Возникновение христианства. В отличие от ранних религиозных систем, складывавшихся в процессе фор­мирования древних очагов цивилизации на Ближнем Востоке, христианство появилось сравнительно поздно, в условиях уже развитого общества с острыми социаль­ными, экономическими и политическими противоречия­ми. Появляющаяся в таких условиях новая религия, претендующая на широкое внимание и распростране­ние, должна была откликнуться на запросы своего времени и предложить какие-то, пусть иллюзорные, но достаточно весомые в глазах миллионов людей пути и способы разрешения раздирающих общество противоречий, сглаживания их, направления их в иное русло. Новой религии следовало также решительно отказаться от этнической ограниченности, свойственной ранним религиозным системам. Это было необходимое условие, так как в противном случае она не смогла бы овладеть умами людей, независимо от их происхождения и соци­ального положения. И, наконец, еще одно: новая рели­гия должна была быть достаточно интеллектуально развитой и насыщенной, включать в себя все то, чего достигли уже существовавшие до нее религиозные сис­темы обширного ближневосточно-средиземноморского региона.

Удовлетворить всем этим условиям было непросто. И все-таки «вызов» эпохи, потребности времени вели к тому, что на рубеже нашей эры в антично-эллинисти­ческом мире уже формировались системы, способные дать ответ на этот вызов. Среди них стоит упомянуть занесенный из Персии митраизм, получивший широкое распространение в Римской империи и явно повлияв­ший на последующее формирование христианства. Ви­димо, при благоприятных условиях в такого рода систе­му мог вырасти и неоплатонизм, сложившийся на осно­ве религиозного осмысления идеалистической филосо­фии Платона. Возможно, такой системой могла стать какая-либо из восточных религий, в первую очередь иудаизм — при условии разрыва ограничивавших его возможности национальных рамок. Однако ни один из возможных «кандидатов» так и не преуспел в своем стремлении достичь всеобщего признания. Этот успех выпал на долю христианства — учения принципиально нового, но впитавшего в себя из концепций соперничав­ших с ним учений все то, что могло его обогатить и уси­лить.

Итак, христианство, как наднациональная «вселен­ская» религиозная система, возникло в условиях, когда почти весь ближневосточно-средиземноморский мир был объединен в рамках наднациональной Римской империи. Но первоначальные очаги этой религии возни­кли отнюдь не в центре этой могущественной империи: они появились на ее периферии, причем на восточной и юго-восточной периферии, в тех издревле освоенных человечеством очагах цивилизации, где пласты куль­турной традиции были особенно мощными и где всегда сосредоточивались центры пересечения различных идейных и культурных влияний. Это было влияние и иудейских сект, и греко-римской философии, и рели­гий Востока.

Иудаизм и христианство. На рубеже нашей эры иудаизм, как упоминалось, переживал глубокий кризис. Несмотря на то, что число иудеев, по подсчетам совре­менных специалистов, исчислялось в ту пору нескольки­ми миллионами (цифра весьма заметная для той эпо­хи) и что солидные иудейские колонии распространи­лись уже по всему Средиземноморью, включая Египет и Малую Азию, конкретная историческая ситуация и реальное соотношение сил все более очевидно вели иудейское общество к кризису. Кризис усилился после подчинения Иудеи Риму. Светская власть династии Ирода не пользовалась авторитетом. Жрецы иеруса­лимского храма и близкие к ним партии и группировки (фарисеи, саддукеи, зелоты) также теряли власть и влияние, чему способствовала и их явная зависимость от наместников Рима в Иудее. Неудивительно, что это состояние перманентного политического и социально-религиозного кризиса вело к оживлению эсхатологиче­ских пророчеств, активизации деятельности различно­го рода сект с их ожиданием мессии, который вот-вот придет и от имени великого Яхве спасет запу­тавшийся в противоречиях, но все же богоизбранный народ. Мессию (греческий эквивалент этого иудей­ского термина — Христос) ждали почти все со дня на день.

Столь напряженно ожидавшийся мессия просто не мог не появиться. И он появлялся, причем неоднократ­но. Все чаще то в одном, то в другом районе Иудеи, а то и вне ее, на периферии, среди евреев диаспоры, руково­дители отдельных сект, бродячие проповедники или экстравагантные странники объявляли себя мессиями, призванными спасти заплутавшихся иудеев. Обычно власти болезненно реагировали на проповеди подобных деятелей. Все самозванцы сразу объявлялись лжемес­сиями, и их деятельность пресекалась. Это, однако, не могло приостановить процесс. На смену неудачникам приходили новые, и все повторялось снова. Иногда главы влиятельных сект оказывались достаточно могу­щественными, чтобы бросить вызов всесильному Риму. В результате следовавших за этим восстаний и войн (иудейские войны) Иудея как государство, а вместе с ней Иерусалим и иерусалимский храм во II в. н. э. перестали существовать.

