Министерство образования и науки РФ

Саратовский государственный университет

им. Н. Г. Чернышевского

Курсовая работа

Тема

Регулирование властью социального и телесного пространства личности

По дисциплине «Социальная философия»

Выполнил

студент 5-го курса

заочного отделения факультета

Философия и психология

Стасов С.В

Проверил

д. ф. н., профессор

Устьянцев В.Б

Саратов 2007г.

Содержание

Введение

Глава I. Пространство власти: институциональные и ценностные основания

1.1 Категориальные ряды пространства общества и пространства власти

1.2 Центростремительные и центробежные силы в пространстве власти транзитивного общества

Глава II. Концепция регулировки власти в творчестве М. Фуко

2.1 Специфика археология социальной политики М. Фуко

2.1 Власть и управление в концепции М. Фуко

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Власть — в классических философских концепциях — особое отношение между людьми, способность осуществлять свою волю. Традиция интерпретации власти в терминах воли (субъективной или коллективной) и дихотомии "господин — раб" восходит к Платону и Аристотелю. Преодолевая доминировавшие в средневековье сакральные представления о власти, Макиавелли выдвинул идею о светском характере власти, необходимой для сдерживания эгоистической природы человека и определяемой тактическими соображениями в отношениях "государь — подданные". В доктрине европейского либерализма (Локк, Гоббс и др.) нашли свое развитие рационалистические взгляды на природу, источники и функции власти. Работы Маркса и Энгельса сместили акценты на исследование политической власти, основанной на классовых антагонизмах и определяемой в конечном счете материально-производственными отношениями.

Проблема власти была систематически проанализирована в социологии М. Вебера, который ввел понятие легитимности господства (признания власти управляемыми индивидами), выделил легальный, традиционный, харизматический виды, а также личностный и формально-рациональный типы власти.

Неклассические философские версии власти связаны со снятием оппозиции "правитель — подчиненный", пересмотром понимания власти как чисто идеологического, подконтрольного разуму феномена и рассмотрением ее в более широких философских контекстах. С первым наброском такого подхода выступил Ницше. Он дезавуировал деятеля-субъекта как «присочиненного» к волевому акту. Безличная сила "воли к власти" лежит, по Ницше, в основании существования; познание мира, будучи «волей к истине», оказывается формой проявления иррационального полифункционала «воли к власти».

Природа власти, по Фуко, обращена к сфере бессознательного, существуя в модусе самосокрытия, она обнаруживает свои подлинные «намерения» на микроуровне социальной жизни (классификация удовольствия, ритуал исповеди, локализация секса и т.п.), на поверхности кристаллизуясь в государственные институты и социальные гегемонии. Р. Барт развивает и перерабатывает в русле "политической семиологии" ницшеанские интуиции об укорененности власти в "самом начале языка". Он демонстрирует, что язык, считающийся нейтральным средством коммуникации, на самом деле пропущен через механизмы вторичного означивания (идиоматические смыслы, жанровые конвенции и т.п.), имеющего идеологическую природу и обеспечивающего языку социальную действенность и статус дискурса.

На фоне непрерывного обновления концепции пространства в социальной философии, философии политики весьма парадоксальным на первый взгляд оказывается неизменность понятийного аппарата теории жизненного пространства, сохранившего логические и смысловые характеристики 30—40-х годов XX века. В отношении к проблемному полю теории власти дисциплинарные модели жизненного пространства в геополитике и психологии исчерпали свои возможности. Здесь весьма показателен тот факт, что концепция государства как системообразующего элемента жизненного пространства, сформированная Ф. Ратцелем и раскрытая в категориях политической географии его последователем К. Хаусхофером в конце 30-х годов XX века, не получила своего должного развития. Подходя к оценке классических парадигм геополитики с методологических позиций, следует отметить, что философская рефлексия жизненного пространства в этом теоретическом поле не могла состояться хотя бы потому, что в исследовании преобладал категориальный аппарат политической географии и довлели прагматические установки, продиктованные конкретными внешнеполитическими задачами. Цель данной работы рассмотреть регулирование властью социального и телесного пространства личности. В соответствии с поставленной целью выдвигаются следующие задачи:

1. проанализировать категориальные ряды пространства общества и пространства власти;

2. Выявить центростремительные и центробежные силы в пространстве власти транзитивного общества;

3. исследовать проблему регулировки власти в концепции М. Фуко

4. выделить специфику археологии социальной политики в концепции М. Фуко;

Глава I. Пространство власти: институциональные и ценностные основания

1.1. Категориальные ряды пространства общества и пространства власти

В отличие от дисциплинарных теорий в современной философии общества можно выделить два познавательных поля исследования жизненного пространства власти. Первое возникает на основе идей философии жизни и баденской школы; второе является следствием интеграции понятийного аппарата социальной философии и философии политики. Обозначим в общем виде их особенности в исследовании жизненного пространства.

