ДИПЛОМНАЯ РАБОТА

Психопоэтика И.С. Тургенева– романиста

(на материале творчества 1850-х – начала

1860-х годов)

Выполнила:

Чухлеб Ирина Александровна

Содержание

Введение…………………………………………………………………………..4

Квалификационные характеристики работы

ГЛАВА 1

Своеобразие тургеневского психологизма в аспекте структурно-жанровых особенностей романов писателя 1850-1860 гг.………………………………..10

1.1 Проблемы изучения психопоэтики в современном литературоведении…………………………………………………………… 10

1.2 Типологическое и индивидуальное в жанровой системе и в характерологии Тургеневского романа………………………………………..14

1.3 Специфика психологизма Тургенева……………………………………….23

Выводы

ГЛАВА 2

Психологическое раскрытие внутреннего мира человека в романах Тургенева 1850г…………………………………………………………………38

2.1 Особенности тайного психологизма в Тургеневском романе……………38

2.2 Роль нравственно психологической коллизии в романах "Рудин" и "Дворянское гнездо"………..……………………………………………………41

Выводы

ГЛАВА 3

Эволюция психологизма в романах И.С.Тургенева

о "Новых людях. "………………………………………………………………..46

3.1. Тип общественного деятеля эпохи конца 50-х начала 60-х годов в романах "о "Новых людях"………………………………………………..……46

3.2. Трансформация роли любовно-психологической коллизии в романах

"о" Новых людях"……………………………………………………………….49

3.3. Эволюция принципов психологического раскрытия "внутреннего человека" в романах конца 1850-х начала 1860о-х годов. ("Накануне,

Отцы и дети")……………………………………………………………………53

Выводы

Заключение………………………………………………………………………65

Библиографический список………………………………………………..…..68

Введение

Общественно-эстетическая ценность человека определяется мерой его психологической сложности и духовного богатства, а главный аспект воспроизведения характера – собственно-психологический. (Разумеется, внутренний мир человека не сводиться к его психологии. Но именно через психологию героя наиболее глубоко и наглядно, убедительно и целостно раскрывается в искусстве его внутренний мир). (25,с.16).

Как отмечают исследователи, проблема психологизма – комплексная по своему характеру. В ней тесно связаны объект и субъект и вместе с тем чрезвычайно велика роль субъекта.

Проблема психологизма интересна и эстетически значима тем, что именно в ней очень остра и наглядно раскрываются и проявляются внутренние противоречия личности, которая одновременно отражает и носит в себе противоречия и конфликты эпохи и общества. (12,82)

Человек в литературе представляет как характер, как определенный тип поведения, чувствования и мышления.

Исследователи отмечают, что необходимо дифференцировать и различать понятия "психологизм" и "психологический анализ", т. к. они частично совмещаясь, не являются в полном смысле синонимами и не совпадают по значению. Понятие "психологизм" шире понятия "психологический анализ", оно включает в себя, например, отражение психологии автора в произведении. Подобного нельзя сказать о психологическом анализе, располагающем совокупностью своих средств, обязательно предполагающем объект, на который он должен быть направлен. "Появление психологического анализа в произведении, – замечает В. В. Компанеец, – его форма и типология чаще всего зависят от сознательной установки писателя, от характера его дарования, личностных свойств, от ситуации в произведении и т.д. В то же время, характеризуя психологический анализ как сознательный эстетический принцип, не следует, видимо, абсолютизировать преднамеренность выбора художником тех или иных свойств"(28, с 47).

Психологический анализ возникает на сравнительно высокой ступени художественного развития человечества и проявляется лишь в определенных общественно-эстетических условиях.

Среди исследователей недостигнуто согласия и в толковании самого содержания понятия "психологический анализ". Так, для С. Г. Бочарова, интересующегося "психологическими характеристиками" в том смысле, в котором, например, говорят о Л. Н. Толстом и Достоевском, как о великих художниках-психологах, объектом психологического анализа является "внутренний мир", как нечто само по себе занимающее художника, способное привлечь его самостоятельный и специальный интерес (9, с 17).

Некоторые исследователи понимают под психологизмом изображение в литературе человеческих характеров, но не всякое изображение, а лишь такое, при котором характер строится как "живая ценность". В этом случае в характере раскрываются его различные, иногда противоречащие друг другу грани: характер предстает не однолинейным, а иного плановым. Одновременно эти исследователи включают в понятие психологизма и изображение собственно внутреннего мира человека, т.е. его и переживаний понимание характера как сложного многоаспектного единства, с одной стороны и изображение внутреннего мира персонажа – с другой; выступает здесь как два аспекта, две грани психологизма.

Изображение внутреннего мира человека – психологизм в собственном смысле слова – представляет собой способ построений образа, способ воспроизведений, осмысления и оценки того или иного жизненного характера.

Некоторые исследователи, например, А. И. Иезуитов ищет причины порождающие психологизм вне пределов произведения. Он отмечает, что «в процессе развития литературы в периоды повышенного интереса к психологизму со стороны самих писателей, а так же литературной критики и литературоведов сменяются периодами, когда интерес к психологизму почти падает». Исследователь приходит к выводу, что "общественно-эстетической почвой" повышенного внимания к психологизму и его оживление и развитие в литературе является в первую очередь "известная самостоятельность и независимость внутреннего мира человека по отношению к окружающим его жизненным условиям". Такая ситуация в общественной жизни складывается не всегда, а лишь в определенных общественно-эстетических условиях, когда определенная система отношений личности с обществом уже сложилась, или когда она решительно утверждается и отстаивается в острой и открытой борьбе… психологизм как эстетический принцип, как мера человеческой ценности отступает на задний план… Когда же исторически новый тип взаимоотношений общества с личностью начинается лишь постепенно устанавливаться или видоизменяться и совершенствуется прежний психологизм как эстетический признак выходит на сцену. Отмеченная исследователем тенденция чередования "приливов и отливов" совпадает в основном с теми социально-историческими процессами, на которые автор указывает как на причину появления или отсутствия психологизма. Однако А. И. Иезуитов ограничивается лишь констатацией данного факта, не объясняя его (25,с.18).

А. Б. Есин возражает ему, отмечая, что "прямое и непосредственное соотношение такого стилевого качества, как психологизм, с объективной социальной действительностью неизбежно упрощает реальную картину взаимодействия литературы с общественной жизнью". Автор предлагает искать новое звено, которое стоит между социальной действительностью и психологизмом и опосредующее влияние первой на стиль и, в частности, на психологизм (22, с 54).

Актуальность темы.

Романы И.С.Тургенева не раз становились объектом анализа с точки зрения специфики художественного психологизма. Среди предшественников следует назвать имена таких известных исследователей, как Г.Б. Курляндская, Г.А. Бялый, П.Г. Пустовойт, А.И. Батюто, С.Е. Шаталов и др. До сих пор большое внимание уделялось особенностям "тайного психологизма" писателя и анализу форм его выражения в идиостиле И.С.Тургенева. Актуализируя "внешние "проявления психологизма, исследуя поэтику психологического портрета, ученые уже поставили вопрос о "внутреннем человеке" в изображении Тургенева – романиста. Однако, как нам представляется, проблема "внутреннего человека" в свете психопоэтики, то есть в корреляции "мысль – слово", изучена еще не столь глубоко и всесторонне, как другие аспекты психологизма Тургенева. Этим обусловлена актуальность избранной темы.

Не претендуя на многоаспектное изучение данной темы, мы видим цель своей работы в том, чтобы на основе уже имеющихся научных разработок психологизма Тургенева показать мастерство писателя в изображении многообразия и сложности процессов, протекающих в душе героя и вербализующихся по законам художественного обобщения. Иначе говоря, психопоэтику мы рассматриваем в её характерологической функции.

Материал исследования: романы И.С.Тургенева о "лишних" и "новых людях" 1850 – начала 1860 – х годов ("Рудин", " Дворянское гнездо", "Накануне," "Отцы и дети").

Объект исследования – психологизм художественной прозы XIX века.

Предмет исследования - психопоэтика Тургенева - романиста, специфика тургеневского психологизма и её проявление в структуре художественного текста, психологическое раскрытие характеров, в системе "мысль – слово".

Из сформулированной выше цели вытекают следующие задачи исследования:

- изучить теоретическую литературу по проблеме психологизма и, в частности, психопоэтики;

- рассмотреть в эволюции систему психологизма Тургенева-художника на материале романов 1850-х – начала 1860-х годов;

- проанализировать функциональную роль психологизма в аспекте психопоэтики;

- рассмотреть своеобразие тургеневского психологизма в аспекте структурно - жанровых особенностей романов писателя 1850-х – начала 1860-х годов;

- исследовать сюжетно – композиционные, стилевые особенности романов Тургенева в процессе изучения идейно - структурной роли нравственно– психологической коллизии в этих произведениях.

Методы исследования: типологический, комплексный, сравнительно– сопоставительный; в работе используются также системный подход и принципы исследования описательной поэтики.

Методологическую основу работы составляют труды А.Б. Есина, А.И. Изуитова, Е.Г. Эткинда, А.С. Бушмина, В.В. Компанейца, Г.Д. Гачева, С.Г. Бочарова, О.И. Федотова и др. по проблемам образной специфики литературы, поэтики психологизма. Использованы так – же методологические идеи содержащиеся в историко – литературных работах Г.А. Бялого, Г.Б. Курляндской, С.Е. Шаталова, А.И.Батюто, П.Г. Пустовойта и других тургеневедов.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования её материалов на уроках литературы в X классах средней общеобразовательной школы.

Апробация:

Работа апробирована на методическом семинаре в школе № 11 с. Первомайское, Ипатовский р-он, Ставропольский кр-й.

ГЛАВА 1.

Своеобразие психологизма в аспекте структурно-жанровых особенностей романов И.С. Тургенева –Х– начала 1850-1860 гг.

1.1. Проблемы изучения психопоэтики в современном литературоведении.

В XIX веке наблюдается широкое внедрение в художественную литературу социально-психологических и идейно-нравственных тем и мотивов, впервые получивших разработку в реалистическом романе и повести.

А. Иезуитов, рассматривая проблему психологизма в литературе, отмечал многозначность самого понятия "психологизм", сводя его к трем основным определениям: 1) психологизм "как родовой признак искусства слова"; 2) "как результат художественного творчества, как выражение и отражение психологии автора, его персонажей и, шире – общественной психологии"; 3) психологизм "как сознательный и определяющий эстетический принцип(25,с.30). Причем, именно это последнее значение и выступает доминирующим в психологическом анализе. «Проблема психологизма интересна и эстетически значима тем, что именно в ней чрезвычайно остро, драматично и наглядно раскрываются и проявляются внутренние противоречия личности, которая одновременно отражает и носит в себе противоречия и конфликты эпохи и общества» (25, с.55).

В литературе после "натуральной школы" наблюдается повсеместное переключение внимания со среды, с типических обстоятельств на характер, который, безусловно, есть явление психологическое. К 40-50 годам XIX в. отчетливо проявились и те общекультурные процессы и закономерности, которые благоприятствуют развитию психологизма. Во-первых, неуклонно повышается ценность личности и одновременно возрастает мера ее идейной и нравственной ответственности. Во-вторых, в процессе общественного развития усложняется сам исторически складывающийся тип личности, потому что развивается и обогащается система общественных отношений - объективная основа богатства каждой отдельной личности. Связи и отношения человека становятся более многообразными, их круг шире, сами отношения по своей сути сложнее. В результате существующая в реалистической исторической действительности личность потенциально усложняется. Ясно, что эти процессы прямо и непосредственно стимулируют развитие психологизма.

XIX в– качественно новый этап в развитии психологизма. В творчестве писателей– реалистов важное значение приобретает раскрытие корней изображаемого явления, установление причинно-следственных связей. «Одним из главных становится вопрос о том, как, под влиянием каких жизненных факторов, впечатлений, путем каких ассоциаций и прочее складываются и меняются те или иные идейно-нравственные основы личности героя, вследствие каких событий, размышлений и переживаний герой приходит к постижению той или иной моральной или философской истины» (23, 1988, с.60). Все это, естественно, ведет к повышению удельного веса психологического изображения в произведении.

В литературе середины XIX в. особо отмечают роль психологического детерминизма», причинно обусловливающего «внезапные и резкие изменения в нравственном облике, поведении и настроении персонажей, которые восходят к сложности и богатству индивидуальных характеров, а не к какому-то постепенному и целенаправленному воздействию извне, а также детерминизма, в котором просматривается связь «естественного» и «социального», когда «противоречивое проявление природы человека связывается не только с ее внутренними коллизиями, но и с противоречивостью современной исторической ситуации».

Реалистический метод предполагает изображение личности не только как продукта определенных обстоятельств, но и как индивидуальности, вступающей в активные, широкие и многообразные отношения с окружающим миром. Потенциальное богатство характера, рожденное в его связях с действительностью, ведет к углублению психологизма и возрастанию его роли в литературе.

«Психологизм - неотъемлемое свойство литературы, он играет большую роль в изображении характера как сложного единства объективного и субъективного, закономерного и неповторимого» (Головко, 1992, с. 110).

Для того чтобы возник психологизм, необходим достаточно высокий уровень развития культуры общества в целом, но главное, необходимо, чтобы в этой культуре неповторимая человеческая личность осознавалась как ценность. Подобное осмысление человека и действительности и стало возможно в XIX в., где психологизм достигает высочайших вершин в познании и освоении внутреннего мира личности, ставя перед человеком высшие нравственные требования.

«Литературный психологизм – это художественная форма,
воплощающая идейно-нравственные искания героев, форма, в которой литература осваивает становление человеческого характера, мировоззренческих основ личности. В этом, прежде всего, состоит познавательно-проблемная и художественная ценность психологизма» (23, 1988, с. 28).

