(источник: Бейкер Дж. Август. Первый император Рима / пер. с англ. Н.А. Поздняковой. – М.: Центрполиграф, 2003. – 346 с.)

Являясь сторонником республиканского строя, Цицерон одобрял убийство Юлия Цезаря, так как считал, что правление Цезаря представляло собой угрозу для республиканских институтов.

Цицерон считал организаторов убийства Юлия Цезаря Брута и Кассия освободителями римского народа от тирана.

Когда над противниками Цезаря нависла угроза, Цицерон стал их рупором, который перевел свои ощущения в слова. Цицерон стал осознавать, что убийцы Цезаря, предполагаемого тирана, вместо того чтобы освободить Рим от всего, что его давило, не добились никакого результата, кроме разве того, что получили нового, еще более ужасного, чем Цезарь, тирана – Марка Антония. В письме Аттику Цицерон писал: «Мы убили тирана, но не тиранию».

Цицерон сожалел о том, что вместе с Цезарем не был убит и Марк Антоний.

26 июня 44 г. до н.э. в Антии произошла встреча ближайших заговорщиков и противников Цезаря: Цицерона, Марка Брута, Сервилии – матери Брута (одно время бывшей любовницей Юлия), Порции – жены Брута, Кассия, Тертуллы – жены Кассия и Фавония. На этой встрече заговорщики решали, как им поступать дальше.

Для того чтобы привлечь на свою сторону как можно больше римских граждан Цицерон, как римский сенатор, произнес в Сенате речь направленную против Марка Антония, которая получила название «Филиппика» («Первая филиппика»). Таким образом, Цицерон хотел провести параллель между своим сложившимся положением и положением Демосфена, великого греческого оратора, политического противника Филиппа Македонского.

Отвечая на «Первую филиппику» Марк Антоний в Сенате обвинил Цицерона не только в соучастии в убийстве Цезаря, но и в том, что он был душой заговора, тайной главой олигархов, подстрекавшим людей глупых, но отважных сделать за него работу, за которую он не желал отвечать…

Уехав из Рима в Путеолы Цицерон сочинил «Вторую филиппику», которую распространил среди своих друзей и тех, кто казался подходящим объектом пропаганды. Это были личные нападки на Марка Антония. Цицерон изобразил Марка Антония как пьяницу и развратника, погрязшего во вседозволенности, крови и ненависти.

В свою очередь Марк Антоний заявлял, что этот змей Цицерон вновь занялся подстрекательством к политическому убийству.

Ряд легионов отказались подчиняться Марку Антонию, а два – перешли на сторону Октавиана.

24 октября 44 г. до н.э. Марк Антоний созвал Сенат и объявил Октавиана Спартаком, а Цицерона – вдохновителем его некрасивых дел. После этого началась гражданская война между Марком Антонием и Октавианом.

Цицерон пошел на сближение с Октавианом, так как рассчитывал на то, что с помощью Октавиана оптиматы смогут свергнуть ненавистного Марка Антония. Если они возьмут юношу под свое крыло, учитывая, что он законный наследник Цезаря, и с его помощью скинут Антония, они, возможно, найдут в дальнейшем способ оттеснить его и взять власть в свои руки. Кроме того, Цицерон рассчитывал, что он станет великим государственным деятелем и возглавит все предприятия!

20 декабря 44 г. до н.э. Цицерон выступил с речью в Сенате, которая известна как «Третья филиппика». В своей речи Цицерон указал на опасность, грозящую государству, призвал к решительным действиям, отметив патриотический настрой Октавиана, который предоставил свои войска в распоряжение республики, и внес предложение о придании дополнительных полномочий новым консулам, как только те вступят в должность с 1 января 43 г. до н.э. Эта речь способствовала тому, что сторонники Цезаря по общему согласию вернулись к власти, а Марк Антоний, которому несколько месяцев назад не было равных, стал мятежником и беглецом, преследуемым официальными органами государства.

В «Пятой филиппике» Цицерон призвал к продолжению борьбы против Марка Антония, пока опасность не будет предотвращена.

Октавиан, принимая поддержку в Сенате со стороны Цицерона, мало верил в его искренность. Он понимал, что Цицерон и оптиматы, как старая олигархическая партия, хотели просто использовать его в качестве подходящего инструмента, который затем можно отложить в сторону за ненадобностью.

