Содержание

1. Понятие молчания как субжанра в речевом жанре проработки

2. Функции молчания как субжанра в речевом жанре проработки

3. Типы молчания в проработке

Выводы

1. Понятие молчания как субжанра в речевом жанре проработки

Молчание – может толковаться двояко: либо как рече-поведенческая тактика – субжанр молчания, либо как нулевая позиция одного из субжанров (ср.: молчаливая угроза). В данном параграфе мы останавливаемся на исследовании молчания как тактики вне прямой связи с заменяемым молчанием сверхфразовым единством.

Суть проблемы – в проверке схемы описания РЖ по конститутивным признакам в связи с ролевыми позициями коммуникантов на фоне зримых различий объемнейшего (по количественному признаку употребляемых языковых единиц) жанра проработки и отсутствия языковых единиц в жанре молчания.

Практически нас интересует та функция, которую субжанр молчания выполняет в составе жанровой целостности.

В современной научной литературе молчание описано достаточно разносторонне. Исследователи сходятся в различении коммуникативно значимого и коммуникативно незначимого видов. Н.Д.Арутюнова, например, выбирает для анализа только те "ситуации, в которых отказ от речевых действий может быть подведен под понятие молчания и в описании которых участвует глагол молчать.

Исследователи указывают на культурную закрепленность функционирования и оценки молчания, что подтверждает принадлежность знака языку / речи. Так, А.К.Михальская приводит следующий пример функционирования молчания в ситуации общения между представителями разных культур: "Жене-немке, совершившей нечто, с точки зрения ее мужа-японца, предосудительное, муж задал вопрос: "Зачем ты это сделала?" Женщина с присущей немцам обстоятельностью честно и подробно описала причины своего поступка. Если до этого муж был просто недоволен, то после ответа жены он впал в настоящую ярость. В японской культуре такой ответ означает прямой агрессивный вызов мужу: жена должна была промолчать и не говорить до тех пор, пока не получит прощения". В.И. Карасик также указывает на этноспецифичность молчания и зависимость его толкования от ситуации. "Молчание за столом на званом вечере считается грубым нарушением приличий в англосаксонском обществе. Молчание как предоставление права партнеру начать общение является признаком уважения статуса партнера, молчание в ответ на реплику партнера в диалоге часто оценивается как оскорбление. У индейцев племени апачей молчание служит способом определения намерений человека (…)" .

Н.И.Формановская справедливо отмечает ряд затруднений, связанных с определением молчания как особого речевого акта, "поскольку за этим действием (бездействием) скрыты разные интенциональные и эмоциональные значения. Ср. молчание как отказ, молчание – знак согласия, молчание как незнание, обида, упрек, недовольство – и мн. др.".

2. Функции молчания как субжанра в речевом жанре проработки

Наиболее подробно взгляды лингвистов на молчание описаны С.В.Крестинским, который обобщил существующие подходы к молчанию и выделил следующие коммуникативные функции молчания:

1. Контактная функция. Она проявляется при условии полной взаимной идентификации коммуникантов; такое молчание является маркером близости людей, их взаимопонимания, когда слова оказываются излишними.

Дисконтактная функция. Она проявляется при условии отсутствия взаимной идентификации коммуникантов; такое молчание изолирует людей, свидетельствует об их отчужденности, негативном отношении друг к другу, отсутствии общих интересов в ситуации, когда людям не о чем говорить друг с другом.

Эмотивная функция. Молчание может передавать различные эмоциональные состояния человека: страх, удивление, восхищение, радость и пр.

Информативная функция. Молчание может сигнализировать о согласии и несогласии, одобрении и неодобрении, о желании или нежелании что-либо выполнить, осуществить какое-либо действие.

Стратегическая функция. Такой тип молчания выражает нежелание говорить; когда преследуется определенная цель: чтоб не показать свою некомпетентность, нежелание признаться в чем-либо, не выдать кого-либо и т.д.

Риторическая функция. Молчание может способствовать тому, чтобы привлечь внимание слушателя, заинтересовать его, произвести какое-либо впечатление, придать особую весомость последующему высказыванию.

