Советская репрессивная система, главную и неотъемлемую часть которой составлял ГУЛАГ, создавалась в течение ряда лет. Она уходит корнями в хаос революции и гражданской войны. Однако было бы неверно утверждать, что эта система возникла на пустом месте. Она не только органически включила в себя все пенитенциарные учреждения Российской империи, но и впитала ее богатый репрессивный опыт. Конечно, масштабы репрессий в царской России не идут ни в какое сравнение с размахом террора в советские годы, но разве дело в количестве?

Процесс становления советских репрессивных органов отмечен борьбой двух тенденций: с одной стороны, делались попытки воплотить в жизнь все лучшие достижения пенитенциарной науки, как российской, так и зарубежной, с другой стороны, шло формирование принципиально новой карательной системы, соответствовавшей широко практиковавшимся внесудебным репрессиям.

Официальным проводником так называемой исправительно-трудовой политики советской власти стал Наркомат юстиции. Входившее ранее в Министерство юстиции Главное управление местами заключения было переименовано в Карательный отдел Народного комиссариата юстиции. Наряду с чисто практическими шагами по реорганизации тюремного дела это ведомство занялось созданием правовой базы советской пенитенциарной политики. Такие нормативные акты как постановление Наркомата юстиции от 23 июля 1918 г. «О лишении свободы, как мере наказания, и о порядке отбывания такового. (Временная инструкция)», постановление того же наркомата от 15 ноября 1920 г. «Положение об общих местах заключения РСФСР» и ряд других официальных документов, автором которых был НКЮ, закладывали правовые основы функционирования реорганизованных мест лишения свободы, среди которых появились воспитательно-карательные учреждения нового типа, такие как реформатории и колонии, что было, несомненно, прогрессивным явлением. Постановление от 15 ноября 1920 г. содержало одну особенность: заключенные делились на категории не по классовому признаку, как было принято в законодательстве послеоктябрьского периода, а по наличию факта корысти в совершенном преступлении. В последующих аналогичных документах это «несоответствие» было устранено.

Законотворческую деятельность Наркомата юстиции можно было бы оценить в целом как прогрессивную, если бы не один существенный момент. Продолжая сложившуюся в дореволюционный период практику ведомственного регулирования деятельности мест заключения, Наркомат юстиции закладывал основы последующего «ведомственного беспредела» в области применения уголовной репрессии.

Наряду с традиционной, исторически сложившейся системой мест заключения после Октябрьской революции начала формироваться сеть новых карательных учреждений, неизвестных ранее в России, - лагерей принудительного труда, ставших впоследствии основным каналом реализации карательной политики Советского государства.

Первые лагеря на территории Советской республики появились летом 1918 г. В августе в Муроме и Арзамасе были организованы два лагеря для «провокаторов, контрреволюционных офицеров, саботажников, паразитов и спекулянтов». Официально появление новых карательных учреждений закрепил декрет СНК от 5 сентября 1918 г. «О красном терроре». Совнарком ставил задачу ограждения Советской республики от классовых врагов путем заключения их в концентрационные лагеря. Последовавший за этим декретом ряд приказов НКВД требовал, чтобы превентивному аресту было подвергнуто значительное число представителей офицерства и буржуазии. Большевистская власть приступила к планомерному уничтожению своих действительных и потенциальных противников, отбросив в сторону все общепринятые процессуальные нормы и правовые гарантии. Для подавления сопротивления различных групп населения вводилась новая карательная мера, до революции в России не применявшаяся, - взятие заложников.

В борьбе за выживание большевистская власть стремилась если не уничтожить всех своих врагов физически, то хотя бы изолировать их, сломить морально и нравственно, заставив под конвоем работать на себя. Идеально для этой цели подходили лагеря - концентрационные, принудительных работ, особого назначения, исправительно-трудовые и т.д. - название практически не меняло их сути и назначения. Создание лагерей не требовало ни много времени, ни особых материальных затрат.

Начало правовому регулированию деятельности лагерей положил декрет ВЦИК «О лагерях принудительных работ», опубликованный в «Известиях» 15 апреля 1919 г. Первоначальная организация и заведование лагерями принудительных работ возлагались на губернские Чрезвычайные комиссии, которые затем по распоряжению из центра передавали их в ведение отделов управления губисполкомов. Заключению в лагерь подлежали те лица и «категории лиц», в отношении которых были приняты соответствующие постановления отделов управления исполкомов Советов, Чрезвычайных комиссий, революционных трибуналов, народных судов и других советских органов, «коим предоставлено это право декретами и распоряжениями». Для управления лагерями при НКВД по соглашению с ВЧК создавалось Центральное управление лагерей.

17 мая 1919 г. в развитие этого декрета ВЦИК издал постановление «О лагерях принудительных работ», в котором детально регламентировались порядок и условия организации лагерей. Рекомендовалось устраивать лагеря с учетом местных условий «как в черте города, так и в находящихся вблизи него поместьях, монастырях, усадьбах и т.д.». Декрет предписывал открыть во всех губернских городах в указанные сроки лагеря, рассчитанные не менее, чем на 300 чел. каждый. Общее управление всеми лагерями на территории РСФСР поручалось Отделу принудительных работ НКВД (такое название получило Центральное управление лагерей). Предполагалось, что содержание лагерей и администрации при полном составе заключенных будет окупаться трудом заключенных (в лагеря направлялись только лица, годные к физическому труду). Строго карались побеги, за первую попытку срок заключения увеличивался в 10 раз, за вторую, по решению революционного трибунала, можно было получить расстрел.

Оба документа как бы легализовали, законодательно оформили деятельность лагерей, рожденных политическим террором, внесудебными расправами в годы гражданской войны.

Численность лагерей быстро росла: к концу 1919 г. на всей территории РСФСР был 21 лагерь, летом 1920 г. их стало уже 49, к ноябрю - 84, в январе 1921 г. - 107, в ноябре 1921 г. - 122 лагеря. Если учесть, что в 1921 г. РСФСР включала 52 губернии и области, то в среднем на губернию приходилось по 2 лагеря. Однако в действительности эти скороспелые места заключения распределялись неравномерно. Например, в Москве и Московской губернии было 8 концентрационных лагерей.