В психологической же драме психологизм занимает ведущее положение, это ее содержательная форма, несущая на себе определенную проблемную, идейную нагрузку. Это не часть, не элемент художественной структуры драмы. Психологизм в ней является особым эстетическим свойством, пронизывающим и организующим все элементы формы, все ее строение, всю конфликтность положений.

Основное внимание в психологической драме сосредотачивается не на каких-либо внешних проявлениях, а на внутренней жизни действующих лиц. Психологизм здесь выступает выражением сокровенно-внутренней жизни человека. Персонажей психологической драмы можно условно разделить на две основные группы (и социальный признак в данном случае играет второстепенную роль), принадлежащие к разным психологическим типам: первая группа - «люди внешнего мира» и вторая - «внутреннего» (60, 1999). Представители первой группы лишены рефлектирующего сознания, это «клишированные» типы, лишенные душевной глубины. Люди же внешнего типа - сложные натуры, выступающие в своей «неразрешенности» и «отстраненности» от каких - либо проявлений реальной действительности, не находя в ней своего места. Они вступают в своеобразный конфликт не только с обществом, но и с самими собой, становясь невольными жертвами «свободной воли», носителями которой они порой себя считают.

Кроме того, внедрение психологизма во внутреннюю структуру психологической драмы вносит переакцентировку действующих лиц. Единый герой чаще всего отсутствует, их несколько и каждый из них несет в себе личную драму. «Психологическая драма становится произведением с полифоническим звучанием (звучат равнозначно «голоса» действующих лиц). Психологическая драма - это, по преимуществу, полифоническая, а не монологическая структура» (Основин, 1970, с.248).

Можно сказать, что психологизм в драме представляет собой определенный принцип организации ее художественных элементов в некое единство, что и составляет цельность и своеобразие психологической драмы.

Особенности психологической драмы как жанровой разновидности.

Драма, (в частности, психологическая драма как ее жанровая разновидность) выходит на литературную арену в тот период, когда идет процесс формирования новой «идеи человека». Ведь именно «идея человека» эволюционирует, определяя диахронию жанровой системы, динамику литературы. «Философская «идея человека», характерная для определенной историко-литературной эпохи, причинно обусловливает доминирование жанров определенного литературного рода, расцвет и развитие тех из них, которые оказываются наиболее расположенными к адекватному воплощению этой идеи» (Головко, 2000, с.8).

Типологическое и индивидуальное в жанровой системе и характерологии тургеневского романа.

Такими произведениями, как "Евгений Онегин", "Герой нашего времени", "Мертвые души", было "заложено" прочное основание для будущего развития русского реалистического романа. Художественная деятельность Тургенева-романиста развернулась в тот момент, когда русская литература искала новых путей, обратившись к жанру социально– психологического, а затем и социально-политического романа.

Вставшей в 1859-е годы перед Тургеневым новой, большой идейной и художественной задачи – показать "мгновенья перелома" русской жизни – нельзя было решить средствами "малых " литературных жанров. Сознавая это, И. С. Тургенев и обратился к новому для себя жанру, накопив отдельные элементы, оказавшиеся ему нужными для художественного построения своих романов, в процессе предшествующей творческой работы в области поэмы, новеллы, очерка, повести, драматургии.

По-видимому, вообще не бывает подлинных художников, которые не интересовались бы внутренним миром своих героев. В. Г. Белинский вообще не представлял себе большого художника без "способности быстро постигать все формы жизни, переноситься во всякий характер, во всякую личность". Развивая эту мысль, Н. Г. Чернышевский в своей диссертации подчеркнул: «Одно из качеств поэтического гения – умение понимать сущность характера в действительном человеке, смотреть на него проницательными глазами".

Ещё Н. Г. Чернышевский писал о том, что "психологический анализ есть едва ли не существенное из качеств, дающих силу творческому таланту". Знание человеческого сердца, способность раскрывать перед нами его тайны – ведь это первое слово в характере из тех писателей, творения которых с удивлением перечитываются нами. Начиная с середины XIX века, психологический анализ в русской литературе приобретает новое качество: обостренное художественное внимание к психологическому развитию личности, как к предмету изображения становиться общей тенденцией развития критического реализма, что объяснялось глубокими общественно-историческими изменениями.

В.А. Недзвецкий относит романы Тургенева к типу "персонального романа" XIX века (41, с54. Русский социально-универсальный роман XIX века: Становление и направленная эволюция.– М.,1997). Этот тип романа Характеризуется тем, что как в содержательном, так и структурном отношении предопределен историей и судьбой "современного человека", развитой и осознающей свои права личности. "Персональный " роман открыт житейской прозе далеко не беспредельно. Как отмечал еще Н.Н.Страхов, Тургенев насколько мог, искал и изобразил красоту нашей жизни (51 ,Критические статьи об И.С. Тургеневе и Л.Н. Толстом.–Киев.,2001.с.–190). Это вело к отбору явлений по преимуществу духовных и поэтических. В.А. Недзвецкий справедливо отмечает: "…Художественное исследование судьбы человека в непременной связи и соотношении с его практическим долгом перед обществом и народом, а также общечеловеческий разворот проблематики и коллизий закономерно придали гончаровско- тургеневскому роману то широкое эпическое дыхание…" (51, с.189-190)

Многие исследователи отмечают, что на роман И. С. Тургенева в его становлении и развитии оказывали воздействие все литературные формы, в которых облекалась его художественная мысль (очерк, повесть, драма и т.д.).

Как показали наблюдения многих исследователей (Н. Л. Бродский, Б. М. Эйхенбаум, Г.Б.Курляндская, С.Е. Шаталов, А.И. Батюто, П.Г. Пустовойт, М. К. Клеман, Г. А. Бялый, Г. А. Цейтлин и д.р.) наиболее прочными и постоянными следует считать связи романа Тургенева с его повестью. По жанровому признаку роман И. С. Тургенева тяготеет к повести благодаря своей вершинной композиции, четко обозначенным пунктом наивысшего напряжения. Литературоведы стремились понять близость тургеневского романа с повестью. По словам Цейтлина, Тургенев не случайно называл свои романы повестями: они действительно стоят на грани между этими жанрами, где в отличие от романа-эпопеи, романа-трагедии, мы находим здесь роман-повесть. И этой гибридностью жанра определяются многие особенности структуры тургеневского романа – ее простота, сжатость, гармоничность.

Тургеневский роман не мыслим без крупного общественного типа. В этом одно из существенных отличий тургеневского романа от его повести. Характерная особенность структуры тургеневского романа – подчеркнутая непрерывность повествования. Исследователи отмечают, что романы, написанные в пору расцвета таланта писателя, изобилуют сценами, как бы не завершенными в своем развитии, полными значения, не раскрываемого до конца. Основная цель И. С. Тургенева – нарисовать лишь в главных чертах духовный облик героя, рассказать о его идеях.

Запросами общественной жизни и логикой собственного художественного развития Тургенев был приведен к необходимости преодоления "старой манеры" очеркиста. Издав в 1852 году отдельным изданием "Записки охотника", Тургенев решил "отделаться... от этой старой манеры", как сообщил он в письме К. С. Аксакову 16(28) октября 1852 года. Это решение оставить "старую манеру" Тургенев еще с большей определенностью повторил в письме П. В. Анненкову от 28(9) ноября того же года: «Надобно пойти другой - дорогой – "надобно найти ее — и раскланяться навсегда со старой манерой" (П., 11,77)

Преодолевая "старую манеру", Тургенев ставит задачу осмысления героя в его социальной роли, в аспекте соотнесения с целой эпохой. Так, Рудин выступает представителем эпохи 30—40-х годов, эпохи философских увлечений, отвлеченных созерцаний и вместе с тем страстного стремления к общественном; служению, "делу", с ясным пониманием своей ответственности перед родиной и народом. Лаврецкий является выразителем уже следующего этапа общественной истории России — 50-х годов, когда "деяние" накануне реформы приобретает черты большей социальной конкретности. Лаврецкий уже не Рудин, дворянский просветитель, отрешенный от всякой почвы, он ставит перед собой задачу "научиться пахать землю" и нравствен воздействовать на народную жизнь путем ее глубокой европеизации. В личности Базарова Тургенев воплотил уже существенные черты выдающихся представителей демократического круга 60-х годов. Как материалист-естественник, презирающий идеалистические абстракции, как человек "непреклонной воли", сознающий необходимость разрушения старого, чтобы "место расчистить", нигилист Базаров принадлежит к поколению революционеров-разночинцев.

Тургенев рисует представителей своего времени, поэтому его персонажи всегда приурочены к определенной эпохе, к определенному идеологическому или политическому движению. Рудин, Базаров, Нежданов связаны с определенными этапами классовой борьбы в истории русского общественного развития. Характерной чертой своих романов Тургенев считал наличие в них исторической определенности, связанной с его стремлением передать "самый образ и давление времени". Ему удалось создать роман об историческом процессе в его идеологическом выражении, о смене исторических эпох, о борьбе идейно-политических направлений. Романы Тургенева стали историческими не по теме, а по способу изображения. С острым вниманием следя за движением и развитием идей в обществе, Тургенев убеждается в непригодности старого, традиционного, спокойного и обширного эпического повествования для воспроизведения современной бурлящей общественной жизни: "...то критическое и переходное время, какое мы переживаем, два ли может быть прибежищем эпоса" (П., I, 456). Задача ловить идейно-политические веяния времени, запечатлеть "слом эпохи" обратила Тургенева к созданию романа-повести, к оригинальной композиционно-жанровой структуре.

Особый тип романа, созданный Тургеневым, связан с этой способностью подмечать зарождающуюся жизнь, верно угадывать своеобразие поворотных моментов русской общественной истории, когда предельно обостряется борьба между старым и новым. Переход общественной жизни из одного состояния в другое занимает писателя-диалектика. Ему удалось передать идейно-нравственную атмосферу каждого десятилетия общественной жизни России 1840—1870-х годов, создать художественную летопись идейной жизни "культурного слоя" русского общества данного периода. В предисловии к собранию романов в издании 1880 года он писал: "Автор "Рудина", написанного в 1855-м-зду, и автор "Нови", написанной в 1876-м, является одним тем же человеком. В течение всего этого времени я стремился, насколько хватало сил и умения, добросовестно и беспристрастно изображать и воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называет "the body and pressure of time ", и ту остро изменявшуюся физиономию русских людей культурного слоя, который преимущественно служил предметом моих наблюдений» (XII, 303).

Задача воспроизведения переходных моментов русской истории, стремление поспеть за убегающей "последней волной жизни и "уловить быстро изменяющуюся физиономию" русской интеллигенции, сообщали романам Тургенева известную эскизность ставили их на границу повести по концентрированности содержания, четко обозначенным пунктам наивысшего напряжения выделению вершинных моментов сюжетной истории, сосредоточенности вокруг одного героя. Не случайно свои романы Тургенев называл повестями, иногда большими повестями, иногда распространенными новеллами, передававшими, однако, "стихи нашей общественной жизни". Сознательно избегая "раздробления характеров" (Белинский) и распространенных бытовых сцен Тургенев вместе с тем подает своих героев-персонажей конкретно – исторически, создавая образ эпохи с помощью немногих метко выбранных деталей. А. Моруа так писал о творчестве Тургенев романиста: "Часто сравнивали искусство Тургенева с греческим искусством. Сравнение верное, потому что у греков, как и Тургенева, сложное целое указано намеком немногих превосходно выбранных черт. Никогда романист до Тургенева не проявил столь полной экономии средств: Недоумеваешь, как мог Тургенев такими короткими книгами дать законченное впечатление длительности и полноты".

Особая структура тургеневского романа, несомненно, связав с углублением в закономерности социальной действительности следовательно, с философско-историческими воззрениями писателя, с признанием диалектического развития природной и общественной реальности. Прошедший школу диалектического мышления под руководством гегельянца Вердера, Тургенев знал, что движение истории совершается через борьбу противоположных начал от низшего к высшему, от простого к сложному, с повторением на высшей ступени положительного содержания низшее

В своих литературно-критических статьях Тургенев не раз подчеркивал роль, и значение критического начала в историческом движении человечества. Отрицание рассматривалось и как момент перехода от старого к новому: при своем вступлении на поприще общественного развития отрицательное начало бывает "односторонним, безжалостным и разрушительным", но потом теряет свою ироническую силу и наполняется "положительным содержанием и превращается в разумный и органический прогресс" (I, 226). В историческом движении человечества писатель видел прежде всего действие закона отрицания. Он полагал, что каждая фаза общественной истории через борьбу внутренних противоположностей приходит к самоотрицанию, но при этом ее положительное содержание органически усваивается представителями нового, более высокого этапа развития. Настоящее, сходя с исторической сцены, передает будущему свои рациональные начала и таким образом обогащается в дальнейшем. Так осуществляется преемственность поколений, по мысли Тургенева, романы которого пронизаны верой в значительность совершающейся истории, хотя писателю были свойственны и черты философского пессимизма. Идея отрицания старого, отживающего и утверждение нового, побеждающего имела определяющее значение для структурно жанровой организации тургеневского романа. Свою задачу романиста он полагал в угадывании "мгновений перелома, мгновений, в которых прошедшее умирает и зарождается нечто новое" (П., III, 163).

Стремясь возвысить искусство романа, близкого к повести, Тургенев старался передавать "правду людской, физиономии", интересовался лишь обычными событиями, подлинными масштабами и естественными пропорциями жизненных явлений, руководствуясь классическим чувством меры и гармонии. Это отрицание авантюрно-сюжетной занимательности в романах Тургенева отметил Г. Мопассан: "Он придерживался в отношении литературы самых современных и самых передовых взглядов, отвергая все старые формы романа, построенного на интриге, с драматическими и искусными комбинациями, требуя, чтобы давали жизнь", только жизнь – "куски жизни", без интриги и без грубых приключений".

Не занимательная интрига, не бурное развитие событий, а "внутреннее действие" характерно для романов Тургенева — процесс обнаружения духовного содержания человека и конфликт его со средой.

