В наше время, когда склонность к опытам и переживаниям и доктрина, служащая этой склонности, достигли столь высокой популярности, а количество самостоятельно и независимо переживающих индивидуумов сформировало армии, я предлагаю произвести со мной вместе еще один эксперимент.

Давайте представим такую ситуацию, когда изначально принятый принцип определяет направление дальнейших опытов и переживаний. Как, например, при изначальной установке: смоти в трубку, сориентированную на область Х и описывай то, что заметишь; или: слушай радиопередачи на волне У и описывай то, что услышишь; или питайся только солевым раствором Z и описывай правдиво свои вкусовые ощущения. Если такие эксперименты производить и повторять много раз многими исследователями и долгое время, можно достигнуть поразительного единства описаний и сходности замеченных явлений, и кроме того у посвятивших этому занятию годы своей жизни, представление и о самой жизни и ее содержании в целом, может стать почти полностью определенным сферой полученных данных, т.е. описаний производимых наблюдений на основании той изначальной установки, того принципа. Но все эти данные, определившие в очень значительной мере содержание жизни наших исследователей, как мы видим, относятся только к области Х, волне У, и виду пищи Z – и ни к каким другим областям, волнам и видам питания, которых можно выбрать сколько угодно, т.е. бесконечное количество! Очевидно, что при любой подобной установке (Изначальном принципе для наблюдений) из бесконечного количества выборов таковых идей мы получим бесконечное множество совершенно разных опытов и описаний, и обобщенных представлений о жизни. Так опыт, переживания и представление о жизни зависят от идеи, принципа, выбираемого изначально, если хотите, произвольно! После же произведения какого-то типа (зависящего от изначального принципа) таких опытов, мы обычно формируем вторичные принципы и законы, основанные на опыте , наблюдении и переживании. Эти-то вторичные принципы и умственную манипуляцию ими многие называют рациональным мышлением или научным мышлением и т.п. Такая рациональность вторичных принципов, неизбежно будет зависеть от опытов и переживаний и будет вторичной и менее истинной, по сравнению с теми. Но не надо забывать, что была еще и первичная установка, принцип (или принципы и разумные основания, по которым они были выбраны), т.е. вначале было слово: давайте ставить опыты так, а не иначе! То начальное слово, тот начальный принцип, определил все последующие опыты, переживания и их описания, т.е. начальная рациональность определила опыт и переживания и вторичную рациональность, т.е. является более существенной или, если согласитесь, истинной, чем те последние.

Давайте представим еще один опыт:

Предположим, что для каких-то исследований наблюдателям нужно находиться в области с высокой радиоактивностью. Они производят свои наблюдения, получают данные, также получают большую дозу радиации и с ней лучевую болезнь. Приглашая других проверить, подтвердить и убедиться в истинности их открытий, они неизбежно приглашают тех также и заболеть, как они сами. Знания, полученные ими, представляют определенную ценность; вторичная рациональность, зависит от этих данных; данные, как и та рациональность, зависят от изначального принципа и ограничены им и областью радиоактивного заражения. Если этими опытами они и их последователи занимаются сколько-то долго, это определяет всю их оставшуюся, часто очень сократившуюся и ставшую очень болезненной, жизнь. Все их знание об их жизни будет очень болезненным знанием, и они спроецируют это на жизнь вообще, по эмпиристическому закону опыта, вторичного принципа, и его верификации.

Предположим, что большинство людей земного шара заинтересовалось их учением о жизни. Те, кто особенно честны произвели сами эксперимент и заболели, остальные приобрели болезненную теорию о жизни, данную больными исследователями. Опять же, все это, по необходимости, базировалось на изначальном первичном принципе, которого можно было и не выбирать, не приобретать именно тех переживаний и именно тех вторичных представлений о жизни, которые, в случае такого подхода (т.е. эмпиристического), все равно всегда ограниченны, как и сама жизнь несчастно заболевших.

Люди, которые, по осторожности ли, или из других соображений, не приняли такого подхода (изначального принципа) исследований и вторичных формулировок о жизни, остались незараженными и здоровыми. Большинство, однако считает их ненормальными, безосновательно счастливыми мечтателями перед лицом ужасной реальности жизни, понимание которой по-справедливости очень мрачно в случае серьезно экспириментировавших наших эмпириков, и подцепивших, к несчастью, смертельную заразу, а также и тех кто принял их веру в жизнь, их болезненную теорию о жизни. Те уже не могут, даже если бы и захотели, приобрести иные здоровые опыты жизни, и сформулировать о ней здоровые вторичные идеи (первичные идеи они как правило отрицают, хотя и пользуются ими). Тогда у них, согласно с изначально выбранной ими установкой (эмпирицизмом), нет никаких больше шансов узнать о жизни ничего, кроме болезненности. Как говорится: “ По вере вашей будет вам дано!”

Вопрос возникает: А следует ли выбирать такой изначальный принцип, такую эмпирическую веру на первом месте? Конечно этот вопрос не возникает в уме уже правоверно верующего эмпирика – это было бы оскорблением его веры. Но не произвели ли мы только что (хотя и лишь умственный) эксперимент? Не толкают ли нас наши наблюдения в процессе этого эксперимента на такой вопрос? Не может ли случиться так, что, хотя бы некоторые эмпирики, увидят возможность в духе их принципа и веры, поставить под сомнение и саму эту веру и принцип? Но не станут ли они тогда, Опыт Правый! (Жизнь Правая!), еретиками? Но может быть это не так уж и плохо быть скорее здоровым и живым еретиком, чем больным или мертвым правоверным эмпириком?

2