Что же это были за лагеря? Как отмечалось в докладе НКВД за 1920 г., в его ведении были лагеря принудительных работ четырех типов: «1) лагеря особого назначения - Андроньевский и Ивановский в г. Москве, в котором помещаются иностранные и другие видные заложники, лица, осужденные до конца гражданской войны, и долгосрочные; 2) концентрационные лагеря нормального общего типа; 3) лагеря для военнопленных; 4) один лагерь-распределитель Новопесковский в г. Москве, через который проходят заключенные в ожидании их размещения по другим лагерям».

В документах и материалах о деятельности мест заключения термины «концентрационные лагеря» и «лагеря принудительных работ» употребляются чаще всего как синонимы для обозначения одних и тех же мест лишения свободы, встречаются также термины «концентрационные лагеря особого назначения» и «концентрационные лагеря принудительных работ». Иногда название «концентрационные лагеря» относится к местам заключения особой категории лиц - заложников и пленных, либо к лагерям, находившимся в ведении ВЧК, где в основном содержались граждане, не имевшие судебного приговора, арестованные «на всякий случай» в административном порядке.

Мы не располагаем достоверной информацией о полном количестве заключенных, побывавших за годы гражданской войны в лагерях ВЧК-НКВД, поэтому вынуждены ограничиться фрагментарными сведениями. В сентябре 1921 г. в 117 лагерях НКВД насчитывалось 60457 заключенных (это максимальная цифра за весь год). Из них осуждены органами ЧК 44,1%, другими административными органами 7,9%, народными судами 24,5%, ревтрибуналами 8,7%, реввоентрибуналами 11,6%, прочими судами (полковыми, товарищескими) 3,2%. По официальной статистике самих репрессивных органов, за контрреволюционные преступления отбывали наказание около 17% заключенных. Наибольшую группу (30,3%) составляли заключенные со сроком до 5 лет, остальные имели срок от 3-х месяцев до 3-х лет. В лагерях ВЧК в 1921 г. находилось 25 тыс. чел.

По мере развития системы лагерей совершенствовались их управленческие структуры. Отдел принудительных работ НКВД был реорганизован в 1921 г. в Главное управление лагерей принудительных работ с двумя отделами - административным и финансово-хозяйственным. Общая численность аппарата управления составляла 47 служащих.

На местах в составе отделов управлений губернских и уездных исполкомов были образованы подотделы принудительных работ, в обязанности которых входило не только устройство лагерей и управление ими, но и политическая обработка заключенных, а также руководство работами военнопленных и учет всех категорий осужденных. На 1 марта 1922 г. губернский и местный административно-управленческий аппарат лагерей принудительных работ состоял из 52 заведующих подотделами (все коммунисты), из 100 комендантов лагерей (97 коммунистов) и 177 помощников комендантов по административной и хозяйственной части (из них 159 коммунистов).

В деятельности Главного управления лагерей важное место занимала организация охраны лагерей. Внутреннюю охрану осуществляли вольнонаемные надзиратели. На 1 февраля 1922 г. по 108 лагерям их насчитывалось 3185 чел. Внешнюю охрану осуществляли органы милиции из расчета 1 милиционер на 15 заключенных.

В 1922 г. карательную политику в Советском государстве осуществляли три ведомства: 1) Народный комиссариат юстиции в лице его Центрального исправительно-трудового отдела (так с 1922 г. стал называться Центральный карательный отдел); 2) ГПУ, располагавшее собственными лагерями и тюрьмами; 3) Наркомат внутренних дел, где этой сферой деятельности ведали Главное управление принудительных работ и Главмилиция, в ведении которой находились арестные дома. Интересно отметить, что названные государственные структуры рассматривали карательную политику не как часть общегосударственной политики, а как одну из функций собственных ведомств. Например, в «Положении об общих местах заключения РСФСР» 1920 г. прямо указывалось, что к ведению местных карательных отделов относится «проведение в жизнь начал, положенных в основу карательной политики Народного комиссариата юстиции». Численный состав Наркомата юстиции и его ведомств по всей федерации на 1922 г. намечался в количестве 87 тыс. чел., из них штаты исправительных учреждений - 18557 чел. и 10 тыс. чел. конвойная стража.

В систему мест заключения НКЮ входили тюрьмы (к концу 1920 г. их было 251), сельскохозяйственные колонии и фермы, число которых быстро увеличивалось (в 1922 г. было 32 колонии и 28 ферм), а также учреждения для несовершеннолетних и больных. Вполне естественно, что НКЮ стремился сохранить за собой право проводить «собственную» карательную политику и считал необходимым сконцентрировать все пенитенциарные учреждения в своем ведомстве. К концентрационным лагерям Наркомюст относился весьма сдержанно. В одном из проектов постановления СНК, разработанном комиссариатом юстиции, было записано: «Заключение в лагерь принудительных работ как мера наказания отменяется. Все осужденные судебными учреждениями к лишению свободы содержатся в общих и специальных местах заключения, подведомственных НКЮ». В другом документе, выработанном в начале 1922 г. особой комиссией при ВЦИКе по пересмотру учреждений РСФСР, говорилось: «Обязать Народный комиссариат внутренних дел немедленно приступить к передаче всех его концентрационных лагерей органам Народного комиссариата юстиции... Предложить Народному комиссариату юстиции ввести лагеря в общую систему мест заключения, назначая их для более легко осужденных».

Однако лагерям была суждена долгая жизнь. За их сохранение высказался 5-й Всероссийский съезд заведующих отделами управлений губернских исполкомов (1922 г.). При обсуждении перспектив карательной политики съезд отметил, что «постановка пенитенциарного дела в лагерях принудительных работ находится на правильном пути и что НКВД имеет более мощную административную систему, чем ведомство НКЮ».

Представители НКВД высказывали по этому поводу следующие соображения: «НКЮ за четыре года не сумел не только усовершенствовать полученный им в довольно приличном состоянии тюремный аппарат, но во многом допустил его разрушение и, в частности, почти совсем растерял уездные тюрьмы*. В то же время Главное управление принудительных работ буквально из ничего менее чем за три года создало довольно мощную организацию лагерей, давшую возможность снять их даже с государственного обеспечения». Аргументы представителей НКВД были приняты во внимание, и съезд высказался за передачу всех мест лишения свободы в подчинение Народному комиссариату внутренних дел.