Для анализа эвристических возможностей первого поля несомненный интерес представляют идеи Генриха Риккерта. В его работах пространство обретает смысловые характеристики жизненного пространства благодаря способности человека посредством культуры выявлять ценности жизни распространять их на окружающий социальный мир. Проблема жизни неизбежно ведет к проблеме ценностей. Развивая эту мысль, философ утверждает, что понятия жизни и ценности неразрывно связаны не только в проблеме теоретической истины о жизни, но вообще во всех проблемах жизни. Он уверен, что философия жизни, устанавливая ясное понимание жизненных целей, раскрывая внутреннюю связь социально-политических идеалов, в том числе и идеалов власти, с миром ценностей открывает путь к выявлению роли власти в жизненном пространстве цивилизации.

Следуя логике философской теории Г. Риккерта, можно заключить, что центром жизненного пространства социума оказывается не государство-Левиафан, берущее жизненную энергию из ассоциированных индивидов, а мир человеческих ценностей, структурирующий горизонты культурного и политического пространства. Ценности, выраженные в отношении к власти, значительно расширяют границы наших представлений о природе власти, ее предназначении для человека. Начиная с «идеального государства» Платона, философы создавали идеальные модели гармоничного пространства власти, где человек находит оптимальные средства и пути реализации своих политических и социальных устремлений. Эти идеальные конструкции не совпадали и не могут совпадать с реальным политическим пространством, но за философией всегда существовало и будет существовать право оценивать власть, соотносить ее со смыслами и целями человеческого бытия. Поэтому развитое ценностное сознание и категориальный аппарат современной философии жизни содержат широкие эвристические возможности для исследования ценностных структур власти.

Категория «социальное пространство» как родовое понятие социальной метафизики дает возможность с позиций исходных форм территориальной организации общества выяснить институциональные структуры политического пространства и пространства власти. В метасоциальном плане категориальный ряд социального пространства содержит представления о структурах трех видов:

а) институциональных, необходимых для функционирования общественного строя, - чем выше уровень развития социальных институтов, образующих основу строя, тем сложнее пространственная организация общества и совершеннее система гарантий для нормального функционирования основных сфер общественной жизни;

б) пространственно-стратификационных, создающих горизонтальную и вертикальную расположенность больших социальных групп и социальных связей в соответствии с состояниями равенства или неравенства; социальная стратификация оказывается особым видом социального пространства, где система статусов реализуется через институциональные структуры;

в) цивилизационных, организующих пространство техники и культуры, где общество реализует достигнутый уровень цивилизационного развития. Социальное пространство измеряется средовыми категориями, и в этом случае мы говорим о государственной или национальной территории, пространстве институтов, территории города или села.

В категориальном ряде социального пространства преимущественно выделяются институционализация социальных дистанций в обществе, интеграционные качества территориальных связей между социальными субъектами и объектами. Преобладание территориально значимых норм и требований в структуре социального пространства раскрывает внутреннюю связь с порядком, укладом общественной жизни.

В предложенном институциональном контексте понятие пространства власти содержит существенные признаки социального пространства, представленные понятийно выраженными волевыми отношениями, интересами и институциональными структурами. Объективные основания пространства власти заложены в онтологических структурах социального пространства. Общие тенденции расширения, трансформации или уплотнения пространства общества преломляются в политическом пространстве, реализуясь в пространстве власти, которое выступает одной из форм политического пространства. Выражая волевые отношения между социальными субъектами, властные отношения и их институты способны устанавливать различные территориальные связи, где реализуется подчинение властной воли и создается политический порядок.

В гносеологической цепочке, выстраиваемой для исследования пространства власти, «порядок» оказывается логическим звеном между пространственными структурами и пространством власти. В предельно широком смысле порядок выражает особый способ пространственной взаимосвязи власти и общества, возникший в результате совпадения основных интересов субъектов власти и населения в сохранении целостности общества и гарантированной законами безопасности граждан. Ключевым элементом порядка выступает государство, а гарантом социальной упорядоченности является государственная власть. Освоенная людьми территория становится составной частью политического порядка национального или полиэтнического государства в том случае, если на этой территории устанавливаются властные центры и административное управление. В истории России государственная власть жестко привязана к административным центрам, а пространство власти постоянно находилось и находится под действием центростремительных сил. Эти тенденции хорошо прослеживаются на историческом материале, отражающем освоение Сибири в XVI-XVII вв. Овладение сибирской территорией было не столько ее освоением, и даже не столько овладением территорией, сколько созданием на территории властных центров. Более того, именно создание властного центра и воспринималось собственно как освоение (присвоение) территории, его конечная цель.

Особый теоретический горизонт раскрывается в постановке проблемы жизненного пространства власти. Жизненное пространство не сводится только к ценностным императивам, поэтому необходимо расширить горизонт исследования. Во-первых, власть в лице государства оказывается гарантом защиты жизни гражданского населения на территории страны от внешней и внутренней угрозы. Во-вторых, территория, превращенная государством в жизненное пространство, дает возможность реализовать гражданским общностям экономические, национально-политические и духовные интересы, необходимые для полноценной общественной жизни. Жизненное пространство становится пространством саморазвивающегося гражданского организма. В-третьих, власть и ее институты обретают в сознании населения определенные ценностные измерения, порождают широкий спектр эмоций, общественных суждений, выражающих одобрение или, «наоборот», критику действия властей. В процессе взаимодействия властных институтов и населения образуются структурные уровни жизненного пространства власти.

