Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное агентство по образованию

ГОУ ВПО

Тюменский государственный университет

Филологический факультет

Кафедра русской литературы

Прозаическая поэма венедикта ерофеева «москва – петушки»

(реферат)

Выполнила:

студентка 131 гр.

Лушникова А.П.

Проверил:

Мешков Ю.А.

Тюмень, 2008

Принципы структурной организации художественного произведения, моделирования в нем образа мира изначально интересовали литературоведческую науку. К жанровым связям поэмы Вен. Ерофеева «Москва – Петушки» с предшествующими литературными текстами исследователи обращались неоднократно. Однако, единства мнений по этому вопросу не наблюдается, поэтому особенно интересно обратиться к данной проблеме.

Авторское обозначение «Москвы – Петушков» – поэма или «трагические листы». Однако, ее текст настолько необычен, что авторское определение требует серьезных дополнений. Некоторые исследователи относят изучаемый текст к жанру поэмы. Однако существуют и другие варианты обозначения жанровой природы «Москва – Петушков». Одни (И. Вайль, А. Генис, А. Дравич, Ю. Левин, К. Седов) видят в ней повесть. Другие (Н. Живолупова, М. Эпштейн) – исповедь. Так как поэма была издана в серии «роман-анекдот» (1994), третьим (А. Терц, М. Каганская) это дало право причислить ее к соответствующему жанру. Кроме того, в поэме угадывается жанровая модель сентиментальных путешествий; аллегорических странствий души; фольклорных, сказочных скитаний; карнавальной структуры; пародии… В ней много фантастического, провокационного, скандального, эксцентричного, в ней есть сочетание мистико-религиозных элементов с крайним грубым параллелизмом. Одним словом, жанровая природа «Москвы – Петушков» очень свободна. Эта свобода или интертекстуальная открытость, есть реакция на предшествующие тексты, включенность в общекультурный контекст.

Позволим сделать краткий экскурс в истоки поэмной жанровой природы. Поэма по праву может быть названа прародительницей современных литературных жанров, началом начал письменного художественного слова. В ее отечественной и европейской истории – безымянный лирический эпос «Слово о полку Игореве», «Божественная комедия» Данте, поэмы Дж. Г. Байрона и П. Шелли, а в восточном варианте – «Рамаяна». Поэму, в ее вершинных достижениях (Гомер, например), называют иногда эпосом, подобно тому, как за большим романом, обращенным к судьбам народным, закрепилось жанровое определение эпопеи.

Размышления о жанре поэмы, о ее художественном своеобразии, о значении и роли в историко-культурном и литературном процессе выводят к двум основным моментам, которые необходимо учитывать. Бесспорно суждение Гегеля о том, что содержанием эпической поэзии является национальная жизнь в рамках всеобщего мира. Автор «Лекций по эстетике» утверждал, что содержание поэм составляют исторически масштабные события, в сюжетах поэм циклизируются древние мифические представления. Основой изображения эпического мира в поэме, с его точки зрения, выступает необходимость общенационального дела, в котором могла бы отразиться полнота духа народа. Вместе с тем, Гегель настойчиво обращал внимание на роль субъективного, личностного, то есть авторского начала в поэме, доказывая в конкретном эстетическом и историко-литературном анализе, что лирическое волнение повествователя, выраженное в его отношении к событиям, к персонажам, придает эпическому произведению эмоциональную наполненность, ту открытость, которая вызывает сопереживание читателя. Отсюда следует, что равновеликими константами жанра поэмы будут поэт и мир, автор и мир, а условием ее эпического содержания – оценочный компонент в изображении персонажей и событий.

Прямое авторское обозначение «Москвы – Петушков» относится к числу приемов введения в жанр: «А вот уж это – ваш покорный слуга, эксбригадир монтажников ПТУСа, автор поэмы «Москва – Петушки» (с. 41). Этим самым Ерофеев указывает на способ восприятия жанровой структуры произведения. План восприятия – тоже один из планов жанра – формирует язык общения между писателем и читателем. Этим приемом автор управляет реципиентом, ориентируя его в художественном мире произведения. Таким же указателем для слушателя-читателя является посвящение Ерофеева ближайшему другу: «Вадиму Тихонову, моему любимому первенцу, посвящает автор эти трагические листы» (с. 4). Тихонов был одним из первых читателей еще рукописной поэмы. Ерофеев считал его первенцем (в библейском первым учеником) потому, что он воспринял текст поэмы согласно авторским установкам.