Некоторое несовпадение взглядов двух конкурирующих ведомств - НКЮ и НКВД на содержание и методы карательной политики можно объяснить тем, что в Наркомюсте в тот период работало значительное количество так называемых «буржуазных специалистов» -крупных ученых-правоведов, адвокатов, юристов, которые, подстраиваясь и приспосабливаясь, все же не могли смириться с противоправными действиями большевистских властей.

Работники же другого ведомства - НКВД, среди которых было немало профессиональных революционеров, напротив, не колеблясь, в силу своих убеждений поддержали террор, возведенный в ранг официальной политики.

25 июля 1922 г. Совнарком принял постановление о сосредоточении всех мест заключения в одном ведомстве - НКВД. 12 октября 1922 г. НКВД и НКЮ выработали совместное соглашение о реорганизации и разграничении полномочий. Главное управление принудительных работ НКВД и Центральный исправительно-трудовой отдел при НКЮ упразднялись, а их функции и подведомственные учреждения передавались вновь созданному Главному управлению местами заключения при НКВД. За органами НКЮ сохранялись права прокурорского надзора.

Средств, отпускаемых Наркоматом внутренних дел на содержание концлагерей, катастрофически не хватало. Жизнь в лагерях была невыносимой. В течение короткого времени физически здоровые люди становились нетрудоспособными. В лагерях свирепствовали эпидемии, заключенные умирали от истощения. В лагерях принудительных работ при среднемесячном содержании в 1921 г. немногим более 50 тыс. заключенных в течение года умерло 6383 заключенных.

С августа 1922 г. все расходы на содержание мест заключения были отнесены на счет местного бюджета. Правительство оставило на государственном снабжении лишь 15 мест заключения, имевших общегосударственное значение, среди них были наиболее крупные изоляционные тюрьмы, труддома для несовершеннолетних и тюрьмы для политических преступников. Выделяемых исполкомами средств едва хватало на заработную плату служащим. Были случаи, когда исполкомы принимали постановления о закрытии губернии для приема заключенных извне.

«Вся сеть мест заключения, - говорилось в докладной записке наркома внутренних дел А.Белобородова в Совнарком от 19 февраля 1925 г., - рассчитанная за округлением на 73000 штатных мест, содержит в настоящее время 100924 человека. Таким образом, эти 30000 заключенных, не вошедшие в план снабжения, должны питаться за счет остальных... В результате - голодание тысяч заключенных, создание антисанитарной обстановки с угрозой эпидемических заболеваний, побеги из мест заключения, которые не могут предупредить по причине недостаточного служебного персонала. Считая положение угрожающим, Народный комиссариат внутренних дел РСФСР по Главному управлению местами заключения полагает, что со стороны Центральной власти необходима срочная помощь местному бюджету на нужды мест заключения...».

Именно тяжелым материальным положением можно объяснить некоторые всплески «гуманности» со стороны Советской власти, наблюдавшиеся в первой половине 20-х гг., когда из тюрем и лагерей выпускались тысячи заключенных в связи с амнистиями или путем освобождения их до срока. Однако эта политика «проветривания камер», как ее называли тюремные служащие, была малоэффективна, т.к. через день-другой тюрьмы наполнялись новым составом заключенных.

Деятельность мест заключения, подведомственных НКВД, регламентировалась Исправительно-трудовым кодексом РСФСР, принятым 16 октября 1924 г. Важно отметить, что среди учреждений, предусмотренных Кодексом «для принятия мер социальной защиты исправительного характера», лагеря названы не были. Согласно отчету Главного Управления мест заключения республики XI съезду Советов, концентрационные лагеря были повсеместно ликвидированы или преобразованы в места заключения общего типа еще в 1923 г. Однако это не совсем так. Дело в том, что в стране по-прежнему продолжали существовать две карательные системы, только теперь не в ведомствах НКЮ и НКВД, а в составе НКВД и ГПУ-ОГПУ.

Созданное в феврале 1922 г. Государственное политическое управление при НКВД, заменившее ВЧК, в конце 1923 г. выделилось из Наркомата внутренних дел и было подчинено правительству. Вместе с ГПУ выделилась и репрессивная система, в которую вошли подведомственные ГПУ внутренние тюрьмы, изоляторы и концентрационные лагеря особого назначения, типа Соловецкого, организованного по постановлению СНК РСФСР от 2 октября 1923 г. Деятельность этой системы базировалась на внутриведомственных актах, она не подчинялась общегосударственному законодательству, была исключена из поля зрения общественности. Главлит издал ряд секретных циркуляров «О Соловецких концлагерях», «О сведениях по работе и структуре ОГПУ» и других, которые запрещали публиковать сведения о деятельности Политуправления. Таким образом, «карающий меч революции» был выведен из-под контроля советской и мировой общественности.

10 августа 1922 г. ВЦИК издал декрет, в котором разрешил особой комиссии при НКВД высылать в целях изоляции за границу или в определенные местности РСФСР «лиц, причастных к контрреволюционным выступлениям», в административном порядке, не прибегая к аресту, на срок до 3-х лет. Высланные в административном порядке лишались на время высылки активного и пассивного избирательного права и поступали под надзор местного органа ГПУ, которое определяло местожительство выселяемого в районе высылки.

16 октября того же года это постановление было дополнено новым декретом ВЦИК, по которому Особая комиссия при НКВД по высылке наделялась правом не только высылать, но и заключать в лагерь принудительных работ на месте высылки на тот же срок (не свыше 3-х лет) лиц, признаваемых социально опасными, а именно: деятелей антисоветских политических партий и преступников-рецидивистов.

28 марта 1924 г. ЦИК утвердил Положение о правах ОГПУ в части административных высылок, ссылок и заключения в концентрационный лагерь. Такие решения оформлялись Особым совещанием ОГПУ в составе трех человек. Одновременно с Особым совещанием активную внесудебную деятельность продолжала и коллегия ОГПУ.

Характерной особенностью деятельности этого внесудебного репрессивного органа было то, что в его жернова мог попасть практически любой человек, а однажды побывавший «там» уже навсегда оставался в поле зрения «всевидящего ока» ОГПУ.