В сравнении с социальным пространством смысловая структура жизненного пространства раскрывается в категориях культуры, в предельно общих социально-экологических понятиях, понятии образа жизни, в базовых человеческих ценностях. В широком смысле слова - это социоприродная среда, обустроенная людьми посредством институтов, сложившихся технологий, социокультурных стандартов и ментальных структур. Практически и духовно освоенное природное и социальное пространство становится жизненным пространством общества и человека. В отличие от социального пространства и его функциональных характеристик, жизненное пространство более динамично и связано с практическими и духовными ритмами жизнедеятельности различных социальных общностей. Смена поколений порой привносит значительные изменения в жизненное пространство, изменяются гендерные отношения и установки, пространственные связи между поколениями приобретают новые социокультурные измерения. Территориальные связи больших и малых социальных групп, стратов в жизненном пространстве социума детерминированы уровнем жизни социальных субъектов, объективными и субъективными показателями их качества жизни.

Выражая в понятийной форме практическое и духовное освоение индивидами сложившихся пространственных структур социума, жизненное пространство включает пространство власти. В этой связи волевые отношения между субъектом власти и подвластными субъектами, формирующиеся на определенной территории, охватывают широкий спектр действий, поведенческих практик, относящихся к различным сегментам жизненного пространства.

Свойственное российскому менталитету отождествление пространства власти с политическим и социальным пространством имеет глубокие исторические корни. Идеализируя реальное состояние российского общества, исключая конфликтность во взаимоотношениях государственной власти и народа, славянофилы создают образ гармоничного пространства российского социума, который стал частью утопического сознания, создал иллюзию одномерного жизненного пространства политически и духовно регулируемого единой системой ценностей. В конце XX века отмечаются сходные тенденции. Стремление массового сознания россиян к расширению пространства власти до масштабов жизненного пространства, по мнению исследователей, может иметь весьма негативные политические последствия. Как считает А. А. Казаков, расширение масштабов политического пространства до размеров социального пространства порождает у политиков иллюзию возможности решения любых проблем политическими средствами, население же предъявляет к власти те требования, которые не могут быть выполнены в принципе. Системообразующие элементы пространства власти, связанные с институциональными структурами, приобретают приоритетное значение в политическом пространстве. Свойства системной интеграции, присущие пространственной организации властных отношений, наиболее полно раскрываются в институтах, концентрирующих функции управления, представленные законодательными, исполнительными и судебными органами власти на определенной территории. Институты власти в силу их универсальности образуют центры взаимодействия экономического, политического и правового порядка, устанавливают или закрепляют социально-экономические, социально-политические дистанции между разными субъектами власти.

1.2. Центростремительные и центробежные силы в пространстве власти транзитивного общества

Взаимодействие институциональных и ценностных структур наиболее полно проявляется в действиях центростремительных и центробежных силовых полей политического пространства. Стремясь к самообновлению при одновременном, сохранении устойчивости жизненно важных общественных связей и социальных институтов государство неизменно поддерживает центростремительные силы, заинтересованные в сохранении природных, социальных ресурсов, сложившейся культуры и коммуникаций. В любом интегрированном социуме наиболее надежным средством регулирования центростремительных сил оказываются властные структуры. В пространстве власти центростремительное движение инициируется, поддерживается и закрепляется посредством действенных норм, институтов и законов, обеспечивающих социально-политическую и культурную стабильность общества. Инициируя центростремительные силы, власть активно поддерживает слои общества, способные интегрировать духовные ресурсы нации.

Длительное преобладание центростремительных сил над центробежными закрепляется в институциональном пространстве власти. Феноменом такого пространства становится разветвленный бюрократический аппарат, осуществляющий политику государственного интервенционализма в хозяйственной, социальной и культурной жизни общества. При отсутствии или слабом развитии демократических традиций и форм контроля за деятельностью государства со стороны общества происходит расширение этатистского пространства: жесткая бюрократическая иерархия и диктат формального лидерства распространяются на негосударственную сферу жизни и пространство гражданских отношений.

На поле движения противодействующих сил по-новому мыслится проблема пространства свободы личности. В этой связи действия центростремительных и центробежных сил в пространстве власти не могут быть сведены к процессу институциализации пространственных структур и приобретают правовое и нравственное содержание. В функционировании центростремительных и центробежных потоков непрерывно идет столкновение жизненных целей, устремлений и интересов различных социальных групп и отдельных личностей. Сложное взаимодействие моральных и религиозных ценностей в действии центростремительных и центробежных сил российского социума отражено в философии всеединства B. C. Соловьева. Центростремительная сила пытается устранить все многообразие частных форм и подчинить свободу личной жизни интересам верховного начала. Центробежная сила разрушает общие нормы, общие начала, порождая всеобщий эгоизм и анархию. Освобождение от крайностей и примирение этих противоположностей достигается духовными усилиями народа и свойственно «в особенности национальному характеру русского народа.

