О всех обиженных, усталых, позабытых
Напоминает миру песнь моя,
И много в ней людских мечтаний скрытых,
И много жалоб в книгу Бытия…
(Александр Вертинский)
В марте 2004 года исполнилось 115 лет со дня рождения Александра Николаевича Вертинского (1889-1957) - артиста эстрады, поэта, композитора, большого мастера лирической исповеди, который своим искусством соединил дореволюционный и послереволюционный миры России
К сожалению, его творчество до сих пор не стало достоянием академических исследований, но время показало, что сочиненные и напетые им "грустные песенки" намного пережили создателя и требуют переосмысления.
Безусловно, Вертинский был "языковой личностью", способной создавать и воспринимать речевые произведения (прежде всего, художественные тексты) определенной целевой направленности, глубины и точности отражения действительности. В силу этого необходимо обратиться к наследию художника и определить его место в "серебряном веке" и степень воздействия на последующий литературный процесс.
Как заметил А.А. Потебня: "Для приобретения достоинств слога, популярности изложения, мало личного старания - необходимы внешние условия. Невозможно стать действительно писателем <···> для общества, не проверив и не проверяя постоянно понятности и силы своих слов на тех, кому они предназначены" [1, 149]. Это высказывание впрямую соотносится с даром А.Н. Вертинского, феномен которого далеко не прост. Не случайно одни в нем видели невзыскательного сочинителя для "томной" публики, другие - великого трагика-"сказителя" (определение Ф.И. Шаляпина) 2.
Пожалуй, разобраться в природе своеобычного таланта Александра Вертинского можно лишь обратившись к литературной атмосфере начала ХХ века. Это был переломный этап в существовании России, который характеризовался распадом прежнего уклада, что влекло за собой, во-первых, активизацию политической борьбы, а во-вторых, крах многих надежд и идеалов. Ведь немалая часть интеллигенции и мещан не ринулась на баррикады, а пребывала в том состоянии, о котором современник Александра Вертинского "новокрестьянский" поэт Сергей Есенин писал:
Но есть иные люди.
Те
Еще несчастней и забытей.
Они, как отрубь в решете,
Средь непонятных им событий [2, 96].
Такие люди зачастую проповедовали декадентское мироощущение с его безысходным настроением, бегством в богемный мир и отстраненностью от проблем народных масс.
Противоречия жизни и утрата ценностей активно воздействовали на служителей искусства. Писатели разных литературных пристрастий искали новые формы для самовыражения. Довольно часто это вело к универсальным соединениям разных направлений, течений и стилей, но особенно сказалось на модернистской литературе.
К тому моменту, когда Вертинский стал пробовать себя на эстраде (1913 г), в российской литературе уже сложились течения символистов, акмеистов и футуристов. Ищущий свою форму самовыражения поэт в первую очередь обратился к музыкальному воплощению стихов, написанных современниками (И. Анненским, Ф. Сологубом, А. Блоком, Г. Ивановым, Н. Гумилевым, А. Ахматовой, И. Северяниным), справедливо считая, что "новые поэты принесли с собой свежую струю прекрасного" [3, 552]. Начинающий художник интуитивно сделал ставку на устойчивые ценности, которые проповедовали лучшие из модернистов. А будущий сценический облик артиста возник спонтанно, когда доброволец Саша Вертинский из позерства записался под именем "Брата Пьеро" (1914 г) в составе 68-го санитарного поезда Всероссийского союза городов имени Марии Саввишны Морозовой, где ему довелось за время пребывания сделать 35000 перевязок.
По возвращению с фронта в 1916 году поэт-артист воплотил уже на эстраде художественный образ-маску Пьеро, явно навеянный модернистской средой. С одной стороны, в этом сказалась приверженность к загадочности и актерству, свойственная символистам, с другой стороны, существенное воздействие оказала устремленность к ряженности футуристов. Если духовно Вертинский был связан с первыми, то антуражем - с последними. Не случайно в своих мемуарах он вспоминал о довоенной футуристической вольнице: "Мы размалевывали себе лица (выделено нами. - В. Б), как индейцы, и гуляли по Кузнецкому, собирая вокруг себя толпы. Мы появлялись в ресторанах, кафе и кабаре и читали там свои заунывные стихи, сокрушая и ломая все веками сложившиеся вкусы и понятия" [3, 87]. Итак, форма-маска была найдена3, оставалось лишь найти способ изложения (манеру/стиль) для художественных произведений речи, которые бы воздействовали на слушающих и понимающих. Уже в зрелые годы Александр Николаевич объяснял это так: "Мое искусство родилось из недовольства старыми формами, которые уже не удовлетворяли аудиторию. Я смело выступил со своими песенками. Я очутился в исключительно тяжелых условиях. Раньше за певца отвечала консерватория, в которой он учился, за его арию отвечал композитор, а за меня… отвечал только я" [3, 552]. Так поэт-исполнитель-мим нашел свою нишу в литературе "серебряного века". Всего несколько лет после его смерти подобный вид искусства назовут "авторской песней".
