Южно-Уральский Государственный Университет
Реферат на тему: «Эволюция взглядов Солженицына»
Выполнил: Веретенникова Е., МН-130
Проверил: Сёмочкина Е.И.
Челябинск 2008
Содержание:
Введение.
Биография Александра Исаевича Солженицына.
Расцвет и излом в истории России.
Взгляд на историю России: выдержки из "Русского вопроса"
(1994). Пути развития.
Солженицын и Америка. Выступление в Гарварде.
Возврат дыхания и сознания.
Еврейский и украинский вопрос в России: глазами Александра
Солженицына.
Выражение в литературе.
Заключение.
Литература.
Введение.
«…В наши дни, когда почти не осталось — ни в России, ни в Украине! — общенациональных, признанных всеми духовных авторитетов личности масштаба Солженицына становятся тем более уникальными. «День» в свое время писал об эволюции взглядов этого выдающегося художника (см. номера за 23.03.03, и за 27.12.03). Но, тем не менее, чувствуется настоятельная необходимость вернуться к этой теме еще раз. Во-первых, потому, что далеко не все вопросы, ответы на которые ищет в своем творчестве (и в своей публицистике) Солженицын, были в достаточной степени освещены в названных публикациях нашей газеты. А вопросы эти — важнейшие, без преувеличения, глобальные: свобода истинная и мнимая, демократия и государство, бытие наций и единство человечества, интеллигенция и народ, проблемы национального покаяния и самоограничения России, ее будущего... А во-вторых, Александр Исаевич был и остается, может быть, ярчайшим представителем современной русской идеи, русского сознания — бурлящего, как и вся Россия, — немыслимо противоречивого, одновременно «неизлечимо» имперского и стихийно демократического, поддерживающего (как и сам писатель) войну в Чечне и в то же время повторяющего, что «не в силе Бог, а в правде»...
С приведённого выше отрывка из украинской газеты «День» я хотела бы начать свою работу, потому что именно он может показать, насколько актуальна выбранная мной тема. Все признают, что Солженицын соткан из противоречий. И его мировая слава, и его авторитет никого не обязывают соглашаться с ним — напротив, чем больше читаешь его произведения, тем больше возрастает желание спорить с автором. Но спорить о самом главном — и поэтому до сих пор, на протяжении уже более чем полувека Солженицын продолжает оставаться одним из известнейших общественных деятелей. Но именно из-за того, что невозможно однозначно охарактеризовать эту интереснейшую личность, я бы хотела попытаться получше разобраться в Александре Исаевиче, показать его позицию, «эволюцию» в его взглядах, изменение, пусть и несильное, в направлении его размышлений и прогнозов. Солженицын – интереснейшая личность, про которую не раз писали, которую не раз пытались понять до конца. На основе уже проделанных трудов (я использовала множество литературы от ежедневных газет до документов из архива ЦК КПСС, от писем советских граждан и статей в журналах до серьёзных трудов известных писателей-мемуаристов) я старалась объяснить, что деятельность Солженицына затронула все слои общества и не осталась незамеченной даже тогда, когда он сам хранил молчание.
2. Биография Александра Исаевича Солженицына.
Семья. Годы учения
Один из ведущих русских писателей двадцатого столетия, Александр Исаевич Солженицын родился в Кисловодске 11 декабря 1918 года через несколько месяцев после смерти отца. В 1924 семья переезжает в Ростов-на-Дону; там в 1936 Солженицын поступает на физико-математический факультет университета (окончил в 1941). Блестяще одаренный юноша одним из первых получил учрежденную в 1940 году Сталинскую стипендию. Перейдя на четвертый курс, Солженицын параллельно поступил на заочное отделение МИФЛИ (Московского института философии, литературы и истории). Кроме того, учился на курсах английского языка и уже серьезно писал.
Тяга к умственной самостоятельности и обостренный интерес к дореволюционному прошлому семьи, в которой хранили память о прежней, непохожей на советскую, жизни, рано подвели Солженицына к замыслу большой книги (по образцу "Войны и мира" Л. Н. Толстого) о первой мировой войне и революции, одним из героев которой мыслился отец писателя. Литературные планы (при характерном для эпохи сознании, что всему должно учиться) обусловили поступление Солженицына на заочное отделение Московского института философии, литературы, истории.
Хождение по мукам.
В октябре 1941 Солженицын был мобилизован; по окончании офицерской школы (конец 1942) - на фронте; награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды. Последние фронтовые впечатления - выход из окружения в Восточной Пруссии (январь 1945) - отразились в написанных в лагере поэме "Прусские ночи" и пьесе "Пир победителей" (обе 1951), а позднее были использованы в "Августе Четырнадцатого" при описании "самсоновской катастрофы" - гибели армии А. В. Самсонова, в рядах которой находился отец писателя. 9 февраля 1945 Солженицын арестован за резкие антисталинские высказывания в письмах к другу детства Н. Виткевичу; содержался в Лубянской и Бутырской тюрьмах (Москва); 27 июля осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей (по статье 58, п. 10 и 11). Впечатления от лагеря в Новом Иерусалиме, затем от работы заключенных в Москве (строительство дома у Калужской заставы) легли в основу пьесы "Республика труда" (первоначальное название "Олень и шалашовка", 1954). В июне 1947 переведен в Марфинскую "шарашку", позднее описанную в романе "В круге первом". С 1950 в экибастузском лагере (опыт "общих работ" воссоздан в рассказе "Один день Ивана Денисовича"); здесь он заболевает раком (опухоль удалена в феврале 1952).
С февраля 1953 Солженицын на "вечном ссыльнопоселении" в ауле Кок-Терек (Джамбульская область, Казахстан). Дважды лечится в Ташкенте от рака; в день выписки из больницы была задумана повесть о страшном недуге - будущий "Раковый корпус". В феврале 1956 Солженицын реабилитирован решением Верховного Суда СССР, что делает возможным возвращение в Россию: он учительствует в рязанской деревне, живя у героини будущего рассказа "Матренин двор". С 1957 Солженицын в Рязани, преподает в школе. Все это время идет потаенная писательская работа над романом "В круге первом", созревает замысел "Архипелага ГУЛАГ".
Прорыв.
В 1959 за три недели написан рассказ "Щ-854 (Один день одного зэка)", который в 1961 через товарища по Марфинской шарашке литературоведа Л. З. Копелева передан в журнал "Новый мир", где, благодаря усилиям А. С. Берзер, с ним знакомится А. Т. Твардовский. Непосредственно у Н. С. Хрущева Твардовский добивается разрешения на публикацию рассказа, получившего название "Один день Ивана Денисовича" ("Новый мир", 1962, N 11). Рассказ, сочетающий предельную честность оценки всей бесчеловечной советской системы (а не только "сталинизма") и редкую художественную силу (чистота народного языка, точность в обрисовке несхожих характеров, концентрация действия, сливающая обыденность с символикой) вызвал восхищение многочисленных читателей - произошел прорыв советской лжи-немоты. Рассказы "Матренин двор" (первоначальное название "Не стоит село без праведника"), "Случай на станции Кречетовка" (оба "Новый мир",1963, N 1), "Для пользы дела" (там же,1963, N 7) упрочивают славу Солженицына. Письма бывших заключенных и встречи с ними (227 свидетелей) способствуют работе над "Архипелагом ГУЛАГ"; пишется "Раковый корпус"; актуализуется замысел книги о революции ("Р17", будущее "Красное Колесо"); выстраивается подцензурная редакция романа "В круге первом" (87 глав). "Один день..." выдвинут на Ленинскую премию, однако сказывается энергичное противодействие защитников коммунизма, верно понявших, что имеют дело с настоящим противником системы, - премии Солженицын не получает, исподволь начинается кампания клеветы. Борьба с писателем нарастает после падения Хрущева: в сентябре 1965 КГБ захватывает архив Солженицына; перекрываются возможности публикаций, напечатать удается лишь рассказ "Захар-Калита" ("Новый мир", 1966, N 1); триумфальное обсуждение "Ракового корпуса" в секции прозы Московского отделения Союза писателей не приносит главного результата - повесть по-прежнему под запретом. В мае 1967 Солженицын в Открытом письме делегатам Четвертого съезда писателей требует отмены цензуры. Работа над "Архипелагом..." (закончен в 1968) и книгой о революции перемежается борьбой с писательским руководством, поиском контактов с Западом (в 1968 "В круге первом" и "Раковый корпус" опубликованы за границей). В ноябре 1969 Солженицын исключен из Союза писателей.
Главный бой.
Присуждение Нобелевской премии по литературе (1970) и издание первой редакции "Августа Четырнадцатого" (1971) возбуждает новую волну преследований и клеветы. В сентябре 1973 КГБ захватывает тайник с рукописью "Архипелага...", после чего Солженицын дает сигнал о его публикации в "ИМКА-Пресс" (Париж); первый том выходит в свет в конце декабря.
Из-под глыб.
13 февраля 1974 года Солженицын был арестован и выслан в ФРГ: «Хорошо знали гэбисты, что если посадят меня, то тем более все будет напечатано... За несколько часов вихрем перенесенный из Лефортовской тюрьмы, вообще из Великой Советской Зоны — к сельскому домику Генриха Белля под Кельном, в кольце плотной сотни корреспондентов, ждущих моих громовых заявлений, я им ответил неожиданно для самого себя: «Я достаточно говорил в Советском Союзе, а теперь помолчу». Семья Солженицына присоединилась к нему позже.
Думая об эмиграции, Солженицын мечтал о доме на обрыве фьорда в Норвегии. Но от покупки там недорогого дома его удержало, во-первых, чувство уязвимости береговой полосы («вдоль нее недаром все шныряют советские подводные лодки — полоса, которую, если война, Советы будут атаковать в первые же часы, чтобы нависнуть над Англией»). А во-вторых, страх информационной обочины («печатаешь что-нибудь в скандинавской прессе — в мире едва-едва замечают»).
Хотя по приезде на Запад Солженицын, мягко говоря, не страдал от отсутствия внимания со стороны прессы — за ним охотились, как за какой-нибудь принцессой Дианой. «Вы хуже гэбистов», — в сердцах бросил он как-то репортерам. В итоге Солженицыны поселились в американском штате Вермонт.
И если писатель оберегал свой образ жизни затворника, его детям пришлось адаптироваться к американской жизни. «Ермолай, на два года моложе соучеников, вытягивался доказать, что не чужак и достоин быть принят в их общество, для того занимался борьбой карате. А Степан с его добродушием... на переменах ему не давали участвовать в общих играх, звали Russian Negro, требовали, чтоб он ел траву, даже запихивали в рот. Степушка был подавлен, говорил матери «из жизни нет выхода».
Возвращение Солженицына началось с книг — в 1989 году «Новый мир» опубликовал главы из «Архипелага ГУЛАГ» и нобелевской речи. 16 августа 1990 г. Горбачев подписал Указ о возвращении писателю гражданства. 27 мая 1994 Солженицын с семьей возвращается в Россию. В течение нескольких месяцев его путешествие с Дальнего Востока в Москву становилось новостью номер один, а кадры, на которых духовный лидер общается с народом, — главной информационной картинкой. В конце лета знаменитый писатель доехал наконец до Москвы. Солженицын выступил в Думе. Его статья «Как нам обустроить Россию» изучалась в гуманитарных вузах. Около года он вел авторскую передачу на 1-м канале в прайм-тайм. Но рейтинг какой-нибудь телеигры выше рейтинга передачи с «говорящей головой».
Ньюсмейкером теперь уже московский затворник становится сейчас в основном, когда вручает свою премию, на которую идут гонорары от переизданий в мире.