Несмотря на новеллистический характер, романы Тургенева отличаются необходимой эпичностью. Она создается именно тем, то ведущие герои выходят за пределы интимно-личных переживаний в широкий мир духовных интересов. Рудин, Лаврецкий, Инсаров, Базаров, Соломин, Нежданов и другие сосредоточенно размышляют над проблемой "общего блага", о необходимости радикальных преобразований народной жизни. Внутренний мир героев вбирает в себя стремления и думы целой эпохи — эпохи дворянского просвещения, как Рудин и Лаврецкий или эпохи демократического подъема, как Базаров. Образ героя приобретает известную эпичность, потому что становится выражением национального своеобразия, каких-то коренных тенденций народной жизни, хотя Тургенев и раскрывает характер героя не в широких сценах общественной практики, а в сценах идеологического спора и в интимных переживаниях. История этих переживаний выступает необыкновенно содержательной и потому, то любовь рождается на почве внутреннего идейного согласия, потому, что она ставит влюбленных в конфликтное отношение с ближайшим общественным окружением. В силу этого любовь становится проверкой нравственной ценности героев. Не случайно повествование в романах Тургенева завершается "драматическим взрывом", как верно заметила М. Рыбникова.

Эпическому осмыслению жизни способствовала и вера Тургенева в духовное богатство русского народа, в его нравственное превосходство над помещиками. Изображая в романах общественную историю людей "культурного слоя", Тургенев этот мир дворянской и разночинной интеллигенции оценивает с позиции автора "Записок охотника", т. е. сознания великих нравственных сил, таящихся в народе.

Способом достижения эпической масштабности в тургеневском романе является особое преломление принципа историзма: в романе происходит сложное взаимопроникновение хронологических аспектов. Настоящее время, в котором развертывается действие, насквозь пронизано прошлым, объясняющим истоки корни изображаемых явлений, событий, характеров. Для русского романа вообще, в особенности для тургеневского, характерны подчеркнутая связь времен и тесное переплетение хронологичёских планов. Характеры героев в их цельности и развитии вырисовываются у Тургенева за счет ретроспекций (биографий и проекций в будущее (эпилогов)), поэтому те "пристройки" которые воспринимались в критике как "просчеты" и "недостатки" автора, обладают эпическим содержательным смыслом, способствуют прорастанию повести в роман.

Эпической широты Тургенев достигает смещением временных пластов и использованием больших временных прорывов. Настоящее развертывается плавно и неторопливо в соответствии содержанием изображаемых действий и событий, прошлое будущее дается эскизно, бегло, вскользь, концентрированно.

Тургенев - стремился к предельной динамичности первых вводных эпизодов, к тому, чтобы действующие лица проявляли себя непосредственно, в диалогических сценах. Но эти последние как правило, сочетаются с предварительными, правда, очень сжатыми и выразительными социально- психологическими характеристиками. Динамический зачин часто сменяется биографическими отступлениями, которые иногда - бывают очень значительными. Например, в "Дворянском гнезде" это отступление в прошлое реализуется на протяжении многих глав (VIII—XVI) правда, это отступление в данном романе приобретает самостоятельное значение в контексте целого. Широко развернув социально-бытовой фон, который объясняет драматическую историю Лизы и Лаврецкого, Тургенев в XVII главе возвращается повествованию в настоящем. Таким сложным сплетением настоящего и прошлого является жизнь и в романе "Дым".

Обрастая "дополнениями", раскрывающими перспективу характера и дающими широкую панораму жизни, любовно-психологическая повесть усложняется в своей структуре, приобретая эпическую содержательность. К тому же ядро тургеневского романа далеко не сводится к интимно-психологической коллизии: личная история всегда сопровождается сценами драматического действия, которые представляют собой идеологические столкновения социальных антагонистов или этико-философский разговор единомышленников. Сама любовь в тургеневском романе выступает глубоко очеловеченной, рождающейся из духовных сочувствий, именно поэтому сцены идеологического разговора органически вписываются в историю интимно-личностных отношений. Возлюбленный становится для тургеневской девушки учителем, отвечающим на вопрос о том, как делать добро.

Внимание писателя сосредоточено на разнообразных идеологических опосредствованиях любовной истории. Уже в эпизодах
из настоящего времени Тургенев выходит за пределы "большой
повести". Сцены идеологического разговора, осложненные психологическими мотивами, составляют основание романа и определяют во многом структурно-жанровое его своеобразие.
Форма диалога в романах Тургенева всегда выступает оправданной, необходимой, потому что с ее помощью изображаются
люди, отношения которых представляются внутренне значимыми,
существенными. Собеседники и в сценах идеологического спора,
в интимной беседе даются в сопоставлении, в сравнении друг
другом. К форме диалога Тургенев нёизбежно обращается
целью изображения идейно-психологического антагонизма Рудина и Пигасова, Базарова и Павла Петровича Кирсанова,
Лаврецкого и Паншина, Сипягина и Соломина, а также с целью изображения людей, духовно близких,— Рудина и Лежнева, Лаврецкого и Мизалевича, Лизы и Лаврецкого, Шубина и Берснева, Литвинова и Потугина. Формами диалогической речи Тургенев рисует столкновения типических характеров, выражающих существенные исторические тенденции времени. У сцены идеологического спора, выражающие идейные взаимоотношения его участников, русских интеллигентов 40—70-х годов, имеют существенное значение в композиции тургеневских романов интересуясь историей идейных расхождений своих героев, Тургенев противопоставлял их друг другу не только по линии идеологии, но также и по линии их индивидуально-психологического содержания. Расхождения тургеневских собеседников по теоретическим вопросам — это всегда расхождения типических характеров, представленных в единстве их идейного и морального облика. В сценах спора Тургенев выступает психологом, остро интересующимся душевными особенностями антагонистов. Полемический диалог становится формой выявления не только содержания теоретической позиции действующих лиц, но и их социально-психологического своеобразия.

Итак, важное отличие тургеневского романа от повести коренится в характере его построения. При сравнении с повестью Тургенева, его роман выглядит как сложная и в то же время очень стройная сюжетно-композиционная система с четко налаженной внутренней взаимосвязью между всеми ее подчас противоречивыми элементами.

Специфика психологизма И. С. Тургенева.

Во второй половине XIX века, когда во всех формах общественного сознания пробилось огромнейшее количество идей, мыслей, в русской реалистической литературе стала особенно очевидной тенденция к все более глубокому проникновения во внутренний мир человека.

Открытие сложной сферы человеческих мыслей и чувств – главная сторона реалистического метода художественного творчества, а психологически достоверное раскрытие внутреннего мира человека на основе его связей с окружающим миром давно уже стало прочным художественным завоеванием.

В исследовательской литературе давно поставлен вопрос о большой значимости вклада И. С Тургенева в сокровищницу человековедения.

Еще в XVIII веке в 50-х годах Н. Ч. Чернышевский сформулировал определение многих видов психологического анализа на материале анализа психологической манеры Л. Толстого: "Внимание графа Толстого более всего обращено на то, как одни чувства и мысли развиваются из других; ему интересно наблюдать, как чувство непосредственно возникающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию воспоминаний и силе сочетаний, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова обращается к прежней исходной точке и опять странствует, изменяясь по цепи воспоминаний, как мысль, рожденная первым ощущением, ведет к другим мыслям, увлекается дальше и дальше, сливает грезы с действительным ощущением, мечты о будущем с рефлексиею о настоящем. Психологический анализ может принимать различные направления: одного поэта занимают все более очертания характеров; другого – влияния общественных отношений и житейских столкновений на характеры; третьего – связь чувств с действиями; четвертого – анализ страстей; графа Толстого все более – сам психический процесс; его формы, его законы, диалектика души, чтобы выразиться с определенным термином.

Современник И. С. Тургенева, критик П. В. Анненков, писал о том, что Тургенев – "несомненно психолог", "но тайный". Исследование психологии у Тургенева "всегда скрыто в недрах произведения, - продолжает он, - и развиваться он вместе с ним, как красная нитка, пущенная в ткань".

Эту точку зрения разделял целый ряд критиков при жизни Тургенева, получила она признание и в последующий период – вплоть до наших дней. В соответствии с этой точкой зрения тургеневский психологизм имеет предметно-итоговый характер: психическое, внутреннее, сокровенное хотя и постигается, но не посредством своего рода снятия покровов с тайников души, когда перед читателем открывается картина возникновения и развития чувств героя, а путем художественной реализации их во внешних проявлениях в позе, жесте, мимике, поступке и т.п.

Знание человеческого сердца, способность раскрывать перед нами его тайны — ведь это первое слово в характеристике каждого из тех писателей, творения которых с удивлением перечитываются нами".

Начиная с середины XIX века, психологический анализ в русской литературе приобретает новое качество: обостренное художественное внимание к психологическому развитию личности как предмету изображения становится общей тенденцией развития критического реализма, что объяснялось глубокими общественно-историческими изменениями. Вторая половина XIX века — эпоха ломки устоев старой, патриархальной крепостнической России, когда "старое бесповоротно, у всех на глазах рушилось, а новое только укладывалось". Убыстрялся процесс исторического движения. "В несколько десятилетий совершились превращения, занявшие в некоторых странах Европы целые века", — писал В.И. Ленин об этой эпохе. На смену крепостной России шла Россия капиталистическая. Этот экономический процесс отразился в социальной области "общим подъемом чувства личности".

Углубление психологического анализа в русской литературе середины и второй половины XIX века, связанное с новым решением проблемы личности, нашло свое индивидуально неповторимое выражение в творчестве Тургенева и Гончарова, Толстого и Достоевского. Этих писателей объединяет стремление понять внутренний мир человека в его противоречивой сложности, непрестанном изменении и борьбе противоположных начал. Психологию личности они рассматривали как многослойную, в соотнесенности коренных свойств и поверхностных образований, возникших под воздействием социально порочной среды. Вместе с тем метод психологического анализа осуществлялся нашими замечательными писателями индивидуально своеобразно, в соответствии с их пониманием действительности, с их концепцией человека.

Сравнительная идейно-художественная характеристика родственных писателей как представителей магистральных, противоположных и вместе с тем неразрывно связанных течений в русском психологическом реализме XIX века, имеет огромное значение для понимания не только индивидуального своеобразия каждого из них, но и закономерностей литературного процесса.

По словам М. Б. Хранченко, "типологическое единство не означает простой повторяемости литературных явлений, оно предполагает их родственность — сходство некоторых существенных внутренних особенностей". Для писателей психологического течения, русского критического реализма в особенности характерно изображение многообразных конфликтов личности и общества в отличие от писателей так называемого социологического течения, интересующихся конфликтами, обусловленными глубокими противоречиями между потребностями нации, народа и господствующим общественным укладом, самодержавно-крепостническим строем.

Внутренний мир героев становится объектом пристального художественного изучения в произведениях психологического направления. "История души человеческой" признавалась Лермонтовым "едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа". Главную цель искусства Л. Толстой полагал в том, чтобы "высказать правду о душе человек". Искусство он считал микроскопом, который наводит художник на тайны своей души и показывает эти общие всем тайны людям. "Образы страстей" всецело занимали и Гончарова. Он постоянно изображал "процесс разнообразного проявления страсти, то есть любви", потому что "игра страстей даст художнику богатый материал живых эффектов, драматических положений и сообщает больше жизни его созданиям".

"Внутренний человек" в новой литературе Европы существовал и до появления этого словосочетания. Литература– и, конечно, философия— по-разному понимала происходящее "внутри"; менялось восприятие мысли и соотношения мысли со словом, призванным ее выразить, вербализировать. Под психопоэтикой Эткинд понимает область филологии, которая рассматривает соотношение мысли— слово, причем термин "мысль" здесь и ниже означает не только логическое умозаключение (от причин к следствиям или от следствий к, причинам), не только рациональный процесс понимания (от сущности к явлению и обратно), но и всю совокупность внутренней жизни человека. Мысль (в обычном нашем словоупотреблении) передает содержание, которое Жан-Поль вкладывал в понятие "внутренний человек"; впрочем, этим сочетанием мы будем пользоваться часто, имея в виду многообразие и сложность процессов, протекающих в душе. Для начала заметим, что вербализация, то есть выраженность мысли внешней речью, существенно различна в разных культурно- стилистических системах.

"Внутренний человек" и психология – эта проблема рассматривается Е.Эткиндом как актуальная. Он отметил, что Жуковский искал „словесных средств — выразить невыразимое. Русская повествовательная поэзия и романная проза XIX века стремится к тому, чтобы соединить завоеванный романтиками мир "внутреннего человека" с отвергнутым ими психологизмом. Романтики отбрасывали характер — Новалис решительно заявлял: "Так называемая психология — это лавры, занявшие в святилище места, положенные истинным богам". Писатели XIX века, преодолевшие романтизм, занялись реабилитацией психологии. Н. Я. Берковский замечал: "Характеры неприемлемы для романтиков, ибо они стесняют личность, ставят ей пределы, приводят ее к некоему отвердению"

Русская проза (а до нее – "роман в стихах" Пушкина) все настойчивее и решительнее снимает это ошибочное представление. Ни у одного из наших великих романистов нет и в помине такого "отвердения": психология героев Гончарова и Тургенева, Достоевского и Толстого, Гаршина и Чехова отличается гибкостью, многосторонней глубиной, изменчивостью, непредсказуемой сложностью. У каждого из них — собственное представление о внутренней доминанте: у Гончарова это борьба естественной сути человека с книжностью; у Достоевского — рождение в сознании неодолимо-растущей и подчиняющей себе всего человека идеи, ведущей к расщеплению личности, к патологическому "двойничеству"; у Толстого — борьба между духовной и греховно-плотской силами внутри тела и души, борьба, определяющая и любовь, и смерть; у Чехова — конфликт между социальной ролью и собственно-человеческим в человеке. Эти беглые формулы поневоле легковесны, читатель найдет более обстоятельные и серьезные суждения в предлагаемой книге (Эткинд Е.Г. Внутренний человек и внешняя речь.: Очерки психопоэтики русской литературы XVIII-XIX вв.–М.,1999.–446с).