91Тем не менее именно постоянные гонения на спорадически появлявшихся харизматических лидеров и пророков, чьи деятельность и проповеди в условиях кризиса становились все более заметными и созвучны­ми общим ожиданиям, и привели в конечном счете к укреплению в умах поколений идеи о великом мессии, Христе, который пришел, не был узнан и понят, погиб (приняв на себя грехи людей) и, чудесным образом воскреснув, стал божественным спасителем человечест­ва. Эта идея и была взята на вооружение в тех ранних иудео-христианских сектах, которые стали появляться как в самой Иудее, так и в ближайших к ней районах расселения евреев диаспоры (Египет, Малая Азия и др.) на рубеже нашей эры.

Споры об Иисусе Христе. Легендарные предания о божественном спасителе были собраны и детально изложены в четырех евангелиях (от Марка, Матфея, Луки и Иоанна), составляющих основу христианского Нового завета, важной части текста Библии. В еванге­лиях подробно, хотя и противоречиво, говорится о жиз­ни Иисуса, его проповедях, деяниях, рассказывается о творимых им чудесах, о благоговевших перед ним последователях, о преследованиях Иисуса и о преда­тельстве его Иудой, о распятии его на кресте и о после­дующем воскресении и вознесении на небеса. В еванге­лиях вина за преследования Иисуса, который и был мессией, Христом, хотя и неузнанным и непризнанным, возлагается на иудеев (само имя предавшего Иисуса одного из двенадцати ближайших его учеников-апосто­лов — Иуда,— как бы призвано символизировать весь народ, не принявший и предавший пришедшего спасти его Иисуса). Римский наместник-прокуратор Понтий Пилат даже попытался было спасти Иисуса от казни, но под давлением иудейских жрецов и наученной ими толпы отступил, «умыл руки».

Евангельские жизнеописания Христа, хорошо извес­тные по вошедшим в обиход образам, фразам, по мно­гочисленным описаниям и изображениям, создали об­лик божественного спасителя, великий подвиг которого, потрясший человечество, будто бы и открыл людям глаза на истинную религию, христианство. Нет сомне­ний, что и сами евангелия, как сравнительно поздний документ (не ранее II в. н. э.), и вся евангельская традиция — это в основном образно воспетая, ярко расцвеченная и явно нарочито персонифицированная запись переинтерпретированных событий, явлений и бо­жественных деяний, уже встречавшихся ранее в других религиях. Вопрос лишь в том, все ли здесь заимствова­но и сочинено или же в основе записанных в евангелиях описаний жизни Иисуса есть какая-то реальная истори­ческая основа, пусть даже видоизмененная до неузна­ваемости.

Еще сравнительно недавно по этому вопросу шли ожесточенные споры в науке. Представители одной из авторитетных школ специалистов — мифологиче­ской— полагали, что никакого Христа не было, не было даже никакого схожего с ним судьбой его прото­типа, что в основе евангелической традиции лежат мифы, прежде всего хорошо известный ближневосточ­ным религиям миф об умирающем и воскресающем божестве. Здесь отражен и известный миф о непороч­ном зачатии (связь бога с женщиной), и множество других мифологических сюжетов и представлений, за­имствованных из других религий. Справедливость по­строений этой школы в том, что мифологическая основа евангелической традиции — вне всякого сомнения, что заимствования и переработка чуждых влияний в рам­ках нового синтеза действительно были важнейшей основой, фундаментом христианства. Однако слабо­стью мифологической школы, предопределившей ее не­удачи, было то, что эта концепция низводила христиан­ство до уровня эклектической системы и не признавала не столько даже оригинальности этой религии, сколько вообще какой-либо исторической реальности, лежав­шей в ее основе.