Петь пришлось о том, о чем прошедший полубеспризорное5 и полубогемное существование юноша знал не понаслышке. Достаточно привести названия ранних произведений: "Я сегодня смеюсь над собой", "Безноженька", "За кулисами", "Дым без огня" и т.д. Константин Рудницкий верно отмечал новаторское начало произведений поэта-артиста: "Вертинский противопоставил сладостному и утешительному, баюкающему и мурлыкающему Северянину мироощущение трагическое. Первые его песни были мрачны и горестны. Но трагедии излагались вполне общедоступным языком, и персонажами этих трагедий становились не миражные фигуры, вроде блоковской Прекрасной Дамы, а те самые люди, которые Вертинского слушали…" [4, 555]. Слава поющего артиста стремительно росла. Жизнь брошенных, одиноких, отчаявшихся, живущих своими обыденными интересами и надеждами еще не освещалась с подмостков эстрады. В своих "ариетках" (определение Вертинского) исполнитель сразу нащупал верный тон и язык. По сути это был сентиментально-романтический сплав символизма с акмеизмом, сдобренный иронией и гуманизмом:
Я устал от белил и румян
И от вечной трагической маски,
Я хочу хоть немножечко ласки,
Чтоб забыть этот дикий обман.
(3, 277; "Я сегодня смеюсь над собой", 1915 г)
Днем по канавам валяется,
Что-то тихонько скулит,
Ночью в траву забирается,
Между могилками спит.
(3, 278; "Безноженька", 1916 г)
Все бывает не так, как мечтаешь под лунные звуки,
Всем понятно, что я никуда не уйду, что сейчас у меня
Есть обиды, долги, есть собака, любовница, муки
И что все это - так… пустяки… просто дым без огня!
(3, 282; "Дым без огня", 1916 г)
Вертинский как "языковая личность" пел о фатализме и неустроенности человеческой жизни, о хрупкости счастья мгновений ("минуточек"), о тоске по несбыточной мечте, о романтическом величии и выстраданной боли. Он взял у отмирающего символизма "серебряного века" пристальное внимание к внутреннему миру одинокого героя/героини, интуитивное прозрение сущности бытия рядовым человеком, музыкальность стиха. Только его произведения не были зашифрованы и туманны, как у символистов, да и мистика в них практически отсутствовала. В свою очередь, от акмеизма поэт-актер усвоил обращенность к реальной, пусть даже и оберточной жизни, изображение предметного мира и деталей, грустный взгляд на существование обывателей в эпоху потрясений, интерес к экзотике (подобно Н. Гумилеву), склонность к эстетизму и изысканный слог. Но в отличие от акмеистического культа "сильного человека" он провозглашал культ слабого, "маленького человека", его право на негероическое каждодневное существование. Даже написанное до эмиграции дерзкое и тревожное по духу произведение "То, что я должен сказать" (1917 г) не звало к бунту, а просило в память о погибших "просто стать на колени"…
В дальнейшем, после эмиграции из России в 1919 году, Александр Вертинский все более избавлялся от сентиментально-романтических черт, отдавая в своих художественных произведениях речи предпочтение горькому реализму. Он отказался от образа-маски Пьеро, комментируя это так: "Маска Пьеро отброшена, и я выхожу на сцену самим собой. Любительское пение забыто, теперь я певец с правильно поставленным голосом…" [3, 529]. Выходит, что маска скрывала школу ученичества.
Произведения 1919-1942 годов объединены важнейшей для поэта темой глубинной взаимосвязи русских эмигрантов с родной страной, ее природой и историей. Его стихотворные миниатюры наполнены чувством боли за соотечественников, вынужденных прибывать в эмиграции на чужбине ("О нас и о родине", "Наше горе"), а пытливый глаз художника кинематографично подмечает сценки человеческих драм ("Ракель Меллер", "Концерт Сарасате", "Джимми"). "Языковая личность" мудро и грустно "отражает действительность", не скрывая ни грязи жизни, ни тщетности грез, ни жалкой будущности своих героев:
Ничего от тебя не осталось,
Только кукла с отбитой ногой.