Разумеется, писатели-психологи не были сторонниками чистого психологизма, пассивного созерцательного погружения во внутренний мир героя как самодовлеющий и беспредметный поток ассоциативных связей. Через психологию личности они раскрывали сущность общественных отношений. История интимно-личных переживаний позволяла выявлять нравственно-психологические состояния представителей антагонистических социальных сил и тенденций. Недаром В. Г. Белинский писал: "Теперь роман и повесть изображают не пороки и добродетели, а людей как членов общества, и потому, изображая людей, изображают общество".

Психологическая драма личности выступала социально-обусловленной, порожденной какими-то существенными процессами общественной истории. Но, как заметил Г. Поспелов, в художественных произведениях психологического течения, и характерах героев проявляют себя лишь "симптомы" создавших их общественных обстоятельств в отличие от произведений социологического направления, в которых типические обстоятельства являются непосредственно.

Психологизм прозы И. С. Тургенева неоднократно привлекал внимание исследователей, в том числе и автора данной монографии. Еще в статье 1954 года "Художественный метод Тургенева-романиста (по материалам романов "Рудин", "Дворянское гнездо", Накануне", "Отцы и дети")", а затем в книге "Метод и стиль Тургенева-романиста" рассматривались формы психологического анализа в произведениях Тургенева в связи с его мировоззрением и методом. Портретный рисунок, своеобразие психологической детали, содержание авторской позиции, характер повествовательного стиля — все изучалось мною в связи с формами психологического анализа Тургенева.

Из работ, специально посвященных специфике художественной манеры Тургенева, следует назвать давнюю книгу А. Г. Цейтлина "Мастерство Тургенева-романиста", изданную "Советским писателем" в 1958 году. Значительная часть монографии Г. Бялого "Тургенев и русский реализм" отводится изучению романов писателя с точки зрения связи их идейного содержания с особенностями художественной формы, в перспективе идейно-политического и этико-философского мировоззрения. Компоненты стиля рассматриваются в соответствии с человеком, с учетом концепции характера, тургеневского решения проблемы личности, что и придает анализу органическое единство, несмотря на пестроту и многообразие привлеченного материала.

В книгах "Проблемы поэтики И. С. Тургенева" (1969), "Художественный мир И. С. Тургенева" (1979) С. Е. Шаталов практически продолжает традиции своих предшественников, рассматривая эволюцию тургеневского психологизма от предметного, внешнего изображения души к более глубокому аналитическому проникновению во внутренний мир человека. Кроме названных монографических работ имеются и отдельные статьи, посвященные формам психологического анализа в том или другом произведении Тургенева.

Тургенев был противником того самонаблюдения, которое так изострило наблюдательность Толстого, приучив его смотреть на людей проницательным взглядом. По словам Н. Г. Чернышевского, Толстой "чрезвычайно внимательно изучал тайны жизни человеческого духа в самом себе", это знание "дало ему прочную основу для изучения человеческой жизни вообще, для разгадывания характеров и пружин действия, борьбы страстей и впечатлений". Тургеневу же чудилось в этом сосредоточенном внимании к себе рефлексия лишнего человека: "Уж как приелись и надоели все эти тонкие рефлексии и размышления над собственными чувствами". Старая "психологическая возня", составляющая "положительно мономанию Толстого", ассоциировалась у Тургенева с капризным, навязчивым и бесплодным самоанализом «лишнего человека». Эта сосредоточенность "российского Гамлета" на своих сугубо индивидуалистических переживаниях представлялась писателю мелкой, эгоистической, ведущей к разобщенности с человечеством.

Тургенев справедливо возражал против детального описания незначительных явлений психики в произведениях эпигонов Толстого, против использования ими метода психологического разложения. Когда погоня за тонкими полутонами становится самоцелью, тогда психологический анализ приобретает субъективно-односторонний характер. Тургенев советовал Н. Л. Леонтьеву: "Старайтесь... быть как можно проще и яснее в деле художества; ваша беда — какая-то запутанность, хотя верных, но уж слишком мелких мыслей, какое-то ненужное богатство задних представлений, второстепенных чувств и намеков. Вспомните, что как ни тонко и многосложно внутреннее устройство какой-нибудь ткани в человеческом теле, кожи, напр., но ее вид понятен и однороден" (П., II, 259). Ему же Тургенев писал: "...ваши приемы слишком тонки и изысканно умны, часто до темноты" (П., IV, 135). Приветствуя дар психологического анализа Л. Я. Стечкиной, Тургенев находит, что этот дар "часто переходит в какую-то кропотливую нервозность", и писательница впадает тогда в "мелочность, в каприз". Он предостерегает ее от стремления "уловить все колебания психических состояний": "у Вас все беспрестанно плачут, даже рыдают, чувствуют страшную боль, потом сейчас же не-обыкновенную легкость и т. д. Я не знаю, — заключает Тургенев, — много ли Вы читали Льва Толстого; но уверен, что для Вас изучение этого — бесспорно первого русского писателя — положительно вредно".

Тургенев ценил присущую Толстому поразительную мощь психологического анализа, текучесть, подвижность, динамичность его психического рисунка, но вместе с тем отрицательно относился к бесконечному разложению чувства в произведениях Толстого (П., V, 364; VI, 66; VII, 64-65, 76). Форму непосредственного изображения психического процесса Тургенев расценивал как "капризно-однообразную возню в одних и тех, же ощущениях", как "старую замашку передавать колебания, вибрации одного и того же чувства, положения", как "психологическую возню". Ему казалось, что благодаря мелочному разложению чувства на его составные части.

Эта неудовлетворенность микроскопическим анализом "души" не была случайной для Тургенева: она связана с глубочайшими основами его мировоззрения, с определенным решением проблемы личности.

Толстой прекрасно справлялся с задачей динамической трансформации внутренней речи. Превращая идиоматическую Внутреннюю речь в синтаксически организованную и понятную для других, Толстой создавал литературную имитацию внутренней речи, стараясь сохранить ее особенности — нерасчлененность и сгущенность. Но Тургеневу это превращение нерасчлененного потока речевого мышления в речь, понятную для всех, не представлялось верным и, главное, возможным. Его не удовлетворял толстовский переход от внутренней речи к внешней, как рационалистическое вторжение в ту область человеческого сознания, которая не подлежит аналитическому разложению и обозначению.

Тургенев был в какой-то степени прав, когда протестовал против рационалистического понимания "духовности" человеческой личности, против словесного, следовательно, логизированного изображения средствами внутреннего монолога психического потока, еще смутного и вполне неосознанного на самых ранних зачаточных стадиях его развития, Во всяком случае, убеждение Тургенева в том, что первые движения зарождающейся жизни, первые неосознанные проявления сознания не поддаются точному словесному обозначению — вполне согласуется с положениями современной научной психологии.

Отрицательное отношение Тургенева к методу рационального обозначения всех фаз психического процесса становится ясным, в особенности в свете достижений Л. С. Выготского в области изучения мышления и речи.

Протестуя против тех, кто рассматривает отношения между мыслью и словом как процессы независимые, самостоятельные и изолированные, а также против тех, кто отождествляет эти процессы, Л. С. Выготский вместе с тем признает, что "мысль и слово" не связаны между собой изначальной связью. Эта связь возникает, изменяется, разрастается в ходе самого развития мысли и слова". В том же труде "Мышление и речь" ученый пишет: "Мы не соглашались с теми, кто рассматривает внутреннюю речь как то, что предшествует внешней, как ее внутреннюю сторону. Если внешняя речь есть процесс превращения мысли в слово, материализация и объективизация мысли, то здесь мы наблюдаем обратный по направлению процесс, процесс, как бы идущий извне внутрь, процесс испарения речи в мысль. Но речь вовсе не исчезает и в своей внутренней форме. Сознание не испаряется вовсе и не растворяется в чистом духе. Внутренняя речь есть все же речь, т. е. мысль, связанная со словом. Но если мысль воплощается в слове во внешней речи, то слово умирает во внутренней речи, рождая мысль. Внутренняя речь есть в значительной мере мышление чистыми значениями... ". Выражая свою идею в результате тщательно проведенных экспериментов, Л. С. Выготский замечает: "Это течение и движение мысли не совпадает прямо и непосредственно с развертыванием речи. Единицы мысли и единицы речи не совпадают. Один и другой процессы обнаруживают единство, но не тождество. Они связаны друг с другом сложными переходами, сложными превращениями, но не покрывают друг друга, как наложенные друг на друга прямые линии. Легче всего убедиться в этом в тех случаях, когда работа мысли оканчивается неудачно, когда оказывается, что мысль не пошла в слова, как говорит Достоевский".

Процесс зарождения чувства и мысли представляется Тургеневу таинственной лабораторией, закрытой для любого писателя. Первые движения эмоциональности не терпят холодного аналитического расчленения: они таинственны и не могут сразу стать осознанными. Свои заветные убеждения в неразложимости душевного процесса, протекающего скрыто, именно на первых стадиях его развития Тургенев выразил в связи с интимными переживаниями Лизы и Лаврецкого: "Лаврецкий отдавался весь увлекавшей его воле — и радовался; но слово не выразит того, что происходило в чистой душе девушки: оно было тайной для нее самой. Никто не знает, никто не видел и не увидит никогда, как призванное к жизни и расцветанию, наливается и зреет зерно в лоне земли" (VII, 234). Это сравнение отвлеченного психологического понятия с зерном, наливающимся и зреющим в лоне земли, раскрывает тургеневское понимание процесса зарождающегося чувства как неподвластного внешнему наблюдению.

По глубокому убеждению Тургенева, нельзя обозначить точным словом то, что само по себе неуловимо, непостижимо благодаря богатству оттенков и сложности внутреннего противоречивого единства, благодаря недостаточной осознанности этих еще только слагающихся, только рождающихся чувств. Именно поэтому Тургенев отказался от микроскопического анализа смутных, нерасчлененных потоков внутренней эмоциональной жизни человека, а преимущественно изображал средствами внутреннего монолога созревшие и вполне осознанные чувства, вполне завершенные мысли, т. е. все-таки результаты психического процесса. Не случайно средствами эпитетов и их сцепления он передавал устойчивые признаки духовного склада своих героев и в ситуации данного момента, при изображении их меняющихся настроений.

Следует оговориться: сфера подсознательного и различные уровни сознания очень занимали Тургенева-психолога, но для выявления этих сфер он почти не пользовался средствами внутреннего монолога. Но к этой теме обратимся ниже.

Тургенев и Толстой — антиподы по своему психологическому методу, по идейно-творческой, этико-философской позиции.

Трезвый реализм Толстого, совершенно чуждый романтической идеализации, сказался в приемах психологического анализа, в стремлении разлагать весь процесс зарождения и развития чувства, точным словом обозначать самые глубинные непосредственные движения сознания. Своим беспощадным анализом Толстой добирался до последних глубин личности, четко выявляя самые первые проявления внутреннего сознания, еще наиболее диффузные. В течении психического процесса Толстого занимали наиболее зыбкие связи и отношения мельчайших частиц душевной жизни, их причудливые сцепления и превращения, словом, сложный узор внутреннего, психического. Путем всеисчерпывающего анализа писатель шел к синтетическому представлению нравственно-психологического строя личности литературного героя, переживающего сложную историю высвобождения из-под гнета сословных классовых представлений и норм.

Для Толстого в человеке все прояснено — и наносное и коренное. Самое сокровенное в человеке раскрывалось им с исчерпывающей полнотою, с трезвым сознанием истины, в полной свободе от романтических иллюзий. "При всей сложности духовной жизни человека, какой воссоздает ее Толстой, для него в психологии людей нет той загадочности, таинственности, которые привлекают Достоевского, — писал М. Б. Храпченко. — Духовный мир героев Толстого предстает ясным в своих истоках, в соотнесенности основных элементов, в основных своих взаимосвязях".

Рационалистическая позиция Толстого, прежде всего сказавшаяся в изображении элементарных частиц микрокосмоса психической жизни, несомненно, раздражала Тургенева, считавшего глубинную сущность человеческой личности рационально непостижимой и потому не подлежащей разложению на мельчайшие неделимые элементарные частицы. Психология элементарных частиц представлялась ему "однообразной возней в одних и тех же ощущениях". Он выступал убежденным противником просветительского, рационалистического подхода к человеческой личности, к ее "духовности", т. е. противником толстовской "диалектики души", снятия покровов с душевной жизни человека до ее простейших слагаемых.

Лишенный безграничной веры в силу слова и разума, в их способность выразить и то, что само по себе таинственно и не подлежит внешнему определению, т. е. обозначению, Тургенев, в полном согласии с романтической эстетикой, полагал, что только музыка передает с наибольшей непосредственностью эмоциональность человека. Так, подводя итоги одинокой бессемейной и безрадостной жизни Санина, вдруг неожиданно нашедшего крестик, подаренный ему Джеммой, и получившего ее ответное письмо из Америки, Тургенев со всей определенностью замечает: "Не беремся описывать чувства, испытанные Саниным при чтении этого письма. Подобным чувствам нет удовлетворительного выражения: они глубже и сильнее — и непосредственнее всякого слова. Музыка одна могла бы их передать" (XI, 156).

Эмоциональная стихия музыки ставит человека в непосредственное отношение с словесно невыразимым потоком внутренней жизни, всего богатства переливов и переходов чувств, озаренных светом определенного сознания; приобщает его к идеалу, поднимает над обыденным человеческим бытом. Музыкальное искусство становится для Тургенева совершенным языком сердца, страстного порыва таинственной незнакомки из повести "Три встречи", возвышенной любви Лизы и Лаврецкого. Поэтическая любовь русской девушки! могла быть выражена лишь дивными, торжествующими звуками композиции Лемма. Внимание к миру внутреннего человека получает в произведениях Тургенева романтическую окраску, связанную со стремлением к синтетическому изображению, а также к "обобщенно-символическому отражению отдельных душевных состояний".