Цицерон, способствуя вооружению сторонников Октавиана для победы над Марком Антонием, попутно активно содействовал вооружению Марка Брута, который находился с войсками в Македонии и подстрекал его к наращиванию силы на востоке. Кассий с одобрения Сената собирал большую армию в Сирии. Зная об этом, Октавиан, как бы молод он ни был, не давал себя одурачить; он понимал, что его используют как орудие и, как только он уберет Антония, у него и его друзей будет очень мало шансов противостоять огромным армиям Брута и Кассия.

Имея должность пропретора и четыре легиона под своим командованием Октавиан вошел в Рим и добился того, что 19 секстилия (августа) 43 г. до н.э. он был избран консулом вместе со своим кузеном Квинтом Педием и, таки образом, стал во главе Римского государства.

Своими действиями Октавиан доказал, что он является безусловным лидером партии цезарианцев, а потому военные вожди в Галлии и Испании решили заключить с ним соглашение.

После того как Октавиан отправился на север, чтобы встретиться с военными вождями сенаторы воспользовавшись ситуацией стали искать удобный предлог для возвращения Антония и Лепида. Постановления Сената, объявлявшие врагами Антония и Лепида, были отозваны, а к ним направлены дружеские послания. Этот дружелюбный жест был весьма на руку Октавиану.

Около Бононии (где расположена современная Болонья) встретились Октавиан, Антоний и Лепид, каждый с пятью легионами. На острове на реке Рен произошли переговоры между Октавианом, Антонием и Лепидом (переговоры продолжались три дня). Три лидера пришли к соглашению, в соответствии с которым партия Цезаря могла выступить единым фронтом против общего врага, при этом никто из них не должен был действовать во имя личной выгоды и все три лидера были равны. Октавиан должен был жениться на приемной дочери Антония Клодии, чтобы укрепить их союз. В соответствии с законом должен был быть избран новый магистрат – триумвират, или тройственный союз, с целью реорганизации государства (членами которого стали Октавиан, Антоний и Лепид). В действительности это была тройная диктатура с той особенностью, что ей придавался законный статус и устанавливалась она на пять лет. Комитет триумвиров выдвигал обычных магистратов на каждый год. Эти магистраты предназначались для управления Италией и другими владениями Рима, распределенными между тремя участниками триумвирата. Лепиду достались Испания и южная часть Галлии – Провинция, или Прованс, как эта территория стала называться позже. Антоний управлял Галлией – Цезальпийской и Трансальпийской, а Октавиану достались Сицилия, Сардиния и Африка. Восточные провинции, которые были в руках цезарианцев, не распределялись.

Цель такого раздела – каждому предоставить отдельный годовой доход, чтобы избежать споров.

Далее было решено, что в начале следующего года консулами изберут Лепида и Планка; Лепид остается в Риме и отвечает за дела в Италии, а руководство Испанией поручает своему помощнику.

Соглашение, достигнутое между Октавианом, Антонием и Лепидом, было ими подписано и имело силу документа. Октавиан как консул огласил его перед легионами.

Однако перед войском не были оглашены статьи касавшиеся устранения некоторых людей, мешавших достижению окончательного мира и согласия. В связи с этим был составлен проскрипционный список. Первым неугодным по требованию Антония оказался Цицерон. В проскрипционные списки, согласно Аппиану, попали около 300 сенаторов (около 2/3 сената) и 2000 всадников. Никто не имел права укрывать или защищать людей, занесенных в проскрипционные списки. Всякий, кто способствовал их укрыванию, автоматически пополнял список. Всякий, кто приносил голову занесенного в список, получал, если это был свободный гражданин, 100 тысяч сестерциев, если раб – 2/5 этой суммы плюс свободу и социальный статус своего хозяина. Информаторы получали тоже самое. Имена тех, кто давал информацию или получал награду, хранили в тайне и не записывались.

Когда обнародовали проскрипционные списки, Цицерон находился в своей тускуланской усадьбе со своим братом Квинтом и племянником, сыном Квинта. Друзья Цицерона и его агенты, в Риме узнав о том, что Цицерон внесен в проскрипционные списки послали ему предостережение. Цицерон покинул Тускул и направился в Астуру, намереваясь там сесть на корабль, что он и сделал.