Вторая из признанных школ, историческая, ныне явно преобладающая в религиоведении, исходит из того, что в основе евангельской традиции лежат какие-то реальные события. Но какие? Был ли в реальной исторической действительности бродячий проповедник типа Иешуа Га-Ноцри, которого так талантливо описал в романе «Мастер и Маргарита» М. Булгаков? И если был, то где и когда? Что он проповедовал, кто за ним шел, к чему все это привело? На эти и многие другие связанные с ними вопросы сторонники исторической школы долгое время не могли дать достаточно убеди­тельного ответа. Положение изменилось лишь сравни­тельно недавно, в 40-х годах нашего века, после знаме­нитых кумранских находок.В, 1946—1947 гг. в горных пещерах Кумрана, на берегу Мертвого моря, арабские бедуины нашли обрыв­ки древних свитков. Рукописи (среди них были библей­ские тексты, уставы общин, проповеди и т. п.) принад­лежали мистико-аскетической секте ессеев, общины ко­торой располагались на рубеже н. э. в этом районе, вдали от густонаселенных плодородных земель Палес­тины. Общины ессеев являли собой группы подвижни­ков, живших коммуной, по большей части в монаше­ском стиле, без женщин и детей. Их учение, основанное на принципах иудаизма, заметно отличалось от него. В текстах доминировали эсхатологические пророчества о скором конце мира, о грядущем суде над грешниками. Ессеи осуждали богатство и стяжательство, стремились к нравственному очищению и, главное, ждали мессию из рода Давида (заметим, что евангельский Иисус — из этого рода).

В рукописях ессеев упоминается об «учителе спра­ведливости», который был, судя по всему, основателем секты, пророком-проповедником, выступившим против официального иудаизма и внесшим в его доктрину те изменения, которые позволяют считать эту секту пе­реходной по характеру, т. е. иудео-христианской. Это­го, конечно, еще недостаточно для сближения таин­ственной фигуры «учителя справедливости» с мистиче­ской личностью Иисуса. Но, реконструируя гипотетиче­ский процесс, следует учесть все: и общую обстановку в Иудее с напряженным ожиданием божественного вмешательства, и активный мессианизм, и деятельность харизматических пророков и «учителей», и даже прак­тику наказания и разоблачения лжемессий. Имея в ви­ду все это, можно представить, как обрывочные, но тесно связанные друг с другом общей идеей события и явления, личности и деяния со временем слились в нечто единое и цельное, были персонифицированы в Иисусе, мессии из рода Давида. Этот мессия (Хрис­тос) пришел, проповедовал, демонстрировал чудеса, но не был признан, а, напротив, был осужден властями как лжемессия, распят на кресте; затем он, чудесным образом воскреснув, доказал миру свою божествен­ность и через учеников и последователей даровал миру великие истины, легшие в фундамент христи­анства.

Основы христианского учения. В христианстве, во­бравшем в себя немалое наследие предшествовавших религий и учений, отчетливо ощущаются и доктрины иудаизма, и митраизм с его системой обрядов и куль­тов, и идея умирающего и воскресающего божества из древневосточных религий. Позже, по мере своего ста­новления, христианство многое восприняло из эллини­стической философии, из учения стоиков (Сенеки) и др. Но суть новой религии не сводится к эклектиче­ской сумме заимствованных элементов. Оригинальность и сила ее в том новом, что возникло на базе сложного процесса религиозно-культурного синтеза всех этих элементов.

Основная идея христианства — идея греха и спасения человека. Люди грешны перед богом, и именно это уравнивает всех их: греков и иудеев, римлян и варва­ров, рабов и свободных, богатых и бедных — все греш­ники, все «рабы божьи». Могут ли люди очиститься от этого греха, начиная с «первородного» греха Адама и Евы, который тяжелым камнем висит на человечест­ве? Да, могут. Но только в том случае, если они осозна­ют, что грешны, если направят свои помыслы в сторону очищения от грехов, если поверят в великого божес­твенного спасителя, который был прислан богом на землю и принял на себя грехи человеческие. Иисус Христос мученической смертью своей искупил эти грехи и указал людям путь к спасению. Этот путь — вера в великого и единого в трех лицах бога (бог-отец, бог-сын, т. е. Иисус, и бог-«святой дух» — святая троица), благочестивая жизнь, покаяние в грехах и надежда на царство небесное после смерти. Праведнику воздается на том свете, любой бедняк и раб может попасть в рай, тогда как нечестивец и стяжатель попадет в ад, будет гореть в «геенне огненной». Кроме «того света», нечес­тивцам и грешникам грозит и «второе пришествие» Христа, за которым последует «страшный суд» здесь, на земле.