Тургеневская концепция личности, в истоках своих уходящая в романтический философский идеализм людей 40-х годов, ведет нас к пониманию внутренних органических связей творческого метода писателя с формами его психологического анализа. Реалистический метод Тургенева становится романтически активным благодаря пониманию личности, как загадочной, таинственной и непостижимой в своей субстанциальной основе. "Ведь только то и сильно в нас, что остается для нас полуподозренной тайной", — говорит писатель, разъясняя близость Марианны, ею до конца неосознанную, к романтике, к поэзии (XII, 100).

Протестуя против литературной имитации наиболее диффузных стадий внутренней речи, еще связанных с подсознательными глубинами нашего духовного «я», Тургенев создал теорию "тайной психологии", согласно которой "психолог должен исчезнуть в художнике, как исчезает от глаз скелет под живым и теплым телом, которому он служит прочной, но невидимой опорой". "Поэт должен быть психологом, — разъяснял Тургенев К. Н. Леонтьеву, — но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений, но представляет только самые явления — в их расцвете или увядании" (П., IV, 135).

глава 2

Психологическое раскрытие внутреннего мира человека в романах И. С. Тургенева о "лишних людях".

2.1 Особенности "тайного психологизма" в тургеневском романе.

Своеобразие и сила тургеневского психологизма заключается в том, что Тургенева более всего привлекали те зыбкие настроения и впечатления, которые, сливаясь, должны вызвать у человека ощущение полноты, насыщенности, радости непосредственного чувства бытия, наслаждения от ощущения своего слияния с окружающим миром.

С. Е. Шаталов в свое время объяснял отсутствие исследований психологического метода И. С. Тургенева тем, что еще не вполне назрели условия для постановки и решения этого вопроса на современном научном уровне. Изучение психологического метода даже Достоевского и Л. Толстого началось относительно недавно; что же касается Тургенева, да в прочем и Герцена, Гончарова, Лескова и многих других художников XIX века, то современный читатель вынужден довольствоваться либо утратившими значение работами авторов, тяготевших к психологизму, либо суммировать попутные замечания, рассыпанные в трудах о мастерстве русских классиков.

Как отметил А. И. Батюто, приемы психологического раскрытия характеров у Тургенева находятся в тесном соответствии с формой его романов, что они неотъемлемая ее часть. Тургенев изображает психологический процесс, как бы идя рядом с читателем, поручая ему о многом в душевной жизни героя догадываться. В этих целях, считает исследователь, Тургенев пользуется методом "тайного раскрытия душевных движений". Писатель строит свой анализ таким образом, что не рассказывая о подоплеке душевных явлений, все-таки дает возможность читателю составить представление о ее сущности.

Решению главного вопроса – об историческом значении героя – подчинен в романах Тургенева и метод изображения, внутренней жизни персонажа. Тургенев вскрывает только такие черты внутреннего мира персонажа, которые необходимы и достаточны для их понимания как социальных типов и характеров. Поэтому Тургенев не интересуется резко индивидуальными чертами внутренней жизни своих героев и не прибегает к детальному психологическому анализу.

В отличие от Л. Толстого Тургенева гораздо более интересует общее, нежели частное, не "таинственный процесс", а явные зримые его проявления.

Главная психологическая черта, которая определяет все развитие внутренней жизни героев, их судьбу, и следовательно, движение сюжета, - это противоречие между мировоззрением и натурой.

Он изображал возникновения, развития чувства и мысли, избравшего силу или слабость натуры, ее страстность, ее романтическую созерцательную стихию, или ее нравственную силу и действительность. Причем эти качества рассматривались им в их росте, изменениях и всевозможных превращениях, но вместе с тем, как известно данные роковым образом определяющих судьбу своих носителей. Психологический анализ в романах Тургенева не был статическим, но духовная эволюция персонажей отличалась радикальностью интересов. Не процесс духовного развития героев, а борьба противоположных начал в его сознании интересовала Тургенева-художника. И вот именно эта борьба противоположных начал в человеке, которые не могут существовать в единстве, остается неразрешимой для тургеневских героев и приводит лишь к смене психологических состояний, а не рождения качественно нового отношения к миру. С убеждением Тургенева в неразложимости процессов человека связана его теория "тайной психологии".

Теория "тайной психологии" предполагала особую систему художественного воплощения: паузу таинственного молчания, действие эмоционального намека и т.д.

Наиболее глубинное течение внутренней жизни сознательно оставалось недосказанным, улавливалось лишь в своих результатах и внешних проявлениях. Стараясь, бать предельно беспристрастным, Тургенев неизменно заботился о соблюдении дистанции между автором и персонажем.

Как пишет Г. Б. Курляндская, - "Тургенев выступал сознательным противником отыскания четкого определительного обозначения тех простейших частиц душевной жизни, которые составляют глубинную основу человеческой психологии".

Вместе с тем этот сознательный и принципиальный отказ от изображения таинственного процесса рождения мысли, и чувства совсем не означает, что Тургенев был писателем статистических характеристик, передающих лишь устойчивые признаки человеческого характера. Историко-философское мировоззрение Тургенева сказалось в его концепции человека как участника общественной истории. Персонажи в романах Тургенева всегда представители определенной фазы общественного развития, выразители исторических тенденций своего времени. Личное и общее – различные сферы для Тургенева. Естественные влечения и склонности, связанные с натурой, воспитанной длительным процессом поколений, часто не соответствуют сознательным запросам человека. Своим нравственным сознанием он целиком принадлежит рождающемуся будущему, а натурой он связан с тем настоящим, которое уже захвачено разрушением и распадом. Тургенева-психолога поэтому интересует не история души, а борьба противоположных начал в сознании героя. Борьба противоположных начал, которые уже не могут существовать в единстве, остается неразрушимой для тургеневских героев, а приводит лишь к смене психологических состояний, а не к рождению качественно нового отношения к миру. Борьба противоположности, то есть сознательных нравственно-общественных устремлений героев с какими-то их прирожденными, вечными качествами, изображается писателем как безуспешная: у каждого своеобразная натура, у всех непреодолима.

Роль нравственно-психологической коллизии в романах "Рудин", "Дворянское гнездо".

"Рудин" и "Дворянское гнездо", опубликованные во второй половине 50-х годов отражали русскую действительность 30-х – 40-х годов.

Рудин – гениальная натура, он принадлежит к тем характерам, которые выдвигаются на общественную арену, когда в них возникает историческая необходимость, личные свойства соответствуют роли, которую они призваны сыграть в истории. Тургенев рисует его как человека мыслительного типа – теоретика, "русского Гамлета",но показывает, что зарубежная им и, подобными ему героями русская действительность заставляет их выступить в несвойственной их характеру роли деятелей.

Психологизм зависит от того социально- психологического типа, который воспроизводиться художником в образах героев. Оторванный от народа Рудин силою исторических обстоятельств был обречен на беспочвенность, на скитание по родной земле. По собственным словам, он «скитался не одним телом – душой скитался. "Где не бывал я, по каким дорогам не ходил". Внутренняя социально-психологическая драма Рудина, раздвоение мысли и чувства, слова и дела в нем, не раз отмечалась в критике. Эта драма явилась результатом социально-исторических обстоятельств эпохи безвременья, когда лучшие представители дворянской интеллигенции оказались "умными ненужностями", "лишними людьми".

Внутренний душевный конфликт Рудина – это полное несогласие между созерцательно- бездейственным характером и нравственной чуткостью, которая зовет Рудина служению родине и народу. Рудин понимает, что господство над одними умами и непрочно и бесполезно. Преобладание головного, рассудочного над собственностью к непосредственному и яркому чувству и действию характеризует Рудина как типического представителя дворянской интеллигенции 30-х – 40-х годов. Он страдает "проклятой непривычкой", "каждое движение жизни своей, и чужой разлагать на составляющие элементы " Внутренне раздвоенный Рудин тянется к идеалу душевной цельности, горячей, страстной жизни, рекомендует жить просто и непосредственно: "чем проще, тем теснее круг, по которому пробегает жизнь, тем лучше". Представители поднимающейся демократической интеллигенции 60-х годов понимали, что дворянские просветители 40-х годов оказались несостоятельными при практическом приложении своих идей к делу, отчасти потому, что еще недостаточно была приготовлена почва к полному осуществлению их идей, отчасти потому, что, развившись более помощью отвлеченного мышления, нежели жизни, которая давала для их воззрений и чувств одни отрицательные элементы, они жили более всего головою; перевес головы иногда был та велик, что нарушал гармонию в их деятельности, хотя нельзя сказать, чтобы в них сухо было сердце и холодна кровь. Социально-психологическая драма Рудина связана с определенными историческими условиями, периодом 1830-х – начала 1840-х годов в жизни России, когда дворянская интеллигенция отдавалась отвлеченным философским исканиям, уводящих от живых противоречий реальной жизни.

Тип «лишнего человека» был поставлен и в центре следующего романа Тургенева – "Дворянское гнездо". Этого своего героя наделил полудемократическим происхождением, физической силой, душевной целостностью и способностью к практической деятельности. Острое ощущение быстроты исторического движения, смены общественных сил, осуществляющих это движение, ставило писателя перед необходимостью наблюдать и анализировать новые характеры, возникающие в обществе типы. Интерес к народу, желание быть полезным ему найти свое место в исторической жизни страны, главным смыслом развития которой должно быть улучшение народного быта, основанное на познании потребностей и устремлений народа, характерны для Лаврецкого. Лаврецкий – мыслитель. Сознавая необходимость действия, он считает для себя заботой разработку смысла и направления этого действия. В роман "Дворянское гнездо" введено немало моментов, долженствующих подчеркнуть гамлетизм главного героя. В судьбе Лаврецкого, как и в судьбе Рудина, Тургенев показывает духовную драму идеалистически настроенной дворянской интеллигенции 30-х – 40-х годов, оторванной от народной почвы, хотя, как верно заметил Д. И. Писарев "на личности Лаврецкого лежит явственно обозначенная печать народности. Ему никогда не изменяют русский незатейливый, но прочный и здравый практический смысл и русское добродушие, иногда угловатое и неловкое, но всегда искреннее и неприготовленное. Лаврецкий прост в выражении радости и горя …". Лаврецкий искренне стремиться быть полезным и нужным родине. Но он уже не может тешить себя теми благородными иллюзиями, которыми поддерживал свое существование, Рудин, его мысли обращены к реальной жизни, к сближению с народом. "Надо землю пахать", - говорит он. Лаврецкий провозглашает необходимость возвращения интеллигенции "с идеалистических небес к реальной действительности".

Нужно было сохранить и пронести "душу живу" сквозь длинные годы растлевающего человека крепостного рабства, и не только пронеси, но и будить своим словом эту душу в других, хотя бы и в форме самых общих и отвлеченных, но возвышенных истин, как в "Рудине", или исполненных нравственной чистоты поэтических картин "Дворянского гнезда". Исторически задача состояла в том, чтобы с одной стороны, с возмещением и протестом отвергать все, пропитанное рабской идеологией и моралью, а с другой – разъяснять гуманистический идеал, видеть счастье в жизни и не в наживе или карьере, не в рабовладельчестве, а в стремлениях к красоте, к истине, к добру, в осознании долга, в близости к народу, в любви к родине. Герои тургеневских романов 50-х годов были лучшими русскими людьми того времени, не давшие и другим окончательно закоснеть и опуститься.

Острое ощущение быстроты исторического движения, смены общественных сил, осуществляющих это движение, ставило писателя перед необходимостью наблюдать и анализировать новые характеры, возникающие в обществе типы. Освещая слабые стороны "лишних людей", Тургенев вместе с тем указывает, что они сыграли положительную рол в общественной жизни своего времени.

Большую идейно-художественную роль в романах Тургенева играет любовно-психологическая коллизия. Еще Н. Г. Чернышевский отмечает присущее всем тургеневским романам: через любовную историю раскрывать значение героя в общественной жизни.

Сердцевину каждого романа Тургенева образует личная драма героя. Тургенев-романист испытывает своих героев, прежде всего не на большой, а на малой жизненной арене, делая их участниками сложной любовно-психологической коллизии.

Однако поведение героя в "малой" любовно-психологической драме с узким кругом участников оказывается для него решающим испытанием не только как для героя "малой" любовно-психологической, но и для участника другой, стоящей за ней "большой" общественно-исторической драмы. Тургенев-романист исходит из представлений о том, что личные и общественные свойства людей неразрывно связаны друг с другом. Поэтому поведение тургеневского героя перед лицом любимой женщины и других окружающих людей раскрывает не только его личные, но и общественные свойства, заложенные в нем возможности, служит измерением его исторического значения. Благодаря этому поведению героя на "малой" арене и особенности в личной любовно-психологической драме помогает романисту ответить на вопрос об общественной ценности героя, о способности его служить потребностям жизни общества и народа. Герой романа "Рудин" оказывается слабым и несостоятельным в любви, и недостаток непосредственного чувства выявляет противоречие, внутреннюю разорванность его натуры не только потому, что, проповедую свободу он уступает перед рутиной и готов примериться с действительностью, но и потому, что в этот момент он перестаёт сам представлять ту социальную стихию молодости "идеализма", риска, которая была выражена в самом стиле его проповедей, соответствовала его неустроенности, внутренней свободе от влияния консервативных устоев быта и привлекала к нему молодых людей. Рудин предпочитает рассуждать о любви, чем любить а сама любовь для него одна из выигрышных философских тем.