Несмотря на старания Советской власти уравнять в «правах» политических и уголовных заключенных, «политики» в начале 20-х гг. по своему статусу еще как-то отличались от общеуголовных преступников. Они объединялись в коллективы, отстаивали путем многодневных голодовок и самоубийств свои права, выставляли такие требования, как ликвидация гибельных для здоровья лагерей в Холмогорах и Пертоминске, расположенных на берегах Северной Двины и Белого моря, где свирепствовала малярия и не хватало мест для свезенных сюда еще в 1922 г. анархистов и социалистов. Борьба за сохранение человеческого достоинства, за сносные условия существования велась и на Соловках, куда политические заключенные начали поступать летом 1923 г. Столкновение между заключенными и администрацией 19 декабря 1923 г. закончилось трагедией - 6 политзаключенных были похоронены в братской могиле. Слухи о соловецком расстреле дошли до мировой общественности, вызвали массовые протесты со стороны рабочих организаций ряда стран. Большевистская власть не особенно прислушивалась к общественному мнению, хоть и мировому, но на сей раз было решено уступить. 10 июня 1925 г. Совнарком СССР принял постановление: «Прекратить впредь содержание в Соловецком концентрационном лагере особого назначения осужденных за политические преступления членов антисоветских партий (правых с.-р., левых с.-р., меньшевиков и анархистов)». Заключенные переводились в подведомственные ОГПУ места лишения свободы на материке. Советская пресса поспешила оповестить весь мир о ликвидации Соловков, хотя фактически это была не ликвидация концлагеря, а всего лишь переброска части заключенных. Появился прекрасный повод поговорить об укреплении законности, о прекращении режима террора и вообще о гуманности большевистской власти. Лидер профсоюзов М.Томский даже выступил с сообщением по этому поводу перед франко-бельгийской рабочей делегацией.

Вывезенные на материк соловецкие политзаключенные написали специальное «Обращение» к мировому пролетариату, где рассказали правду об этой «акции гуманизма». Дело в том, что вывезли далеко не всех политзаключенных, а только тех, кого ОГПУ признало «политическими», а таких было всего около 300 чел. Другие же заключенные, среди которых находились рабочие-стачечники, участники рабочих движений и организаций; крестьяне, участвовавшие в восстаниях; контрреволюционеры, осужденные за религиозные убеждения и т.д., не имея статуса политических, остались в лагере на общеуголовном режиме, отбывая каторгу, установленную для уголовников. Тем, кого увозили, дали два часа на сборы, а затем бегом, не считаясь с наличием женщин и больных, погнали к пристани. Переполненный трюм парохода, битком набитые вагоны, отсутствие в достаточном количестве воды и продовольствия, одуряющая духота и грубость конвоя - вот краткое описание 9-дневного путешествия «политиков». И что же в итоге? Тобольская каторжная тюрьма, куда завезли около 100 чел. Другую группу заключенных - около 200 чел. отправили в Верхне-Уральск. Это было, по сути, новое, гораздо более суровое наказание.

Соловецкий быт с его отвоеванными льготами показался социалистам чуть ли не раем по сравнению с тем, что им уготовило ОГПУ на материке.

У советской каторжной тюрьмы по сравнению с царской появилось одно существенное отличие - это специально подобранный штат администрации и надзора, главной чертой которого было чувство животной ненависти к «меньшевистской сволочи» и «христопродавцам». Казалось, красноармейцы и надзиратели только и ждали подходящего случая, чтобы учинить кровавую расправу.

Интересно проанализировать, как и за какие преступления попадали социалисты в большевистские застенки. Из 126 политзаключенных Тобольской каторжной тюрьмы только 21 имел судебный приговор; из 200 политузников Верхне-Уральской тюрьмы по суду был осужден один человек, остальные репрессированы ГПУ не за какие-нибудь конкретные преступления, не за вооруженную борьбу с большевистской властью, а за одну лишь принадлежность - иногда даже в прошлом - к социалистическим и анархистским партиям. Именно за членство в партиях, иногда пассивное, их приговорили к тюрьме и концлагерю, а четверых к расстрелу, замененному 10-летней тюрьмой. 29 чел. из 126 судили в 1922 г., 53 в 1923 г., а остальных - в 1924 и 1925 гг., когда гражданская война уже давно была оконченной.

Террор против политических противников имел целью уничтожить всякую возможность политической оппозиции, пресечь любые попытки инакомыслия. Лидеры большевистской партии, в частности М.П.Томский, не раз повторяли: «В обстановке диктатуры пролетариата может быть и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а все остальные в тюрьме».

На XV съезде ВКП(б) глава правительства А.И.Рыков заявил: «Я думаю, что нельзя ручаться за то, что население тюрем не придется в ближайшее время несколько увеличить». В чей же адрес посылались угрозы? Меньшевики и эсеры были уже пройденным этапом, на власть большевиков никто не посягал, за счет кого же предполагалось увеличить население тюрем? Объектом политических репрессий стали однопартийцы, вчерашние соратники по революционной борьбе и внесудебным расправам. Арест, тюрьма, ссылка и концлагерь стали главными аргументами в политических спорах.

Осенью 1927 г. оппозиционеры разослали рядовым членам партии листовку, которая заканчивалась словами: «Долой расстрелы, долой ГПУ, да здравствует рабочая демократия, да здравствует свобода слова, печати и собраний!». Но было уже поздно. Порочная практика репрессий и доносов прочно вошла в плоть и кровь не только партии, но и всей страны.

Многие партийцы искренне верили, что все это было «совершенно справедливой революционной расправой» и делалось во имя светлого будущего. Мечты о «светлом будущем» были для большинства граждан Советской России тем допингом, который помогал пережить настоящее. Однако во все времена были среди россиян люди, которые хотели жить сегодня, не откладывая на потом. «Нам масло надо, а не социализм», - единодушно заявили 6 сентября 1927 г. путиловские рабочие, собравшиеся на кооперативную конференцию. Из 411 присутствовавших рабочих беспартийных было 135 чел. По сообщению ленинградского отдела ОГПУ, рабочие выявили такое озлобление по поводу плохого снабжения, что конференция по резкости выступлений, по самовольности и количеству хулиганских выпадов могла вполне быть отнесена к явлениям «исключительного порядка».

Материальное положение рабочих ухудшалось день ото дня. С мрачным юмором рабочие шутили: «Говорят отменили букву "М" - мяса нет, масла нет, мануфактуры нет, мыла нет, а ради одной фамилии - Микоян - букву "М" оставлять ни к чему». Лозунг «догнать и перегнать» для многих уже давно превратился в лозунг «дожить и пережить».