Раннее христианство, вызревавшее в недрах оппози­ционных официальному иудаизму и римским властям аскетических сект и распространявшееся затем по все­му эллинистическо-римскому миру, с первых своих ша­гов заявило себя учением угнетенных низов, учением обездоленных и страждущих. Правда, это учение не звало на борьбу — ив этом смысле его никак нельзя считать революционным по характеру. Скорее, напро­тив, христианство было альтернативой различного рода восстаниям и войнам, начиная с восстания Спартака, которые сотрясали на рубеже нашей эры мощную Рим­скую империю. И в качестве такого рода «умиротворя­ющей» альтернативы, направляющей энергию угнетен­ных в русло религиозных иллюзий, христианство было вполне приемлемым, даже выгодным для власть иму­щих, вскоре понявших это и принявших христианское учение в качестве господствующей идеологической до­ктрины. Однако это произошло позже. Раннее христи­анство в первые два-три века своего существования, будучи религией бесправных и гонимых, не только стоя­ло в оппозиции к властям, подвергаясь жестоким гоне­ниям с их стороны, но и не было лишено радикальных элементов, даже революционного пафоса.

Пафос этот сводился прежде всего к резкому непри­ятию сложившихся норм жизни. В одном из наиболее ранних и радикальных по характеру текстов Нового завета — в Апокалипсисе (Откровение святого Иоанна Богослова) — с огромной силой прозвучало осуждение Рима, как «великой блудницы», как нового развратного Вавилона со всеми его «мерзостями». Ангел божий предрекает падение этого Вавилона, силы небесные победят мрак и мерзость, произойдет страшный суд, и на обновленной земле возникнет «новый Иерусалим» во всем величии своей славы, с древом жизни, активно плодоносящим во имя всеобщего блага. Мистическая форма Апокалипсиса не может скрыть наполняющего его пафоса разрушения старой «мерзости» и грядущего обновления мира.

Революционный пафос раннего христианства нашел свое отражение в акцентировании внимания на двух важнейших сторонах новой религии. Во-первых, на проповеди ею всеобщего равенства. Хотя это было равенство в первую очередь лишь «во грехе», равенство «рабов божих», даже в этом своем качестве лозунг всеобщего равенства не мог не привлечь к себе внима­ния. Правда, в некоторых евангелических текстах оп­равдывалось рабство и рабам внушалось повиновение их господам, но тем не менее провозглашение принципа всеобщего равенства в эпоху расцвета Римской импе­рии стоило многого. Во-вторых, на осуждении богатст­ва и стяжательства («скорей верблюд пройдет через игольное ушко, чем богач попадет в царство небес­ное»), на подчеркивании всеобщей обязанности тру­диться («не трудящийся да не ест»).

Конечно, здесь нет активной революционности, но сам факт провозглашения эгалитарных принципов и следования им был вызовом господствующим общес­твенным порядкам. Неудивительно, что членами первых христианских общин (особенно после перемещения в начале нашей эры усилиями сторонников и последо­вателей апостола Павла центра нового учения с пери­ферии империи в Рим) оказались прежде всего оби­женные и угнетенные, бедняки и рабы, неимущие и изгои.

Харизматические лидеры раннего христианства. Первые христианские общины заимствовали от предше­ственников"— сект типа ессеев — черты аскетизма, са­моотречения, благочестия и прибавили к ним обрядо­вые ритуалы причащения митраизма и многое другое, включая торжественный акт крещения в качестве сим­вола веры. Эти общины были достаточно замкнутыми. Во главе их стояли харизматические лидеры — пропо­ведники, «учителя», осененные «благодатью» пророки, которые обычно прислушивались к своему «внутренне­му голосу», имели «видения», слышали «глас божий» и потому считались имевшими бесспорное право на лидерство. Естественно, что вначале каждый из этих харизматических лидеров руководствовался своим пониманием основ новой религии. А если учесть, что эти лидеры чаще всего были личностями в психическом отношении неуравновешенными, легко возбудимыми (именно такие и считались осененными благодатью божьей), то несложно понять, что в их проповедях ре­альные факты прошлого смешивались с основанными на «видениях» фантастическими рассказами. Все это более или менее гармонично увязывалось с мифопоэтическим наследием и постепенно укладывалось, обретая модифицированные формы, в основу христианской док­трины.