Основные черты людей "рудинского типа" раскрывались в момент решающего для него испытания – "испытания любовью", через которое, определяя истинную ценность героев, Тургенев обычно "проводил" их в своих испытаниях. Этого испытания Рудин не выдержал: очень бойкий на словах, он в момент, когда появилась необходимость проявить решимость на деле, оказался слабым и малодушным. Он растерялся и сразу отступил перед серьезным препятствием

ГЛАВА 3

ЭВОЛЮЦИЯ ПСИХОЛОГИЗМА В РОМАНАХ И.С.ТУРГЕНЕВА О "НОВЫХ ЛЮДЯХ".

3.1. Тип общественного деятеля эпохи конца 50-х начала 60-х годов в романах о "новых людях".

Как художник, быстро откликавшийся на все крупные события современной ему общественной жизни, Тургенев почувствовал необходимость создать образ нового героя способного сменить пассивных дворянских интеллигентов типа Рудина и Лаврецкого, время которых прошло. Этого нового героя Тургенев находит в среде демократов разночинцев и стремится описать его с максимальной объективностью в двух романах - "Накануне"(1860) и "Отцы и дети"(1862). Постановка вопроса о новом деятеле русской истории предваряется в "Накануне" своеобразной философской увертюрой - на тему о счастье и долге (15, Тургенев и русский реализм.–Л.:Сов.писатель,1962, с.183). В "Накануне" мы видим неотразимое влияние естественного хаоса общественной жизни и мысли, которому невольно подчинилась сама мысль и воображение автора"- писал Н.А.Добролюбов в статье "Когда же придет настоящий день?'' "Накануне"- первый роман, в котором общественная ценность героя, бесспорно утверждена, и в то же самое время это первый роман с фигурой разночинца в центре. Новый герой охарактеризован как прямая противоположность Рудину и Лаврецкому: ни тени эгоизма или индивидуализма в нем нет, стремление к своекорыстным целям ему совершенно чуждо. Налицо все свойства индивидуального характера, необходимые для исторического деятеля, ставящего своей целью борьбу за освобождение родной страны: "непреклонность воли", "сосредоточенная обдуманность единой и давней страсти " и т.д. в романе "Накануне" на смену рефлектирующим и страдающим "лишним людям" приходит человек сильного характера и целеустремленности воодушевленный великой идеей борьбы за свободу родины, которой он подчиняет всю свою жизнь. Инсаров полностью человек новой эпохи. "В нем нет,- отмечает исследователь С.М.Петров,- ни разъедающего гамлетизма, ни мучительной рефлексии, ни склонности к самобичеванию.(44, И.С.Тургенев. Творческий путь.–5-е изд.–М.,1978).

Он не увлекается и музыкой красноречия, что так характерно было для "лишних людей" типа Рудина или Бельтова.

Инсаров, если применить добролюбовскую характеристику нового поколения новых людей, "не, умеет блестеть и шуметь. В его голосе, кажется, нет кричащих нот, хотя и есть звуки очень сильные и твердые. В Инсарове нет также сознания разлада между словом и делом.( 21, Собр. соч. В 9-ти т., –М).

Эта цельность личности, рожденная преданностью великому делу, придает ему силу и величие. Роман "Накануне" означал, что героями русской литературы становятся новые люди-разночинцы-демократы. Романы Тургенева 1860-х годов отличаются от предшествующих тем, в них приобретала большое значение социальная проблематика. Её проявления явственно ощутимы в романе "Отцы и дети". В "Отцах и детях" Тургенев возвращается к "центростремительной" структуре романа. Воплощением исторического движения, исторического перелома в романе является один герой. "Вместе с тем в "Отцах и детях" впервые у Тургенева складывается роман, структура которого определяется противостоянием сознательных и политических сил" (36, –Л.,1974).

Жизненные наблюдения убеждали Тургенева, что демократы, с которыми он идейно разошелся,- большая и растущая сила, которая уже проявила себя во многих областях общественной деятельности. Тургенев почувствовал, что именно из демократической среды должен выйти ожидаемый всеми герой. Герои первых двух романов были близки и понятны Тургеневу. Теперь он столкнулся с задачей художественного воплощения в качестве героев новой эпохи людей совсем иного склада, чем персонажи из среды дворянской интеллигенции 30-х 40-х годов. Существует мнение, что "стремясь уловить и сконденсировать в образах Инсарова и Базарова черты нового общественного типа, художник не мог достаточно глубоко почувствовать его сущность, не сумел – в силу новизны характера - до конца перевоплотиться в него"( 56, –М.,1979).

Психика людей типа Базарова и Инсарова осталась для него в известной мере "закрытой", потому что "надо самому быть Базаровым, а с Тургеневым этого не случилось", полагал Д.И.Писарев. И потому-то критик считал, что здесь "психологического анализа, связанного перечня мыслей Базарова мы не находим, мы можем только отгадывать, что он думал и как формулировал перед самим собою свои убеждения. В процессе эволюций тургеневского психологизма, - отмечает исследователь С.Е.Шаталов, - произошло своеобразное расщепление. При обрисовке главных и второстепенных героев, чем-то близких художнику, психологический анализ неизменно углублялся и с годами становился все более отточенным. При обрисовке же различных воплощений некоторых типов - главным образом новых - обнаруживается возврат к косвенному психологизму. Тургенева интересовали эти новые типы, он чутко уловил их еще не совсем определившиеся черты. Он придал образную определенность, может быть, даже не столько разрозненным штрихам поведения реальных лиц, сколько ожиданиям и надеждам, связывавшимся с новым героем.

Рассматривая проблематику тургеневских романов конца 50-х начала 60-х годов мы замечаем, что Тургенев по-прежнему стремился к правдивому отображению всего нового и прогрессивного в русской жизни. " Точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни есть высочайшее счастье для литератора, даже если эта истина не совпадает с его собственными симпатиями"- писал он (11.ХУ, с.349). Романы "Накануне" и "Отцы и дети" показали, что героями русской литературы становятся новые люди – разночинцы-демократы. Заслуга Тургенева и состоит в том, что он первым в русской литературе отметил их появление и все возрастающую роль уже в конце 50-х годов.

3.2. Трансформация роли любовно-психологической коллизии в романах "о " новых людях "

Большую идейно-художественную роль в романах И.С.Тургенева о "новых людях" продолжает играть любовно-психологическая коллизия, хотя её функции значительно слабее, чем в предыдущих романах, а в "Отцах и детях" центр тяжести переносится на коллизии, раскрывающие социальную проблематику, в результате чего любовно-психологическая коллизия отодвигается на второй план. Изменяется и её структурно-образующая функция в связи с эволюцией жанровой системы. Это в свою очередь обусловлено изменением проблематики.

В романе "Накануне" впервые любовь предстала как единство в убеждениях и участие в общем деле. История взаимоотношений Инсарова и Елены Стаховой - это не только история бескорыстной любви, основанной на духовной общности; личная их жизнь тесно переплетается с борьбой за светлые идеалы, за верность большому общественному делу.

В "Накануне", так же как и в "Рудине" и "Дворянском гнезде", через любовно-психологическую коллизию раскрываются характер, причем, не только главных героев, но и второстепенных. Глубина и сила любви, самые формы ее проявления характеризуют особенности личностей героев - Шубина, Берсенева, Инсарова. Беспечный и легкомысленный Шубин, хотя и страдает порой от равнодушия Елены, любит её так же неглубоко, как неглубоки его занятия искусством. Любовь Берсенева - тихая, умиленная, сентиментально-вялая. Но вот появляется Инсаров, и любовь с такой силой захватывает Елену, что ей становится страшно. Беззаветное и беспредельное чувство, охватившее ее, пробуждение в ней страсти, ее смелость-всё это соответствует силе характера и богатству личности Инсарова. Тургенев рисует совсем другие, еще невиданные в его произведениях, сцены любви, новый тип отношений между героями романа. Полюбив Елену, Инсаров бежит не от слабости характера, как "лишние люди", а от силы его. Он боится, что любовь к девушке, на которую он не шел еще основания смотреть, как на человека способного разделить дело его жизни, помешает ему. А Инсаров даже и мысли не допускает, чтобы "для удовлетворения личного чувства изменить своему делу и своему долгу" (У111,53).Это все опять-таки знакомые черты нравственного облика разночинца-демократа 60-х годов. Примечательно, что отношение к Инсарову у Елены складывается несколько иное, чем у героев первых романов Тургенева. Наталья готова преклоняться перед Рудиным. Елена же "чувствовала, что ей не преклоняться перед Инсаровым хотелось, а подать ему дружески руку (У111.53).Елена не просто жена Инсарова - она друг, единомышленник, сознательный участник его дела.

И естественно, что, в противоположность Рудину и Наталье, Лаврецкому и Лизе, Инсаров и Елена находят свое счастье, их жизненный путь определяется высокой идеей подвига во имя счастья народа. Гармоническое соответствие между идеалом и поведение Елены ощутимее всего сказывается в сценах романа, посвященных изображению зарождения и развития её чувства к Инсарову. Примечательна в этом отношении гл. Х1У, в которой после очередного рассказа Инсарова о Болгарии между ним и Еленой происходит следующий диалог:

"-Вы очень любите свою родину?- произнесла она робко.

-Это еще не известно, - отвечал он, - Вот когда кто-нибудь из нас умрет за нее, тогда можно будет сказать, что он ее любил.

-Так что, если бы вас лишили возможности возвратиться в Болгарию,- продолжала Елена,- вам было бы очень тяжело в России?

Мне кажется, я бы этого не вынес, - проговорил он.

-Скажите,- начала опять Елена,- трудно выучиться болгарскому языку?

Инсаров ... снова заговорил о Болгарии. Елена слушала его с пожирающим, глубоким и печальным вниманием. Когда он кончил, она еще раз спросила его:

-Так вы ни за что не остались бы в России? А когда он ушел, она долго смотрела ему вслед" (У111,65-66) . Печальная интонация вопросов Елены вызвана сознанием того, что её любовь не способна удержать Инсарова в России, и страхом, что её собственное преклонение перед жертвенным героизмом может остаться безответным, а жажда деятельного добра неутоленной. Вместе с тем в каждом вопросе Елены чувствуется осторожный, но настойчивый поиск верного пути, ведущего к прочному соединению с Инсаровым. Естественное продолжение и закономерное развитие этот диалог получает в гл. ХУ111.

"-Так ты пойдешь за мною всюду?

-Всюду, на край земли. Где ты будешь, там я буду.

-И ты себя не обманываешь, ты знаешь, что родители твои никогда

не согласятся на наш брак?

- Я себя не обманываю, я это знаю.

-Ты знаешь, что я беден, почти нищий?

-Знаю.

-Что я не русский, что мне не суждено жить в Роосии, что тебе придется разорвать все твои связи с отечеством, с родными?

-Знаю, знаю.

-Ты знаешь также, что я посвятил себя делу трудному, неблагодарному, что мне... что нам придется подвергаться не одним опасностям, но и лишениям, унижению, быть может?

-Знаю, все знаю... Я тебя люблю.

-Что ты должна будешь отстать от всех своих привычек, что там, одна, между чужими, ты, может быть, принуждена будешь работать... Она положила ему руку на губы.

-Я люблю тебя, мой милый " (У111,92). Елене свойственна необычайная жажда деятельности, целеустрёмленности, способность пренебречь мнением и условиями окружающей среды и, главное, непреодолимое стремление быть полезной народу. Умная, сосредоточенная в своих помыслах, она ищет человека волевого, цельного, видящего в жизни широкую перспективу и смело идущего вперед.

В романе многообразно представлены Тургеневым типы русской жизни в канун падения крепостного права. "Все они своим историческим содержанием,- как указывает исследователь С.М. Петров,- соотносятся с главной темой "Накануне", что и обусловило расположение главных действующих лиц вокруг Елены как композиционного центра романа".

Еще Н.А.Добролюбов считал образ Елены средоточием романа. В этой героине, по мнению критика, воплощена "неотразимая потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество, и даже не одно только так называемое "образованное"... "Желание деятельного добра есть в нас, и силы есть; но боязнь, неуверенность в своих силах, и, наконец, незнание: что делать?- постоянно нас останавливает... и мы все ищем, жаждем, ждем... ждем, чтобы нам хоть кто-нибудь объяснил, что делать".

Таким образом, Елена, представлявшая, по его мнению, молодое поколение страны, ее свежие силы характеризуется стихийностью протеста, она ищет "учителя"-черта, присущая деятельным героиням Тургенева, Несмотря на трагическую развязку, "Накануне" дышит утверждением разума, передовой мысли, смелости и героизма. Елена воплощала собой новые веяния. Тургенев полагал, что развязка произведения еще недостаточно полно разъяснила направление дальнейшего развития изображаемых характеров и недостаточно ясно определило их судьбы. Он обращается к эпилогу, где в тяжелых размышлениях Елены о виновности их с Инсаровым перед небом "за горе бедной одинокой матери" звучит тема о невозможности для человека длительного счастья. "Елена не знала, - заключает от себя Тургенев,- что счастье каждого человека основано на несчастье другого". В отличие от первых двух романов в "Накануне" Тургенев разрабатывает романную структуру типа "сцен из жизни", в которой сочетаются особенности хроники и повести - исповеди: большая часть жизни героя (иногда вся) освещается в сценах, разделенных крупными хронологически провалами и группирующихся вокруг сюжетного ядра. В основных ценах с максимальной полнотой воспроизводится определенная психологическая ситуация (чаще всего на основе любовной коллизии) с присущим ей внутренним движением. В "Накануне" Тургенев продолжает использовать любовно-психологическую коллизию в качестве средства нравственной характеристики и оценки своих героев, их отношений, силы и богатства их внутреннего мира, в этой коллизии раскрываются характеры. Как и в предыдущих романах любовно-психологическая коллизия в "Накануне" "пропускает" большое общественное содержание.