«Москва – Петушки» – прозаический текст, ее жанровое определение отсылает нас к «Мертвым душам» Н. Гоголя, которые автор тоже называет поэмой, представляющей собой лирико-эпический травелог. Как уже отмечалось, прием путешествия использовали Л. Стерп, А. Радищев, Н. Карамзин, но внимание их в изображении пути следования сосредоточивалось не на перегонах, а на самих остановках. Классики писали о том, что они видят «окрест себя» – из окна вагона, их взгляд был направлен изнутри наружу. В «Москве – Петушках» автор концентрирует взгляд на субъективной реальности, его интересует происходящее внутри вагона (эмоционально-психологическое состояние), поэтому поэмная жизнь протекает именно на перегонах, а не на платформах. Как только поезд доходит до остановки, течение жизни прекращается. Такое построение текста дало автору возможность показать поведение героев, их внутреннюю жизнь. Как видно, Вен. Ерофеев выступает в определенном смысле писателем-полемистом по отношению к предшественникам. На протяжении всего повествования персонажи поэмы ведут дискуссии-беседы, отсылающие к жизненному опыту читателя, активизирующие память и воображение. Исходя из этого справедливо включить поэму в ряд произведений русской литературы, в которых мотив путешествия реализует идею правдоискательства («Путешествие…» А. Радищева, «Кому на Руси жить хорошо» Н. Некрасова).

Повествовательный объем поэмы невелик, она состоит из 44 глав. Глава «Москва – Серп и Молот» начинает в поэме каталог перегонов между остановками на железнодорожной ветке Москва – Петушки. Казалось бы, предметный мир текста фрагментарен, однако переплетение изображения с прямым сообщением, с апелляцией к опыту слушателей создают естественную структуру повествования. Своеобразное соединение глав придает тексту плавность и органичность рассказывания: «И я улыбаюсь, как идиот, и раздвигаю кусты жасмина… ОРЕХОВО-ЗУЕВО – КРУТОЕ … А из кустов жасмина выходит заспанный Тихонов и щурится, от меня и от солнца…» (с. 140-141) В таком структурном поле ощутимы дыхание живой жизни, естественность образа мира. Текстовая организация «Москвы – Петушков» – не формальное соединение отдельных деталей, а сложная смысловая картина человеческой жизни. Но если обратиться к жанровой характеристике каждой главы, то встречаются главы – рассказы, сказы, истории, загадки, сны: «Что я делал в это мгновенье – засыпал или просыпался? Я не знаю, и откуда мне знать? «Есть бытие, но именем каким его назвать? Ни сон оно, ни бденье». Я продремал так минут 12 или минут 35. А когда очнулся – в вагоне не было ни души… Поезд все мчался сквозь дождь и черноту…» (с. 179) Синтезируясь, главы образуют четкую циклическую структуру, в которой фабульная линия и вставные элементы объединены единым динамически развивающимся героем, вернее, авторским сознанием, скрепляющим текст.

Поэмное действие включает в себя путешествие героя (алкоголика Венички) из Москвы в маленький городок Владимирской области Петушки. Это райское место, где живет любимая им женщина и ребенок: «Петушки – это место, где не умолкают птицы ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветают жасмин. Первородный грех – может, он и был – там никого не тяготит. Там даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен…» (с. 46). Действие поэмы происходит в 60-е годы XX века, в мертвом мире обветшавших идей, скомпрометированных советских ценностей. Начинается путешествие как реальное, но чем ближе к финалу, тем яснее оно становится философско-символическим. Герой совершает движение сквозь евангельскую мифологию, отечественную и мировую историю, культуру. Текст насыщается подробностями авторской биографии, герою дается, как уже отмечалось, имя автора. Это подчеркивает субъективизм «Москвы – Петушков», что, в свою очередь, делает ее и лирическим произведением. В сущности, она представляет собой исповедь героя/автора, где все события происходят в пространстве его внутреннего мира. Структура, сюжет, конфликт «Москвы – Петушков» подводят читателя к встрече с актуальными, а самое главное, вечными проблемами.

