовсе не равнозначна социальной власти немногих избранных над массами: во всех его произведениях “знать” и “чернь” всегда употребляются не как социально-политические, а исключительно как моральные категории. Общественная иерархия здесь совершенно ни при чем. Не богатством или бедностью определяются знать и чернь, а величием или ничтожеством. Величие души - удел немногих, а оно-то и придает смысл самому существованию человека.