Жизненное пространство не перекрывает институциального пространства власти, а взаимодействует с ним в полях практических действий и политической ментальности реальных политических субъектов. Можно говорить о жизненных полях политиков, политических лидеров или коллективных субъектов политических действий. Ценностные ориентации, символы, идеалы и иллюзии как бы пронизывают жизненное пространство власти реальных политических субъектов, наполняют политическую деятельность жизненными смыслами. Для одних вхождение во власть становится смыслом жизни, для других - профессиональной деятельностью, для третьих - источником эмоциональных переживаний, жизненных надежд, веры или, наоборот, объектом критики и стремлением к противодействию, неповиновению, борьбе.

Расширение жизненного пространства власти может осуществляться под влиянием человеческих факторов, включая увеличение социального слоя управленческих элит, обладающих навыками инновационной управленческой культуры; вовлечение в пространство власти через институт политического представительства людей, профессионально не занимавшихся политической деятельностью и оценивающих действие властей с позиций ценностей культуры, полученного образования или ориентации здравого смысла.

Пульсация жизненного пространства власти происходит под влиянием политических стратегий государства, сложившейся в обществе политической культуры, соотношения политических сил. Внутренняя напряженность пространства власти определяется ее субъектами. На одном полюсе пространства концентрируются правящие элиты и политические группы, транслирующие эти решения в политической среде, на другом - массы населения как объекты политического управления. Институциональные структуры, регулирующие жизнедеятельность пространства власти, связаны с подвижными показателями общественного мнения. По результатам социологического опроса, проведенного в пяти крупнейших регионах России в 2000 году, парламенту доверяли лишь 17,9% опрошенных, государственным учреждениям 39,1%, системе правосудия 34,8% респондентов1. В свою очередь, опросы, проведенные среди представителей властных структур, показывают нежелание политиков, чиновников во власти прислушиваться к мнению электората. Латентное противостояние сторон в пространстве власти с наибольшей наглядностью проявляется в условиях реформирования политической системы или в запаздывающей политической модернизации. Образы и проекты политических реформ по-разному преломляются в сознании политиков-реформаторов, правящих элит и гражданского населения. В духовном пространстве правящих элит инициируются проекты реформ «сверху», выражающие запаздывающую модернизацию сложившихся институциональных структур. Стратегии такой модернизации ориентированы на весьма ограниченный круг политических технологий и предполагают довольно жесткую детерминацию реформационного процесса со стороны политического центра.

В таком политическом контексте реформ нарушается подвижное равновесие центростремительных и центробежных сил в политическом пространстве России. Привлекая категорию «политической силы» для анализа динамики институциональных и ценностных структур в пространстве власти, следует внести ряд уточнений. Каждая из активно действующих политических сил отличается институциональной структурой и набором политических технологий, наличием властных элит федерального или регионального уровня и электоратом, способным поддержать стратегические планы «своей» власти. Пространственные измерения и масштабы действия сил определяются политическими традициями территории («красный», «зеленый» пояса), расстановкой сторон, приоритетами стратегий федерального или регионального уровней. Амплитуда действия политической силы в политическом пространстве весьма широка и не сводится лишь к действиям, направленным на общественное мнение различных категорий населения, или выборными стратегиями. Политические ресурсы центростремительных и центробежных сил могут по-разному способствовать увеличению политического капитала правящих элит и других субъектов власти. Ошибки «силовой политики» могут изменить политическую атмосферу и ценностные ориентации электората, привести к дефициту доверия лидерам политических движений, к стагнации политического влияния в пространстве власти.

Обозначим два возможных сценария действия центростремительных и центробежных сил в пространстве власти.

1. В российском обществе начала XXI века институты федеральной власти продолжают целенаправленно регулировать движение центростремительных сил через бюджетную политику, механизмы распределения финансовых средств в регионах. Влияние центра постепенно усиливается благодаря действиям Президента и его «команды», влиянием центристских сил в Федеральном правительстве, стремящихся установить консенсус с экономическими элитами и политическими силами в законодательных органах власти. Особой проблемой для функционирования пространства власти остается противоречие между законодательной, исполнительной и судебной ветвями власти. В свою очередь, преобладание рационально выстроенных «по кабинетным принципам» политических технологий в управленческой деятельности не захватывает широкий спектр жизненной сферы населения, усиливает, по данным социологов, политическую апатию населения.

2. Усиление центробежных тенденций в политических структурах и в сознании электората регионов происходит на фоне негативных оценок действий федеральных органов власти. В транзитивном политическом пространстве провинции растет влияние местных политических и экономических элит, которые стремятся достичь экономических выгод и повышения популярности путем реализации региональных программ социальной защиты малоимущих слоев, повышения эффективности региональных рынков труда. Социологические опросы в репрезентативных регионах Поволжья, Урала, Сибири показывают, что заметно возросшее доверие электората к региональным органам власти не получает полной практической реализации в связи с нехваткой ярких политических лидеров и слабой интеграцией региональных политических элит. Ценностные структуры консенсусной демократии и инновационная культура политического самоуправления в региональном пространстве власти пребывают в статичном состоянии и не оказывают заметного влияния на конфигурацию транзитивного политического пространства.