В «Москве – Петушках» присутствуют практически все основные элементы поэмного текста. Ее пространственно-временная динамика включает и внешний/узкий сюжет (попытка достижения героем цели), и внутренний /широкий – общекультурный сюжет, разворачивающийся в картину современной автору (советской) жизни. Сюжет поэмы строится на обнаружении и эмоциональном освоении героем первооснов бытия и его противоречий, существующих независимо от воли и намерений героя, поэтому он не лишен перипетийности. Аналогичное построение сюжета можно найти в поэмах Данте, У. Шекспира, В. Жуковского, А. Пушкина. Герой Ерофеева ищет гармонии с миром, он спешит в благословенные Петушки, преодолевая всевозможные перипетии. Резкий поворот в обратном направлении наполняет его растерянностью и ужасом, а затем сомнением в миропорядке: «Черт знает, что такое! Что с ними со всеми? » Я стиснул виски, вздрогнул и забился. Вместе со мною вздрогнули и забились вагоны. Они, оказывается, давно уже бились и дрожали…» (с. 180) В ходе путешествия Венички, которое в его глубинной сути совершается в сознании героя, лишь время от времени прорываюсь наружу, реальность предстает как неизбывно конфликтная. Чем ближе к финалу, тем отчетливее видно, что бытие заключает в себе страшное и зловещее: «Таких ли судорог я ждал от вас, Петушки? пока я добирался до тебя, кто зарезал твоих притек и вытоптал твой жасмин? … Царица Небесная, я – в Петушках! ...» (с. 185). Герой теряет надежду на восстановление гармонии, а читателю становится ясно, что конфликт неразрешим в рамках земного существования: «Не Петушки это, нет! Если Он навсегда покинул мою землю, но видит каждого из нас, – Он в эту сторону не взглянул. А если Он никогда моей земли не покидал, если всю ее исходил босой и в рабском виде. – Он это место обогнул и прошел стороной. Не Петушки это, нет!» (с. 195).

Как уже говорилось, эта поэма признается одним из самых своеобразных произведений русского постмодернизма. Ее необычность исследователи видят не только в новаторстве авторского языка, в сложности композиции и смелости темы, но и в использовании всего многообразия русских и европейских литературных традиций. Известно, что еще литературоведы-формалисты (В. Жирмунский, Б. Шкловский, Р. Якобсон) относили жанр поэмы к ритмически организованным текстам с лиро-эпическим сюжетом и четкой композиционной структурой. Поэма традиционно отождествлялась с поэтическим текстом, имеющим не только ритмическую, но и музыкально-стиховую организацию.

Текст «Москвы – Петушков» отличается высокой степенью лиричности, ритмический строй превалирует в поэме, в ней внимательный читатель обнаруживает смысло-ритмизованные слои. В работах по изучению ее поэтической организации выявляются особенности ритмической структуры. Поэма была разбита на небольшие смысловые фрагменты, в которых проверялось наличие ритмики, скрытой рифмы и других атрибутов стиховой организации. Примеры из текста, включающие прямую речь, как правило, оказывались ритмичными, что свидетельствует о его лирическом характере: «Ничего, ничего, – сказал я сам себе, – ничего. // Вот – аптека, видишь? …» (с. 7). Прием повтора или употребление высокого слога также делают текст «Москвы - Петушков» близким к лирическому: «О, беззаботность! О, птицы небесные, не собирающие в житницы! О, краше Соломона одетые полевые лилии! …» (с. 39).

Напомним, что в теоретических исследованиях отмечаются также черты сходства поэмы с народным эпосом. По мнению Веселовского поэма складывается путем агглютинации народных песен, сказаний по принципу сквозного сюжета или героя. Как и древним образцам народного эпоса, «Москве – Петушкам» свойствен движущийся, изменчивый герой, цикличность элементов и орнаментальное построение текста. Одной из основных характеристик поэмы, является и постоянная рефлексия автора над словом, параллелизм сцен, повторяемость элементов текста. Такое строение произведения связывает его, с одной стороны, с традицией народной эпической поэзии, а с другой – с постмодернистским пристрастием к обыгрыванию слова в различных контекстах. Но точнее всего определение типа повествования в поэме укладывается в понятие орнаментального текста, характеризующегося наличием нескольких уровней повествования с использованием различных языковых приемов для каждого уровня, сочетанием поэтических и прозаических пассажей. Классические орнаментальные тексты строились на эффекте плавного чередования прозаических и поэтических отрывков, смене ритма, введении большого количества промежуточных персонажей. Приемом орнаментализации в «Москве – Петушках» служит многообразие способов цитации. В поэме как собственно авторский текст располагаются отрывки из романсов и арий, советских песен, стихотворные цитаты: «Принеси запястья, ожерелья, // Шелк и бархат, жемчуг и алмазы, // Я хочу одеться королевой, // Потому что мой кроль вернулся» (с. 58). Орнаментальным делают текст постоянные перебивки повествования введением названий железнодорожных перегонов, графиков, схем, рецептов коктейлей, рассуждений на отвлеченные темы: «Человек смертен» – таково мое мнение. Но уж если мы родились – ничего не поделаешь, надо немножко пожить… «Жизнь прекрасна» – таково мое мнение» (с. 67).

Одной из важных характеристик жанра поэмы является отраженная в ее тексте космология народа, к которому принадлежит автор. Для жанра «Москвы – Петушков» характерно изображение героя с необычной судьбой, отражающего грани духовного мира нации. До недавнего времени в советской России обозначались примерно три жизненных позиции – можно было либо целиком вписаться в социалистический образ жизни, либо обстроиться в нем на особых правах, либо же стать «лишним»… Веничка с веселой благодарностью принимает свою роль изгоя и отщепенца как жизненное назначение.