В процессе становления новой религии принимало участие множество сект с их проповедниками, что не могло не вызвать к жизни различные варианты и откло­нения. Однако сквозь пестроту мнений, догматов и ри­туалов постепенно вырисовывались контуры новой ре­лигии, каноническая жесткость которой выковывалась в острых схватках между различными направлениями. Уже во второй половине I в. н. э. отчетливо намети­лись два главных течения — проиудейское, представ­ленное Апокалипсисом и генетически восходящее, видимо, к сектам типа ессеев, и антииудейское, связанное с деятельностью апостола Павла. Именно с Павлом ассоциируется разрыв со свойственной иудаизму национальной ограниченностью религии, ему приписывают слова о том, что богу угодны все – и иудеи, и язычники, и обрезанные и необрезанные, достаточно лишь отказаться от старого образа жизни и поверить в Христа.

В отличие от апостола Петра, которого евангельский Павел называл «апостолом для иудеев», себя Павел, по преданию, именовал «служителем Иисуса Христа у язычников».

Католицизм и Реформация. С благословения рим­ской католической церкви были преданы забвению и осуждены многие культурные традиции «языческой» античности с ее свободомыслием. Правда, церковная традиция, культивировавшая латынь, способствовала сохранению значительной части рукописного наследия античной культуры. Возрожденное с помощью арабов учение Аристотеля, значительно подкорректированное церковью, стало даже (наряду с Библией) своего рода высшим и чуть ли не последним словом духовной куль­туры. Однако многое было безвозвратно утеряно, и пре­жде всего духовная свобода. Католические священники (дававшее обет безбрачия и потому не связанные в своей деятельности лично-семейными интересами, це­ликом отдававшие себя службе, интересам церкви) ревниво следили за строгим соблюдением церковных догм и ритуалов, беспощадно осуждали и карали ерети­ков, к числу которых относились все, кто хоть в чем-либо смел отклониться от официального учения. Луч­шие умы средневековой Европы гибли на кострах «святой» инквизиции, а остальным, запуганным и сми­рившимся «грешникам», церковь охотно продава­ла за немалые деньги индульгенции — отпущения грехов.

Жестокий фанатизм и активная агрессивность като­лицизма, опиравшегося на строго иерархическую цен­трализацию власти церкви во главе с римским папой, вызывали неудовольствие государей средневековой Ев­ропы, постепенно преодолевавших феодальную раз­дробленность и усиливавших свое могущество. Эти государи тоже опирались на авторитет церкви и ис­пользовали его, о чем свидетельствуют крестовые похо­ды на Иерусалим для освобождения «гроба господня» от «неверных». Но с течением времени их все более тяготила поставившая себя над ними власть католиче­ской церкви. Более того, соперничество с церковью в какой-то мере активизировало их деятельность, спо­собствуя усилению борьбы за приоритет именно свет­ского начала, за освобождение от всесилия религии. И эта борьба дала свои результаты. Покончив с фео­дальной раздробленностью, усилившись за счет горо­дов, т. е. поддержки третьего сословия, бюргерства, заинтересованного в укреплении центральной власти, антиклерикальные силы в XIV—XV вв. уже были гото­вы к тому, чтобы бросить вызов всесилию римской церкви. И этот вызов был брошен, причем брошен именно в той сфере, где всесилие церкви представля­лось наиболее полным — в сфере культуры. Наступила эпоха Возрождения, Ренессанса.

Эпоха Возрождения в лице своих гениев и гигантов (Данте и Рабле, Рафаэль и Боккаччо, Коперник и Гали­лей, Томас Мор и Кампанелла, Эразм Роттердамский и Сервантес, Леонардо да Винчи и Микеланджело и многие др.) опрокинула веками создававшийся цер­ковный заслон, препятствовавший свободе мысли и на­учному поиску. Оставив как бы в стороне церковные догмы с их мертвящей схоластикой, деятели Возрожде­ния щедрой пригоршней черпали из сокровищницы культурных традиций античности, возрождая тем самым «языческие» нормы свободы мысли и твор­чества.

Разумеется, Ренессанс, как сложное и многосторон­нее явление, был подготовлен всем ходом протекавших в Западной Европе социально-экономических процес­сов. Значение его в этом смысле выходит за пределы противостояния католицизму. Однако нанесенный им удар церкви оказался тем камнем, который рождает горную лавину. Если гиганты Возрождения реформиро­вали лишь верхний слой культуры, возродив принципы гуманизма и свободомыслия, то сильнейший удар по основам католицизма был нанесен следовавшей по пя­там за Возрождением и бывшей по сути реакцией церкви на него Реформацией.