Вот записи из дневника современника, активного профсоюзного деятеля Б. Г.Козелева, относящиеся к лету 1928 г. «Положение в стране напряженное. Создалась в ряде районов паника, запасаются хлебом, другими продуктами, даже мылом, сахаром. В деревнях проявление недовольства, даже волнений. Красноармейцы шлют в деревню хлеб. Отпускники-рабочие, возвратившись из деревни, возбуждены и негодуют на административный произвол. В Николаеве на завод Марти пришли ходоки от крестьян. Были арестованы. В числе арестованных - ни одного кулака. Политика "военного коммунизма" в наше время к добру не приведет...

В Кабарде было крестьянское восстание. Шли к исполкому. В них стреляли, они отвечали. В результате - 6 убитых крестьян. В Ростове обезоружили и арестовали много отдельных командиров красноармейских частей (главным образом, крестьяне).

Крестьяне из деревни пишут в города красноармейцам письма, в которых жалуются на конфискации, притеснения. "Бери, сынок, винтовку и иди защищать отца и мать". 50% таких писем задерживаются».

Это было началом нового этапа гражданской войны, затяжной, необъявленной войны партии и государства против мирного населения своей страны. Убитых на этой войне хоронили тайно, не позволяя оплакивать, пленных свозили в ГУЛАГ.

26 марта 1928 г. ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление «О карательной политике и состоянии мест заключения». В документе отмечался ряд отрицательных явлений и крупных недочетов в деятельности судов и в постановке карательной системы. Правительство требовало «признать необходимым применять суровые меры репрессии исключительно в отношении классовых врагов и деклассированных преступников-профессионалов...» В отношении лиц, не поддающихся, по мнению «Органов», исправлению, предлагалось ставить вопрос о продлении срока или о принятии новых мер социальной защиты. Предлагалось ограничить льготы (зачет рабочих дней, предоставление отпусков, перевод в льготные разряды) классово-чуждым элементам и социально-опасным преступникам. Документ расширял полномочия начальников мест заключения по поддержанию соответствующего режима в местах лишения свободы.

6 ноября 1929 г. ЦИК и СНК СССР внесли изменения в «Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик», принятые в 1924 г. Статья 13 этого документа, в частности, гласила: «Мерами социальной защиты судебно-исправительного характера являются:...б) лишение свободы в исправительно-трудовых лагерях в отдаленных местностях Союза ССР», а статья 18 добавляла: «на срок от трех до десяти лет». Так впервые в советском законодательстве появился термин «исправительно-трудовой лагерь» (ИТЛ) и соответственно «новый» вид уголовного наказания, через которое прошли миллионы «пленных», ни в чем не повинных граждан.

Исправительно-трудовые лагеря росли и набирали силу, а нормативный акт, регулирующий их деятельность, появился только 7 апреля 1930 г., когда СНК СССР принял официальное «Положение об исправительно-трудовых лагерях». Этот документ открывал одну из самых трагических страниц в истории пенитенциарной политики государства. Авторитарная власть получила в свои руки «законный» инструмент для политического и экономического воздействия на общество - ГУЛАГ.

В исправительно-трудовые лагеря направлялись лица, приговоренные судом к лишению свободы на срок не ниже трех лет, а также лица, осужденные постановлением коллегии или Особого совещания ОГПУ. Лагеря находились в ведении ОГПУ, которое осуществляло общее руководство их деятельностью на основе внутриведомственных нормативных актов. ОГПУ наделялось неограниченной властью над судьбами заключенных, которые, попав в сферу его деятельности, фактически выпадали из юрисдикции действующего законодательства.

Наряду с лагерями ОГПУ в стране продолжала действовать карательная система НКВД, куда входили так называемые «общие места заключения» - тюрьмы, исправительно-трудовые колонии, пересыльные пункты и т.д. После ликвидации 15 декабря 1930 г. народных комиссариатов внутренних дел союзных республик эти места заключения передавались в ведение народных комиссариатов юстиции союзных республик. На Наркомат юстиции РСФСР возлагалось «общее руководство исправительно-трудовой политикой и проведение в жизнь исправительно-трудового законодательства». Какое законодательство имелось в виду? Постановление об исправительно-трудовых лагерях? Нет, лагеря никак не вязались с провозглашенным принципом законности и гуманизма. Для демонстрации этих «принципов» существовал другой документ - Исправительно-трудовой кодекс РСФСР 1924 г. Но и он нуждался в коррекции. Курс на обострение классовой борьбы нашел отражение в новом Исправительно-трудовом кодексе РСФСР, утвержденном 1 августа 1933 г. В качестве основной задачи уголовной политики пролетариата (не государства. - Г.И.) на переходный период от капитализма к коммунизму Кодекс определял защиту «диктатуры пролетариата и осуществляемого им социалистического строительства от посягательств со стороны классово-враждебных элементов и нарушений со стороны как деклассированных элементов, так и неустойчивых элементов из среды трудящихся». В этом документе не упоминались ни лагеря, ни 10-летние сроки заключения, ни особые полномочия ОГПУ. Речь шла преимущественно о трудовых колониях и сроках заключения до 3-х лет.

Принятие исправительно-трудового кодекса совпало с периодом временного ослабления репрессий. Исследователи связывают это с появлением секретной инструкции, подписанной 8 мая 1933 г. И.Сталиным и В.Молотовым. В этом циркуляре, названном «Инструкция всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, суда и прокуратуры», говорилось: «ЦК и СНК считают, что в результате наших успехов в деревне наступил момент, когда мы уже не нуждаемся в массовых репрессиях, задевающих, как известно, не только кулаков, но и единоличников и часть колхозников.

Правда, из ряда областей все еще продолжают поступать требования о массовом выселении из деревни и применении острых форм репрессий.