Если бы Цицерон и в самом деле страстно желал скрыться от преследований, ничто не могло бы предотвратить его бегства. Дело было не в удаче и не в способе, отсутствовала воля. Он всегда плохо переносил плавание, а тут еще усилился встречный ветер, штормило. Цицерон настоял на высадке у Церциума на небольшом расстоянии от побережья; и здесь он задумался явно в нерешительности не просто о том, что ему делать, но и том, чего он хочет. Если бы ему понадобилось писать трактат или произнести речь на эту тему, он не задумываясь сделал бы это; однако, когда речь шла о столкновении с действительностью, он не мог решиться. Надо ли ему плыть к Марку Бруту в Македонию? Или к Кассию в Сирию? Или к Сексту Помпею на Сицилию? Все это слишком хлопотно. Он, наверное, подумал, что легче всего умереть.

Цицерон продолжил путь в Кайету, где еще раз сошел на берег, чтобы побывать в своем формианском имении. Вследствие своей необоримой привычки к эпиграммам Цицерон говорил, что ему следует умереть на земле, которую он столько раз спасал. Слуги видели, что он устал и утратил надежду, но он, несомненно, бывал таким и прежде, и они посадили его в паланкин и направились к кораблю, который стоял в Кайетанской гавани. Едва Цицерон в сопровождении слуг покинул пределы своего имения, как появился отряд, которым командовал Попилий Лаена, разыскивавший Цицерона.

Попилий Лаена был из породы людей, которые в истории прославились тем, что принадлежали к племени Иуды. Цицерон однажды защищал его в суде и спас от обвинений в смерти отца; и этот человек теперь поставил себе целью погубить Цицерона.

Рабы, сопровождавшие Цицерона, опустили носилки и приготовились сражаться. Цицерон видел рвение своих слуг и понимал, что его невозможно спасти без кровопролития, а он больше не ценил столь дорого свою жизнь. Выйдя из носилок Цицерон дал себя убить. Убийца, наверное, был не очень опытным, или он нервничал, или слишком возбудился, или его смущало окружение – во всяком случае, ему пришлось ударить мечом три раза, прежде чем упала голова. По приказанию Антония руки Цицерона были отрезаны (за написание «Филиппик», особенно «Второй филиппики»), и с этими дарами Попилий Лаена возвратился в Рим.

Голова Цицерона была выставлена на рострах вместе с обеими руками. Жена Антония – Фульвия пронзила язык мертвой головы Цицерона булавкой.

После того как с Цицероном было покончено Марк Антоний заявил, что проскрипциям конец, поскольку они ему больше не нужны. И действительно, в основном проскрипции были нацелены на Марка Тулия Цицерона. Гонения на остальных лиц, занесенных в проскрипционные списки, вскоре были прекращены.

Марк Туллий Цицерон был доктринером, то есть человеком, чей идеал политического правления целиком основывался на прежнем опыте других людей древности и чей литературный критицизм имел те же корни. В трудах Цицерона нет и намека на то, что он когда-либо соприкасался с истинными нуждами повседневности или, что он когда-либо предполагал, что с нуждами его современников следует считаться. Цицерона интересовали идеи, а не людские нужды. В этом он был противоположностью Юлия Цезаря и Октавиана Августа.

В отличие от Цицерона Юлий руководствовался прежде всего насущными требованиями дня и прислушивался к нуждам простых людей. Юлий жил в мире людей, а не в мире идей.

Цицерон последовательно основывал свою политику на верховенстве древних и устарелых представлений о политическом руководстве; он был хорошим гражданином давно умершего государства, в то время как Юлий прорубал тропу сквозь джунгли человеческих нужд и чаяний, которые он, может быть, и не понимал, но к голосу которых прислушивался.

Отсюда и создание в последнее время жизни Цезаря – инстинктивно – тех форм государственного правления, которые подходили бы великому государству. Не было другого пути создать их. Цезарь следовал тенденции настоятельной необходимости в том направлении, какое считал верным. Вот здесь и пролегает вечное различие между интеллектуалами и доктринерами, которые опираются на удобные теории, и практическими политиками, которые следуют зову человечества в целом.

(В политике, как и на войне, Юлий поступал, руководствуясь характерной смесью проницательности и в еще большей степени риском.)