Дома.
27 мая 1994 Солженицын возвращается в Россию. Проехав страну от Дальнего Востока до Москвы, он активно включается в общественную жизнь. По-прежнему не допуская возможности сотрудничества с коммунистами, Солженицын решительно осуждает реформы президента Б. Н. Ельцина, постоянно критикует власть. (В сентябре 1995 был прекращен цикл телепередач Солженицына на канале ОРТ.) По возвращении писатель работает над книгой "Угодило зернышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания". Рассказы и лирические миниатюры ("Крохотки"), опубликованные Солженицыным в "Новом мире" (1995-97), свидетельствуют о неувядаемой мощи его дара.
Семья.
Первая жена Солженицына — Наталья Решетовская (р. 1914 г.). С начала 70-х годов он женат вторым браком на Наталье Светловой (р. 1937 г.; фамилия первого мужа). Она стала его пресс-секретарем — редактирует, корректирует и набирает его рукописи, руководит фондом Солженицына. У них три сына — один родился в Москве (Игнат, р. 1972 г., пианист), двое в США.
3. Расцвет и излом в истории России.
Хотелось бы начать с выдержек из статьи «Об историко-социологической концепции Александра Солженицына» Владимира Дьякова, в которой он кратко излагает своё видение позиций известнейшего публициста и общественного деятеля.
Солженицын убежден, что пика своего исторического развития наша страна достигла накануне первой мировой войны. Среди крупных деятелей этого периода наибольшими симпатиями писателя пользуется министр внутренних дел и председатель совета министров в 1906—1911 годах П. Столыпин. Существует несколько принадлежащих Солженицыну похвальных отзывов о нем; одно из его высказываний, призывающее отдать должное «настойчивому либерализму» царского сановника, содержится в рецензии на книгу Леонтовича (т. 9, с. 147; т. 10, с. 462). В статье «Коммунизм: у всех на виду и не понят» (январь 1980 года) Солженицын утверждает: «Россия перед войной 1914 года была страна с цветущим производством, в быстром росте, с гибкой децентрализованной экономикой... с заложенными началами рабочего законодательства, а материальное положение крестьян настолько благополучно, как оно никогда не было при советской власти». Война и революция, убежден писатель, привели Россию к страшной трагедии (т. 9, с. 311—313).
Развивая эту тему на приеме в Гуверовском институте в мае 1976 года, Солженицын сказал, что СССР — это страна, которая «реально, бурно живет, а между тем ведет себя как немая археологическая древность: хребет ее истории перебит, память провалена, речь отнялась» ... Советский Союз, по его убеждению, вовсе не является естественным продолжением старой России. Переход от дооктябрьской России к СССР, утверждает писатель,— «есть не продолжение, но смертельный излом хребта, который едва не кончился полной национальной гибелью. Советское развитие не продолжение русского, но извращение его, совершенно в новом неестественном направлении, враждебном своему народу (как и всем соседним, как и всем остальным на Земле)».
Виновниками такого хода событий писатель считает не только большевиков, но и все предшествовавшие им поколения революционеров XIX века. Именно революционные и фрондирующие политические эмигранты из России, утверждает Солженицын, создали на Западе «искаженную, непропорциональную, предвзятую картину нескольких русских столетий ... они совсем не имели возможности, да и не хотели знать и прочувствовать глубины тысячелетней народной жизни». Перед первой мировой войной, убежден писатель, Россия переживала «момент ее самого обнадеживающего экономического и социального развития», а революционеры и политические эмигранты тех лет были «отрицателями России, ненавистниками ее жизненного уклада и ее духовных ценностей» (т. 9, с. 269— 273).
Выступление Солженицына в июне 1975 года перед представителями американских профсоюзов было посвящено главным образом перечислению грехов советской власти и коммунистической системы. Начинается речь с пересказа содержания брошюры, изданной в Петрограде в 1918 году и описывающей жестокое подавление забастовки питерских рабочих в марте этого года. Комментируя содержание брошюры, писатель говорил о том, что после 1917 года в нашей стране никогда не было и нет свободных профсоюзов, зато существует «союз наших коммунистических вождей и ваших капиталистов», начало которому положила деятельность А. Хаммера. В вину коммунистической идеологии как системе Солженицын поставил в этой речи то, что она: пришла к власти путем вооруженного переворота; разогнала Учредительное собрание; капитулировала перед Германией; ввела бессудную расправу и учредила ЧК; подавляла рабочие забастовки; невыносимо грабила деревню; мужицкие восстания давила кроваво; разгромила церковь; в 1921 году довела до бездны голода двадцать губерний.
Осуждая «красный террор», Солженицын привел статистику казней, которая теперь часто используется нашими публицистами: за 80 лет, предшествовавших Октябрьской революции, в среднем за год в России казнили 17 человек, в 1918— 1919 годах — ежемесячно 1000 человек, в 1937—1939 годах — ежемесячно 40 тыс. человек. Советскую систему писатель называет тоталитарной и сожалеет, что она не была ликвидирована после второй мировой войны. «Мировая демократия,— Речь идет о статье Курганова, опубликованной в США (газета «Наше русское слово», 12 апреля 1964). По мнению специалистов-демографов, в том числе зарубежных, цифра 110 млн сильно преувеличена - заявляет он,— могла бы разбить один тоталитаризм за другим — германский и советский.Вместо этого она укрепила советский тоталитаризм и позволила родиться третьему тоталитаризму — китайскому» (т. 9, с. 206—214).
Солженицын весьма отрицательно относится и к социализму, и к коммунизму, не делая различия между ними. В «Письме вождям» Солженицын утверждает: «Марксизм не только не точен, не только не наука, не только не предсказал ни единого события в цифрах, количествах, темпах, что сегодня шутя делают электронные машины при социальных прогнозах, да только не марксизмом руководствуясь, но поражает марксизм своей экономико-механистической грубостью в попытках объяснить тончайшее человеческое существо и еще более сложное миллионное сочетание людей — общество». В речи перед представителями американских профсоюзов в июле 1975 года Солженицын попытку объяснить общество и человека с коммунистических позиций сравнивал с употреблением хирургом топора при проведении тонкой операции. «Коммунизм,— уверял он,— никогда не скрывал, что он отрицает всякие абсолютные понятия нравственности ... И теория, и практика коммунизма совершенно античеловечны ... коммунизм есть античеловечность». В выступлении по английскому телевидению в феврале 1976 года писатель, в частности, заявил, что не существует единого и четкого определения понятия «социализм», что социализм избегает логики потому, что «он — эмоциональный порыв, приземленная религия». При этом он ссылался на сочинение, автор которого фигурировал в его речи как «мой друг академик Игорь Шафаревич» (т. 9, с. 157, 233—234, 265).
Тем же февралем 1976 года датирована статья Солженицына об этом сочинении Шафаревича. Писатель очень высоко оценивает книгу, причем особенно подчеркивает, что ее автор не является специалистом по общественным наукам. «Книга,— пишет Солженицын,— появляется не под пером гуманитария — вся прослойка ученых- гуманитариев наиболее основательно задушена у нас от Октябрьской революции и по сегодня». Ссылаясь на книгу Шафаревича и собственные размышления, Солженицын высказывает убеждение, что для сторонников социализма характерно инстинктивное отвращение к научному анализу, в связи с чем «социалистические учения кишат противоречиями». Суть этих учений излагается им следующим образом: «Социализм стремится редуцировать личность к ее самым примитивным слоям, уничтожить всю высокую, сложную, «богоподобную» часть человеческой индивидуальности. И само равенство, так зажигательно обещаемое социалистами всех времен, не есть равенство прав, возможностей или внешних условий для человека, но равенство-тождество, равенство как внутренняя идентификация разнообразного к однообразному» (т. 10, с.454—456).
Решительно отвергает Солженицын мысль о том, что неоспоримо существующие трудности в развитии социалистических стран хотя бы частично могут быть связаны не с коммунистической доктриной как таковой, а с ее искажениями, допущенными руководящими деятелями, в частности Сталиным. В статье «Иметь мужество видеть» Солженицын заявлял: «... Называть сегодня «сталинизмом» осуществленную 25-летнюю эпоху гигантского коммунистического государства — значит отвлекающе прикрывать античеловеческую сущность коммунизма — главную угрозу сегодняшнему миру». Подтверждение своей точки зрения писатель видит в сходстве коммунистических доктрин в различных странах; по его убеждению, коммунизм одинаков во всех случаях — «везде тоталитарный ... везде агрессивный: конечная цель мирового коммунизма, всех видов коммунизма — захватить всю планету». Обвиняя западную пропаганду в недооценке этой «опасности», в непонимании смысла и значения призывов к «русскому национальному возрождению», Солженицын писал: «... «Русская секция» радиостанции «Свобода» ... из-за принципиальной чужести и даже враждебности русскому национальному сознанию катастрофически утратила контакт с русским населением и русскими интересами» (т. 9, с. 355, 357—358, 364).
На протяжении всей своей жизни Александр Исаевич рьяно выступает против ВСЕХ систем, сложившихся в нашей стране. Откровенно будучи консерватором, он убеждён, что до войны, в начале 20 века, Россия была примером именно той страны, в которой, по его разумению, мы должны жить и по сей день, однако, «страну развалили». Виновниками этого предстают все, кто стоял у власти или хоть как-то был причастен к системе социализма или коммунизма (как точно подмечает автор вышеизложенных рассуждений, Владимир Дьяков, Солженицын не делает различий между этими двумя существенно различающимися понятиями). Вполне объективно известный публицист указывает на то, что было совершено немало ошибок при переходе к социализму, что немало было также потерь, как человеческих, так и материальных. И во всём, самое главное, Солженицын видит опасность моральной человеческой деградации, снижения нравственности, появления бездуховности. При социализме каждый уподобляется каждому, причём Александр Исаевич понимает под этим приравнивание личности к личности, подавление индивидуальности, превращение различных людей в общее целое, в общую массу. Главный лозунг социализма: "От каждого по способностям, каждому по потребностям (по труду) " он переиначивает в попытку превратить великий русский народ бездумную и безнравственную массу, готовую на энтузиазме и базе социализма строить коммунизм. Последний, являясь уже совершеннейшим человеческим злом, «отрицал всякие абсолютные понятия нравственности». Более подробный «разгром» коммунизма и иже с ним я приведу чуть позже, в выдержках из работы собственно Александра Исаевича («Русский вопрос», 1994).
4. Взгляд на историю России: выдержки из "Русского вопроса"(1994). Пути развития.
Сегодня — хочется если что читать, то коротко, как можно короче, и — о сегодняшнем. Но каждый момент нашей истории, и сегодняшний тоже, — есть лишь точка на её оси. И если мы хотим нащупать возможные и верные направления выхода из нынешней грозной беды — надо не упускать из виду те многие промахи прежней нашей истории, которые тоже толкали нас к теперешнему.
Я сознаю, что в этой статье не разработаны ближайшие конкретные практические шаги, но я и не считаю себя вправе предлагать их прежде моего скорого возврата на родину.