В ЦК и СНК имеются заявки на немедленное выселение из краев и областей около ста тысяч семей. В ЦК и СНК имеются сведения, из которых видно, что массовые беспорядочные аресты в деревне все еще продолжают существовать в практике наших работников. Арестовывают председатели колхозов и члены правлений колхозов. Арестовывают председатели сельсоветов и секретари ячеек. Арестовывают районные и краевые уполномоченные. Арестовывают все, кому не лень и кто, собственно говоря, не имеет никакого права арестовывать. И неудивительно, что при таком разгуле практики арестов органы ОГПУ, и особенно милиция, теряют чувство меры и зачастую производят аресты без всякого основания, действуя по правилу: "сначала арестовать, а потом разобраться"». Сталинская критика «арестов без всякого основания» временно сбила волну репрессий, количество заключенных резко уменьшилось, но очень ненадолго.

10 июля 1934 г. постановлением ЦИК был образован общесоюзный Народный комиссариат внутренних дел, в состав которого на правах Главного управления вошло ОГПУ. В структуре НКВД СССР были образованы: Главное управление государственной безопасности, Главное управление рабоче-крестьянской милиции, Главное управление пограничной и внутренней охраны, Главное управление исправительно-трудовых лагерей и трудовых поселений, Главное управление пожарной охраны, отдел актов гражданского состояния и административно-хозяйственное управление. В союзных республиках создавались НКВД с аналогичной структурой, в автономных республиках и областях - Управления НКВД, в РСФСР - институт уполномоченного НКВД. 17 сентября в ведение НКВД были переданы конвойные войска, а 27 октября - исправительно-трудовые учреждения, существовавшие ранее в системе НКЮ. Для руководства ими был образован отдел мест заключения, который вошел в Главное управление исправительно-трудовых лагерей, трудовых поселений и мест заключения НКВД СССР. Этот Главк, несмотря на многократные изменения его названия, всегда сохранял свою первоначальную аббревиатуру - ГУЛАГ. Эти пять букв стали зловещим символом жизни на грани смерти, символом беззакония, каторжного труда и бесправия. Они дали название всей колониально-лагерной стране, в которой помимо своей воли десятилетиями жили и работали миллионы советских людей.

Многие из них попали в ГУЛАГ по решению Особого Совещания. Этот орган внесудебной расправы был образован при народном комиссаре внутренних дел по постановлению ЦИК и СНК СССР 5 ноября 1934 г. и просуществовал до 1 сентября 1953 г. В справке, направленной в конце 1953 г. секретарю ЦК КПСС Н.С.Хрущеву и подписанной министром внутренних дел С. Кругловым и Генеральным прокурором Р.Руденко, сообщалось, что Особым Совещанием за годы его существования было осуждено 442531 чел., в том числе к высшей мере наказания 10101 чел., к лишению свободы 360921 чел., к ссылке и высылке (в пределах страны) 67539 чел., к другим мерам наказания (зачет времени нахождения под стражей, высылка за границу, принудительное лечение) 3970 чел. Далее количество осужденных подробно расписывалось по годам. Эти цифры впоследствии неоднократно повторялись в других официальных документах; в конце 80-х - начале 90-х гг. были частично опубликованы и введены в научный оборот. Между тем, есть основания сомневаться в их достоверности. Обращение к другим источникам позволяет сделать вывод, что цифры, указанные в справке, занижены. Например, в названном документе значится, что в 1944 г. Особым Совещанием было осуждено 10611 чел. При анализе 46-ти докладных записок, направленных Л.Берия в 1944 г. И.Сталину, с указанием какого числа состоялось Особое Совещание, какое количество следственных дел рассмотрено, сколько человек осуждено всего, из них к расстрелу и разным срокам наказания, выявляется, что в 1944 г. было осуждено не 10611 чел., а 27456 чел. Аналогичная картина наблюдается и по некоторым другим годам. Данное несоответствие показывает, что всевозможные официальные сводные справки и отчеты МВД требуют критического подхода и, по возможности, перепроверки путем привлечения разных групп источников.

Возглавлял Особое Совещание сам народный комиссар, в качестве его членов выступали его ближайшие помощники и заместители. Прокурор не входил в состав Особого Совещания, но его присутствие на заседаниях считалось обязательным. Иногда он даже пытался вмешиваться в работу этого внесудебного органа. Например, 10 июня 1939 г. А.Вышинский обратился в ЦК ВКП(б) к И.Сталину и в СНК СССР к В.Молотову с запиской, в которой сообщал: «За последнее время через Особое Совещание при народном комиссаре внутренних дел СССР проходит большое количество дел, причем в каждом заседании Особого Совещания рассматривается от 200 до 300 дел. При таком положении вещей не исключается возможность принятия ошибочных решений». Прокурор предлагал «установить такой порядок работы Особого Совещания, чтобы заседания его созывались чаще и с рассмотрением в каждом заседании меньшего количества дел». Интересна реакция главы правительства на эту записку: «Тов. Берия. Как быть? » - запросил совета В. Молотов у всесильного наркома. Впоследствии оказалось, что 200-300 чел. - это отнюдь не предел, в последующие годы Особое Совещание за одно заседание могло осудить и 789 чел., и 872, и даже 980.

Первоначально полномочия Особого Совещания были несколько ограничены: оно имело право в административном порядке, т.е. без суда и следствия, ссылать, высылать, заключать в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5 лет. К началу 40-х гг. все ограничения были сняты. Особое Совещание получило право не только осуждать к 25-летним срокам заключения, но и приговаривать осужденных к расстрелу.

Богатый опыт ОГПУ по части внесудебных репрессий был учтен и преумножен. 27 мая 1935 г. приказом наркома в составе НКВД - УНКВД республик, краев и областей, подчинявшихся напрямую центру, были организованы «тройки» с наделением их правами Особого Совещания. 30 июля 1937 г., опять же по приказу наркома внутренних дел, была создана новая разновидность «троек» для рассмотрения дел в отношении бывших кулаков, членов антисоветских партий, белогвардейцев, жандармов и чиновников царской России, церковников и сектантов, а также бандитов и уголовников-рецидивистов. Их разбивали на две категории: «наиболее враждебных из перечисленных выше элементов» ждал расстрел, остальные подлежали заключению в лагерь или тюрьму на срок от 8 до 10 лет. Этот же приказ определял и персональный состав «троек»: председателями были наркомы внутренних дел республик, начальники краевых, областных Управлений НКВД, членами - первые секретари ЦК компартий союзных республик, краевых или областных комитетов ВКП(б) и республиканские, краевые или областные прокуроры. Такой состав создавал круговую поруку высших должностных лиц. Участие прокуроров в рассмотрении дел было, как правило, фикцией, им направлялись только дела уголовников-рецидивистов.