Еще один фактор, снижающий цивилизационные возможности развития центробежных сил регионов, - слабый социально-правовой контроль за использованием политического капитала (финансовых, социальных, интеллектуальных ресурсов) местных политических лидеров и их окружения. Экономические и социальные ресурсы порой используются отдельными субъектами региональной власти для подпитки корпоративных и личных интересов, дискредитируя идею возрождения территорий. Участившиеся факты коррупции в верхних эшелонах региональной власти являются еще одним аргументом необходимости сбалансированного взаимодействия центростремительных и центробежных сил в политическом пространстве страны.

Институциональные структуры центра продолжают оказывать давление на региональное пространство власти, и принимаемые политические решения не совпадают с потребностями и ценностными ориентациями электората. Тонкий и часто прерывающийся горизонт жизненного пространства власти оказывается мало приметным в общей институциональной структуре политического пространства, что порождает неудовлетворенность граждан уровнем демократизации, расшатывает основы демократии, отчуждает институциональное пространство власти от реальных потребностей и жизненных интересов населения. Давление институционального пространства над жизненным пространством власти оказывается еще одним показателем незрелости гражданских отношений в транзитивном российском обществе.

Глава II. Концепция регулировки власти в творчестве М. Фуко

2.1. Специфика археология социальной политики М. Фуко

Сам Фуко называл многие свои исследования «археологическими опытами». Таковы его «археология гуманитарных наук» и «археология знания», «археология взгляда медика» и менее развернутая «археология психоанализа» (Фуко, 1996). Нельзя ли считать его интерес к практикам власти в современном обществе и особенно к практикам управления и контроля своеобразной археологией социальной политики? Его интерес к тому, что происходит с властью в отсутствии Короля, его увлеченность вопросами о полиции и дисциплине в XVI XIX веках, его собственная позиция интеллектуала и активиста (Miller, 1993, Уолцер, 1999) позволяют не без некоторого сомнения согласиться с наличием у него, по крайней мере, потенциальной археологии социальной политики как управленческой технологии нашего времени.

Исследователи отмечают, что М. Фуко нигде не употреблял специально этого термина. Тем не менее, его творчество содержит многочисленные отклики на реальные исторические процессы второй половины ХХ века на Западе, непосредственно связанные с поиском новых типов государственной социальной политики. Социальная политика европейских стран, как она воспринималась Фуко, была живой наследницей полиции Нового времени, с присущими ей методами вмешательства в частную жизнь населения, с ее фокусировкой на вопросах репродукции и сексуальности. Революция 1968 года, современником которой Фуко был, и которая неизменно привлекала его, как и Великая французская Революция, была не просто симптомом кризиса государства всеобщего благоденствия. Она для Фуко была симптомом кризиса всех прежних «аппаратов безопасности» (Foucault, 1988, 159 177), симптомом кризиса дисциплины. В одном из своих интервью (1978) он говорил: «С IV V столетий считалось, что развитие западного общества зависит от того, насколько действенно власть выполняет свои задачи. Например, как много значения придавалось тому, как отцовская или родительская власть блюла поведение детей внутри семьи. И если подобный механизм ломался, то общество разваливалось. То, как повинуется индивид, всегда было важным делом. Но за последние годы общество изменилось, да и индивиды тоже. Ибо они становятся все более непохожими друг на друга, отличными и независимыми. Появляется все больше различных категорий людей, которые дисциплине не поддаются, и потому мы вынуждены задумываться над развитием общества без дисциплины. Правящий класс все еще пронизывает старая техника власти. Однако ясно, что в будущем нам придется расстаться с нынешним дисциплинарным обществом».

Какой иной тип общества должен придти на смену дисциплинарному? Друг и коллега Фуко философ Жиль Делез, анализируя его концепцию высказывал предположение о том, что это будет общество контроля (Делез, 1999), т.е. общество с еще более тонкими управленческими технологиями, опирающимися на достижения в области компьютерных наук и молекулярной биологии. Сам Фуко последние годы своего творчества наибольшее внимание уделял проблемам этики, трактуя ее как один из способов само-техники. В сущности, он перестал задавать вопрос о том, как перераспределить власть в пользу индивидов, как усилить тех, кто оставался слишком неразумным для того, чтобы не быть объектом полиции и всякого государственного вмешательства. Принципиальное решение проблемы было найдено им в античных практиках заботы о себе, примеры которых он, безусловно, наблюдал и в современном мире. Государство оставалось для Фуко «холодным чудовищем», «изменяющейся исторической абстракцией», которая лишь соединяет в себе отдельные функции управления и, по сути дела, «присочинена к управлению». Но ростки новых воззрений у Фуко обнаружились еще до того, как он обратился к анализу собственно античных способов само-техники. Прежде чем обратиться к античности, Фуко взялся переосмыслить некоторые общеизвестные идеи Просвещения и европейского либерализма. Так, лекционный курс 1978 1979 «Рождение биополитики» был содержательно наполнен полемикой с Кантом. Если Кант, как идеолог Просвещения, поставил вопрос о «моральной предрасположенности» (нравственном законе внутри субъекта), то Фуко поставил вопрос о том, как «не быть управляемым» (will not to be governed). Возможно, именно эта проблематика была для Фуко основанием для перехода к новому корпусу вопросов, который он стал разрешать в работах с1980 1984 годов, работах, которые иногда объединяются рубрикой «сочинения по искусству существования» (an art of existence). Как интеллектуал Фуко последние годы своей жизни был поглощен вопросом о единственно интересной ему форме управления – управлении собой.

