Крепость Орешек
Остров на истоке Невы, кажется, впервые упомянут летописью под 1228г., когда новгородцы во время похода на финское племя емлян “отступиша в островълець”. На островке размером 200 * 300 м (современные измерения), отстоящем от обоих берегов Невы примерно на 400 м, действительно можно было укрыться, особенно ввиду вражеского войска. Этот кусочек суши, вероятно, издревле использовался для стоянки торговых караванов, остановки и ночевки ратей и был, так сказать, ничейной землей.
В течение всего XIIIв., на острове не было постоянного населения. При первом упоминании он еще не имеет названия. Остров использовали как наблюдательный пункт, естественное убежище, безопасную станцию и уходили с него “без боя” так же легко, как и приходили. Несомненно, что во время летучих посещений были оценены географические преимущества острова. Так, в 1284 г., по-видимому, в этом месте новгородцы и ладожане, “сташа на усть Невы”, разбили шведов, намеревавшихся “на кореле дань взяти”.
В 1323 г. “ходиша новгородци с князем Юрьем и поставиша город на усть Невы, на Ореховом острове, туто же приихавше послы великы от свейского короля и доконцаша мир вечный с князем и с Новымъгородом по старой пошлине”. Из этого сообщения видно, что заложение внуком Александра Невского великим московским князем Юрием Даниловичем повой крепости мыслилось как важная политическая акция, связанная с заключением Ореховского мира. Так, в эпоху могущества Великого Новгорода на берегах Невы появился порубежный форпост. Возникновение повой крепости было вызвано рядом причин, причем основными были военно-стратегические и торговые. Новгородцы, равно как и их противники, понимали, что “крепость проход из Ладоги в Неву и из Невы в Ладогу содержит в своей власти”. В 1323 г. послы шведского короля впервые увидели новую крепость, которая отныне стала центром большой пограничной округи, начинавшейся на р. Сестре и включавшей устье Невы.
Что представлял собой ново созданный новгородский форпост? Его площадь, как показали археологические исследования, составляла 8500м2 и была тесно застроена однокамерными деревянными жилищами (раскопками В. И. Кильдюшевского вскрыто 17 срубов). Исходя из того, что площадь каждого из таких домов (включая проходы и пристройки) составляла 50—55 м2, а в острожке были две взаимно перпендикулярные улицы шириной 4 м и, очевидно, какие-то общественные здания, число одновременно построенных жилищ приближалось к 130, а численность их обитателей—к 400. Взрослые 100—130 хозяев жилищ и образовывали гарнизон острова. Таким образом, речь идет о новооснованном по единому плану новгородскими колонистами (видимо, из свободных людей) военном поселении.
И вот в 1352 г. “новгородцы заложиша город Орехов камен”. Новое строительство было вызвано общенародным наказом п. видимо, быстро осуществилось. “Добиша челом новгородьци, бояре и черные люди архиепископу новгородьскому, владыце Василию, чтобы “еси, господине, ехал, нарядил костры во Орехове, — и он, ехав, костры нарядил”.
Оборонительные постройки Орехова.
Крепость 1352 г. на поверхности земли не сохранилась. Представлялось, что ее остатки надо искать в основании более поздних оборонительных построек. Молва, записанная в формуляре Шлиссельбургской крепости (рукопись 1874 г.), утверждала, что эти стены и башни были сложены из булыжного камня, одетого с обеих сторон плитой. Найти исчезнувшую крепость казалось маловероятным. И вдруг у стен церкви XIX в., в центре крепостного двора, почти непосредственно под современной мостовой (на глубине 0.3—0.5 м), во время раскопок 1969 г. показался ряд валунов. Их расчистили, и стало ясно, что это не отдельные камни, а необычная для данных мост кладка, состоящая из крупных (в поперечнике до 0.5—0.7 м) и мелких валунов на известковом растворе, с лицевыми выравнивающими прокладками серого, коричневатого и зеленоватого плитняка
Напрашивалось предположение о дворце, тереме, церкви, отдельно стоящей башне. Из земли между тем открылась внушительная стена толщиной 2.7—3.3 м. Верх ее оказался срезанным примерно на один уровень. Кладка связана известковым раствором кремового оттенка с примесью кварцевого песка и глинистых включений (обычная ширина швов 2—4 см). Камни, пролитые раствором, возвышались на высоту 1.3 м: ниже видны пустоты от торцов сгнивших бревен-лежней, располагавшихся перпендикулярно к наружной плоскости стены: на расстоянии 1.5—2 м друг от друга. Еще ниже ряда лежней (на глубине от 1—1.3 до 2.3—2.6 м от верхнего среза стены) начиналась кладка из трех-четырех рядов крупных валунов (без плиты), уложенных не па растворе, а на глине. Сухая кладка являлась “подземной” фундаментной частью стены и, судя по примыканию тонкого культурного слоя с черепками XIV—XV вв., в древности большей частью прикрывалась землей. Подошва стены заложена прямо на материковую глину.