Март 1994
Большевицкий переворот — был логическое и неуклонное завершение Февраля.Уместно здесь кратко отозваться о роли западных союзников в гражданской войне в России. Пока Германия ещё сопротивлялась, союзники, естественно, предпринимали усилия — то вызволять чехословацкий корпус через Сибирь, чтоб успеть использовать его против Германии; то высадку в Архангельске и Мурманске, чтобы помешать сделать это немцам. Но кончилась Мировая война — и союзники потеряли интерес к белым, — к русским генералам, своим прямым и персональным союзникам по минувшей войне. На Севере — англичане топили в море амуницию и армейские запасы, только бы не оставить белым. Белых правительств — не признавали (Врангеля — только де-факто и коротко, пока он мог облегчить положение Польши), но тотчас признавали всякую нацию, отколовшуюся от России (и Ллойд-Джордж того же требовал от Колчака). За военное снабжение требовали русского сырья, зерна, золота, подтверждений о выплате русских долгов. Французы (вспомним спасение Парижа в 1914 жертвами русских армий в Пруссии) от ген. Краснова требовали возместить все убытки французских предприятий в России, “происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране”, и с процентами компенсировать их утерянную с 1914 доходность; в апреле 1920 союзники слали ультиматум Деникину—Врангелю: прекратить борьбу, “Ленин обещал амнистию”; за помощь в эвакуации Крыма французы забрали себе русские военные и торговые суда, а с эвакуированных в Галлиполи врангелевцев в оплату за питание брали военное имущество, вплоть до армейского белья. — Поражение России от большевиков было весьма выгодно союзникам: не надо было делиться долей победы. Таков реалистический язык международных сношений.
По исконной неразвитости правосознания, национального сознания и поблеклости религиозных устоев за последние перед тем десятилетия — наш народ достался верховым большевицким выжигам — экспериментальным лепным материалом, удобным для перелепливания в их формы.
Эти идейные интернационалисты начали с безоглядного разбазаривания российских земель и богатств. На Брестских переговорах они проявили готовность отдать любой охват русских земель, лишь бы самим уцелеть у власти. — В дневнике американского дипломата Уильяма Буллита можно прочесть и о большей цене, которую в 1919 Ленин предлагал американской делегации: советское правительство готово отказаться от западной Белоруссии, половины Украины, от всего Кавказа, Крыма, от всего Урала, Сибири и от Мурманска: “Ленин предлагал ограничить коммунистическое правительство Москвой и небольшой прилегавшей к ней территорией, плюс город, известный теперь как Ленинград”. (Этот крик Ленина важно бы усвоить всем тем, кто сегодня всё ещё восхищается, как большевики “воссоздали Державу”.) — Так панически Ленин предлагал тогда, когда опасался вполне бы естественного “похода Антанты” на его мятежную кучку, в защиту союзницы России. Но скоро он убедился, что такое не грозит, и уступал русскую землю уже в меньших размерах. В феврале 1920 Эстонии, взамен за первое международное признание советского правительства, прорыв изоляции, — уступил русское население у Ивангорода— Нарвы и какие-то там “святыни” Печор и Изборска; вскоре за тем — и Латвии отдал обильное русское население. — По интернациональным замыслам ища дружбы Турции (в декабре 1920 оккупировавшей почти всю Армению), советское правительство с зимы 1920 на начало 1921, кажется само едва встающее от гражданской войны в своей разорённой стране, начинает широкую помощь Турции всеми видами оружия, а также “безвозмездную финансовую помощь” в 13 миллионов рублей золотом (в 1922 ещё добавили 3,5 миллиона).
Примеры эти можно множить и множить. А прямое раскрадывание большевицкой бандой сокровищ российского алмазного фонда и всего награбленного ими из государственного, царского и частных имуществ вряд ли вообще кем учтено. Только в редких мемуарах встретишь, как в кремлёвской кладовой просто пригоршнями, без счёту, злодеи и проходимцы набирали драгоценностей для очередной коминтерновской операции за границей. (Для тех же целей тайно распродавались и сокровища государственных музеев.) Наверно, и целую книгу можно написать о хищническом расхвате концессий на территории России: с Вандерлипом вели переговоры о сдаче на 50 лет (!) нефтеносных участков, угольных копей и рыбной ловли Приморской и Камчатской областей; пресловутому “антисоветчику” Лесли Уркарту — долгосрочной концессии на его прежние предприятия по добыче цветных металлов и угля (Кыштым, Риддер, Экибастуз); англичанам — на 25 лет (до 1945 года!..) нефтяную концессию в Баку и Грозном; начинающему сопляку делового мира Арманду Хаммеру — алапаевские асбестовые рудники (а дальше сердечная взаимопомощь и дружба с ним длилась и до его смерти, уже в горбачёвское время). — Не все планируемые тогда концессии состоялись из-за того, что утверждённость ленинской кучки у власти ещё казалась западному взгляду хлипкой.
История 70-летнего коммунистического господства в СССР, воспетого столькими бардами, добровольными и покупными, господства, сломавшего органическое течение народной жизни, — уже сегодня наконец видна многим во всей своей и неприглядности и мерзости. По мере раскрытия архивов (если они откроются, а многие уже проворно уничтожены) об этом 70-летии будут написаны тома и тома, и такому обзору не место в этой статье. Здесь приведём только самые общие оценки и соображения.
Все потери, которые наш народ перенёс за огляженные 300 лет от Смуты XVII века, — не идут и в дальнее сравнение с потерями и падением за коммунистическое 70-летие.
На первом месте здесь стоит физическое уничтожение людей. По косвенным подсчётам разных статистиков — от постоянной внутренней войны, которую вело советское правительство против своего народа, — население СССР потеряло не менее 45 — 50 миллионов человек. (Проф. И. А. Курганов пришёл к цифре 66 миллионов.) Причём особенность этого уничтожения была та, что не просто косили подряд, кого придётся, или по отдельным территориям, но всегда — выборочно: тех, кто выдавался либо протестом, сопротивлением, либо критическим мышлением, либо талантом, авторитетом среди окружающих. Через этот противоотбор из населения срезались самые ценные нравственно или умственно люди. От этого непоправимо падал общий средний уровень остающихся, народ в целом — принижался. К концу сталинской эпохи уже невозможно было признать в народе — тот, который был застигнут революцией: другие лица, другие нравы, другие обычаи и понятия.
И чем же как не физическим уничтожением своего народа назвать безоглядную, безжалостную, безрасчётную укладку красноармейских трупов на путях побед Сталина в советско-германской войне? (“Разминирование” минных полей ногами гонимой пехоты — ещё не самый яркий пример.) После сталинских “7 миллионов потерь”, после хрущёвских “20 миллионов”, теперь, наконец, в российской прессе напечатана и фактическая цифра: 31 миллион. Онемляющая цифра — пятая часть населения! Когда и какой народ укладывал столько на войне? Наша “Победа” 1945 года овеществилась в укреплении сталинской диктатуры — и в полном обезлюживании деревень. Страна лежала как мёртвая, и миллионы одиноких женщин не могли продолжить жизнь народа.
Но ещё и физическое массовое уничтожение — не высшее достижение коммунистической власти. Всех, кто избегал уничтожения, — десятилетиями облучали оглупляющей и душу развращающей пропагандой, и от каждого требовали постоянно возобновляемых знаков покорности. (А от послушной интеллигенции — и ткать эту пропаганду в подробностях.) От этой гремящей, торжествующей идеологической обработки — ещё и ещё снижался нравственный и умственный уровень народа. (Только так и могли воспитаться те нынешние старики и пожилые, кто вспоминает как эру счастья и благоденствия, когда они отдавали свой труд за грошовую зарплату, но под 7-е ноября получали полкило печенья, перевязанное цветной ленточкой.)
Зато во внешней политике — о! вот тут коммунисты не повторили ни единого промаха и ляпа царской дипломатии, каких много мы уже отметили в этой статье. Коммунистические вожди всегда знали верно, что им нужно, и каждое действие направлялось всегда и только к этой полезной цели — никогда ни одного шага великодушного или бескорыстного; и каждый шаг верно смечен, со всем цинизмом, жестокостью и проницательностью в оценке противников. Впервые за долгий ход истории российской дипломатия советская была находчива, неотступчива, цепка, бессовестна — и всегда превосходила и побивала западную. (Те же и Балканы коммунисты полностью забрали, без большого усилия; отхватили пол-Европы; без сопротивления проникали в Центральную Америку, Южную Африку, Южную Азию.) И таким привлекательным идеологическим оперением была советская дипломатия снабжена, что вызывала восторженное сочувствие у западного же передового общества, отчего потуплялись и западные дипломаты, с трудом натягивая аргументы. (Но заметим: и советская дипломатия служила не интересам своего народа, а — чужим, “мировой революции”.)
И эти блистательные успехи ещё одуривали и одуривали ослабевшие головы советских людей — новоизобретенным, безнациональным советским патриотизмом. (Так и воспитались нынешние, постаревшие, радетели и болельщики Великого Советского Союза.)
Не повторяем здесь теперь уже общеизвестной оценки “промышленных успехов” СССР: безжизненной экономики, уродливого производства неспрашиваемых и некачественных товаров, изгаживания огромных природных пространств и грабительского исчерпания природных ресурсов.
Но и во всём высасывании жизненных соков из населения — советская система не была равномерна. По твёрдому наследству ленинской мысли надо было (и так и делалось): главный гнёт налагать на республики крупные, сильные, т. е. славянские, и особенно на “великорусскую шваль” (Ленин), главные поборы — брать с неё, притом первоначально опираться на национальные меньшинства, союзные и автономные республики. Сегодня тоже уже не новость, опубликовано многократно, что главную тяжесть советской экономической системы несла на себе РСФСР, с её бюджета брались непропорционально крупные отчисления, она меньше всего получала вложений, а её крестьяне продавали продукт своего труда двадцатикратно дешевле, чем, скажем, грузинские (картофель — апельсины). Подрубить именно русский народ и истощать именно его силы — была из нескрываемых задач Ленина. И Сталин продолжал следовать этой политике, даже когда произнёс свой известный сентиментальный тост о “русском народе”.
А в брежневское время (всё державшееся на паразитстве от продажи за границу сырой нефти — до полного износа нефтяного оборудования) — совершены были новые жуткие и непоправимые шаги по “оскудению Центра”, по разгрому Средней России: “закрытие” тысяч и тысяч “неперспективных деревень” (с покиданием многих удобий, пашен и лугов), последний крушащий удар по недобитой русской деревне, искажение всего лика русской земли. И уже был взнесен страшный удар, добивающий Россию, — “поворот русских рек”, последний одурелый бред маразматического ЦК КПСС, — на последнем краю и в последний момент, слава Богу, отведенный малой мужественной группой русских писателей и учёных.
“Противоотбор”, который методически и зорко коммунисты вели во всех слоях народа от первых же недель своей власти, от первых же дней ЧК, — предусмотрительно заранее обессиливал возможное народное сопротивление. Оно ещё могло прорываться в первые годы — кронштадтское восстание с одновременными забастовками петроградского пролетариата, тамбовское, западносибирское и ещё другие крестьянские восстания, — но все они были потоплены в смертях с такой запасливой избыточностью, что больше не вздымались. А когда и поднимались малые бугорки (как стачка ивановских ткачей в 1930), то о них не узнавал не только мир, но даже и само советское пространство, всё было надёжно заглушено. Прорыв реальных чувств народа к власти мог проявиться — и как же зримо проявился! — лишь в годы советско-германской войны: только летом 1941 больше чем тремя миллионами легко сдавшихся пленных, в 1943 — 44 целыми караванами жителей, добровольно отступающих за немецкими войсками, — так, как если б это были их отечественные... В первые месяцы войны советская власть легко могла бы и крахнуть, освободить нас от себя, — если бы не расовая тупость и надмение гитлеровцев, показавшие нашим исстрадавшимся людям, что от германского вторжения нашему народу нечего хорошего ждать, — и только на этом Сталин удержался. О попытках формирования русских добровольческих отрядов на германской стороне, затем и о начатке создания власовской армии — я уже писал в “Архипелаге”. Характерно, что даже в самые последние месяцы (зима 1944—45), когда всем уже было видно, что Гитлер проиграл войну, — в эти самые месяцы русские люди, оказавшиеся за рубежом, — многими десятками тысяч подавали заявления о вступлении в Русскую Освободительную армию! — вот это был голос русского народа. И хотя историю РОА заплевали как большевицкие идеологи (да и робкая советская образованщина), так и с Запада (где представить не умели, чтоб у русских могла быть и своя цель освобождения), — однако она войдёт примечательной и мужественной страницей в русскую историю — в долготу которой и будущность мы верим даже и сегодня. (Генерала Власова обвиняют, что для русских целей он не побрезговал войти в показной союз с внешним врагом государства. Но, кстати, как мы видели, такой же показной союз заключала и Елизавета со Швецией и Францией, когда шла к свержению бироновщины: враг был слишком опасен и укоренён.) — В послесталинское время были и ещё короткие вспышки русского сопротивления — в Муроме, Александрове, Краснодаре и особенно в Новочеркасске, но и они, благодаря непревзойденной большевицкой заглушке, десятилетиями оставались неизвестны миру.