2.1. Власть и управление в концепции М. Фуко

Фуко не посвятил проблеме управления больших систематических исследований, поэтому его идеи на этот счет носят во многом обзорный характер. Вместе с тем сложившаяся к сегодняшнему дню комментаторская традиция, позволяет выделить в его творчестве особую область вопросов, которые напрямую связаны с проблемой управления. В англоязычном круге исследований творчества Фуко эта область обозначается особой рубрикой «Governmentality».

Впервые концепт «la gouvernementalite» был использован в рамках зимнего курса 1977 1978 годов «Безопасность, территория и население». Этот концепт был использован в четвертой лекции курса, которая была названа «La gouvernementalite» и была прочитана 1 февраля 1978 года. В ходе этой лекции Фуко подчеркнул свое намерение изменить общее содержание самого курса.

Что такое governmentality (la gouvernementalite)? Сам Фуко, как можно видеть, нигде специально не поясняет содержание этого термина, а использует его как некую общую рубрику для наименования той стратегии управления, которая сложилась на Западе в Новое время. Термин этот, как пишет Джеймс Миллер, указывает не только на политические аспекты управления, но и на педагогические, духовные и религиозные его измерения.

Интерес к этой проблематике был вызван стремлением объяснить, как на Западе появилась «индивидуализирующая власть» (individualizing power). Согласно Фуко, такой тип власти стал формироваться в XVII веке в период Религиозных войн, прежде всего, Тридцатилетней войны (1618 1648). В эту эпоху существовало две технологии управления: 1) «пасторская власть», целью которой было управление индивидом во имя спасения его души, и 2) «полиция», целью которого было управление индивидом в интересах административного государства. В эту же эпоху возникает два способа мыслить об управлении. Один из них был предложен теологами, а другой – светскими философами. Сосуществование этих двух технологий управления сыграло важную роль в последующей индивидуализации власти в XIX веке: наследницей «пастырской власти» становится психоанализ, наследницей «полиции»   санитарная медицина, психиатрия и полиция в современном смысле слова, т.е. практика, опирающаяся на криминологические знания.

М. Фуко, как исследователь власти выработал свою, особую точку зрения. Для него история власти – это история изменения стратегий власти. Принципиальным моментом является именно «индивидуализация власти». Переход к новой стратегии (или новой политической рациональности) начинается на Западе с конца XVI века. Этот переход требовал, с одной стороны, новых форм организации государства, а с другой – новых технологий управления.

История изменения форм организации государства, по Фуко, позволяет выделить три этапа: 1) в средние века существовало «государство справедливости», 2) с конца XVI века и весь XVII век существовало «территориально-административное или полицейское государство» (главными примерами являются германские государства, а также Франция), 3) с XVIII века и по ХХ век «управленческое государство» (governmental State).

Чтобы анализировать историю власти вообще и историю управления в частности Фуко считает необходимым погрузиться в корпус разнообразных литературных источников, которые могли бы содержать в себе указания на то, что понимали под управлением в разные времена европейской истории, каковы были представления тех, кто практиковал различные способы управления людьми в средние века, в Новое время и в современную эпоху. Иными словами, чтобы изучать управление Фуко конструирует для себя особый объект познания, который и называется governmentality.

Наиболее подходящими для этого источниками становятся тексты политического и юридического характера. Но Фуко не ограничивается только ими. В его поле зрения попадают также «советы», «практические руководства» и учебники, поскольку они содержат в себе некий вытесненный пласт представлений об управлении, который обычно не попадает на страницы «парадной истории». Вместе с тем написанное в этих текстах очень часто имело возможность быть реализованным на практике. Дискурс сочинений этого рода, в сущности, и является содержанием governmentality, т.е. той ментальности, которая реально определяла взгляды людей, занятых практическим управлением.

«Советы», «практические руководства» и учебники,   все это тексты, которые Фуко называет текстами по «искусству управления». Наиболее ранними формами среди них выступают античные и средневековые тракты, написанным в жанре «советов государю», самым известным из числа которых выступает «Государь» Макиавелли.