Обнаруженный в 1969 г. 35-метровый по длине участок оказался лучшим по сохранности северным пряслом стены четырехугольного укрепления, в ходе работ последующего года вскрытого почти по всему доступному периметру.
Части западного прясла стены были открыты на глубине 0.1—1.5 м. Кладку частично перекрывал слой с черепками XVI в. Крупные и мелкие валуны лежали в один-два ряда без раствора, достигая по высоте (от подошвы) 1 м. Ширина стены, сохранившейся здесь в основном только в фундаментальной части, — 3.1—3.5 м. 17-метровый по протяженности массив кладки восточного прясла был обнаружен в районе стены крепости московского периода у ворот, выходящих к Ладожскому озеру. Его конструкция не отличалась от описанных выше. Этот участок кладки был использован в качестве устоя лестницы крепости конца XV—начала XVI в.
Южное прясло стены не сохранилось, так как попало в трассу более поздних стен крепости московского периода и было уничтожено. Местоположение этой преграды, однако, угадывается по завороту западного прясла. Поисковые шурфы в данном районе обнаружили сплошную каменную вымостку внутри описанных стен. Речь, очевидно, идет о замощении части двора в пределах ограждения 1352 г.
Все выявленные в 1969—1970 гг. участки стен общей протяженностью около 200 м (стена в ряде мест разрушена постройками XVIII— XX вв.) позволили достоверно воссоздать три прясла сооружения, охватывавших самую высокую, юго-восточную часть острова площадью 90Х100 м. Восстанавливается длина северной, восточной и западной стен этого ограждения (соответственно 90, 83, 83 м) и предположительно южной (около 95 м); следовательно, по своему плану укрепление приближалось к прямоугольнику (или трапеции) и общая длина его стен достигала 351 м.
Прясла стен имеют местами некоторый выгиб и свидетельствуют, что разбивка плана была осуществлена без идеальной угломерной точности. Имел отношение к этому и рельеф местности: так, например, изгиб участка восточной стены следует изгибу береговой линии. При этом почти соблюден бросающийся в глаза регулярный принцип размещения стен — все прясла относительно прямолинейны, что, несомненно, связано с желанием создать замкнутое ограждение с приблизительно равномерной протяженностью всех четырех фронтов.
Примерно на середине длины вскрытой северной стены укрепления был обнаружен проездной проем, снабженный парными боковыми пилонами. Ширина прохода 1.6—2.3 м; сохранилась и его вымостка. Ворота (это видно на пилонах) уцелели (на высоту 1.45 м от вымостки прохода) до пяты арочного свода. Наружные части ворот усилены двумя боковыми выступами, и в их толще открыты гнезда двух вертикальных бревен, приспособленных, очевидно, в качестве пазов для движения опускной решетки — герсы. Воротное полотнище находилось за герсой. Его местоположение определяется двумя пазами для пропуска воротного засова. Этот засов мог полностью утапливаться в западной половине ворот, где глубина паза составляла 3 м.