«Тройки» не были верхом беззакония. 11 августа и 20 сентября 1937 г. вышли приказы НКВД о формировании «двоек» (наркомы внутренних дел и прокуроры). «Высшую двойку» составляли Председатель Верховного Суда СССР и Прокурор СССР. Постановления этого органа мог отменить или пересмотреть только Пленум Верховного Суда СССР.

«Тройки» и «двойки» существовали до 26 ноября 1938 г. Несколько тысяч человек, входивших в эти инквизиторские ячейки, за относительно короткий срок отправили на тот свет сотни тысяч безвинных людей, исковеркали жизнь миллионам сограждан.

Карательная политика государства в отношении своего народа была столь жестока, что даже судебные органы творили не суд, а расправу. Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР в составе председательствующего - бригвоенюриста Романычева и членов - бригвоенюристов Дмитриева и Марченко только за один день 17 октября 1938 г. рассмотрела 11 дел на руководящих работников Мценского района Орловской области. На каждое дело отвела 15 минут и в этот же день всех 11 расстреляли. С точки зрения уголовно-процессуального законодательства никаких дел не было. Военколлегия приняла к рассмотрению «дела», составленные из выписок и копий протоколов допросов, зачастую никем не заверенных и не подписанных. Многие подписи были подделаны, все подсудимые от своих показаний отказались, очные ставки не проводились, хотя протоколы ставок прилагались. Среди казненных были первый секретарь райкома Литвишков, председатель райисполкома Шумский, директор промкомбината Агарков, директор кондитерской фабрики Зорин, два члена райсовета, два члена райкома и другие «выдающиеся» люди Мценска.

По такому же делу (председательствующий Ульрих, члены - Рутман и Преображенский) 29 октября 1937 г. расстреляли первого секретаря Курского обкома партии И.У.Иванова. «Подтвердили» свою вину и были казнены второй и третий секретари Курского обкома ВКП(б) Ущеренко и Банин (протокол судебного заседания занял одну страницу), председатель облисполкома Царев, а также десятки других областных и районных руководителей.

Были в судебной практике и другие «дела». 28 января 1938 г. незаконно, без санкции прокурора арестовали секретаря Омского обкома партии Булатова Д. А. Булатов в течение трех лет, то есть на протяжении всего предварительного следствия, категорически отрицал свою вину. 17 июня 1940 г. дело по обвинению Булатова было возвращено Военной коллегией Верховного Суда на доследование, в ходе которого никаких материалов о виновности подследственного в совершении преступлений получено не было. Несмотря на это, 17 октября 1941 г. по заключению, утвержденному Б.Кабуловым, Булатова расстреляли. Жене казненного, Булатовой А.И., в конце войны выдали справку в НКВД, что муж ее умер от паралича сердца 13 апреля 1944 г. в Хабаровском крае, куда был выслан на 10 лет без права переписки. Подобных примеров можно привести множество, и все они подтверждают правоту А.И.Солженицына: «насилие не живет одно и не способно жить одно: оно непременно сплетено с ложью».

Сегодня ни для кого не секрет, кто стоял во главе массовых репрессий. Исполнителей было много, время от времени их меняли, вчерашние палачи становились жертвами, жертвы -палачами. Бессменным оставался лишь главный распорядитель - И.В.Сталин. Интересно проследить, как менялась тональность сталинских директив по мере укрепления режима его личной власти. Вот несколько шифрограмм, хранящихся в Архиве Президента Российской Федерации, на всех собственноручная подпись Сталина (часто всего две буквы - «Ст»). Шифрограмма от 2 января 1930 г. направлена в Харьков Косиору и Чубарю: «Когда предполагается суд над Ефремовым и другими? Мы здесь думаем, что на суде надо развернуть не только повстанческие и террористические дела обвиняемых, но и медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство ответственных работников. Нам нечего скрывать перед рабочими грехи своих врагов. Кроме того, пусть знает так называемая "Европа", что репрессии против контрреволюционной части спецов, пытающихся отравить и зарезать коммунистов-пациентов, имеют полное "оправдание" и по сути дела бледнеют перед преступной деятельностью этих контрреволюционных мерзавцев. Наша просьба - согласовать с Москвой план ведения дела на суде». Как видим, здесь есть элемент рекомендации, просьбы, есть попытка как будто оправдаться. Совсем иная тональность у шифрограммы, отправленной Сталиным 11 июня 1937 года в 16 часов 50 минут национальным Центральным Комитетам, крайкомам, обкомам: «В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими, ЦК предлагает Вам организовать митинги рабочих, а где возможно, и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры репрессии. Суд, должно быть будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра, т.е. двенадцатого июня».

Другая шифрограмма, направленная 28 июля 1937 г. в Саратов Андрееву, звучит совсем по-деловому, даже буднично: «ЦК согласен с вашими предложениями на счет привлечения к суду и расстрела бывших работников МТС». И еще один документ, тоже шифрограмма, отправлена 27 августа 1937 г. в Смоленский обком Коротченкову: «Советую приговорить вредителей Андреевского района к расстрелу, а о расстреле опубликовать в местной печати. Секретарь ЦК Сталин». Как видим, здесь уже не рекомендация, а фактически приказ от первого лица.

Во всех этих документах (а подобных шифрограмм сохранилось достаточно много) нет даже намека на соблюдение прав и гарантий, декларированных Конституцией СССР 1936 г., нет ни тени законности.

Как правило, рядовые и руководящие сотрудники судебно-репрессивного аппарата действовали в полном соответствии с инструкциями и директивами, исходящими от высших партийно-правительственных органов и должностных лиц. Однако видеть в них только исполнителей чужой воли было бы неверно. Каждый судья и прокурор, следователь и милиционер вносили свой посильный вклад в разгул беззакония.

Все это приучало общество жить в постоянном напряжении и страхе. Люди не только «трепетали, завидя ромбы и петлиц малиновый цвет», они начинали бояться своих друзей, родных и знакомых, которые, сами того не желая, могли стать причиной их несчастий и бед. Всеобщий страх, даже не всегда осознанный, рождал подозрительность и недоверие.