Преследуя цель сохранить церковь от ударов, нане­сенных ей Возрождением, и выступив против ассимиля­ции католичеством элементов ренессансной культуры, Реформация свелась к решительной реформе основ католического христианства. Ее лидеры — Лютер, Кальвин, Мюнцер — резко выступили против догмата о непогрешимости папы, практики продажи индульген­ций, мишуры и пышности католического богослужения, наконец, против преувеличения роли церкви как по­средника между человеком и богом. Начавшись в XVI в., реформационное движение быстро охватило широкие слои населения наиболее развитых стран се­верной и частично средней Европы — Англии, Голлан­дии, Швейцарии, Германии. Идея упрощения церков­ной структуры и характера богослужения, призыв к строгости и скромности церкви, к отказу ее от често­любивых и властолюбивых политических претензий, к противопоставлению внутреннего нравственного са­моконтроля исступленной вере фанатиков — всё это импонировало нарождавшейся европейской буржуазии и отвечало ее интересам. Протестантизм, как это в свое время показал Вебер, стал духовной основой и этиче­ской нормой складывавшихся буржуазных государств Западной Европы.

Конечно, Реформация отнюдь не означала гибели католицизма. Прибегнув к помощи контрреформации, католическая церковь сумела выстоять и вплоть до сегодняшнего дня вся ее церковная иерархия во главе с римским папой являет собой серьезную силу, влияние которой ощущается во многих районах мира. Однако эпоха Реформации нанесла католицизму и вообще все­силию христианской церкви такой удар, от которого оправиться было уже невозможно. Времена «святой ин­квизиции» и тотального контроля над мыслью, над духовной жизнью людей со стороны церкви стали ухо­дить в безвозвратное прошлое. Католицизм — следом за протестантской церковью — вынужден был согласиться на то, что богу положено «богово», т. е. весьма определенное место в жизни и деятельности людей, остальное их время и внимание должны уделяться другим делам, не имевшим прямого отношения к рели­гии и не зависевшим от ее вмешательства и оценки. Это, естественно, не означало, что роль церкви была сведена почти к нулю. Еще и в XVIII в. Вольтер, актив­но боровшийся с влиянием церкви, не мог выступить против нее с открытым забралом. И все же то отделение церкви от государства и от различных сфер деловой активности людей, которое было итогом Реформации, сыграло огромную роль в дальнейших судьбах Запад­ной Европы, в успешном развитии ее по капиталистиче­скому пути.

Греческая православная церковь. В Восточной им­перии (Византии), пережившей Западную почти на тысячелетие, положение церкви было иным. Здесь она не получила особой самостоятельности и политического влияния. Разделенная к тому же на ряд патриархатов (константинопольский, антиохийский, александрий­ский, иерусалимский), она оказалась в почти полной зависимости от государства и практически идентифици­ровала себя и свои интересы с его интересами. Стоит отметить также, что сфера влияния и массовая база всех этих патриархатов была невелика, а после исламизации ближневосточного мира и вовсе стала мизерной. Но с усилением древней Руси заимствованное ею из Византии православие постепенно укреплялось, пока назначавшиеся из Константинополя митрополиты не превратились, наконец, в XVI в. в самостоятельных патриархов. Русская православная церковь не только поддерживала царскую власть, но и подчинялась ей, охотно сотрудничала с нею (лишь изредка бывали исключения; например, патриарх Никон в XVII в. пы­тался поставить церковь выше светской власти).

В православной церкви в целом вследствие ее отно­сительной слабости и политической малозначимости никогда не было массовых гонений типа «святой инкви­зиции», хотя это не означает, что она не преследовала еретиков и раскольников во имя укрепления своего влияния на массы. В то же время, вобрав в себя многие древние языческие обычаи тех племен и народов, кото­рые приняли православие (их было немало хотя бы на одной только Руси), церковь сумела переработать и ис­пользовать их во имя укрепления своего авторитета.

Древние божества превратились в святых православ­ной церкви, праздники в их честь стали церковными праздниками, верования и обычаи получили официаль­ное освящение и признание. Лишь немногие чересчур откровенные языческие обряды, как, например, покло­нение идолам, восходившее к фетишизму глубокой ста­рины, преследовались и постепенно отмирали, но и тут церковь умело трансформировала их, направив актив­ность верующих на поклонение иконам.