Интонационно-речевая организация также формирует жанр, она несет стилеобразующую функцию. В тексте эксплицирована советская космогония, переплетенная и увязанная силой авторской иронии с христианским миропониманием. Стиль поэмы Вен. Ерофеева «Москва – Петушки» – виртуозная словесная игра. В ней воскрешается классическая традиция использования противоиронии, ставшей важнейшей чертой ерофеевского творчества. Противоирония, черный юмор – главная стилевая доминанта поэмы. В «Москве – Петушках» отчетливо ощутима интонация разговорной речи. Поэма создается как бы на глазах читателя, поддерживается иллюзия диалога с ним. Автор то описывает место событий, то диктует рецепт алкогольного коктейля, то обращается к читателю с заведомо невыполнимыми просьбами, то включает в текст некодифицированную лексику, то философствует: «Я вообще замечаю: если человеку по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов, и грез, и усилий – он очень дурной, этот человек» (с. 22). Иногда автор обходится многоточиями или пропусками. Все, что пропущено, легко восстановит читатель: «… и начала волнообразные движения бедрами – и все это с такою пластикою, что я не мог глядеть на нее без содрогания… Вы, конечно, спросите, вы бессовестные, спросите: «Так что же, Веничка? Она ……………….? Ну, что вам ответить? Ну, конечно, она ……………………! Еще бы она не ………………!» (с. 61). Жанрово-стилистические особенности «Москвы – Петушков» итертекстуальны, так как в них обнаруживаются следы предтекстов, общих для культурно-исторического опыта кодов. «Москва – Петушки» имеет многомерную связь с предшествующим литературным контекстом и основные признаки жанра поэмы. Думается, что это один из главных принципов организации художественной концепции мира.

Как видим, Вен. Ерофеев артистично и легко играет жанрами, жанровые смешения (коллаж) очень часто используется им: «Черт знает, в каком жанре я доеду до Петушков… До этого все были философские эссе и мемуары, все были стихотворения в прозе, как у Ивана Тургенева. Теперь начинается детективная повесть» (с. 86). Каждый фрагмент поэмы апеллирует к памяти жанра. Жанровая разноголосица скрепляется, с одной стороны, автором/героем, с другой – приемом интертекстуальности.

В ходе анализа текста подтверждается его приближенность как к авторскому определению (поэма), так и к классическому пониманию жанра. Признаки жанра справедливо считать доминирующими в произведении и определяющими его организацию. Основные признаки жанра могут медленно изменяться, но жанр продолжает жить генетически, в силу примыкания новых произведений к уже существующим жанрам. Конечно, каноническому жанру поэмы «Москва – Петушки» не отвечает. В ней множество жанровых следов, связей, позволяющих говорить об архитекстуальности. Последнее делает текст «Москвы – Петушков» нестабильной, деформированной, но чрезвычайно притягательной жанровой структурой, сформировавшейся в условиях функционирования специфических дискурсивных практик. Каждый элемент жанровой конструкции соотносится с другими и со всей автономной моделью текста, саморазвивающейся, формирующей себя. Подобная соотнесенность есть конструктивная функция или механизм литературных взаимодействий. Диалогические отношения выстраиваются не только внутри оригинального текста, но и в пространстве заимствований. Для субъекта восприятия «Москвы – Петушков» предполагается обязательная подключенность к этно-национальным традициям, к мировой культуре. Следовательно, речь идет о коммуникативном процессе, требующем от читателя так называемой интертекстуальной компетенции.

ЛИТЕРАТУРА

Безруков А.Н. Поэтика интертекстуальности в творчестве Венедикта Ерофеева: «Москва – Петушки» / А.Н. Безруков: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Бирск, 2005.

Богомолов Н.А. «Москва – Петушки»: историко-литературный и актуальный контекст // Новое Литературное Обозрение, 1999, № 38, с. 302-318.

Веселовский А.Н. Историческая поэтика – М.: Высшая школа, 1989. – 406 с.

Гегель Г.В.Ф. Лекции по эстетике – Т. 1 – СПб.: 2007. – 622 с.

Дарк О. В.В.Е., или крушение языков // Новое Литературное Обозрение, 1997, № 25, с.246-262.

Дзаппи Г. Апокрифическое евангение от Венички Ерофеева // Новое Литературное Обозрение, 1999, № 38, с. 326-331.

Ерофеев Вен. Москва – Петушки – М.: Вагриус, 1999. – 209 с.

Лейдерман Н.Л. Современная русская литература: 1950 – 1990-е годы: В 2 т. – Т. 2: 1968 – 1990. – М.: Издательский центр «Академия», 2003. – 688 с.

Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература – М.: Флинта: Наука, 2001. – 608 с.