Реферат на тему

«Поэт серебряного века М.А. Кузьмин»

(1875-1936)

Работу выполнил

ученик ** «*» класса

ФАМИЛИЯ ИМЯ

ГОРОД

2006

Михаил Алексеевич Кузьмин (1875—1936) – поэт, прозаик, критик, переводчик, композитор и музыкант. Родился в Ярослав­ле в семье отставного морского офицера. Его родители были ста­рообрядцами, и бытовые обычаи этой традиции, впитанной с дет­ства, глубоко вошли в духовную эстетику будущего поэта. Затем семья переехала в Саратов в 1874 году, а вскоре — в Петербург в 1884 году, где Кузмин окончил гимназию. Кузьмин учился в 8-й гимназии вместе с Г. В. Чичериным. Три года проучился в консерватории — в клас­се композиции Римского-Корсакова, и музыка — наряду с поэ­зией — навсегда воцаряется в творческом мире художника.

Самый известный портрет Михаила Кузмина был создан в 1909 году Константином Сомовым. Небольшие усы и аккуратная бородка француз­ского маркиза, прихотливые завитки темных волос, зачесанных от висков ко лбу, чрезвычай­но выразительные глаза, полуприкрытые тяже­лыми веками. Элегантность законодателя мод, ненатужная ироничность, чуть наигранная уста­лость любимца муз. Незлобивость, отсутствие мании вели­чия, контактность М.Кузмина быстро принесли ему широкий круг знакомств среди музыкантов, литераторов, художников, актеров.

«Изящество — вот пафос поэзии М. Кузмина, везде и всегда он хочет быть милым, красивым и немного желан­ным. Все, даже трагическое, приобретает в его стихах поразительную легкость, и его поэзия похожа на блестящую бабочку, в солнечный день порхающую в пышном цветнике»,— писал В. Брюсов. Он отметил у Кузмина «дар стиха, певучего и легкого», а Блок в свою очередь полагал, что это «...поэт высокий и прекрасный».

Чуткое к прекрасному сердце ребенка пленяют и «Волга, вся залитая луною», и книги Шекспира, «полные крови, любви, смерти и эльфов», и произведения Гоф­мана. Он мечтает о «выдуманных сущест­вах, о тайном лесе, где живет царица Афра, и ее служанки перебирают струны». В романтических и одновременно обыден­ных красках воссоздает поэт свою родо­словную, и новое бытие получают под его пером:

Моряки старинных фамилий,

Влюбленные в далекие горизонты,

пьющие вино в темных портах,

обнимая веселых иностранок...

(«Моряки старинных фамилий...», 1907)

Родился Михаил Кузмин, как уже было сказано, в Ярославле, в дворянской семье, детские годы провел в Саратове, и потому волжские мотивы и корни естественно можно обнаружить в его поэзии. Он всегда восхищался «трепещущей красотой волжского приволья, старых волжских городов, тесных келий, любовных речей и песен, всей привольной и красной жизни...». Уже взрослым чело­веком Кузмин подолгу проводил время в заволжских скитах, бывал в имениях род­ных и знакомых, снимал комнату под Ниж­ним Новгородом.

Любовью к родимому краю пронизаны строки стихотворения:

«Я знаю вас не понаслышке...», 1916

Старая русская провинция, семейные разговоры отца — отставного морского офицера, отпрыска древнего дворянского рода, и матери — правнучки французского актера, для которого Россия стала вторым домом, с самых ранних лет охватившая мальчика любовь к литературе и музыке — все это формировало его духовный мир.

С детских лет ощущает Кузмин прочное родство с прошлым — и дичится знакомых детей, растет нелюдимым, одиноким. Внут­ренняя обособленность обостряет наблю­дательность, глубину переживаний. Пове­ренным душевных тайн в гимназии, в Петербурге, куда будущий поэт переезжает в 1885 г. Там он знакомится с Г. В. Чичериным – лучшим другом по жизни. Их перепис­ка, длившаяся до 1926 г., насыщена внутренними исканиями молодых людей, стремившихся во всей сложности познать мировую культуру, осмыслить связь с ней культуры родной, русской. Однако отношения в консерватории сложи­лись неудачно. По словам Е. А. Зноско-Боровского, «...его не одобряли, и он отве­чал тем, что не показывал своих работ, приготовленных дома, и так и не кончил консерваторию», проучившись три года.