После всех кровавых потерь советско-германской войны, нового взлёта сталинской диктатуры, сплошного вала тюремных посадок всех, кто хоть как-то соприкоснулся за время войны с европейским населением, затем лютейшего послевоенного колхозного законодательства (за невыработку трудодней — ссылка!), — кажется, и наступил конец русского народа и тех народов, которые делили с ним советскую историю?
Нет. И ещё то был — не конец.
К концу мы придвинулись — как ни парадоксально — от лицемерной и безответственной горбачёвской “перестройки”.
Немало было разумных путей постепенного осторожного выхода из-под большевицких глыб. Горбачёв избрал путь — самый неискренний и самый хаотический. Неискренний, потому что искал, как сохранить и коммунизм в слегка изменённом виде и все блага партийной номенклатуры. А хаотический — потому что, с обычной большевицкой тупостью, выдвинул лозунг “ускорения”, невозможный и гибельный при изношенности загнанного оборудования; когда же “ускорение” не потянуло, то сочинил немыслимый “социалистический рынок”, следствием которого стал распад производственных связей и начало разворовки производства. — И этакую свою “перестройку” Горбачёв сопроводил “гласностью”, в близоруком расчёте на единственное следствие: получить интеллигенцию в союзники против уж крайних зубров коммунизма, не хотящих понять и собственной пользы от перестройки (другой системы кормушек). Он и во сне представить не мог, что этой гласностью одновременно же распахивает ворота всем яростным национализмам. (В 1974, в сборнике “Из-под глыб” мы предсказывали, что национальной ненавистью СССР поджечь очень легко. Тогда же, в Стокгольме, я предупреждал: в СССР “если объявить демократию внезапно, то у нас начнётся истребительная межнациональная война, которая смоет эту демократию вообще в один миг”. Но вождям КПСС это было недоступно понять.) — В 1990 я с уверенностью писал (в “Обустройстве”): “Как у нас теперь всё поколесилось — так всё равно “Советский Социалистический” развалится, всё равно!” (Горбачёв пришёл во гнев и метко обозвал меня за то... “монархистом”. Не удивлюсь: ведущая американская газета прокомментировала мою фразу так: “Солженицын всё ещё не может расстаться с имперскими иллюзиями”, — это когда сами они ещё больше всего боялись развала СССР.) Тогда же и там же я предостерегал: “Как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его [коммунизма] развалинами”. И — именно так получилось: в августе 1991 бетонные блоки стали падать и падать на неподготовленные головы, а поворотливые фюреры некоторых национальных республик, десятилетиями, до последнего дня усердно и благоуспешно тянувшие коммунистическую выслужбу, тут — разом, в 48 часов, а кто и в 24, объявили себя исконными ярыми националистами, патриотами своей, отныне суверенной республики, и уже безо всякого коммунистического родимого пятна! (Их имена — и сегодня сверкают на мировом небосклоне, их с уважением встречают в западных столицах как первейших демократов.)
Блоки и глыбы, в разных областях народной жизни, хлопались и в следующие месяцы с большой густотой, придавливая массы застигнутых людей. Но введём в рассуждение — черёд.
Первое следствие. Коммунистический Советский Союз был исторически обречён, ибо основан был на ложных идеях (более всего опирались на “экономический базис”, а он-то и погубил). СССР держался 70 лет обручами небывалой диктатуры — но когда издряхлело изнутри, то уже не помогут и обручи.
Сегодня далеко не только бонзы, закоснелые в коммунистических идеях, но и немало простых рядовых людей, омороченных нагремевшим “советским патриотизмом”, искренно жалеют о распаде СССР: ведь “СССР был — наследник величия и славы России”, “советская история была не тупик, а закономерное развитие”...
Что касается “величия и славы”, то в историческом обзоре мы видели, какой ценой и для каких посторонних целей мы часто напрягались иссильно в минувшие 300 лет. А советская история была именно тупик. И хоть в эти 20-е — 30-е... 60-е — 70-е правили не мы с вами — а отвечать за все содеянные злодейства и перед всем миром достаётся — кому же? да только нам, и, заметим: только русским! — вот тут все охотно уступают нам исключительное и первое место. Да если безликая корыстная свора вершила, что хотела, чаще всего от нашего имени, — так нам и не отмыться, как быстро отмылись другие.
Единственно верный путь.
Что советская империя для нас не только не нужна, она губительна — к этому выводу я пришёл в первые послевоенные годы, в лагерях. Я давно так думаю, уже полвека, не из сегодня. И в “Письме вождям Советского Союза” (1973) я писал: “Цели великой империи и нравственное здоровье народа несовместимы. И мы не смеем изобретать интернациональные задачи и платить по ним, пока наш народ в таком нравственном разорении”. И в “Обустройстве”: “Держать великую Империю — значит вымертвлять свой собственный народ. Зачем этот разнопёстрый сплав? — чтобы русским потерять своё неповторимое лицо? Не к широте Державы мы должны стремиться, а к ясности нашего духа в остатке её”. Не надо нам быть мировым арбитром, ни соперничать в международном лидерстве (там охотники найдутся, у кого сил больше), — наши все усилия должны быть направлены внутрь, на трудолюбивое внутреннее развитие. Восстанавливать СССР — это верный путь уже навсегда забить и заглушить русский народ.
Надо же, наконец, ясно понять: у Закавказья — свой путь, не наш, у Молдавии — свой, у Прибалтики — свой, а уж у Средней Азии — тем более. Почти все среднеазиатские лидеры уже заявили об ориентации своих государств на Турцию. (Не все заметили в декабре 1991 многообещающую конференцию в Алма-Ате о создании “Великого Турана” — от Анатолийского полуострова до Джунгарского Алтая. В XXI веке мусульманский мир, быстро растущий численно, несомненно возьмётся за амбициозные задачи — и неужели нам в то мешаться?)
Беда не в том, что СССР распался, — это было неизбежно. Огромная беда — и перепутаница на долгое будущее — в том, что распад автоматически произошёл по фальшивым ленинским границам, отхватывая от России целые русские области. В несколько дней мы потеряли 25 миллионов этнических русских, 18% от общего числа русских, — и российское правительство не нашло мужества хотя бы отметить это ужасное событие, колоссальное историческое поражение России, и заявить своё политическое несогласие с ним — хотя бы, чтоб оставить право каких-то же переговоров в будущем. Нет... В горячке августовской (1991) “победы” всё это было упущено. (И даже — национальным праздником России избран день, когда РСФСР возгласила свою “независимость” — и, значит, отделённость от тех 25 миллионов тоже...)
Принципиально отказываясь от методов силы и войны, мы можем усмотреть только такие три пути:
1) из стран азиатских (закавказских и среднеазиатских), где вряд ли что доброе наших ждёт, — надо методично, пусть в немалые сроки, увозить желающих русских и добротно поселять их в России; а для остающихся — искать защиты либо в двойном гражданстве, либо, либо... через ООН? худая надежда;
2) от стран Прибалтики требовать неукоснительного и полного выполнения всеевропейских норм о правах нацменьшинств;
3) с Белоруссией, Украиной и Казахстаном надо искать возможных степеней объединения в разных областях и добиваться-таки по меньшей мере — “прозрачных” границ;а для областей со значительным перевесом русского населения добиваться реального местного самоуправления, гарантирующего их национальное развитие.
А мы? За эти годы мы гостеприимно нашли в России место и для 40 тысяч месхов, выжженных из Средней Азии и отвергнутых грузинами, где месхи исконно жили; и для армян из Азербайджана; и, разумеется, повсюду для чеченов, хотя и объявивших своё отделение; и даже для таджиков, у которых есть своя страна, — но никак не для русских из Таджикистана — а их там хоть и более 120 тысяч, но, спохватясь вовремя, уже бы многих мы приняли в Россию — и не надо было бы посылать русские войска на защиту Таджикистана от Афганистана, чужое это дело, не русским там кровь проливать. (Вопрос защищённых границ, которые у России разом перестали существовать, — отдельный, сложный. И всё же направление его решения: не русское военное присутствие в тех республиках, а — ужиматься нам надо в территорию собственно российскую.) А разве не обязаны были мы управиться забрать всех русских из Чечни, где над ними издеваются, где ежеминутно грозит им грабёж, насилия и смерть? И многих ли мы взяли из Тувы, когда оттуда начали выживать русских?
Нет, у нас в России для русских нет места, нет средств, отказ.
Это — и предательство своих и унижение передо всем миром: кто ещё в мире поступает так? Посмотрите, как тревожатся и хлопочут западные страны о двух-трёх своих подданных, застрявших где-либо в опасности. А мы — 25 миллионов отбросили и забыли.
Меру нашего унижения и слабости мы можем ощутить и по непреклонным приговорам, которые нам выносят с Запада. Хельсинкское соглашение, толковавшее (по вынуждению СССР, защитить свои захваты в Европе) о нерушимости государственных границ, западные государственные деятели бездумно и безответственно перенесли на границы внутренние, административные — да с такой неоглядчивой поспешностью, что подожгли в Югославии многолетнюю истребительную войну (где фальшивые границы нагородил Тито), да и в распадающемся СССР — в Сумгаите, в Душанбе, Бишкеке, Оше, Фергане, Мангышлаке, Карабахе, Осетии, Грузии (однако заметим: не в России и не русскими вызваны те резни). А на самом-то деле: не границы должны быть незыблемы, а воля наций, населяющих территории.
На мой взгляд, данный отрывок очень показателен, т.к. в нём отражены основные идеи (состоящие во многом из противоречий), которых придерживался Солженицын на протяжении своей общественной деятельности. Критика власти, обоснованная, подтверждённая примерами и количественными показателями, но сильно сдобренная субъективным мнением человека, привыкшего всё и всегда критиковать, ни с чем не соглашаться, приводит к тому, что читатель встаёт перед вопросом, как же ему, собственно, расценивать действия власти и достигнутые результаты. Позиция Александра Исаевича ясна – во всём замечает только минусы, оно и понятно, однако то, что процентов 40 современников Сталина сожалели о том времени, потому что были всем довольны (по каким причинам, это уже другой вопрос, ведь факт остаётся фактом) он не принимает во внимание, полагая, что и тут во всём виновата система, унифицирующая умы. Коммунизм – человеческое зло, но несмотря на все нападки на него, Солженицын не раз указывал на ошибку западной пропаганды, заключающейся в том, что «мировую болезнь коммунизма неразделимо смешивают с ... Россией». Опровергая утверждения видных американских деятелей относительно чисто российского происхождения коммунизма, писатель отмечает, что это убеждение восходит к работам Бердяева. По словам Солженицына, Ленин никогда не скрывал своих идейных истоков, связывая их с К. Марксом и Ф. Энгельсом, никогда не приписывал этим истокам «происхождения из русских традиций».