"Отцы и дети" - яркий образец социально-психологического романа. Большие социальные проблемы, волновавшие русскую общественную мысль в 1860-х годах и достоверно отраженные Тургеневым в "Отцах и детях", поставили этот роман и в политическом и в художественном отношениях выше других романов писателя. Тургенев переносит центр тяжести на коллизии, раскрывающие социальную проблематику, в результате чего любовная интрига отодвигается почти до середины (Х1У-ХУ111). Любовно-психологическая коллизия в романе настолько компактна, что укладывается всего в пяти главах, хотя роль её немаловажна.

Чувство любви, власть которой над собой не признает Базаров, обрушивается на него именно потому, что он наделен сильной, волевой, сопротивляющейся натурой. Не желая смириться перед этой стихией, Базаров ищет опоры в труде, в служении людям, в том, что составляет принцип его жизни и что может привести его к примирению с самим собой. Для Тургенева способность человека к большому, всепоглощающему чувству - признак глубокой, избранной натуры. Трагическая любовь Базарова, глубина охватившего его чувства, противореча некоторым категоричным рационалистическим утверждениям нигилиста, демонстрирует широту его натуры, новые грани его личности.

Тургенев, для которого истинная любовь всегда являлась высоким критерием, показывая противоречие между высказываниями Базарова о любви и вспыхнувшим в нем большим чувством к Одинцовой, стремится не унизить Базарова, а напротив, возвысить его, показать, что в этих, казалось бы, сухих, черствых нигилистах таится гораздо более мощная сила чувства, чем в "рассиропившемся" перед Катей Аркадии. Любовь последнего Базаров определяет кратко "бланманже". В судьбе передового разночинца-демократа, как отмечено в критике любовь редко играла всеопределяющую и тем более "роковую роль"; и не случайно в "Отцах и детях" Тургенев отводит любовному сюжету второстепенноё место.

И на Базарове сказалась могучая сила любви, торжество молодости. "В разговорах с Анной Сергеевной он еще больше прежнего высказывал свое равнодушное презрение ко всему романтическому: а, оставшись один, с негодованием ощущал романтика в самом себе." "Кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы со своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость"(1Х,126).

В "Отцах и детях" впервые у Тургенева любовно-психологическая коллизия не выполняет структурно-образующей роли. Структура нового тургеневского романа определяется противостоянием социальных и политических сил, способных вступать в контакты, только в стычках и "боевых действиях" идейного порядка. Рассмотрев роль любовно-психологической коллизии в ромах Тургенева о "новых людях", мы замечаем, что, как и в предыдущих романах, она выполняет ряд функций. Через любовно-психологическую коллизию происходит раскрытие характеров, в "Накануне" она "пропускает" большое общественное содержание и выполняет структурно-образующую функцию. В "Отцах и детях" роль любовно-психологической коллизии сильно ослабевает, т.к. центр тяжести перёносится на коллизии, раскрывающие социальную проблематику.

3.3.Эволюция принципов психологического раскрытия "внутреннего человека" в романах конца 1850-х начала 1860о-х годов. ("Накануне, Отцы и дети")

Как художника Тургенева отличает интерес к подробностям движения характера не только под определяющим воздействием среды, но и в результате довольно устойчивого самостоятельного внутреннего развития героев.

Психологический анализ в романах о "новых людях" приобретает новое качество: он заметно усложняется благодаря обращению автора к приему внутреннего говорения, хотя этот приему в какой-то мере встречается в предыдущих романах Тургенева.

За время работы над романами о "новых людях" заметна эволюция психологического метода Тургенева: "косвенный анализ,- отмечает исследователь С.Е.Шаталов,- приобретает большую отточенность, предметную осязаемость и выпуклость; сочетание различных приёмов описания героев извне" все чаще создает иллюзию одновременного проникновения во внутрь".

Но эволюция эта означала не отход от одних принципов анализа внутреннего мира и переход к другим, а развитие тенденций, с самого начала присущих психологическому методу Тургенева, овладение возможностями, заложенными в нем. Этот процесс может быть определен как накопление творческого опыта и роста художественного мастерства писателя. Тургенев до предела использовал возможности психологического анализа в объективном повествовании, которые оказались доступными русской литературе к 1860-м годам. И не случайно Герцен весной 1860г. в "Колоколе" назовет Тургенева "величайшим современным русским художником". В романах "Накануне" и "Отцы и дети" продолжается эволюция психологического метода Тургенева в результате собственного творческого развития художника и учета опыта русской и зарубежной литературы.

В романах о "новых людях"- в силу новизны характера - Тургенев использует разнообразные средства психологического анализа - и среди, них такие, которые в ранних романах и повестях встречались эпизодически, либо вовсе не употреблялись.

В первую очередь - это записки, письма, дневники. Например, отрывки из дневника Елены группируются таким образом, что создается целостная картина становления её чувства к Инсарову. Вводятся сны, безотчетные порывы - настолько зыбкие, что неясна их связь с окружающими обстоятельствами.

В "Накануне", как отмечают исследователи; писатель решительно подчеркивает соответствие или несоответствие пейзажа внутренним состояниям героев. Пейзажные обрамления приобретают психологическую функцию. Так, сомнения и колебания Елены оттеняются и раскрываются особыми пейзажными соответствиями: «Перед утром она разделась и легла в постель, но заснуть не могла. Первые огненные лучи солнца ударили в её комнату... "О, если он меня любит!- воскликнула она вдруг и не стыдясь озарившего её света, раскрыла свои объятия (У111,88). Когда же она идет на свидание с Инсаровы (на которое он решил не явиться), следует пейзажное предуведомленье ожидающего её разочарования:"...0на хотела еще раз увидеться с Инсаровым. Она шла, не замечая, что солнце давно скрылось, заслоненное тяжелыми черными тучами, что ветер порывисто шумел в деревьях и клубил её платье, что пыль внезапно поднималась и неслась столбом по дороге... Сверкнула молния, гром ударил... Дождь хлынул ручьями; небо кругом обложилось (У111,90).

В период работы над романом "Накануне Тургеневу стали доступными прежде не вполне ясные уголки и сферы человеческой психики.

Самый замысел приобрел большую общественно-политическую отчетливость и заостренность. Богаче стал арсенал средств психологического анализа. "Общественно-политические проблемы отныне в романах Тургенева определяют отношения между персонажами и открывают нечто новое в их внутреннем мире, что ранее писателям не изображалось", замечает исследователь С.Е.Шаталов.

В романах о "новых людях" для раскрытия характеров, используются уже знакомые приемы, например, прием повторения. В диалоге с Павлом Петровичем непосредственно перед дуэлью Базаров ограничивается тем, что повторяет уже только концы фраз (и не своих, а своего собеседника).0днако в этом, по Тургеневу, раскрывается весь Базаров в данную минуту. В каждом его небрежно произнесенном ответном слове чувствуется благодушное презрение к ритуалу дуэли, чопорно уважаемому Павлом Петровичем; сквозит ирония, как по адресу противника, так и по-своему собственному адресу. Напоминая о причинах дуэли, Павел Петрович говорит:

"- Мы друг друга терпеть не можем. Чего же больше?

-Чего же больше,- повторил иронически Базаров.

-Что же касается до самых условий поединка, то так как у нас секундантов не будет - ибо, где же их взять?

-Именно, где их взять?"

И перед самой дуэлью:

"-Мы можем приступать?

-Приступим.

-Новых объяснений вы, я полагаю, не требуете?

-Не требую...

-Соблаговолите выбрать?

-Соблаговолю" .(1Х,134).

С помощью все тех же повторений, несомненно, имеющих значение своеобразных приемов психологического анализа, рассчитанного на предельно минимальную, но тем не менее, вполне достаточную, показано стремление Базарова и Одинцовой к сближению друг с другом, их тайное, все нарастающее волнение.

Однако в подавляющем большинстве случаев толстовским распространенным повторениям в творчестве Тургенева объективно противостоят не эти усеченные повторы, а приемы умолчания, паузы, нередко своеобразной психологической, смысловой перегрузки отдельной фразы, а подчас даже отдельные слова.

Так, в романе "Накануне" изображается кратковременный выход больного Инсарова из бредового состояния: "Резеда,- шепнул он, и глаза его закрылись."0динокое слово полно глубокого психологического значения, которое можно вполне оценить, лишь вспомнив описание первого свидания Елены с Инсаровым у него на квартире. Проводив Елену, Инсаров подумал: "Не сон ли это? " Но тонкий запах резеды, оставленный Еленой в его бедной, темной комнатке, напоминал её посещение. Слово "резеда" в устах Инсарова означает, что мысль о Елене не покидала его в течение всей его тяжелой болезни. Других слов на "эту тему", в романе просто нет. Прием долгой тузы или умолчания, который встречается и в предыдущих произведениях Тургенева, наполняется здесь особым содержанием.

Вот Базаров в разговоре с Аркадием (гл.1Х) делает рискованное заявление: "Эге- ге... ты придаешь еще значение браку; я этого от тебя не ожидал". Сказанное Базаровым оставляется как будто без внимания.

Но иная точка зрения все же ощущается в подтексте - о ней дано понять... умолчанием:"приятели сделали несколько шагов в молчанье" - и затем перевели разговор в другое русло…

В гл. У "Отцов и детей" на террасу входит Фенечка - впервые при Аркадии, и "Павел Петрович строго нахмурил брови, а Николай Петрович смутился" Фенечка только вошла и вышла - больше ничего, но после этого "на террасе в течение нескольких мгновений господствовало молчание", нарушенное лишь приходом Базарова

В главе Х1Х, мотивируя свой отъезд из имения Одинцовой, Базаров

с раздражением говорит о том, что он "у ней не нанимался". "Аркадий задумался, а Базаров лег и повернулся лицом к стене. Прошло несколько минут в молчании» (1Х,156).

Одинцова нравится обоим, но оба стремятся скрыть друг от друга

свои чувства.

В гл.ХХY. имея в виду свои отношения с Базаровым, Аркадий спрашивает собеседницу:"-разве вы замечаете, что я уже освободился

из-под его влияния?" Вместо того чтобы пояснить, что подумала

при этом Катя ("Да, освободился, но я тебе об этом пока не скажу, потому что ты юношески самолюбив"). Тургенев ограничивается указанием на психологическую паузу в диалоге: " Катя промолчала". (1Х,165). С помощью этого средства психологического анализа вырисовывается фигура главного героя.

Встретив Аркадия и Базарова, Николай Петрович везет их в Марьино, по дороге Аркадий разнеживается: "- Какой, зато здесь воздух! Как славно пахнет! Право, мне кажется, нигде в мире так не пахнет как в здешних краях! Да и небо здесь... Аркадий вдруг остановился, бросил косвенный взгляд назад и умолк. " (1Х,13). Это первый намек на то, что Базаров, "враг всяческих излияний", а Аркадий в его присутствии стесняется быть самим собой. Вскоре вслед за этим Николай Петрович начинает читать стихи из "Евгения Онегина", Базаров же прерывает его декломацию просьбой прислать спички. В этом вторая тайная (но уже более конкретная) психологическая характеристика Базарова как непримиримого противника "романтизма". Недаром через некоторое время Базаров заявит Аркадию: "А отец-то у тебя славный малый, "но "стихи он напрасно читает".

Так в этих романах Тургенева реализуется центральное теоретическое положение его "психологии": писатель "должен знать и чувствовать корни явлений, но представляет только самые явления".

"Тайный" психологический анализ Тургенева скуп и "поверхностен" только на первый взгляд. При помощи такого анализа Тургенев убеждает, например, в том, что Базаров лишь с виду насмешник, скептик и бессердечный ученик. Об этом говорят сцены объяснения Базарова с Одинцовой. Недомолвки, обрывки фраз, замедленные речи, паузы показывают, что оба все время ходят по краю пропасти. Но на большое, искреннее чувство оказывается, в конце концов, способным именно "нигилист".О суровой человечности, сдержанной силе переживаний Базарова свидетельствуют такие его немногословные речи перед смертью: на отчаянный зов отца: "Евгений! ...сын мой, дорогой мой, милый сын! " - Базаров отвечает медленно, и в голосе его впервые звучат трагедийно-торжественные ноты: "-Что, мой отец?"(1Х,163).

В связи с этим уместно напомнить характерное суждение Тургенева о приемах психологического анализа, высказанное в рецензии на пьесу Островского "Бедная невеста". "Господин Островский в наших глазах, так сказать, забирается в душу каждого из лиц, им созданных,- констатирует Тургенев,- но мы позволим себе заметить ему, что это бесспорно полезная операция должна быть совершена автором предварительно. Лица его должны находиться уже в полной его власти, когда он выводит их перед нами. Это психология, скажут нам, пожалуй, но психолог должен исчезнуть в художнике, как исчезает от глаз скелет под живым и теплым телом, которому он служит прочной, но невидимой опорой... нам,- заключает Тургенев,- дороже всего те простые, внезапные движения, в которых звучно высказывается человеческая душа... " (П. ХУ111.136).

В силу новизны характера Тургенев обращается к, казалось бы, устарелым для XIX века прием - вводить в текст повествования дневник героя. Но весь вопрос в том, как вводить. Дневник Елены не только сокращает количество страниц романа, знакомящих читателя с её характером к настроениями, но, по-видимому, некоторые из них и вовсе исключает путем подмены. Кроме того, дневник состоит из беглых отрывков (своеобразные сцены), при чем каждый из них предваряется многоточием. "Все этот как отмечает исследователь А.И.Батюто,- подчеркивает вехообразность изображения духовного развития Елены, создает иллюзию его кинематографической непрерывности".