Кузмин сочинял симфонии, сюиты, песни, романсы, музыку на духовные стихи, рабо­тал над операми «Елена», «Клеопатра», «Эсмеральда», всю жизнь продолжал му­зицировать. По воспоминаниям мемуариста, он так говорил о своих композиторских занятиях: «...У меня не музыка, а музычка, но в ней есть свой яд, действующий мгновенно, благотворно, но ненадолго...»

В поэтических кругах успехом пользо­вались песни поэта, оригинально испол­няемые им самим. В 1906 г. Мейерхольд, ставивший в Театре В. Ф. Комиссаржевской драму А. Блока «Балаганчик», пред­ложил Кузмину написать музыку, и он, по словам актрисы В. П. Веригиной, создал «музыку обаятельную».

Но тогда, в конце 90-х гг., Кузмин пережил тяжелый духовный кризис, период сомнений в нужности своего искусства — музыки, жажду очищения от «несмываемо­го греха» и «огромную потребность веры». «Очищение может быть в странствиях и мытарствах»,— уверял он себя, предприни­мая ряд путешествий. В 1885 г. он побы­вал в Египте, изучал религиозные культуры Востока, раннее христианство, гностицизм.

Интересовал его также итальянский католицизм, и немало дала двухмесячная поездка в Италию, «где искусство пускает ростки из каждого камня...». Не раз позже отразилась эта прекрасная страна в стихах и прозе Кузмина. Довелось ему постранст­вовать и по северу России, побывать в Поволжье, в местах, где особенно распро­странен раскол. Собирание старинных книг, духовных стихов, знакомство с пением сектантов питает истоки творчества поэта, как замечал Блок, писавший: «Для меня имя Кузмина связано всегда с пробуждением русского раскола, с темными религиозными предчувствиями России XV века, с воспо­минанием о «заволжских старцах», которые пришли от глухих болотных топей в при­земистые курные избы».

Мотивы старообрядчества войдут потом в циклы Кузмина «Духовные стихи», «Праздники Пресвятой Богородицы», в повесть «Крылья». Впечатления от стран­ствий по староверческим скитам, вместе с впечатлениями от путешествий в Египет и Италию, составят органичное целое в его стихах, где волей поэта соединяются отдельные черты, казалось бы, совершенно несовпадающих миров. Так формируется творческая лаборатория автора, очень не­простого для восприятия.

В начале 900-х гг. Кузмин тесно сживается с художественной, музыкальной, литератур­ной и театральной элитой Петербурга. Он сближался со многими культурными кругами, но при этом сохранял художественную независимость.

Его литературный дебют состоялся в 1905 г., когда в «Зеленом сборнике стихов и прозы» была напечатана драмати­ческая поэма «История рыцаря д'Алессио» и 13 сонетов.

Первый авторский сборник поэта — «Сети» (1908), рецензируя который Блок писал, что Кузмин «чужой нашему каждо­му дню, но поет он так нежно и призыв­но, что голос его никогда не оскорбит, редко оставит равнодушным и часто на­помнит душе о ее прекрасном прошлом и прекрасном будущем, забываемом среди волнений наших железных и каменных будней». Тональность книги — удивитель­но светлая, мажорная, исполненная гармо­нии.

А в цикле «Александрийские песни», отдельным изданием вышедшем в свет в 1921 г., автор как бы перевоплощается в восторженного поклонника Эпикура, тон­кого ценителя всех прелестей окружающей жизни:

Как люблю я, вечные бога,

прекрасный мир!

Как люблю я солнце, тростники

и блеск зеленоватого моря

сквозь тонкие ветви акации!

Как люблю я книги (моих друзей),

тишину одинокого жилища

и вид из окна

на дальние дымные просторы!

(«Как люблю я, вечные боги...»)

Это и другие стихотворения цикла («Как песня матери...», «Что же делать...», «Сладко умереть...», «Солнце, Солнце...», «Если б был я древним полководцем...» и др.) позволили гово­рить об авторе как блестящем стилиза­торе, создателе удивительного, чистого и полного душевного покоя мира, где не страшны никакие потери, где царствует бескорыстная и целомудренная любовь, отсутствуют сомнения и тревоги.