Идея Советского Союза изначально была чужда Солженицыну. Он уверен, что каждый народ проходит свой путь пусть и под влиянием в большей или меньшей степени развития и опыта других народов, но всё же самостоятельно. Попытка слияния разных судеб, разных историй и культур и разных ментальностей была обречена изначально. И Александ Исаевич это предсказывал. Но больше всего его волнует тот факт, что из-за ошибок «власть имеющих» Россия потеряла 25 миллионов этнических русских, людей, которые должны были продолжать жить в своей стране, а не быть от неё отрезанными. Он с горечью говорит о безразличии страны к тем несчастным, что оказались за пределами по-новому разделённой империи, и даже называет это предательством. Для писателя, столько вытерпевшего в России, нет ничего дороже её и своих соотечественников.
В замешательство приводит также и затронутая тема национализма, но о ней чуть позже.
5. Солженицын и Америка. Выступление в Гарварде.
О Солженицыне, как и о любой другой известной личности, не может быть одного мнения, и естественно, не может быть только положительного мнения. Приведу статью Виктора Снитковского, носящую название «25 лет кликушества», которая представляет собой наиболее яркий, на мой взгляд, пример критики в сторону выдающегося писателя.
В июне 1978 года на выпускном торжестве в Гарварде выступил А.И.Солженицын. Каждый университет на выпуск приглашает выдающихся ученых, артистов, писателей или политиков. В тот раз гвоздем выпускного «бала» стал нобелевский лауреат – автор «Архипелага ГУЛАГ».
Однако событием стала не речь писателя, а обсуждение его выступления, которые заняли страницы американской печати в течение полугода. Речь бывшего узника сталинских лагерей потрясла и выпускников, и маститых советологов, и журналистов тем, что в ней не было и крупицы разумного, доброго, вечного и ни капли теплого юмора, который так ценят в торжественный день выпуска.
Увы, перед тысячами выпускников знаменитого университета, их родителями и гостями из американской элиты предстал невероятно злой человечек с претензией на пророчества, призывавший Запад к немедленным кровавым битвам с коммунизмом. Бородатый докладчик с поразительным невежеством гневно разоблачал Америку, не доведшую войну во Вьетнаме до победного конца - миллионы трупов вьетнамцев ради победы его ничуть не смущали. Он клеймил «тлетворный, морально разложившийся» Запад, который, по его – Солженицына мнению, со времен эпохи Возрождения маршировал не по указанному им, Солженицыном, пути. Остолбеневшие слушатели в Гарварде услышали бред о том, что Россия и православие спасут мир.
Но, на удивление Солженицыну, крупнейшие американские газеты и журналы имели прекрасных специалистов по истории и культуре России и СССР, которые едва ли не единодушно, оценили выступление Солженицына как повторение риторики русских консерваторов-славянофилов XIX столетия. Приведу, на мой взгляд (Виктор Снитковский), наиболее показательные отзывы.
Журналист Арчибальд Маклейш из журнала «Тайм» за 26 июня 1978 г.:
«Он видел-то всего лишь нескольких американцев, и по-английски говорит лишь чуть-чуть. И то, что он знает о республике, он знает не от живых свидетелей, но из телевизионных программ, которые представляют собой весьма удручающую пародию на американскую жизнь. Разница между нами состоит в том, что мы понимаем, что это пародия, и знаем то, что есть на самом деле, а он – нет... Если бы Солженицын поговорил с нами – с парой своих вермонтских односельчан, или с теми, кто в Америке уважает его и восхищается им, он бы не сказал в Гарварде того, что сказал».
Как мы видим, 30 лет тому назад Солженицын рассуждал в своей «програмной» речи о «моральном разложении» американцев, исходя из своего невежественного представления об Америке.
Ярый приверженец Российской монархии Солженицын, кажется, не знает, что в старой России специальными законами регулировалась жизнь религиозных групп, например, иудеев, мусульман и некоторых других. Иудеи, сменившие вероисповедание на православное или протестантское, в России не подвергались гонениям. Различия по национальному признаку и национальные характеристики – это стало характерным лишь для советского коммуно-социализма, немецкого национал-социализма и нынешнего экстремистского исламизма или, иными словами, для различных течений фашизма. Именно по этому пути в «еврейском вопросе» пошел Солженицын.
Поразительно, но еще 30 лет тому назад близость Солженицына к фашизму, для которого западная демократия хуже фашизма, отметили в «Нейшнл ревю» от 21 июля:
«…Солженицын хочет выразить то, что почти не укладывается в наше сознание, а именно, что Гитлер отнюдь не был самым опасным из всех политических зол, что есть зло, куда более страшное: …"западная демократия"».
Джеймс Рестон в «Нью-Йорк таймс» за 11 июня в своей статье отметил выдержку из речи Солженицына, где писатель скромно обосновал свое право поучать Запад на основании того, что:
"За шесть десятилетий наш народ (русский-Виктор Снитковский), за три десятилетия народы Восточной Европы прошли духовную школу, намного опережающую западный опыт".
Эти слова Солженицына Д.Рестон прокомментировал:
«И это сказано человеком, который сумел изобразить неподдающиеся никакому описанию муки советских тюрем и психиатрических лечебниц? И это тоже несомненный факт, черт возьми!».
В той же статье, Д.Рестон четко отметил, что Солженицын, как автор «Архипелага…» - это выдающаяся личность, а автор Гарвардской речи – человек чей «разум утратил целостность, потерявшись в бессвязных разглагольствованиях».
Неудивительно, что наследнику славянофилов и антисемитов - Солженицыну нужна законность не по закону, а «по совести». Анализ более детальных рассуждений Солженицына по вопросу законности в его книге «Россия в обвале». Они поразительно совпадают с «Кодексом чести» современной фашистской партии «Российское национальное единство» – РНЕ, которой отказано в регистрации, даже, в нынешней России.
У Солженицына («Россия в обвале», Москва, изд. «Русский путь», 1998, с. 185):
«… Но юридическая ступень суждений - весьма невысокая ступень: юридизм изобретен как тот минимальный порог нравственных обязательств, без которого и ниже человечество может опуститься в животное состояние».
А вот как выглядит один из пунктов из «Кодекса чести РНЕ» в газете «Русский порядок», дек. 1993 – янв. 1994 г.:
п.5.Соратник РНЕ, являясь полномочным представителем Русской Нации, обязан восстанавливать справедливость в отношении Русских людей своей властью и своим оружием, не обращаясь в судебные и иные инстанции.
В свое время Солженицын попал в ГУЛАГ именно на основании «нравственных» соображений сталинской коммуно-фашистской справедливости. К сожалению, урок не пошел впрок.
После позорной речи в Гарварде, Америка забыла Солженицына.
Несколько позже, примерно, о том же толковал в письме Солженицыну его бывший друг Лев Копелев (прототип образа Рубина в «Круге первом»):
«…ты стал обыкновенным черносотенцем. Хотя и с необыкновенными претензиями… любое несогласие или, упаси боже, критическое замечание ты воспринимаешь как святотатство, как посягательство на абсолютную истину, которой владеешь ты, и, разумеется, как оскорбление России, которую только ты достойно представляешь, только ты любишь… неужели ты не чувствуешь, какое глубочайшее презрение к русскому народу и к русской интеллигенции заключено в черносотенной сказке о жидо-массонском завоевании России… Именно эта сказка теперь стала основой твоего "метафизического национализма"». (журнал «Синтаксис», Париж, 2001, №37, с. 97-101)
На возврате дыхания и сознания.
«…Кажется, мучителен переход от свободной речи к вынужденному молчанию. Какая мУка живому, привыкшему думать обществу с какого-то декретного дня утерять право выражать себя печатно и публично, а год от году замкнуть уста и в дружеском разговоре и даже под семейной кровлей. Но и обратный переход, ожидающий скоро нашу страну, -- возврат дыхания и сознания, переход от молчания к свободной речи, -- тоже окажется и труден, и долог, и снова мучителен -- тем крайним, прОпастным непониманием, которое вдруг згинет между соотечественниками, даже ровесниками, даже земляками, даже членами одного тесного круга…
…читая статью академика Сахарова и слушая отечественные и международные отклики на нее. С биением сердца мы узнали, что наконец-то разорвана непробудная, уютная, удобная дрема советских ученых: делать свое научное дело, за это -- жить в избытке, а за это -- не мыслить выше пробирки. С освобождающей радостью мы узнали, что не только западные атомники мучимы совестью, -- но вот и в наших просыпается она!
Уже это одно делает бесстрашное выступление Андрея Дмитриевича
Сахарова крупным событием новейшей русской истории.
Работа эта находит путь к нашему сердцу прежде всего своею честностью в оценках. Многие события и явления называются так, как мы тайно думаем, но по трусости боимся высказать. Режим Сталина назван среди "демагогических, лицемерных, чудовищно-жестоких полицейских режимов"; сказано, что в отличие от гитлеризма сталинизм носит "гораздо более изощренный наряд лицемерия и демагогии" с опорой на "социалистическую идеологию, которая явилась удобной ширмой". Упомянуты и "грабительские заготовки" продуктов и "почти крепостное закабаление крестьянства", правда -- в прошлом, но есть и о сегодняшнем: "большое имущественное неравенство между городом и деревней", "40 % населения нашей страны оказывается в очень трудном экономическим положении" (по контексту, по намеку речь идет о БЕДНОСТИ, но в отношении СВОЕЙ страны язык не выговаривает); напротив, 5 % "начальства" так же привилегированны, "как аналогичная группировка в США"…»1
В хорошо известной статье Александра Исаевича Солженицына «На возврате дыхания и сознания» мы в очередной раз видим, насколько дика и неприятна была публицисту сложившаяся политическая ситуация того времени. Работа А.Д. Сахарова2 нашла у Солженицына отклик уже потому, что во многом идее совпадали. То, к чему Александр Исаевич всегда стремился, к честности совести («жить по лжи», по совести), он нашёл в работе знаменитого физика.
Владимир Дьяков:
Статья «Сахаров и критика «Письма вождям»» показывает, что взгляды А. Солженицына и А.Д. Сахарова на существующие в стране порядки расходились как минимум по двум пунктам. Во-первых, писатель горячо оспаривал мнение ученого о том, что в эпоху культа личности и застоя руководящие круги Советского Союза не придавали большого значения идеологическим вопросам. «Марксистская идеология,— заявлял Солженицын,— зловонный корень сегодняшней советской жизни, и только очистясь от него, мы можем начать возвращаться к человечеству». Вторым пунктом расхождений было выдвинутое Сахаровым обвинение в «великодержавном национализме», которое Солженицын категорически отвергал, возмущаясь тем, что «за русскими не предполагается возможности любить свой народ, не ненавидя других». Писатель утверждает, что его позиция — это всего лишь «русский порыв» к национальному самосознанию, «оборонительный вопль» тонущего народа, протест против слов В. Ленина о «шовинистической великорусской швали», против ставших расхожими издевательских терминов вроде «русопятство». В позиции Сахарова, по мнению Солженицына, выразились горячность и поспешность тех, кто без гнева не может слышать слов «русское национальное возрождение». В сборнике «Из-под глыб»,— заявляет писатель,— «разъяснено, как мы это возрождение понимаем: пройти путь раскаяния, внести свой вклад в добрые отношения между народами, без которых никакая «прагматическая дипломатия» и никакие ООН-овские голосования не спасут человечество от гибели» (т. 9, с. 196—199).