Сложное душевное состояние своих героев Тургенев передает через рисунок внешних движений. Так, после ночного свидания с Базаровым и интимно-психологического разговора с ним Одинцова оказалась взволнованной. Её сложное душевное состояние - сознание бесплодности своей уходящей жизни, желание новизны, страх перед возможностью страсти - передается Тургеневым через рисунок внешних движений героини: «Базаров стремительно вышел вон. Одинцова, порывисто поднявшись с кресла, направилась быстрыми шагами к двери, как бы желая вернуть Базарова... Лампа еще долго горела в комнате Анны Сергеевны, и долго она оставалась неподвижною, лишь изредка проводя пальцами по своим рукам, которые слегка покусывал ночной холод."(1Х,294-295). Большую психологическую нагрузку в романах Тургенева несут жесты. За ними скрывается целый поток невыраженных в слове мыслей и чувств, которые благодаря характеристической детали, угадываются читателем. Опираясь на интимно-личные переживания Базарова, на его положительную человеческую природу, Тургенев опровергает нигилистическое отрицание романтики. Он показывает, что Базаров, вопреки нигилистическим запретам, глубоко и сильно чувствует. Трагедия любви приводит Базарова к ощущению пустоты, горечи и какой-то отравы. Наиболее глубокое, внутреннее, больное и тщательно отрицаемое проявляется в манере держаться, во внешнем облике героя, в том, что не зависит от его волевого усилия. Наоборот "стремление Базарова остаться в верхнем плане нигилистического сознания выражается в словах, его разговорах с Аркадием".

При чем эти два момента - обнаружение внутреннего душевного состояния через внешние движение и мимические изменения, и словесное утверждение прежних, нигилистических воззрений, связанное с желанием закрыть в себе источники романтической жизни,- даны автором рядом, в оценочном сопоставлении.

У Тургенева, как подчеркивалось выше, средством раскрытия основных социально- психологических особенностей личности становится портрет. В статическом портрете Елены Стаховой тоже выражается основная психологическая особенность её личности,- именно внутренняя душевная напряженность, страстное, нетерпеливая искание. "Ей недавно минул двадцатый год. Росту она была высокого, лицо имела бледное и смуглое, большие серые глаза под круглыми бровями, окруженные крошечными веснушками, лоб и нос совершенно прямые, сжатый рот и довольно острый подбородок. Ее темно-русая коса спускалась низко на тонкую шею. Во всем её существе, в выражении лица внимательном и немного пугливом, в ясном, но изменчивом взоре, в улыбке, как будто напряженной, в голосе тихом и неровном, было что-то нервическое, электрическое, что-то порывистое и торопливое, словом что-то такое, что не могло всем нравиться, что даже отталкивало иных. Руки у ней были узкие, розовые, с длинными пальцами и ноги тоже узкие; она ходила быстро, почти стремительно, немного наклонясь вперед. (У111,32).

История последовательного развертывания образов основных персонажей начинается с обращения писателя к приему "предварения, нераспространенного немногократного предварения как в романах Достоевского, но психологически выразительного."

Так, образ Е.Стаховой возникает впервые в сфере субъективно-экспрессивной речи Шубина. На вопрос Берсенева в работе над бюстом Елены Шубин с отчаянием отвечает: нет, брат, не подвигается. От этого лица можно в отчаяние прийти. Посмотришь, линии чистые, строгие, прямые; кажется, нетрудно схватить сходство. Не тут-то было... Не дается, как клад в руки. Заметил ты, как она слушает? Ни одна черта не тронется, только выражение взгляда меняется, а от него меняется вся фигура. «(У111,10).

Говоря о внешнем облике Елены, Шубин раскрывает сложность её духовного "я". Предварительные замечания главных действующих лицах сменяются эскизным изображением в первый момент их появления в сценах диалогической речи.

Краткие характеристики второстепенных персонажей, также приобретают большую психологическую глубину. Увар Иванович, венецианские актеры, Рендич - все это живые люди, а неодушевленные обстоятельства; двумя-тремя чертами Тургенев замечает понимание самого существа их внутреннего мира.

Как отмечает исследователь А.И.Батюто, особенно выразительны

подобные характеристики в романе "Отцы и дети": Кукшина, Фенечка,-все второстепенные персонажи очерчены выпукло. Исследователями творчества И.С.Тургенева отмечено, что было бы ошибочно представить эволюцию тургеневского психологизма в романах "Накануне" и "Отцы и дети" как вполне равномерное развитие однородное во всех его проявлениях.

Так, профессор С.Е.Шаталов отмечает, что "...стремясь уловить и сконденсировать в образах Инсарова и Базарова черты нового

общественного типа, художник не мог достаточно глубоко почувствовать его сущность, не сумел - в силу новизны характера- до конца перевоплотиться в него. "

Таким образом, в процессе эволюции тургеневского психологизма произошло своеобразное его расщепление. При обрисовке большинства главных и второстепенных персонажей, чем-то близких художнику, психологический анализ неизменно углублялся и с годами становился все более отточенным. При обрисовке же различных воплощений некоторых типов - главным образом новых - обнаруживается возврат к косвенному психологизму. Отмечая эволюцию тургеневского психологизма в русле русского психологического реализма, нельзя не отметить своего рода обратного течения в его поступательном потоке. Это обусловлено самим содержанием новых общественных типов или новым предметам психологического исследования.

3 А К Л Ю Ч Е Н И Е.

Рассматривая вопросы, посвященные изучению проблемы своеобразия психологизма в романах К.С.Тургенева 1850-х - начала 1860-х годов, мы пришли к выводу, что поднятая нами проблема, несмотря на значительные достижения советского литературоведения в этой области, требует еще дополнительного изучения.

Психологическое мастерство писателя мы рассматриваем в связи с его идейно-эстетическими задачами. Психологизм определяется концепцией человека и действительности каждого художника и является средством и формой типизации, т.е. система психологизма связана с художественным методом писателя.

Изучение проблемы своеобразие психологизма в романах И.С.Тургенева к.1850-х - н.1860-х годов мы попытались рассмотреть в аспекте анализа творческого метода писателя.

В первой главе работы мы обобщили данные тургеневедения о структурно-жанровых особенностях тургеневского романа 50-х-начала 60-х годов, проблем "тайного" психологизма рассматривается в аспекте выявления типологического и индивидуального начал в социально-психологическом романе Тургенева. Тургенев - один из наиболее ярких представителей психологического течения русского критического реализма; и особенности психологизма писателя проявляется наиболее отчетливо при сопоставлении с типологически родственными ему системами психологизма. Таким образом, мы затронули вопрос о роли творческой индивидуальности писателя в литературном процессе 1850-х - 1860-х годов.

Эта проблема рассмотрена на примере романов 1850-х - начала 1860-х годов не случайно. В конце 1830-х - начале 1840-х годов Россия встала на путь превращения из феодальной монархии в буржуазную. В стране готовилась революционная ситуация. Ленин охарактеризовал эту эпоху, как эпоху ломки устоев старой патриархальной крепостнической России, когда "старое бесповоротно, у всех на глазах рушилось, а новое только укладывалось". На исторической арене появилась новая социальная сила - революционно-демократическая интеллигенция. Тургенев упорно размышлял о характере и средствах общественного преобразования и о той положительном герое, который будет способствовать его осуществлению. Главные герои тургеневских романов выражаю новые стремления новой России.

Идея развития, идея прогресса всегда была близка И.С. Тургеневу. Большой заслугой Тургенева является создание и разработка особой разновидности романа - романа общественного, в котором своевременно и быстро отражались новые и притом важнейшие веяния эпохи. Основные герои тургеневского романа - так называемые "лишние" и "новые" люди, дворянская и разночинно-демократическая интеллигенция, в течение значительного исторического срока предопределявшая нравственный и идейно-политический уровень русского общества, его чаянья и стремления.

Социальные вопросы в романах Тургенева получили художественное воплощение при изображению исканий личности. Художник психологического течения не случайно стремится к значительной психологической разработке характера и использует для этого любовно-психологическую коллизию.

Психологизм рассматривается нами как динамическая система; эволюция психологизма вызвана развитием и усложнением проблематики тургеневского романа.

Мы пытались показать, что любовно-психологическая коллизия в романах о "новых людях" утрачивает свои структурно-образующие функции, столь характерны для нее в романах "Рудин",

"Дворянское гнездо", поскольку характер нового героя, его общественно-нравственные позиции не могли быть раскрыты в рамках традиционной коллизии. В связи с изменением природы характера в романах "Накануне", "Отцы и дети" эволюционируют, обогащаются формы и средства психологического анализа.

Нельзя согласиться с теми исследователями, которые считают Тургенева таким писателем, который достигал художественных вершин, лишь приближаясь к "диалектике души" Л.Толстого. Психологический анализ Тургенева был глубок, оригинален и эффективен в познании внутреннего мира человека.

Библиографический список

Тургенев И.С.Полн.собр.соч. и писем: В 28 т.– М.;Л.,1960-1968..

Батюто А.И. Тургенев – романист. – Л.,1972

Батюто А.И. Структурно – жанровое своеобразие романов И.С. Тургенева 50-х начала 60-х годов // Проблемы реализма русской литературы XIX в.– М.;Л.,1961

Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9т. – М.,1976-1979.

Безруков З.П. Формы психологического анализа в романах Л.Н.Толстого "Война и мир" и "Анна Каренина" // Л.Н.Толстой. Сборник статей о творчестве.– М.:МГУ,1956.

Белов П.П. Единство психологического и эпического в "Войне и мире" Л.Н.Толстого // Традиции новаторства в русской литературе XYIII—XIXв.в. – Вып. I, – М..,1976.

Берковский Н.Я. Мировое значение русской литературы. – Л.,1961.

Богуславский З.П. Портрет героя // Вопросы литературы. – 1960. – № 5

Бочаров С.Г. Л.Н.Толстой и новое понимание человека // Литература и новый человек. – М.,1963.

Бурсов Б.И. Национальное своеобразие русской литературы. – 2-е.изд.–Л.,1967.

"Изображение человека". – М,1972.

Бушмин А.С. Методологические вопросы литературоведческих исследований.– Л.,1969.

Бушмин А.С. Преемственность в развитии литературы. – Л.,1978.

Бялый Г.А. О психологической манере Тургенева (Тургенев и Достоевский) // Русская литература. – 1968. – № 4.

Бялый Г.А Тургенев и русский реализм. – М.;Л..,1962

Веккер Л.М. Психика и реальность: единая теория психических процессов. – М.,2000.

Винникова И.А. И.С.Тургенев в 60-е годы. – Саратов.,1965.

Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. – М.1977.

Гройсман А.Л. Основы психологии художественного творчества: Учебное пособие. – М.;2003.

Драгомирецкая Н. Характер в художественной литературе // Проблемы теории литературы. – М.;1958.

Добролюбов Н.А. Когда же придет настоящий день? // Собр.соч.:В 9 т., – М.,1965 –1965.

Есин А.Б. Психологизм как теоретическая проблема. – М.,1977.

Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы. – М.,1988.176с.

Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы. – 2-изд. М.: Флинта,2003.

Иезуитов

История русской литературы конца XIX в. Библиографический указатель. Под ред. Муратовой К.Д. – М.:АН. – СССР. – 1962.

Карташова И.В. и др. История психологии и литературоведение: возможности и перспективы взаимодействия // Филологические науки. – 1995. – №3. – С.3-13.

Компанеец В.В. Художественный психологизм в современной литературе (1920г.). Волгоград. – 1980.

Компанеец В.В. Художественный психологизм как проблема исследования // Русская литература. – 1974.– №1.– С.46-66.

Компанеец В.В. Проблема художественного психологизма в дискуссиях 1920-х годов // Русская литература. – 1974. – №2.

Кормилов С.И "Внутренний человек" в литературе // Вопросы литературы. – 2000. – №4

Курляндская Г.Б.Структура повести и романа И.С.Тургенева 50-х годов. – Тула, 1977.

Курляндская Г.Б. И.С.Тургенев и русская литература. – М.;1980.

Курляндская Г.Б. Эстетический мир Тургенева. – Орел.,2002.

Литературное наследство. – Т. IXXYI. И.С.Тургенев: Новые материалы и исследования. – М.;1967.

Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века.–Л.,1974.

Манн Ю. Базаров и другие // Новый мир. – 1968. – №10.

Маркович В.М. Человек в романах Тургенева. – Л.,1975.

Методология современного литературоведения. Проблемы историзма. – М.,1978.

Михайловский Н.К. Литературно – критические статьи. – М.,1957.

Недзвецкий В.А. Русский социально-универсальный роман XIX века: Становление и направленная эволюция.– М.,1997

Осмоловский О.Н. Достоевский и русский психологический роман. –Кишинев.,1981.

Пантелеев В.Д. К вопросу о психологизме И.С.Тургенева // Идейно– художественное своеобразие произведений русской литературы в XYIII-XIX в. – М.,1978.

Петров С.М. И.С.Тургенев. Творческий путь. – 5-е изд. – М.,1978.

Проблемы психологизма в советской литературе. – Л.,1970.

Проблемы психологического анализа. – Л.,1983.

Проблемы типологии русского реализма. – М.,1969.

Развитие реализма в русской литературе: В 3т. – М..1972-1974.

Ревякин А.И. Проблема типического в художественной литературе. –М.,1959.

Симонов П.Р. Творчество и психология // Взаимодействие наук при изучении литературы. – М.;1981. – С.141-213.

Страхов Н.Н. Критические статьи об И.С. Тургеневе и Л.Н. Толстом. –Киев,2001.

Тургенев и русские писатели. – Курск, 1975.

Тургенев и его современники. – Л.,1977.

Тургеневский сборник. Материалы к полному собранию соч. и писем И.С.Тургенева. – Вып.I. – М.;Л.,1964.

Тюхова Е.В. Достоевский и Тургенев: Типологическая общность и родовое своеобразие. – Курск.,1981.

Шаталов С.Е. Художественный мир И.С.Тургенева. – М.,1979.

Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. – М.,1972.

Храпченко М.Б. художественное творчество, действительность, человек. – М.,1976.

Эсалнек А.Я. Типология романа (теоретический и историко– литературные аспекты). – М.,1991.

Эткинд Е.Г. Внутренний человек и внешняя речь.: Очерки психопоэтики русской литературы XVIII – XIXвв.– М.,1998. – 446с.