В центре сочинений типа «Государь» исследуется вопрос об умении государя удерживать свое государство. Сама же политика «Государя» характеризуется единственным принципом, сформулированным Макиавелли: государь стоит в отношении исключительности и овнешненности к своему государству. Тип управления, который предстает в таких сочинениях, характеризуется как нестабильный. Связь между государем и его государством то и дело нарушается либо мятежами подданных, которые не имеют причин признавать его правление, либо захватническими намерениями внешних врагов.

В последующих сочинениях по «искусству управления», напротив, развивается принцип связи правителя с его государством и формируется образ государя, озабоченного нуждами своих подданных. При этом проводится мысль о том, что кроме управления государя его государством существует и много других, непрерывно сообщающихся с ним, типов управления: управление отца в семье, учителя в гимназическом классе и т. п. Политико-правовая мысль XVI—XVIII веков исходит из того, что существует непрерывная связь между этикой (искусством управления собой), экономикой (искусством управления хозяйством) и политикой (искусством управления государством).

Между «этикой» и «политикой», как они понимаются в эту эпоху, располагается срединное звено   «экономика», поэтому перед теоретиками «искусства управления» стоял неотложный вопрос о том, как ввести «экономику» в политическое управление. Теоретики, показывает Фуко, понимали этот вопрос как введение правильного способа распоряжения людьми и вещами. Этот принцип противостоит прежнему, где речь шла исключительно о распоряжении территорией, на которой люди и вещи были переменными величинами.

«Управлять государством, следовательно, будет значить применять экономию, устанавливать экономию на уровне целого государства, что означает применение по отношению к его жителям, богатству и поведению всех и каждого надзора и контроля, таких же пристальных, что практикует глава семьи по отношению к своему дому и имуществу».

Согласно Фуко, для каждого из двух типов управления существует свой тип направленности. Суверенная власть циклична: она применяется ради самой же себя, а инструментом, который позволяет достигнуть этой цели, является наложение Закона на людей с целью послушания ему. Направленность экономного управления пребывает в самих вещах, тогда как Закон здесь используется лишь как тактика, например, для того чтобы приумножить материальные богатства или численность населения.

В текстах конца XVI и XVII веков по «искусству управления» провозглашается, что правитель не должен торопиться применять свою карающую власть, но обязан быть «мудрым» и «прилежным». Последнее означает, что власть должна выражаться в служении вещам и людям, которыми он управляет.

Согласно Фуко, «искусство управления» не было только явлением литературы. С XVI по XVIII век оно было связано с политической реальностью через три вектора: во-первых, развитие административного механизма территориальных монархий, во-вторых, «статистику» как науку о государстве, в-третьих, меркантилизм и камералистику как экономические стратегии, удовлетворяющие нуждам монархического государства.

«Искусство управления» кристаллизовалось благодаря размышлениям теоретиков политики и права о смысле государства, чья реальность выводилась не из природных законов или принципов мудрости, но из его собственной реальности. Однако почти до начала XVIII века эта же государственная реальность действовала как препятствие для «искусства управления». Примером этого может служить опять-таки практика меркантилизма, рассматриваемая Фуко в качестве первой формы рационализации государственного управления. Провал меркантилизма был вызван тем, что он искал пути увеличения богатства правителя, а не страны. Иными словами, меркантилизм погубило его сотрудничество с прежней теорией суверенности.

Весь XVII век «искусство управления» пыталось примириться с теорией суверенной власти. Результатом этого стали популярные тогда версии теории Общественного договора. Между тем, именно жесткие рамки модели суверенности препятствовали полноценному применению «искусства управления».

Другим препятствием для «искусства управления» тогда было то, что введение экономии в практику управления опиралось на крайне слабую модель семьи. Лишь через конституирование проблемы населения во второй половине XVIII века «искусство управления» смогло быть задействовано вне юридических рамок суверенности.

Первая фаза рационализации «искусства управления» на Западе, прежде всего, во Франции и Германии, как утверждает Фуко, опиралась на такой инструмент управленческой технологии, как полиция. В период XVI XVIII веков этим термином обозначали совершенно иной предмет, нежели в XIX и ХХ веках. В проектах некоторых теоретиков управления этой эпохи (Луи Тюрке де Мейерн) полиция выступает как всеобъемлющая форма государственного регулирования всех аспектов человеческой жизни. «Она обращает внимание на то, как они живут, на болезни и несчастные случаи, которые их подстерегают. Одним словом, за человеком живущим, действующим и производящим надзирает полиция». В качестве органа государственного управления полиция, как она рисовалась теоретикам, дополняет правосудие, армию и финансы, но также и охватывает их все.

В практической же сфере деятельность полиции была еще более многообразной. В полицейских уставах, которыми руководствовались государственные чиновники во Франции в начале XVIII столетия, в число задач полиции входили вопросы религии, нравственности, здоровья, продовольствия, контроля за состоянием дорог, мостов и общественных строений, попечение о науках, торговле, заводах, работных людях и бедняках. До того, как стать специализированным учреждением, полиция, следовательно, выполняла комплекс разнообразных задач, касающихся поддержания общего порядка в государстве.