Оценочная функция. Молчание может выражать оценку действиям, словам собеседника, отношение к нему, например презрение, неодобрение и пр.

Акциональная функция. Она проявляется при молчаливом выполнении какого-либо действия: извинения, прощания, примирения и т.д. Такое молчание часто сопровождается параязыковыми средствами общения – жестами и мимикой".

Можно согласиться с исследователем, что все названные функции молчания имеют место в русской речи. Но само выделение и называние функций дискуссионно.

Так, дисконтактная функция реализуется на уровне речевого поведения, а не на уровне реального диалога, ибо диалога-то и нет, участники воображаемой сцены не могут считаться даже потенциальными участниками общения. Либо один из них должен заговорить, а второй реализовать дисконтактную функцию, либо должен состояться минимальный коммуникативный акт, пусть даже невербализованный, который и обозначит нежелание вступить в общение (ср. повисло тягостное молчание). Приняв сделанные уточнения, также выделим эту функцию.

Разграничение информативной и оценочной функции неочевидно, ибо сигнал неодобрения вряд ли не есть выражение оценки неодобрения. С нашей точки зрения, о реализации информативной функции молчания следует говорить при условии проведения операций с информацией [Шмелева, 1997]. В ситуации, связанной с молчанием, это сокрытие информации, информация же эта может быть самого разного свойства, в том числе и информация о собственной некомпетентности. Таким образом, снимается вопрос о стратегической функции молчания.

Вернемся к функции оценочной. Мы полагаем, что оценка связана с рациональной характеристикой объекта и полюсами, обозначаемыми операторами плохой \ хороший. Молчание, несомненно, способно выражать оценку, но при этом выявляется сам факт создания прецедента оценки, а оценка не эксплицируется. Молчание создает оценочную напряженность, которая должна найти отражение в контексте. Сигналы согласия \ несогласия, желания или нежелания выполнить какое-либо действие неразрывно связаны с этой оценочностью и также определяются по контексту, а если говорить о прямом общении – ситуативно.

Кроме того, отметим, что риторическая функция связана не столько с молчанием как отказом от речевого действия, сколько с паузой, поэтому сомнительно соотношение этой функции с тем типом молчания, который В.В.Богданов называет "молчанием вместо говорения" [Богданов, 1990: 8]. А функция, названная акциональной, по нашему мнению, описывает, с одной стороны, особую ситуацию, которую можно маркировать девизом да что тут говорить – и так все ясно, с другой, либо выходит из круга речевых событий (как молчание при распиливании бревна), либо рассматривается вместе с теми речевыми действиями, которые им заменены как конвенциональный или неконвенциональный способ выражения этих речевых действий. Так, молчаливо протянутая рука в ответ на Прощайте есть проявление закрепленной этикетной формы по преимуществу мужского прощания.

Материал обнаруживает контактную и дисконтактную функции (последнюю с высказанными оговорками) молчания; оценочную – как функцию создания ситуации оценочной напряженности; эмотивную – как функцию нерефлектированного сигнала о своем эмоциональном состоянии. Молчание может также выполнять информативную функцию, выступая как средство сокрытия информации. При этом контактная и дисконтактная функции являются организующими для характеристики проявления остальных функций. Молчание может использоваться с целью манипуляции. Это накладывает отпечаток на интерпретацию молчания участниками процедуры проработки.

Можно согласиться с мнением Н.И.Формановской о том, что молчание не является речевым актом [Формановская, 1998: 158], но мы не считаем, что несоотнесенность молчания с устойчивой коммуникативной целью заставляет выделять молчание как особое невербальное средство.