Солженицыну главной опасностью для человечества кажется бездуховность. В отличие от него Сахаров признавал дефицит духовности важным негативным фактором нашей общественной жизни, но главную опасность видел в термоядерном оружии и разделении человечества на две враждующие друг с другом социально-политические системы — социалистическую и капиталистическую. Будущее мирового сообщества он связывал с двусторонней, взаимной конвергенцией двух систем и разоружением, с быстрым всеохватывающим научно-техническим прогрессом, всесторонней демократизацией государственной и общественной структур, постепенной ликвидацией нависшей над человечеством экологической опасности. Решать все эти задачи Сахаров считал возможным и необходимым только в глобальном масштабе, с непременным учетом особенностей и жизненных интересов отдельных народов, регионов, культур и идеологий. Планы и прогнозы ученого, касающиеся будущего всего человечества и народов нашей страны, представляются мне более обоснованными и реалистичными, чем то, что предлагает Солженицын.
7. Еврейский и украинский вопрос в России: глазами Александра Солженицына.
"Ожесточение это свидетельствует ярко о том, как сами евреи смотрят на русских... что в мотивах нашего разъединения с евреем виновен, может быть, и не один русский народ и что скопились эти мотивы, конечно, с обеих сторон, и еще неизвестно, на какой стороне в большей степени". Ф.Достоевский. Дневник писателя
"Под равноправием евреи понимали нечто большее".
А.Солженицын. Двести лет вместе
Арон Черняк::
«Выход в свет книги А.И.Солженицына "Двести лет вместе (1795-1916)", опубликованной в Москве издательством "Русский путь" в 2001 году, - явление не только литературное, но и общественное. Как сообщает газета "Аргументы и факты" в одном из июльских номеров, этот бестселлер уверенно занимает первое место в рейтинге продаж: только в Москве ежедневно продается до 3 тысяч экземпляров, и этого оказывается недостаточно.
Еврейская тема была объектом не только литературного творчества, но и теоретического и публицистического осмысления ряда великих русских писателей. Сюда можно отнести следующие имена: Ф.Достоевский, М.Салтыков-Щедрин, Н.Лесков, Вл. Соловьев, В.Короленко, М.Горький. Ныне этот ряд замкнул А.Солженицын. Он не упоминает их как своих предшественников, но, несомненно, он знал об этом. И принципиальная ориентация этих писателей в еврейском вопросе тоже ему хорошо известна.
Он справедливо указывает на разнобой в оценках ситуаций в области еврейского вопроса в России: одни говорят о вине русских, другие обвиняют евреев. Автор старается понять обе стороны, ищет "всех точек единого понимания и всех возможных путей в будущее, очищенных от горечи прошлого, он призывает обе стороны, и русскую, и еврейскую, к терпеливому взаимопониманию и признанию своей доли греха", надеется "найти доброжелательных собеседников и в евреях, и в русских". Он формулирует и конечную задачу своей работы: "посильно разглядеть для будущего взаимодостойные и добрые пути русско-еврейских отношений".
А.И.Солженицын проводит анализ взаимоотношений русских и евреев в рамках их вынужденного существования на территории России. Это сосуществование он обозначает термином - "ВМЕСТЕ", который, как уже отмечалось, не отличается четкостью, порождает вопросы и замечания. В сущности, речь идет о противоречиях сторон, о взаимных грехах и обидах. Автор декларирует здесь своеобразное равенство сторон, равнозначность их поведения. Он показывает как положительные, так и отрицательные явления, характерные для обеих сторон. Он ставит своей целью "очищение" тех или иных сложившихся оценок от преувеличений или преуменьшений, от эмоциональных всплесков, от штампов и стереотипов и т.п., то есть старается найти истину. Во всяком случае, такова задача, которую он пытается решить.
Однако здесь возникает ряд замечаний. Во-первых, говорить о равенстве сторон и их "грехов" не приходится. В так называемом пространстве "вместе" не могло быть никакого равенства, а были сильные и властные, с одной стороны, и слабые и бесправные - с другой. Серьезный учет этого обстоятельства должен был наложить существенный отпечаток на самом подходе к проблеме. Кстати, в связи и с важным отличием между великодержавным шовинизмом и национализмом малой нации. С этим нельзя не считаться. Но подобную ситуацию А.Солженицын не учитывает. И даже принцип равного подхода не всегда выдерживает. У читателя создается впечатление о том, что автор проявляет тенденцию смягчения "грехов" русской стороны, приукрашивания позитивной роли властей (прежде всего верховной) в решении еврейского вопроса и т.п. Весьма характерно, с другой стороны, утверждение, по существу, обвинение Солженицына: "Под равноправием евреи понимали нечто большее" (с. 474). Что за этим кроется? Случайны ли эти многозначащие слова?
В своём труде А.Солженицын обратил большое внимание на экономический аспект еврейского вопроса в России. Многие страницы книги заполнены материалами, смысл которых сводится к одному: тень так называемого еврейского засилья в ряде отраслей экономики витает над этими страницами. Читатель прямо оглушен сведениями о ключевых позициях, которые захвачены евреями в сахарной, мукомольной, пищевой промышленности, в хлебной и лесной торговле. Можно прочитать и о "вредоносной" экономической деятельности евреев, об эксплуатации ими русского крестьянского населения, о спаивании и т.п. Эти обвинения не принадлежат Солженицыну, он их вроде не поддерживает, но не приводит данных, которые бы разрушали подобные устоявшиеся представления - важный источник антисемитского движения. А стоило бы. Такой труд, как "Сравнение материального и нравственного благосостояния губерний западных, великороссийских и польских", принадлежащий перу Ивана Станиславовича Блиоха (1836-1901), о котором Солженицын, безусловно, знал, содержит множество опровергающих фактов, антисемитские стериотипы. Достоверные цифры, факты, сравнительные характеристики идут в разрез с устоявшимися взглядами на евреев. Ниже представлены некоторые результаты работы И.Блиоха.
«…ПРИРОСТ НАСЕЛЕНИЯ в губерниях черты оседлости выше, чем в остальных, - а это важный признак экономического положения. БЛАГОСОСТОЯНИЕ - "Сельской массе... живется в черте положительно лучше, чем в иных губерниях".
НРАВСТВЕННОЕ СОСТОЯНИЕ - "Проявляющиеся в черте оседлости признаки удовлетворительного нравственного состояния более очевидны, чем в остальных частях государства".
ЗАНЯТИЯ ЕВРЕЕВ - большая часть еврейского населения занята производительным трудом (промышленность, ремесла, строительство, еврейская колонизация на земле и пр.), мелкой торговлей, учится, работает в области культуры и т.п. Участие евреев в ростовщической деятельности сильно преувеличивается, как и число богатых людей. Автор убедительно отрицает обвинения в антипатриотизме евреев, в высоком уровне преступности, в агрессивности еврейской религии и др. В заключение автор призывает власти и народ России коренным образом изменить отношение к евреям, дать им полное равноправие…».
Все это приводит к итоговым выводам. Как историческое исследование книга А.Солженицына "Двести лет вместе" не может быть признана профессиональной, она не отвечает своей цели. Автор не создал какой-либо новой концепции развития еврейского вопроса в дореволюционной России. Основная задача исследования сформулирована недостаточно четко, однако явно ощущается тенденция: смягчение официальной политики в еврейском вопросе, провозглашение равной вины и ответственности русской и еврейской сторон, а в некоторых случаях - преобладания в этом плане еврейской стороны. Общая картина, нарисованная автором, неполна и, главным образом, смещена по важным акцентам, далеко не всегда соответствует действительности. Причина этого коренного недостатка состоит в произвольном сужении источниковой базы исследования, в игнорировании важных материалов, которые противоречат ряду утверждений автора, в бездоказательности, притянутости подобных утверждений. Конечно, А.Солженицын предположительно больше любит русский народ, нежели еврейский. Но это вовсе не предосудительно, более того, по-человечески естественно. Однако историк здесь не может быть адекватен человеку..».
Солженицын не раз был осуждён в склонности к национализму. Это касалось и еврейского вопроса, и украинского, и многих других.
Касательно семитизма. На мой взгляд, обвинения совершенно безосновательны, т.к. во-первых, еврейский вопрос – тема чрезвычайно щекотливая, однозначной позиции и путей решения предложить никто не мог и не может по сей день (несмотря на то, что на неё обращали внимание многие видные деятели и писатели, как точно подметил Арон Черняк); во-вторых, любой человек склонен «выгораживать», если можно так выразиться, свою страну и обвинять во всех неудачах истории другие народы и нации. Несомненно, такого права историк не имеет, но как мы уже успели убедиться, Солженицын не просто передаёт сухой взгляд на историю, неважно, касательно чего, он пропускает все события через себя, доносит до нашего сведения уже «отредактированные» им данные.
Та же картина предстаёт и при рассмотрении украинского вопроса. Не так давно украинские политики, которых многие склонны видеть в качестве «недоигравших» детей (надо же, страной поуправлять можно! Надо этим в волю воспользоваться…) снова попытались убедить мир, что голодомор· 30-х годов был попыткой геноцида, направленный на украинский народ. Александр Исаевич же эту попытку осудил, но не со стороны украинцененавистника, а лишь со стороны искренне возмущённого историка, желающего восстановить справедливость и указать на истинное положение вещей.
В статье «Поссорить родные народы», опубликованной в газете «Известия» от 2 апреля 2008, А.Солженицын отмечает, что «с 1917 года нам, советским жителям, какие только бесстыдные, хоть и бессмысленные, лжи не довелось услышать и покорно проглотить».
В частности, писатель упоминает о большевистской версии разгона Учредительного собрания и октябрьского переворота.
«А Великий Голод 1921 года, от Урала, через Волгу и вглубь Европейской России, потрясший тогда нашу страну! Он скосил миллионы людей, только слово «голодомор» еще не употреблялось», - пишет А.Солженицын.
Он отмечает, что «коммунистической верхушке казалось достаточно списать тот Голод на природную засуху, а жестокое ограбление крестьянского народа хлебозаготовками и вовсе не вспоминать».
«И в 1932-33 годах, при подобном же Великом Голоде на Украине и Кубани, компартийная верхушка (где заседало немало и украинцев) обошлась таким же молчанием и сокрытием. И никто же не догадался надоумить яростных активистов ВКП(б) и Комсомола, что это идет плановое уничтожение именно украинцев», - пишет А.Солженицын.
По словам писателя, «такой провокаторский вскрик о «геноциде» стал зарождаться десятилетиями спустя - сперва потаенно, в затхлых шовинистических умах, злобно настроенных против «москалей», - а теперь вот взнесся и в государственные круги нынешней Украины, стало быть, перехлестнувшие и лихие заверты большевицкого Агитпропа».
«…Груза великодержавности — я не желаю России, не пожелаю и Украине. Я выражаю самые лучшие пожелания развитию украинской культуры и самобытности и сердечно люблю их, — но почему начинать не с оздоровления и духовного упрочения национального ядра, не с культурной работы в объёме собственно украинского населения и украинской земли, — а с порыва к “великой Державе”? Я предлагал решать все национальные, хозяйственные и культурные проблемы в едином Союзе восточно-славянских народов — и до сих пор считаю это решение наилучшим, ибо не вижу оправдания разрубу государственными границами миллионов семейных и дружественных связей. Но, в той же статье, я и оговаривал, что конечно никто не посмеет удерживать силой украинский народ от отделения, — однако же с полным обеспечением прав меньшинств...