Догматических и литургических отличий правосла­вия от католицизма немного. Православие иначе трак­тует троицу (считает, что святой дух исходит только от бога-отца), не признает чистилища между раем и адом, не практикует выдачу индульгенций, прича­щает хлебом (причем не пресным, а дрожжевым) и вином. Но за эти различия оно всегда держалось очень крепко, особенно после окончательного разры­ва с католицизмом в 1054 г.

Христианство и традиции европейской культуры. Христианство сыграло большую роль в становлении европейской культуры. Конечно, богатая культура Европы восходит своими корнями и к философии, к скульптуре и архитектуре, и театру античности, и к сарказму Рабле и Эразма, и к научным подвигам Коперника и Галилея, т. е. ко всему тому, что на протяжении тысячелетий противостояло христианст­ву, боролось с ним. Однако при этом нельзя не отме­тить и того большого влияния, которое оказало хрис­тианство на характер и формы культуры, на образ мышления и систему ценностей европейцев. Библия, библейские образы и сюжеты на протяжении веков доминировали в живописи и скульптуре, внося тем самым немалый вклад в формирование культа обо­жествленного Христа. Лучшее, что создало европей­ское зодчество,— церковная архитектура — призва­но было прославлять величие бога и церкви. Музыка в храме (фуги и хоралы Баха), равно как и церков­ный хор в православных богослужениях, не могли не оказывать своего влияния на музыкальную куль­туру народов. Церковная музыка и пение были тесно связаны с народной культурой, а все созданное под воздействием христианской церкви, наполненное торжественным благолепием, служило для прославле­ния божественного, для укрепления веры.

Библейские афоризмы, образы, сюжеты, краткие и емкие понятия («тяжел крест», «путь на Голгофу», царь Ирод, предатель Иуда и др.) веками формирова­ли и питали системы жизненных восприятий, оценок, нравственных понятий. Важнейшие догматы и постула­ты церкви о послушании, терпении, воздаянии на том свете формировали в народах представление о неиз­бежности, ниспосланности свыше тех порядков, кото­рые царят на земле. В лучшем случае можно было надеяться на избавление от них после страшного суда и второго пришествия Христа. До того — приходилось лишь терпеть и надеяться на воздаяние в царстве небесном.

Словом, на протяжении долгих веков, даже тысяче­летий нормы быта и морали, представления и ассоциа­ции, традиции культуры и произведения литературы — все это формировалось под сильным воздействием хрис­тианской церкви. Однако важно учесть, что влияние церкви на традиции, культуру и быт народов Европы было различным в западной (католическо-протестантской) и восточной (православной) ее частях. И это различие в немалой степени способствовало неодинако­вым путям, темпам и результатам социальной эволю­ции стран и народов Европы.

На западе протест против всесилия церкви, привед­ший к Реформации, дал сильнейший толчок антиклери­кализму, светскому развитию вне русла церковного влияния. На востоке слияние православной церкви с го­сударством создало значительно более мощную систему незыблемой и освященной авторитетом церкви тради­ции, сломать которую оказалось много сложнее. Извес­тно, скольких усилий это потребовало даже в том на редкость благоприятном для реформ варианте, который связан с именем и действиями Петра I, энергично и упорно пробивавшего «окно» в Европу. А ведь это окно имело огромное значение: через него проникали импульсы колоссальной разрушительной силы, способ­ствовавшие преобразованиям Петра. Добиваясь этого, Петр упразднил русский патриархат, место которого занял «святейший Синод», ставший послушным оруди­ем императора в его деятельности.

Христианство в странах Востока. Кроме русской, остальные православные церкви, оказавшиеся в сфере господства исламского мира, не получили широкого влияния. Под их духовным воздействием находились лишь греки, часть южных славян, румыны, которые после падения Византии в XV в. попали под власть Оттоманской империи, и сравнительно немногочислен­ные группы христиан в Эфиопии, Ливане, а также в Египте (копты). Коптская монофиситская церковь сложилась в Египте в первые века нашей эры и отлича­лась тем, что монофиситы — в отличие от византийской христианской церкви — настаивали на единой, божес­твенной, а не двойственной (богочеловек) сущности Христа. Многочисленная коптская церковь длительное время существовала обособленно и сумела сохранить некоторое влияние после исламизации и арабизации Египта. Правда, в процессе исламизации сильно изме­нились сами египтяне-копты, которые ныне внешне ма­ло чем отличаются от окружающего их арабо-мусульманского населения, вплоть до обязательной молитвы несколько раз в день. Тем не менее коптская община сохранилась вплоть до наших дней (она насчитывает два-три миллиона членов во главе с патриархом). Бо­лее того, копты оказали определенное воздействие на формирование и существование эфиопской монофиситской церкви, чьи высшие иерархи долгое время назна­чались коптским патриархом, хотя формально главой эфиопской церкви всегда считался сам правитель-не­гус. Стоит напомнить, что после исламизации Египта Эфиопия на протяжении почти полутора тысячелетий была единственной африканской страной, где христи­анство считалось официальной государственной ре­лигией.