Предложенное выше определение РЖ по "анкете" Т.В. Шмелевой позволяет говорить о жанровой природе молчания, потому что для речевого жанра существенна не одна только характеристика по признаку, который является определяющим для большинства РЖ. Несмотря на вариативность коммуникативной цели молчания, другие конститутивные признаки являются устойчивыми. Доминирует образ адресата. Адресат представляется коммуникативным партнером, который (а) не вполне точно понимает содержание коммуникации; (б) готов интерпретировать акт молчания, (в) настроен на уточнение информации. Достаточно устойчив и образ коммуникативного будущего, заданный молчанием, так как молчание программирует выбор РЖ: за ним следуют запросы на уточнение информации в форме прямого вопроса, повтора предыдущей реплики или императива, нацеленного на получение ответной реплики, и др. При невнимании к молчанию адресата говорящий начинает движение (или продолжает его) к коммуникативной неудаче так же, как при невнимании к вербализованному речевому действию. Образ коммуникативного прошлого более вариативен, хотя имеет и устойчивый признак: молчание – речевой жанр, по преимуществу реактивный (я молчу, когда должен говорить – проверь: не сказал ли ты того, из-за чего я молчу). Диктумноесодержание сформулировано В.В. Богдановым: "молчит тот, кому надлежит говорить по правилу смены ролей" [Богданов, 1990: 8]. Языковое воплощение – нулевая вербализация (справедливое мнение К.А. Богданова – "молчанием в культуре является не то, что лишено звукового выражения, а то, что лишено непосредственного и легко узнаваемого смысла"[1997: 100] – в данной статье не рассматривается). Молчание как простой первичный РЖ получает свое окончательное оформление, реализовавшись в качестве субжанра в РЖ большой степени сложности.

3. Типы молчания в проработке

Можно выделить типы молчания в проработке (как жанровой целостности) в опоре на основные ролевые позиции.

Молчание прорабатываемого.

Молчание типично для речи прорабатываемого, что вполне естественно, если учесть, что эта ролевая позиция относительно пассивна.

Рассмотрим случай, когда прорабатываемый полностью отказывается от вступления в общение с прорабатывающими:

На следующий день у меня отобрали галстук. За то, что ничего не объяснял, не отвечал, верил ли в бога. Молчал, как каменный. И украденную вещь не принес, и прощения не стал просить – ни у Блескунова, ни у коллектива. Что с таким делать? (Крапивин).

Перед нами пример реализации дисконтактной функции молчания. Реализация этой функции весьма специфична. Несмотря на намеренное невступление прорабатываемого в востребованное сценарием РЖ общение, прорабатываемый невольно отражает те формулировки, которые, конечно, не должны быть сказаны прорабатываемым подростком. Обращает на себя внимание предложение Молчал, как каменный, ведь каменный это не только 'твердый, надежный, плотный', но и 'бесчувственный, холодный'. Обозначена причина разбирательства – украденная вещь, которую прорабатываемый нашел (речь идет о сборе лома цветных металлов и о медном окладе), но не сдал. Голос прорабатывающего становится отчетливым в концовке текстового фрагмента, когда наводятся идеологемы коллектива и отчуждения: Что с таким делать?

Молчание в дисконтактной функции не спасает от мощного воздействия проработки. Дисконтактная функция сопровождается информативной, которая связана с целью молчащего (скрыть информацию интимного характера от коллектива).

Этот тип молчания можно охарактеризовать как невступление прорабатываемого в вербализованный контакт с прорабатывающими на фоне принятия позиции прорабатывающих.

Более широко, по нашим данным, представлены случаи, когда прорабатываемый прерывает свою речь, отказывается или пытается отказаться от заключительного слова.

– Я понимаю, товарищи, что все факты, умело подтасованные моими врагами, говорят против меня и благодаря нелепому стечению обстоятельств я лишен возможности противопоставить им хоть одно так называемое вещественное доказательство, хоть одного свидетеля, который бы говорил в мою пользу. Я понимаю, что вы не можете верить мне на слово, если я скажу вам: я не виновен...

Голос Уртабаева дрогнул, и вдруг, словно опасаясь, что его слова, слишком тихие, не дойдут до собрания, он крикнул на весь зал:

– Я не виновен, товарищи!

Произошло небольшое замешательство. В комнате стало тихо.

"Ну и актер! В театре ему выступать, а не на бюро парткома", – злобно подумал Морозов.