Исследователи полагают, что Кузмин — единственный не трагический поэт в рус­ской поэзии XX столетия. Не раз обраща­ется он к поэтическому гению — «вожато­му», ведущему его на пути к совершен­ству, к подлинной радости:

Я стою средь поля сжатого.

Рядом ты в блистаньи лат.

Я обрел себе Вожатого —

Он прекрасен и крылат.

(«Вожатый», 1908)

Ясен путь поэта, следующего своему предназначению. Ему чужда отвратитель­ная, как отмечает он в дневнике, блестя­щая грязь улиц Петербурга под зажжен­ными фонарями. «Нет, день — мой вождь, утро и огненные закаты, а ночь — так ясная, с луной из окна».

Уже с выходом первой книги Кузмин занял одно из видных мест в литературе. В обществе часто звучали слова и музыка его песен, собранных в книгу «Куранты любви» (1910). На фоне поэтических течений серебряного века творчество М.Кузмина выглядит необычно. Эта необычность отражается в разноголосице литературных «этикеток», прикрепляющих его к тому или иному течению, — как правило, символизму или ак­меизму, а порой «неоклассицизму» или «постсимволизму». Пробле­ма рубрикации обостряется мнением современников: так, А.Блок утверждал, что М.Кузмин никак не связан с русским символизмом, а А.Ахматова считала ошибочным мнение об ак­меистической природе творчества художника. Проблематичная позиция М.Кузмина по отношению к символизму и акмеизму заставляет литературоведов прибегать к отказу от терминологичес­кой жесткости и к использованию компромиссных формулировок в отношении М.Кузмина: его поэзия обычно помещается между разделами «Символизм» и «Акмеизм» и определяется как «связан­ная с акмеизмом» или как «предакмеистическая». Он поддерживал дружеские отношения с представителями разных нап­равлений в поэзии, печатался в самых разных журналах и формально стремился не принадлежать ни к одному поэти­ческому объединению начала века. До сих пор ведутся споры, можно ли отнести его к поздним символистам или к акмеизму. В статье «О прекрасной ясности», напе­чатанной в 1910 г. в журнале «Аполлон», поэт критиковал «туманности» символизма и провозглашал главным признаком худо­жественности сопротивляющуюся хаосу ло­гичную и четкую ясность — «кларизм» (термин символиста В. Иванова от франц. сlarte— ясность, свет), призывая: «...если вы совестливый художник, молитесь, чтобы ваш хаос просветился и устроился или покуда сдерживайте его ясной формой».

В 1914—1918 гг. выходит Собрание со­чинений Кузмина, где, помимо поэзии, представлена и его проза — рассказы, романы, из которых наиболее удачным представляется «Необыкновенная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» (от­дельное издание напечатано в 1919 г.). Пишет Кузмин пьесы, оперетты, музыку к спектаклям и очерки, в качестве театраль­ного обозревателя газеты «Жизнь искус­ства» создает литературные портреты худо­жников.

Зрелое мастерство, виртуозное владение различными стихотворными формами, размерами, ритмами, удивительная пласти­ка и своеобразная поэтическая разговор­ность присущи сборникам Кузмина «Вожа­тый» (1918), «Нездешние вечера» (1921), «Параболы» (1923), «Форель разбивает лед» (1929). Интересный пример стилистических вольностей Кузмина — его отношение к рифме. Общая тенденция русской лирики начала XX века — деколонизация точной рифмы, переход к рифмам-диссо­нансам, составным рифмам. Будучи виртуозом составных и экзо­тических рифм, Кузмин тем не менее предпочитал использовать бедные и банальные рифмы, порой выстраивая стихот­ворение исключительно на глагольных рифмах типа «лежу — гля­жу» или «стучит — звучит». Предельное выражение этого наигран­ного дилетантизма — стихотворение из цикла «Любовь этого лета», быстро ставшее излюбленным объектом стихотворных пародий начала века:

Ах, уста, целованные столькими,

Столькими другими устами,

Вы пронзаете стрелами горькими,

Горькими стрелами, стами.