Стены и башни, раскопанные в 1969—1970 гг., судя по всему, были не разрушены во время какой-либо осады, а преднамеренно сломаны примерно на один уровень при строительстве в начале XVI в. фортификации, приспособленной к пушечному бою, и местами перекрыты слоем с находками XVI—XVII вв. При расчистке кладки оказалось, что развал ее разрушенной части тянется в напольную сторону на 30—40 м. Камень снесенных частой постройки, видимо, не предназначался для дальнейшего использования — его просто рассыпали по поверхности.
Полное выявление стен, башен и границ сооружения, а также воссоздание его плана явилось одним из главнейших достижений работы экспедиции по изучению древнего Орешка. Сразу возник вопрос об интерпретации найденного бесспорно военно-инженерного сооружения. Идентичность техники кладки, отсутствие всюду каких-либо разъединяющих швов, единство в размерах, одинаковость строительного материала и раствора на исследованных участках убеждали, что это одновременно построенное укрепление. Причем характер и приемы кладки, детали устройства, стратиграфия, находки — все указывало на XIV в. как время его создания.
Ореховская Воротная башня своим устройством несколько напоминает такие же сооружения Новгородского острога конца XIV в.; правда, она меньше последних.
При всех сравнениях крепость 1352 г. во многих деталях явилась объектом новым и редким. Речь идет о памятнике архитектуры общерусского класса, сооружении, новаторском для своего времени. Из всех дошедших построек доогнестрельного периода ореховская стена — одна из лучших по сохранности и обилию деталей, а Воротная башня — ныне древнейшая из всех дошедших на северо-западе Руси средневековых башен. Древнейшей является и ее герса (появление герс относили к XV в.). Вынос Воротной башни, равный 2 м. предполагает некоторую возможность фланкирования с верхнего яруса боя. Такой же или даже большей возможностью обладали, очевидно, и другие башни. Думаю, что расстановка башен была в данном случае подчинена принципу сплошного околостенного фланкирующего прострела. Обращают, далее, внимание прямоугольное построение плана и заданная длина прясел (83—95 м), сопоставимая с обычным средним перестрелом из лука или арбалета.
Трапециевидные и прямоугольные по плану крепости спорадически строились на Руси в Х—начале XVI в. Постоянство, с которым возводились сооружения этого типа в разных районах и в разное время, наводит на мысль, что их использование не было таким эпизодическим и разрозненным, как может показаться с первого взгляда. До сих пор, в частности, считали, что крепости подобных очертаний (с прямолинейными пряслами стен) появились на северорусской территории лишь с середины XV в. прежде всего в Псковской земле (Володимерец, Кобыла, Красный Городок и др.). На примере Орехова (возможно, уже четырехугольного в 1323 г.), а также Орлеца, построенного в 1342 г. видно, что военные объекты упомянутой формы сооружались на севере веком раньше и в свою очередь могли отражать еще более глубинные традиции древнерусского градоделия. Общая особенность таких крепостей Х—XV вв. в том, что их длинная сторона обычно обращена к наиболее безопасной зоне (обрыву, реке, озеру, болотистой низине), а короткая (одна или две) расположена с приступа.
Орешек являлся не только центром мирного судоходства по Неве и защитником земледельческой округи, но и базой военного флота. Об этом судят по одному косвенному воспоминанию. Во времена новгородско-ливонской войны 1443—1448 гг. шведский наместник в Выборге послал на Неву лазутчика, и тот, побывав в Орешке, разведал, что русские собирались отправить под Нарву на ладьях 2500 человек. “Но ему никак не удалось расспросить, сколько ладей их туда повезут.
И эти самые ладьи должны отвезти туда весь их провиант и снаряжение”.
Итак, к середине XV в. Орешек представлял островную крепость, состоящую из двух линий крепостных сооружений: кремля 1352 г. и посада 1410 г., разделенных рвом, переоборудованным в канал и, очевидно, приспособленным для стоянки кораблей. Заложенный в качестве порубежного опорного пункта Орешек в новгородский период своей жизни превращается в торговый город и порт.
При подготовке данной работы были использованы материалы с сайта http://www.studentu.ru