Уртабаев вытер рукавом лоб и закончил сухим бесцветным голосом:

– Я не буду ссылаться на те незначительные заслуги, которые я имею перед партией. Партия дала мне все, я дал ей только то, что обязан отдать каждый партиец. Партия послала меня на учебу. Партия сделала из меня человека. Всем, что во мне есть нужного и хорошего, я обязан партии. Партия вправе отнять у меня все, что она мне дала. Изгнать меня из партии – это значит отнять у меня жизнь. Партия дала мне жизнь, партия вправе ее взять.

Он скомкал в руке бумажки, – видимо, конспект заключительной речи, которую не произнес, – и сунул их в портфель.

Минуту длилось молчание.

– Ну, это все лирика, не меняющая существа дела, – сказал Морозов. – Все ясно, и поздним раскаянием тут не поможешь.

– Да, дело ясное. (Ясенский).

Отчетливо видим "понимание" прорабатываемым позиции прорабатывающего, и прорабатывающие не менее чутки к знакам обратной связи в речи прорабатываемого. Прорабатываемый использует логику возражения: все выглядит так, будто я виновен (будто я враг), и нет доказательств обратного, но я не виновен.

Речь прорабатываемого характеризуется повышенной эмоциональностью, которая передается и аудитории. Эмоциональное напряжение создается общей атмосферой борьбы с врагом и ритуалом решения главного вопроса. Говорящий переходит со слов слишком тихих, на крик Я не виновен! Использует средства лексического уровня: противопоставляет антонимы дать и взять, а также контактные лексические повторы центральной идеологемы фрагмента – партия в связи с такими ключевыми культуремами, как жизнь, сделать человека, нужный и хороший.

Молчание в данном случае выполняет эмотивную функцию. Чувства растерянности, подавленности и отчаяния подчеркиваются узуальным жестом: скомкал в руке бумажки. Можно говорить об особой эмоции идеологического переживания, которая объединяет людей, находящихся на разных полюсах оценки происходящего. Именно этим объясняется тот факт, что на молчание прорабатываемого реакция аудитории адекватна: стало тихо, Минуту длилось молчание. Молчание в эмотивной функции временно нейтрализует оппозиции поля оценочности (категория тональности определяет механизм сопереживания).

Реплика Ну, это все лирика напоминает о непреодолимости оппозиции 'плохое' и 'хорошее', восстанавливает механизм поляризации.

В рассматриваемом эпизоде образ адресата молчания эксплицирован в реплике Морозова Все ясно, и поздним раскаянием тут не поможешь. Но где же было обозначено раскаяние Уртабаева? Даже намека на признание вины найти не удается на более чем шести страницах текста, воспроизводящего проработку. Морозов расшифровал молчание и нашел в нем раскаяние, то есть тот самый субжанр, который предусмотрен каноном речевого жанра проработки.

Реплики, подобные морозовской, надолго остаются в памяти участников проработочных собраний. Бенедикт Сарнов в книге "Перестаньте удивляться!" (миниатюра "Голос из хора") вспоминает разбор персонального дела "Иоганна Альтмана, двурушника и лицемера, буржуазного националиста", который "развел семейственность даже на фронте". Когда прорабатываемому все-таки дали слово, он рассказал, как рядом с ним работала на фронте его жена, как, выполняя задание, в возрасте пятнадцати лет погиб сын. А далее:

– Мой сослуживец, который сейчас говорил о семейственности...<...>

– Этот человек... Он вместе со мной стоял на могиле моего мальчика... вместе со мной... – сказал Альтман. И замолчал.

Зал, битком набитый озверевшими, жаждущими свежей крови линчевателями, тоже молчал. И в этой наступившей вдруг на мгновение растерянной тишине как-то особенно жутко прозвучало одно короткое слово – не выкрикнутое, а просто произнесенное вслух. Не слишком громко, но отчетливо, словно бы даже по слогам:

-Не-у-бе-дительно...

И оно, как говорится, разбило лед молчания.

Суд Линча продолжался. (Сарнов).

Приведем и другое утверждение, правда, опустив контекст, которое Б.Сарнов предложил "занести в книгу рекордов человеческой подлости":

– Това’ищ Зощенко бьет на жа’ость...