А пока что мы читаем сообщения — то о притеснении русских школ и даже детских садов в Галиции, даже хулиганских нападениях на русские школы, о пресечении трансляции русского телевидения местами, и вплоть до запрета библиотекарям разговаривать с читателями по-русски, — неужто же это путь развития украинской культуры? А звучат и лозунги “Русские — вон с Украины!”, “Украина для украинцев!” — хотя на Украине множество народностей; и с практическими мерами: кто не принял украинского гражданства, тот испытывает стеснения в работе, пенсии, владении недвижимостью, тем более лишается участия в приватизации — а ведь люди не из-за границы приехали, они тут и жили... Но ещё хуже, что по непонятному накалу ведётся антирусская пропаганда; офицерам, принимающим присягу, задаётся отдельный вопрос: “а вы готовы воевать против России?”; армейское Социально-Психологическое Управление создаёт из России образ врага, нагнетается тема “военной угрозы” со стороны России. А по каждому прозвучавшему из России политическому несогласию с отходом русских территорий к Украине, официальные украинские лица реагируют истерически звонко: “Это — война!”, “это — выстрел в Сараеве!”.
8. Выражение в литературе.
Произведения Солженицына могут быть разделены на две основные группы. Они примерно равны по объему, но не по своему значению. Его повести и романы "Один день Ивана Денисовича", "Раковый корпус", "В круге первом", а также трехтомный художественно-публицистический шедевр "Архипелаг ГУЛАГ" - это великие создания творческого гения. Они не только обеспечили автору выдающееся место в мировой литературе, но сделали его одним из крупнейших моральных авторитетов. Призыв Солженицына "жить не по лжи", помноженный на его собственное мужество, вдохновил целое поколение советской интеллигенции на моральное сопротивление, и, в конечном счете, стал важнейшим фактором в крушении коммунистического монстра.
«Один день Ивана Денисовича».
С.Е.Резник:
Огромное впечатление можно вынести от этого произведения. Стоит упомянуть и подковерную борьбу за публикацию повести, когда Твардовский сумел заставить самого Хрущева прочитать рукопись.
В «Денисовиче» нет никакой риторики. Ни одной фальшивой ноты. Хроника одного рутинного дня жизни одного самого простого, незащищённого, маленького человека в этом гулаговском аду, к которому он сам уже настолько притерпелся, что и не замечает львиной доли ужасов своего существования. В этом была особая сила воздействия на читателя, ибо то, чего не замечал сам герой, читатель-то видел и ощущал. Для этого требовалось огромное мастерство. Становится ясно, что если такие произведения будут публиковаться и впредь, то в стране всё должно измениться коренным образом.
Еще одна особенность формы солженицынской книги состоит в том, что она невероятно скучна, в ней полностью отсутствуют живые человеческие судьбы и характеры. Такова цена, которую повествователь должен был заплатить за стремление не раскрыть свои основные мысли, а закамуфлировать их.
Тем не менее, в числе многочисленных отзывов и рецензий на книгу Солженицына значительная часть носит апологетический или сдержанно-апологетический характер. Часть читателей и критиков продолжает находиться под обаянием прославленного имени Солженицына.
«Архипелаг ГУЛАГ».
Публикация трехтомного художественно-документального исследования "Архипелаг ГУЛАГ" произвела на российского и мирового читателя не меньшее впечатление, чем "Один день...". Книга не только представляла подробнейшую историю уничтожения народов России, не только свидетельствовала о человеконенавистничестве как всегдашней сути и цели коммунистического режима, но и утверждала христианские идеалы свободы и милосердия, одаривала опытом противостояния злу, сохранения души в царстве "колючей проволоки". Наряду с "Августом Четырнадцатого", главами "Красного колеса" о "вожде мирового пролетариата", объединенными книгой "Ленин в Цюрихе" (1975), "очерками литературной жизни" в СССР "Бодался теленок с дубом" (1975) и публицистикой (в дни ареста в самиздат пошло воззвание "Жить не по лжи!"; вскоре стали известны "Письмо вождям Советского Союза", отправленное в ЦК КПСС в сентябре 1973, и развивающие веховскую традицию (см. "Вехи") статьи сборника "Из-под глыб", 1974) "Архипелаг..." заставил осознать религиозную проблематику всего творчества Солженицына, выявил его стержень - поиск свидетельств о человеке, его свободе, грехе, возможности возрождения, наконец, показал, что делом Солженицына является борьба за человеческую личность, Россию, свободу, жизнь на Земле, которым угрожает отрицающая Бога и человека, обреченная система лжи и насилия.
«Архипелаг ГУЛАГ» примечателен кроме колоссального литературного и общественного звучания этого произведения, но и восхищением тем, что он вообще решился бросить власти такой вызов.
«АРХИПЕЛАГ» оказался не только самым значительным произведением Солженицына, но и последним из гулаговского цикла. Он снова стал раскручивать «Красное колесо», выпуская один скучнейший фолиант за другим и упорно отбивая охоту читать свои произведения даже у самых стойких приверженцев.
Серия исторических романов "Красное колесо" (переработанный вариант "Августа Четырнадцатого"; "Октябрь Шестнадцатого", оба 1982; "Март Семнадцатого", 1986-87; "Апрель Семнадцатого", 1991; всего 10 томов). Первоначальный план (20 "узлов"), согласно которому повествованье должно было дойти до подавления Тамбовского восстания (весна 1922) и закрыться пятью эпилогами (1928, 1931, 1937, 1941, 1945), оказался невоплощенным (конспект 5-20-го "узлов" "На обрыве повествованья" помещен в конце "Апреля Семнадцатого"). составляет вторую основную часть наследия Солженицына. Первый же из этих романов, опубликованный больше тридцати лет назад, "Август 1914" оказался бесцветным, бесконечно длинным, наполненным бесплотными тенями вместо живых характеров, крайне рыхлым и неясным по идейной направленности. Солженицын вроде бы пытался показать, что надвигавшаяся революция была следствием политического и морального банкротства режима царского самодержавия. Но при этом некоторые события в предреволюционной России он описывал с точки зрения адептов этого режима. Это стало более ясно во втором издании "Августа 1914", куда автор ввел дополнительно триста страниц, посвященных покушению на премьер-министра России П.А.Столыпина, смертельно раненого в Киеве 1 сентября 1911 года.
Столыпин стремился отобрать большую часть политических свобод, которые народу и обществу удалось вырвать у царя в ходе первой Русской революции (1905 г.). Он разогнал две демократически избранные Государственные Думы, а затем, нарушив Конституцию, изменил Закон о выборах, чтобы получить более послушный парламент. Он ввел военно-полевые суды, которые отправили на смерть тысячи людей, в большинстве - невинных. Скорострельная столыпинская юстиция вершила суд и расправу с молниеносной быстротой. Приговор, - в том числе и смертный, - выносился в течение 48 часов после ареста подозреваемого и обжалованию не подлежал; еще через 24 часа приговоренный оказывался расстреляным или повешенным. Однако Солженицын изображает железного диктатора умеренным реформатором и гуманистом. Создавая "культ личности" Столыпина, он невероятно преувеличивает его политический вес и представляет его как несостоявшегося Спасителя России.
Особое место занимают Саня Лаженицын и Ксения Томчак, в которых узнаются родители писателя (их счастливому взаимообретению, то есть причине рождения автора посвящены несколько глав в финале "Апреля..."), и полковник Воротынцев, наделенный некоторыми автобиографическими чертами (последняя глава - размышления Воротынцева о судьбе России в смуте - прямо выводит к авторским раздумьям об испытаниях Отечества в конце 20 в.).
Изображая любого исторического персонажа, Солженицын стремится с максимальной полнотой передать его внутренний строй, побудительные мотивы действий, его "правду". При этом не устраняется авторская оценка: в революции, понимаемой как торжество зла, виноваты все (а более других - власть, отсюда жесткая трактовка Николая II), но виновные не перестают быть людьми, их трагические заблуждения нередко обусловлены односторонним развитием добрых душевных качеств, личности не сводятся к политическим "личинам". Причину национальной (и мировой) катастрофы Солженицын видит в отходе человечества от Бога, небрежении нравственными ценностями, своекорыстии, неотделимом от властолюбия, и приверженности химерам об установлении "всеобщего благоденствия" на Земле. Здесь Солженицын-историк сходится с Солженицыным-публицистом, последовательно критикующим с христианских (либеральных) позиций издержки современной цивилизации Запада (речь в Гарварде на ассамблее выпускников университета, 1978; лекция лауреата Темплтоновской премии "За прогресс в развитии религии", Лондон, 1983, и др.).
Советские власти всячески препятствовали возвращению книг Солженицына на родину, а сформулированные "левой эмиграцией" обвинения в "монархизме", "национализме", "изоляционизме" повторялись и варьировались многочисленными советскими публицистами середины 1980-х гг.. Лишь в 1989 редактору "Нового мира" С. П. Залыгину удалось после долгой борьбы напечатать "Нобелевскую лекцию", а затем отобранные автором главы "Архипелага..." ("Новый мир", NN 7-11). С 1990 проза Солженицына широко печатается на Родине. 16 августа того же года Указом Президента СССР писателю возвращено гражданство; 18 сентября "Комсомольская правда" и "Литературная газета" публикуют статью "Как нам обустроить Россию?", где Солженицын предупреждает о трудностях при выходе из-под коммунистического гнета (ср. также работу "Русский вопрос к концу XX века", 1994).
""Русский вопрос" к концу XX века".
Убежденность в том, что сегодня история поставила Россию перед неотложным выбором, Александр Солженицын, опубликовавший в 1994 г. статью под названием ""Русский вопрос" к концу XX века". Гражданская деятельность Солженицына является настолько обширной и многолетней, что рассказать о ней в нескольких строках невозможно. Впрочем, голос писателя-мыслителя пользуется огромным авторитетом (не всегда положительным) и хорошо знаком общественному мнению не только в России, но и во всем мире. В это время интиллигент трагически переживает первые годы перехода от коммунистического режима, опасаясь гибели России. Солженицын, характеризуя драматизм данного исторического момента, повторяет слова Гамлета. Он спрашивает себя: "Русский вопрос" к концу XX века стоит очень недвусмысленно: быть нашему народу или не быть" (Солженицын 1994: 69) и заявляет, что Россия должна заново обрести себя и перестать жертвовать собой в чужих интересах, растрачивая экономические, человеческие и духовные силы. Писатель страшится катастрофы, предотвратить которую можно, только если русский народ построит нравственную Россию: "Мы должны строить Россию нравственную - или уж никакую, тогда и все равно" (там же: 70; курсив - Солженицына).
Заключение.
Владимир Дьяков:
Совершенно очевидно, что все приведенные высказывания Солженицына о прошлом, настоящем и будущем нашего отечества не были случайно возникшими импровизациями. Напротив, они образуют тщательно продуманную, внутренне цельную мыслительную конструкцию. Исходя из нее, он систематизирует всю накапливаемую информацию, вырабатывает свое отношение к существующей действительности и прогнозирует пути ее трансформации, оценивает смысл и значение тех или иных исторических событий, место и роль в них отдельных личностей. По своему идейно-теоретическому содержанию историко-социологическая концепция Солженицына имеет немалое сходство с романтической историографией первой половины 19 века, особенно с ее российской разновидностью, характерной для славянофильства предреформенкого периода, в чем-то также с почвенничеством Достоевского, отчасти с христианским универсализмом Вл. Соловьева, с религиозно- нравственным подходом к историческим процессам, характерным для Бердяева. Обоснованно убежденный в полной бесперспективности коммунистического строительства, где бы оно ни осуществлялось, Солженицын весьма скептически относится и к тем, кто идеал общественного устройства видит в современном капитализме.