От репрессий и произвола в Советском Союзе не был застрахован никто. После того, как нарком внутренних дел Н.И.Ежов поставил перед Главным управлением госбезопасности задачу «разбить в пух и прах гнилую теорию, насаждавшуюся врагами, о том, что в чекистской среде не может быть предателей и преступников» и призвал «поднять революционную бдительность чекистского коллектива», непосредственная опасность нависла также над всеми кадрами репрессивного ведомства. Первыми, как всегда, борьбу за чистоту рядов начали коммунисты. За год (с мая 1937 по май 1938 г.) на партийных собраниях ГУГБ было рассмотрено 393 персональных дела и среди них 257 по самозаявлениям, в которых члены партии сообщали парткому об арестованных родственниках или знакомых, каялись в притуплении партийной бдительности и т.д. Всего же в парторганизации ГУГБ на 1 мая 1938 г. состояло на учете 1316 чел. Из 39 коммунистов, исключенных в этот период из партии, 17 впоследствии были арестованы.

Весьма значительные потери понес центральный аппарат НКВД. Из Главного управления госбезопасности было уволено «в порядке очистки» за год административным путем 439 чел., 59 переведены в другие управления. Из Главного управления лагерей за 1937 год «вычистили» 200 чел., что составило около 45% к общему количеству работавших в тот период. Особенно серьезные потрясения аппарат НКВД испытал после того, как наркомом стал Л. П.Берия, коренным образом изменивший всю кадровую политику в системе Наркомата внутренних дел.

В 1939 г. из оперативного состава НКВД было уволено 7332 чел., в том числе из периферийных органов и дорожно-транспортных отделов (ДТО) 6359 чел. За это же время чекистские кадры пополнились на 14500 чел., в том числе центральный аппарат увеличился на 3460 чел., территориальные органы на 9332 чел., ДТО на 1086 и особые органы на 628 чел. 76% всего нового пополнения пришли из партийных и комсомольских организаций, а также из оперативных школ НКВД, которые также укомплектовывались по мобилизациям партийных органов. Это были молодые (не старше 35 лет), энергичные, достаточно образованные (более половины с высшим образованием) кадры, преимущественно русской национальности.

Еще в конце 1938 г. Берия добился значительного повышения заработной платы сотрудникам НКВД. Работники центрального аппарата получили в 1939 г. 3600 новых жилых комнат, активными темпами близилось к завершению строительство 13 новых больших жилых домов. Заметно улучшилась работа «Главспецторга», обслуживавшего продуктовыми и промышленными товарами через бюро заказов «Стрела» сотрудников НКВД, которые не раз высказывали пожелания, чтобы в летнее время доставка продуктов, заказанных по телефону, осуществлялась непосредственно в дачные местности, наиболее населенные сотрудниками НКВД. К услугам чекистов были спецателье по пошиву одежды, обуви, многочисленные столы заказов, буфеты, дома отдыха, санатории и многое другое, о чем рядовые граждане не смели и мечтать.

С приходом Л.Берия в аппарат НКВД не только резко улучшилось материальное положение сотрудников наркомата, но и шло более тесное сращивание партийных органов с репрессивными, что заметно повышало социальный статус последних.

По инициативе Л. П. Берия ЦК ВКП(б) принял решение о введении института заместителей начальников по кадрам, на эту должность назначались бывшие секретари обкомов, горкомов, крупные партийные и советские работники. В 1939 г. была проведена аттестация начальствующего состава, в ходе которой аттестовали 26 тыс., из них 16600 получили звания госбезопасности впервые. Таким образом, подавляющему большинству оперативных кадров НКВД были присвоены специальные звания, что меняло их менталитет и заметно усиливало служебное рвение.

В этом же году впервые чекистские кадры проходили через партийные инстанции, которые проверяли и утверждали их на оперативную работу. Номенклатура ЦК ВКП(б) составляла 10277 чел. По мнению самих сотрудников НКВД, такое внимание к ним со стороны высших партийных органов вселяло уверенность, укрепляло положение, вызывало желание во что бы то ни стало оправдать доверие ЦК.

«Доверие» действительно было немалое. 10 января 1939 г. органы НКВД получили официальное указание ЦК ВКП(б) о применении мер физического воздействия «в отношении изобличенных следствием шпионов, диверсантов, террористов и других активных врагов советского народа, которые нагло отказываются выдать своих сообщников и не дают показаний о своей преступной деятельности». О том, как чекистские кадры «оправдывали» это доверие, мы хорошо знаем из воспоминаний выживших узников советских концлагерей.

С середины 30-х гг. ГУЛАГ начинает развиваться поистине «большевистскими темпами». Если в 1936 г. было 13 лагерей, то в 1938 г. их стало уже 33. Только за зиму 1937—38 г. было организовано 13 новых лагерей, преимущественно лесного профиля, в которых разместили более 600 тыс. новых заключенных. Этот рост не был стихийным. В апреле 1938 г. начальник ГУЛАГа И. И.Плинер, отчитываясь перед коммунистами на закрытом партийном собрании ГУЛАГа, заверил присутствовавших, что «в ближайшее время мы будем иметь 42 лагеря». Такая уверенность и точность означают, что уже были указания «сверху».

В 1940 г. ГУЛАГ объединял 53 лагеря с тысячами лагерных отделений и лагпунктов, 425 колоний - промышленных, сельскохозяйственных, контрагентских и прочих, 50 колоний для несовершеннолетних, 90 «домов младенца». Гулаговское хозяйство не включало в себя тюрьмы, переполненные почти вдвое против «штатного» количества мест, а также более двух тысяч спецкомендатур, распоряжавшихся по всей стране свободой и жизнью миллионов труд-, спец- и прочих «поселенцев». Этими категориями невольников ведали тюремное управление и отдел спецпоселений НКВД.

Поток заключенных, направляемых в ГУЛАГ, был мощным и беспрерывным. По официальной статистике, например, за 10 дней ноября 1940 г. в лагеря и колонии было вывезено из тюрем СССР 59493 чел. Если предположить, что это были не те 10 дней, «которые потрясли мир», а обычная декада, то легко подсчитать ежегодное пополнение ГУЛАГа. К началу войны число заключенных в лагерях и колониях, по официальным данным, составляло 2,3 млн чел.

Концентрационные лагеря называют чумой XX в. Они стали неотъемлемой частью тоталитаризма, пагубно повлиявшего на судьбы сотен миллионов людей во всем мире.