Даже то, что мне счастьем казалось,
Было тоже придумано мной [3, 337].
Сложившимся мастером с неповторимой манерой "сказания" текстов он вернулся в 1943 году на родину. Жить оставалось еще 14 лет...
В целом Александр Вертинский сформировался как "языковая личность" в эпоху "серебряного века" под воздействием модернизма и реализма. Как художник он проделал путь от сентиментального романтизма до романтического реализма, органически используя в своем творчестве элементы символизма, акмеизма, футуризма (разрушение традиционных жанров и форм) и натурализма (воспроизведение мельчайших деталей обстановки). Его герой первоначально - типичный представитель богемы или мещанства, "маленький человек", демонстрирующий мечтательность и вызывающий жалость, но не стремящийся стать "сильной личностью". Позже к подобному типу героев Вертинского добавятся ностальгическая фигура изгнанника и обреченные судьбой на неудачу люди. Свое кредо поэт-артист определял так:
Я всегда был за тех, кому горше и хуже,
Я всегда был для тех, кому жить тяжело.
А искусство мое, как мороз, даже лужи
Превращало порой в голубое стекло [3, 352].
Кстати, тема поэта/автора требует специального исследования и не укладывается в рамки статьи.
Обращение к высказываниям поэта-артиста позволяет не только судить о школе его мастерства, но и соотнести его синкретическое искусство с "авторской песней" 1960-х-1970-х годов. Для наглядности размышления А.Н. Вертинского разделим на несколько подпунктов:
О музыкальной выразительности, с помощью которой передается смысл и содержание художественных текстов: "Надо помнить, что вещь, которая хороша на бумаге, далеко не всегда звучит так, как нужно, в музыке" [3, 548].
Об уникальности исполнения каждого произведения: "Повторять пропетую вещь - это то же самое, что раскрывать перед слушателем тайны колдовства. И если мне все-таки приходится петь на бис, я каждый раз пою по-новому" [3, 538].
О приоритетности слова в словесно-музыкальном жанре: "К своему творчеству я подхожу не с точки зрения артиста, а с точки зрения поэта. Меня привлекает не только одно исполнение, а подыскание соответствующих слов и одевание их в мои собственные мотивы" [3, 529].
О составных жанра: "… нужно сразу соединить в себе четыре главных качества: быть поэтом, композитором, певцом и артистом. Пусть даже не в большой мере, но все эти данные необходимы. Для своих песен я ищу особые слова, особые мотивы, особо их исполняю и вкладываю в исполнение особую игру" [3, 531].
Примечательно, что после смерти Александра Вертинского обнаруженные и апробированные им законы стихопесни стали затребованы "поющими поэтами" второй половины ХХ века, хотя барды не знали, что их утвердил художник еще в самом начале столетия. С изучением истории "авторской песни" начинается новый этап исследования творчества человека, завещавшего потомкам свое Слово:
И в хаосе этого страшного мира,
Под бешеный вихрь огня
Проносится огромный, истрепанный том Шекспира
И только маленький томик - меня… [3, 357]
Вертинский поставил себя рядом с великим трагиком мира не случайно, ведь трагедии королей и маленьких людей, освещенные литературой, произрастают из одной почвы. Имя ее - жизнь.
Литература и примечания
1. Потебня А.А. Теоретическая поэтика. - М., 2003.
2. Есенин С.А. Собр. соч.: В 3 т. - М., 1970. - Т.2.3 Вертинский А.Н. Дорогой длинною… - М., 1991.
3. Рудницкий К. Мастерство Вертинского // Вертинский А.Н. Дорогой длинною… - М., 1991.
4. В своем исследовании "Русская языковая личность и задачи ее изучения" Ю.Н. Караулов связывает понятие "языковая личность" с анализом текста.
5. На подаренном А.Н. Вертинскому снимке Ф.И. Шаляпин сделал надпись, в которой назвал его "сказителем". Упоминание об этом в кн.: Никулин Л. Судьба артиста // Вертинский А.Н. Четверть века без родины: Страницы минувшего. - К., 1989.
6. Лев Аннинский в книге "Барды" утверждает, что овладеть "формой" Пьеро означало завладеть "модой".
7. Некоторые коммуникативные цели могут быть достигнуты без помощи речи - мимикой, жестом. Об удивительной пластике рук артиста во время выступления неоднократно вспоминали все, кто видел его на эстраде. Здесь укажем одну из работ: Рудницкий К.Л. Любимцы публики. - К., 1990.
8. Он рано осиротел и воспитывался у родственников, особо не обременяя себя учебой и послушанием.