Характерно, что все приведенные реплики точно оценивают повышенную эмотивность предшествующего ей молчания, что подтверждает функциональную определенность молчания в речи. Реплика Не-у-бе-дительно... указывает на якобы имеющую место нерациональность, бездоказательность. Эта реакция не может быть признана адекватной. Задача прорабатывающего – нарушить эмоциональное сочувствие, единение, вернуть присутствующих в ситуацию проработки.

Эмотивное молчание прорабатываемого не приводит к нарушению канона жанра проработки.

Не всегда в проработке за молчанием прорабатываемого следует реплика, наносящая последний смертельный удар. Г.Николаева приводит и другой эпизод в романе "Битва в пути":

Тину спросили:

– Что еще вы можете сказать?

Она молчала. Она чувствовала, что молчание губит ее, и не могла раскрыть рта. "Что говорить? Оправдываться? В чем?"

– Ну что вы, ребята?! – услышала она удививший всех досадливый и нетерпеливый голос своего однокурсника Володи Бугрова. <...>

Тина подумала: "Сейчас скажет: "Что там долго возиться? Голоснем за исключение – и вся недолга".

Он вышел вперед и повторил:

– Ну что же вы, ребята? Ведь сказано: дети за отцов не отвечают! <...>Большинство выступавших поддержали Бугрова.(Николаева).

Молчание – уклонение от ответов, востребованных прорабатывающими. Такое молчание может по функции быть информативным или дисконтактным, одно, как уже было показано выше, не противоречит другому.

Приведенный выше текстовый фрагмент иллюстрирует ситуацию, когда возникшая лакуна в речи заполняется, молчание прорабатываемого фактически не оценивается, хотя можно предполагать и трактовку молчания как "запирательства" (Не хочешь разоружиться перед партией). В этом случае жанр проработки переносится на накатанную дорогу тоталитарного допроса с известными последствиями.

Итак, молчание прорабатываемого не всегда выгодно, с точки зрения коммуникативного будущего. Объясняется оно либо неосознанностью речевого поведения, либо осознанным уходом от такого коммуникативного будущего, как донос, признание вины и др. Преобладает молчание в дисконтактной, информативной и эмотивной функциях. Эмотивное молчание зачастую соотносится с последним словом прорабатываемого, а дисконтактная и информативная функции могут реализоваться в различных композиционных частях проработки.

Специфика субжанра молчания в речевом жанре проработки проявляется в той особенности коммуникативного хода, которая позволяет молчащему прорабатываемому завладеть вниманием аудитории (реализовать контактную функцию), но лишь на мгновение.

Молчание аудитории

Молчание аудитории – понятие по большей части метафорическое. В собранном нами материале аудитория громче или тише выкрикивает Да здравствует! и Долой! Только в личном рассказе очевидца удалось зафиксировать случай, когда председатель собрания объявил, что коллектив должен выразить свое осуждение сотруднице, которая крестила дитя. Осуждаемая вышла и сказала, что если б у вас так ребенок кричал, то и вы бы крестили, а коллектив не только не стал высказываться, но и голосовать не стал. Пришлось перейти к следующему вопросу.

Анализируя прецедент, мы можем предположить, что в условиях неподготовленности и отсутствия эмоционального напряжения проработка пробуксовывает. Молчание аудитории (невыдвижение прорабатывающих) приводит к разрушению канона РЖПр.

Значительно чаще отдельные представители аудитории пытаются отмолчаться, что проявляется не столько в речах, сколько в процедуре голосования (поэтому мы и говорили о метафоричности). Никому не отдать своего голоса – промолчать. Выступить на собрании субъектом проработки, при голосовании воздержаться: и нашим, и вашим:

Да, я уже тогда знал ходы! То, что я воздержался, дало мне возможность потом спокойно побеседовать с деканом, с "Бум отчислять", он к тому времени поостыл немножко, и, когда вопрос разбирался вторично, я мог говорить. А если б я на собрании пошел против него – все, дальше бы вопрос решали без меня. Теперь понимаешь? (Славкин).