Кроме того, полиция преподавалась для будущих государственных чиновников как академическая дисциплина. В университете Геттингена «искусство управления», Polizeiwissenschaft, изучали администраторы Пруссии, Австрии и России. Учебником для них одно время выступала книга фон Юсти «Начала полиции» (1756). Внимание обучающихся обращалось на такие проблемы, как территория государство и ее обитатели (их количество, рост народонаселения, его здоровье, смертность, перемещения), их имущество и экономическая активность, а также поведение индивидов (профессиональные способности, уважение законов и пр.) Для обучающихся в Геттингене проводилась мысль о различии между политикой и полицией. Политика состояла в применении закона против внутренних врагов государства и применении армии против его внешних врагов. Тогда как полиция заключалась в непрерывном вмешательстве государства в жизнь и поведение индивидов в интересах общего, т.е. государственного блага.

Последнее обстоятельство весьма примечательно. Государство осуществляет попечение об обитателях страны не ради их блага, а ради собственного блага. И хотя «власть убивающая» сменяется «властью пекущейся о жизни», биовластью, в течение длительного времени, вплоть до Революции и казни Короля, «изнанкой биополитики выступает танатополитика».

И все же хотя Революция сыграла важную роль в трансформации «искусства управления» и управленизации власти, более важным, по мысли Фуко, стало то обстоятельство, что на исходе XVIII столетия на Западе, во Франции, управление нашло для себя, наконец, новый предмет. Этим предметом стало население. С этого момента процесс рационализации управления достигает очередного порога.

Заключение

В данной работе рассматриваются проблемы исследования власти в связи с теорией жизненного пространства общества. Эта теория, сохраняя принципы и категориальный аппарат концепции социального пространства, способна выявить жизненно значимые, ценностные структуры власти в транзитивном обществе. Очерчивая проблемное поле пространственных структур власти, необходимо соотнести в теории социальное и жизненное пространство жизненное пространство и пространство власти.

В сравнении с социальным пространством смысловая структура жизненного пространства раскрывается в категориях культуры, в предельно общих социально-экологических понятиях, понятии образа жизни, в базовых человеческих ценностях. В широком смысле слова - это социоприродная среда, обустроенная людьми посредством институтов, сложившихся технологий, социокультурных стандартов и ментальных структур. Практически и духовно освоенное природное и социальное пространство становится жизненным пространством общества и человека. В отличие от социального пространства и его функциональных характеристик, жизненное пространство более динамично и связано с практическими и духовными ритмами жизнедеятельности различных социальных общностей.

Между жизненным и институциональным пространством, власти существует устойчивая взаимосвязь. Системообразующие элементы пространства власти, связанные с институциональными структурами, приобретают приоритетное значение в политическом пространстве.

Говоря о регулировании властью социального и телесного пространства личности нельзя не остановиться на концепции М. Фуко. М. Фуко, как исследователь власти выработал свою, особую точку зрения по исследуемому вопросу. Для него история власти – это история изменения стратегий власти. Принципиальным моментом является именно «индивидуализация власти».

Необходимо подчеркнуть, что согласно М. Фуко что для управленческой власти население это не более чем сумма сведений, которые предоставляются знаниями, действующими в поле современных политических технологий. Во-вторых, население является открытым полем вмешательства, которое подвергается проработке и модификации – первоначально лишь в интересах государства, но в дальнейшем все более в интересах самого населения. В-третьих, население выступает целью управленческих методов, поскольку статистика перестает работать внутри и для выгоды монархической администрации, но фиксирует внимание на специфических закономерностях населения, не сводимых к размерности семьи, а интересы населения трактуются как преобладающие по сравнению со всеми остальными интересами.

Список использованной литературы

Башкирова Е. И. Трансформация ценностей российского общества Полис. 2000. № 6.

Замятина Н. Ю. Модели политического пространства // Полис. 1999. № 4.

Делез Ж. Постскриптум к обществам контроля // Михель Д.В. Мишель Фуко в стратегиях субъективации: от «Истории безумия» до «Заботы о себе». Саратов: Изд-во Поволжского филиала Рос.учеб.центра, 1999. С.102 108.

Казаков А. А. Власть в социальном и политическом пространстве // Философия и социология власти. Саратов, 1996.

Парсонс Т. Власть // Очерки современной политической философии Запада. М., 1989.

1. Подорога В. А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. М., 1989. С. 206 – 256.

Соловьев В. С. Собрание сочинений. СПб., 1911. Т. 1.

Уолцер М. Компания критиков: Социальная критика и политические пристрастия ХХ века. М., 1999.

Устьянцев В. Б. Пространство власти: иституциональные и ценностные основания //Философия и современность. Саратов. 2003.

Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994.:

Фуко М. Воля к знанию // Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996.

Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997.

Фуко М. Рождение клиники. М., 1998.

Фуко М. Власть и тело // Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. М., 2002.

1 Башкирова Е. И. Трансформация ценностей российского общества // Полис. 2000. № 6. С. 57