А вот что относительно этого пишет Игорь Сендюков (украинская газета «День» от 29 июня 2005):
«…Искаженное восприятие всего, что происходит в окружающем мире, искаженное, по сути, утраченное чувство свободы (утраченное всем народом!) — вот, по Солженицыну, та страшная цена, которую заплатили народы сталинской империи за пагубные социальные эксперименты ХХ века.
«Часы коммунизма — свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами». Так сформулировал писатель (еще в 1990 году, до распада СССР) главный вопрос, отнюдь не утративший и сейчас своей обжигающей актуальности. В чем видит он выход из «развалин» коммунизма? «Возврат дыхания и сознания» (используя название одной из известных статей Солженицына) — вот единственно возможный вариант. Возврат нации в целом и каждой личности, ее образующей, чувства свободы и собственного достоинства. А самое страшное, что мешает этому — ложь, ложь большая и малая, ложь заведомая, продуманная и подсознательная, ложь глобальная, вселенских масштабов и мелкая, каждодневная, въевшаяся в душу, как уголь. Ложь отвратительна тем, что неизбежно порождает насилие и сама, в свою очередь, есть его продукт. Ложь и какая бы то ни было демократия несовместимы по определению, напоминает Солженицын. Любой новой власти — а особенно постоянно апеллирующей к моральным ценностям — необходимо ежесекундно помнить об этом…
…Свобода — вот одно из условий национального самосознания. Свобода и политическая (внешняя), и внутренняя, интеллектуальная. Но вот важная для писателя оговорка: «Действительно, в нашей стране интеллектуальная свобода преобразила бы многое сейчас, помогла бы очиститься от многого... Но интеллектуальная свобода — очень желанный дар, однако, как и всякая свобода — дар не самоценный, а — проходной, лишь разумное условие, лишь средство, чтобы мы с его помощью могли бы достичь какой-то другой цели, высшей». Какова же эта высшая цель? Для Солженицына, верующего православного человека, она ведет к Богу (тут, по его мнению, каждый должен помнить, что «не им этот мир создан», «не им управляется», должен «знать над собой силу высшую»)».
Да, Солженицын был и остаётся загадкой. Человек-противоречие, он всегда идёт против всех. За свои взгляды он страдает всю жизнь – изгнание из страны, многие лишения, отказы и запреты в печати. Но именно в том, чтобы всегда говорить то, что он думает, Солженицын видит смысл своего существования.
10. Литература.
Солженицын А.И. Нобелевская лекция: [ Речь писателя в связи с присуждением ему Нобелев.премии по лит. 1972 г. ] / Предисл. С.Залыгина / / Новый мир. - 1989. - N 7. - С.135-144.
Солженицын А.И. Речь в Гарварде на ассамблее выпускников университета 8 июля 1978 г. / / Родина. - 1991. - N 9/10. - С. 101-105.
Солженицын А.И. Темллтоновская лекция: Ответ. слово на присуждение Темплтонов. премии. Бэкингем. дворец, 10 мая 1993 г. / / Новый мир. - 1992. - N2. - С.179-183.
Солженицын А.И. Слово на приеме в Гуверовском институте [1976 г. ] : Интервью журн. "Ле пуэн" [ 1975 г. ] / / Нева. - 1992. - N 9. - С.240-249.
Солженицын А.И. Ответное слово на присуждение литературной награды американского национального клуба искусств Нью-Йорка, 19 янв. 1993г. / / Новый мир. - 1993. - N 4. - С. 3-6.
Радзишевский В. Солженицын, какой он есть: Итал. премия [Бранкати] - рус.писателю / / Лит.газ, - 1995. - 19 апр., N 16. - С.3.
"Жить не по лжи": [ О движении общественности в защиту А.И.Солженицына: Фрагм.глав из одноим.сб., сост. в самиздате в 1974 г.: С предисл. ред ] / / Юность. - 1990. - N 5. - С. 4-
Кузнецова Т.Г. Разрыв: [ Из воспоминаний об А.И.Солженицыне: Беседа с адвокатом Т.Г.Кузнецовой ] / / Родина. - 1990. - N 11. - С.49-53.
Вокруг высылки Солженицына: [ Публ. док. от 1974 г. / Подгот. к печати и предисл. И.Артюхевича ] / / Свобод. мысль. - 1992. - N 6. - С.81-85.
Документы из архива ЦК КПСС по делу А.И.Солженицына [ 1962 - 1988 ] / Публ. и прим. А.Петрова / / Континент. - 1993. - N 75. - С.16-229.
Кублановский Ю. Александр Солженицын. Последний день рождения на чужбине: Сегодня исполняется 75 лет классику сов. и антисов.лит. / / Независимая газ. - 1993. - 11 дек. - С.1.
Письма советских граждан по поводу высылки А.И.Солженицына [1974 г.] / Публ. О.Эдельман / / Звезда. - 1994. - N 6. - С. 84-92.
Решетовская Н.А. Александр Солженицын и читающая Россия. - М.: Сов.Россия, 1990. - 413с.: [ 17 ] л. ил. + портр.
Нива Жорж. Соженицын / Пер. с фр. С.Маркиш в сотрудничестве с авт.; Предисл. И.Виноградова. - М.: Худож.лит., 1992. - 189, [ 21 ] с. : [ 8 ] л. ил. - Библиогр.: с. 186-190. Библиогр. в прим.: с.180-185.
Мешков Ю.А. Александр Солженицын. - Екатеринбург: Диамант, 1993. - 100с.
Чалмаев В.А. Александр Солженицын: жизнь и творчество: Кн. для учащихся. - М.: Просвещение, 1994. - 285, [ 2 ]с. : ил.
Дедков И. Солженицын. Апрель 1992 г. : [ О документ. фильме "Александр Солженицын". Студия документ.телефильмов ТО "Экран" / / Искусство кино. - 1993. - N 1. - С 3-7.
Кублановский Ю. О всероссийской Мемуарной Библиотеке: [ О библ. сер., основ. А.И.Солженицыным ] / / Кн.обозрение. - 1990. - 8 июня, N 23. - С.10.
Год Солженицына: [Ответы на анкету ред. "Лит. газ."]/ / - 1991. -3июля, N 26. - С.10. - Авт.: Е.Старикова, А.Латынина, М.Окутюрье (Франция).
Рогощенков И. Возвращение? : [ О месте А.И.Солженицына в совр. культуре и нашем сознании ] / / Север. - 1992. - N 3. - С. 156-160.
Наврозов Л. Солженицын и Запад: прощание без оваций / / Рос. вести. - 1994. - 4 июня. - С.4. - (Вехи; Вып. 21).
Лурье Я.С. Александр Солженицын - эволюция его исторических взглядов / / Звезда. - 1994. - N 6. - С.107-125.
Наврозов Л. Человек тоталитарного склада: [ Об А.И.Солженицыне: Беседа с публицистом Л.Наврозовым. / Записал А.Бродовский] / / Россия. - 1994. - 10-16 авг., N 30. - С.4.
Грязневич В.П. Пророк, чудак, интеллигент: [К возвращению А.И. Солженицына на родину ] / / Звезда. - 1994. - N 6. - С. 135-145.
Гулиев В. Александр Солженицын : зеркало российских реформ, или тяжкий путь познания / / Рос.вести. - 1994. - 30 авг.
Померанц Г. Завершение эпоса: Солженицын вернулся, А с ним вернулись и все его демоны / / Новое время. - 1994. - N 52. - С 38-39.
Андреева-Карлайл О. Солженицын. В круге тайном: [Из воспоминаний]. Пер. с англ. / / Вопр.лит. - 1994. - NN 1-4.
Бернштам М.С. Проклятый вопрос о цене идей : [О взглядах А.И Солженицына на общество: Ст. амер. публициста ] / / Дружба народов. - 1992. - N 4. - С.167-185.
Темпест Р. К проблеме героического мировоззрения : Солженицын и Ницше : [ Ст. из США ] / / Звезда. - 1994. - N 6. - С.93 - 108.
Попов Е. Солженицын и юмор : [ Выступление на междунар.симпоз. на тему "Юмор и повествование", Турин (Италия), май 1991 ] / / Столица. - 1991. - N 24-25/ - С.114-119.
Страда В. "Феномен Солженицына" и новая Россия : [ Выступление на симпоз., посвящ. творчеству А.И.Солженицына, Неаполь ] / / Лит.газ. - 1992. - 8 янв., N 2. - С.4.
А.И.Солженицын : библиография / Сост. Н.Г.Левитская / / Сов. библиогр. - 1991. - N 3. - С.19-32.
Вронская Д., Чугуев В. Кто есть кто в России и бывшем СССР : выдающиеся личности б. Сов.Союза, России и эмиграции. - М., 1994. - А.И.Солженицын. - С.501.
Ежедневная всеукраинская газета «День» №112, пятница, 24 июня 2005
Звезда. 1994. № 6. С. 117—125. 5) См.: Масарский М. Порядок и смута // Знамя. 1996.
Семён Резник: «Делай, что должно, и пусть будет что будет…» // Автор: Валерий Прайс //18.11.2003 // Сайт «Вестник»
Аверинцев С., Поэты, М., 1996
Анциферов Н.П., Душа Петербурга // Анциферов Н.П., Непостижимый город, Л., 1991
Гаспаров М.Л., Записки и выписки, M., 2000
Егоров Б., Жизнь и творчество Ю.М. Лотмана. Спб., 1999
Лихачев Д.С., Поэтика древнерусской литературы, М., 1979
А.А. Солженицын - эволюция его исторических взглядов // Звезда, 6 1997 Россия древняя и Россия новая, Спб.
1 А.И.Солженицын «На возврате дыхания и сознания», 1969
2 советский физик, общественный деятель, академик АН СССР, нобелевский лауреат (премия Мира).
··Голодомор 1932-33-х годов.С апреля 1932 по ноябрь 1933 года, по данным историков, жертвами голода в Украине стали (по разным оценкам) от 7 до 10 млн людей, в том числе около 4 миллионов детей. С учётом непрямых жертв Голодомор забрал жизнь около 14 миллионов людей. Пик Голодомора пришёлся на весну 1933 года. В Украине тогда от голода умирало 17 людей ежеминутно, 1000 - ежечасно, почти 25 тысяч – ежедневно. Во времена СССР масштабы произошедшей трагедии и её подлинные причины скрывались. По мнению историков, главной целью организации искусственного голода был подрыв социальной базы сопротивления украинцев против коммунистической власти и обеспечения тотального контроля со стороны государства за всеми слоями населения. Широкую кампанию по разъяснению вопроса Голодомора украинская власть проводит уже несколько лет. В мае 2002 года постановлением Верховной Рады Украины Голодомор 1932-1933 годов был назван Геноцидом украинского народа. 28 ноября 2006 года парламент принял закон "О Голодоморе 1932-1933 годов в Украине". Президент Украины Виктор Ющенко объявил 2008-й годом памяти жертв Голодомора 1932-33 годов. Глава государства также предлагает ввести уголовную ответственность за публичное непризнание Голодомора геноцидом украинского народа. Однако часть историков - преимущественно российских - не считают Голодомор 30-х годов геноцидом, настаивая, что тогда пострадали и другие нации бывшего СССР.