Близкой к монофиситской считается армяно-григорианская церковь, порвавшая с Константинополем по­сле третьего Вселенского собора (в конце IV в.). Как коптская и эфиопская, армяно-григорианская церковь была достаточно близка греко-византийскому правос­лавию. Что же касается этого последнего, то его влия­ние на востоке, ограниченное пределами ближней ви­зантийской периферии (Сирия, Ливан, Палестина), по­сле исламизации, как упоминалось, сократилось до минимума. Правда, престиж патриархов Александрий­ского и Иерусалимского был достаточно высок и после этого, а крестовые походы привели даже к кратковре­менному освобождению Иерусалима. Но реальных ре­зультатов это не дало. И даже те церкви, которые вначале подчинялись ближневосточным патриархам (как, например, грузинская по отношению к антиохийскому патриархату), предпочитали становиться самос­тоятельными, автокефальными. Впрочем, далее Арме­нии и Грузии православие — если не считать террито­рии России — так и не заходило. Исключением можно считать еретические секты, прежде всего несторианскую.

Несториане — последователи епископа константи­нопольского Нестория (ум. ок. 451 г.) — были своеоб­разными предтечами православия. Гонимые преследо­вателями после смерти их покровителя, они проникли довольно далеко на Восток. Сохраняя свои общины и свою веру на протяжении поколений и веков, несториане познакомили с христианством население Ирана, Монголии, даже Китая. Хотя большого успеха ни в од­ной из этих стран христианство несторианского толка не достигло, временами оно вызывало интерес со сторо­ны отдельных представителей власть имущих, подчас даже переходивших в христианство.

Что касается римско-католической церкви, то ее связи с Востоком датируются сравнительно поздним временем и сводятся в основном к миссионерскому движению. Это движение зародилось еще во времена крестовых походов. Однако сколько-нибудь существен­ных успехов оно добилось лишь в XVI—XVIII вв. Основное направление деятельности миссионеров было связано с освоением Америки, где католицизм особенно преуспел на юге континента (Латинская Америка). Однако деятельность христиан-миссионеров распро­странялась также и на Азию, Африку, Океанию.

Миссионерское движение сыграло немалую роль в истории мировой культуры не столько обращением в христианство местных народов, сколько распростра­нением на Востоке некоторых достижений европейской цивилизации. Это, естественно, подготовило почву для усвоения многими странами и народами Востока более развитых и передовых идей. Не следует, однако, забы­вать, что по пятам за миссионерами шли купцы и пред­приниматели, а за ними — завоеватели и колонизато­ры, что придает этому движению в целом неприглядную окраску.

Миссионерское движение в высокоразвитых цивили­зациях, в том числе в Индии и Китае, успеха практиче­ски не имело, что во многом связано с силой консерва­тивной инерции местных религиозно-культурных тради­ций. Здесь достижения христианства сводились прежде всего к заимствованию некоторых элементов запад­ной культуры, причем в этом отношении Китай ока­зался менее благодатной почвой, нежели Индия. В периферийных районах Азии, где пласт местной тра­диции-цивилизации был тоньше, а привычка заимство­вать чужое была более устоявшейся, влияние христиан­ства оказалось порой более заметным и ощутимым, как, например, в Юго-Восточной Азии.

В целом христианство в лице различных церквей и сект является ныне едва ли не наиболее распростра­ненной мировой религией, доминирующей в Европе и Америке, имеющей весомые позиции в Африке и Оке­ании (включая Австралию и Новую Зеландию), а так­же в ряде регионов Азии. Однако именно в Азии, т. е. на том Востоке, который является главным объек­том нашего внимания, христианство распространено слабее всего.

Литература.

Васильев Л.С. История религий востока: Учебник. М.: Высш. Шк., 1988.

Каутский К. Происхождение христианства. М.: изд. полит. лит., 1990.

Клочков В. В. Религия, государство, право. М.: Мысль. 1978.

Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Политиздат. 1990.

Свенцицкая И. С. Раннее христианство: страницы истории.