Эффектное «отступление от правила» — в этом компоненте мастерства Кузмин, пожалуй, не знал себе равных в поэтической культуре начала XX века.

Поэт, по мысли Кузмина,— вечно воз­рождающийся, воскресающий древний бог Озирис, который:

Радугой сфер живет!

Зеркалом солнц живет!

Кровью своего сердца, «таинственного, божественного, слабого, родного, простей­шего» готов напитать поэт всех и каж­дого, кто к нему обращается, чтобы влить в них «жизнь живую и неистощимую» (стихотворение «Сердце»).

Вообще поздняя поэзия Куз­мина насыщена ассоциациями — из исто­рии древнего мира («Пламень Федры»), из литературы («Зеленая птичка»), из Библии («Иона», «Первый Адам»), На культурных ассоциациях построена поэ­ма «Лесенка», где образ лестницы, заим­ствованный из «Пира» Платона, символи­зирует движение ввысь в делах любви. Из оперы Моцарта «Волшебная флейта» Куз­мин черпает образы цикла «Пути Тамино», насыщенного масонской симво­ликой.

Итак, лирический голос Кузмина в любой точке своего зву­чания способен сменить темп, громкость и даже тональность ме­лодии. Поэтика Кузмина — это поэтика «ветрености», изменчивос­ти, обслуживающая постоянство мироощущения: ясную и спокой­ную веру в мудрость мироустройства. Любовь — главная тема всей лирики Кузмина — оказывается единственным и потому могущест­венным источником детерминизма в его творчестве.

Твердо сносил поэт жизненные испыта­ния, то, что печататься становилось все труднее и скудных средств от переводов не всегда хватало на существование. В стихотворении «Поручение» он с иронией писал:

«Что бедны мы (но это не новость:

какое же у воробьев именье?),

занялись замечательной торговлей:

все продаем и ничего не покупаем…»

(«Поручение», 1922)

Таких искренних, простых строк у поэта немного, он все больше тяготеет к услож­ненности.

Творческое наследие М.Кузмина чрезвычайно велико и раз­нообразно. Десяток стихотворных сборников, пять дореволюцион­ных «книг рассказов», десятки рецензий и литературно-критичес­ких статей, множество работ для театра. Наибольшей известностью в предреволюционное десятилетие пользовался сборник стихов «Сети», который сам поэт считал одной из трех лучших своих книг (две другие — сборники «Вожатый» и «Форель разбивает лед»). По мнению большинства исследователей творчества Кузмина, уже в этом сборнике явлены все основные приметы индивидуального стиля поэта. Кузмин предстает здесь как один из самых серь­езных обновителей русской поэзии. Что еще осталось нам от наследия Кузмина? Архив свой, сильно нуждаясь, он продал в 1933 г. Государственному Лите­ратурному музею. Но материалы последних лет, прожитых трудно и неприкаянно, бесследно пропали с арестом в 1938 г. Ю. Юркуна, у которого они хранились. Умер Кузмин в Ленинграде I марта 1936 г. в нищете; после 1929 г. до 1989 г. книги его в советских издательствах не появля­лись.

Кузмин, страст­но и преданно любивший родину, искрен­не напутствующий уезжающим за рубеж скорее вер­нуться, «ведь по-настоящему дома можно чувствовать себя только в Петербурге», печалился о судьбе своей многострадаль­ной страны, которая на долгие годы обре­чена была колоссальным людским потерям, войне, разгулу сталинского террора. Неопубликованная пока пьеса Кузмина «Смерть Нерона», сопрягающая историю и современность, еще ждет своего часа и, вероятно, раскроет еще одну не­опознанную сторону таланта писателя, ин­тересного и в наши дни.

Поэзия Кузмина сегодня находится на пороге своего большого признания. Такова судьба многих истинных поэтов, обогнавших свое время: их вспоминают, их извлекают из небытия через два-три поколения после смерти поэта, удивляясь тому, где же он так долго пропадал? «Да вот же я! И всегда был здесь, - отвечает он. – Наконец-то вы подошли, расслышали удары. Форель разбивает лед».

В историко-литературной перспективе поэтика М.Кузмина — один из важнейших ферментов происходившего в начале века обновления художественного зрения.