Перед нами молчание представителя аудитории (неконтролирующего наблюдателя) в контактной функции (попытка сохранения контакта с занимающими противопоставленные позиции), судя по развитию ситуации (участие в повторном обсуждении), это молчание привело к положительным результатам, что указывает на наличие правил "игры в проработку".

Адресат этого молчания – декан – оказался в стороне, не воспринял жанр как адресованный ему, но адресованность субжанра ощутил тот, кто был отчислен решением собрания из института. Нравственная оценка такой линии поведения лежит за пределами нашего исследования.

Молчание аудитории может быть основой для своеобразной диагностики:

Если коллектив не открывал руководству нарушителей закона из своей среды, если коллектив отмалчивался на собраниях – такой коллектив Степанов с полным основанием считал нездоровым. Если же коллектив всем скопом набрасывался на одного своего члена и именно на того, на кого указывал партком, – такой коллектив по понятиям людей и выше Степанова был здоровый (Солженицын).

Специфично молчание наблюдателя - контролера (который всегда присутствует в аудитории), ибо оно известно лишь некоторым и проявляет себя лишь в исключительных случаях, да и то, когда наблюдатель обозначает свое присутствие речью, то есть нарушает молчание. Ограничимся лишь указанием на то, что наблюдатель не реализует названные выше функции молчания, цель его присутствия – слушание, а следовательно, он оказывается за пределами молчания – отказа от говорения.

Эмотивное молчание аудитории в ответ на действия прорабатываемого описано выше.

Молчание прорабатывающего

Прорабатывающий не может позволить себе замолчать. Но в его речи почти всегда есть паузы:

Некоторое время с опущенными долу глазами и в мертвой тишине Александр Яковлевич предавался усиленному молчанию, то ли сбираясь с силами, то ли давая рассеяться нахлынувшим воспоминаниям.

– Здравствуй, Иван... где ты там, откликнись! – произнес он наконец сдавленным голосом <...> – Здравствуй, бывший брат, бывший друг... Как видишь, я очень болен, но виноватое сознание нашей долголетней общности подняло меня с моей одинокой койки, э... не только затем, чтобы публично покаяться в моих давних связях с тобою, а, прежде всего, чтобы проститься с тобой навсегда... – а также красноречивые умолчания:

"Из уважения к этим стенам мы умолчим о политической подоплеке вихровских побуждений, тем не менее они-то и вызывают необходимость срочных в отношении него мероприятий..." (Леонов).

Ни тот, ни другой случай нельзя отнести к молчанию, первый – по причине принципиально иной коммуникативной функции, второй – по причине отсутствия факта молчания (см. значение пауз и фигуру умолчания). Промолчавший прорабатывающий не может считаться субъектом проработки.

Обобщая результаты проведенного анализа функционирования молчания в речевом жанре проработки, мы можем отметить следующее:

молчание реализует в проработке свои конститутивные признаки;

функция субжанра достаточно четко устанавливается, но строгого разграничения функций не происходит; преобладают информативная и эмотивная функции, контактная и дисконтактная распределяются в зависимости от ролевой позиции молчащего: прорабатываемый уходит от общения таким образом (реализуется дисконтактная функция), представитель аудитории входит при необходимости через молчание в контакт с представителями разных полюсов оценочности (реализуется контактная функция);

появление молчания достаточно часто можно определить как сигнал напряженности в РЖ проработки; обозначенные очаги напряженности можно считать ключевыми моментами в процедуре проработки.

Выводы

Проработка может быть представлена как система субжанров, хотя сама проблема описания и именования каждого субжанра еще далека от полного решения. Жанровый анализ позволяет выявить композитивные доминанты – и не только в опоре на событийное содержание. К пониманию правил построения речевого жанра приводит последовательное описание элементов диалогического текста в опоре на интеракцию.

Вопрос, являясь самым частотным субжанром проработки, приспосабливается к последней. Проявляется это в невостребованности оформления вопросно-ответного единства, в невнимании к информативной стороне вопросов и ответов, в типовом соотнесении вопроса и обвинения, вопроса и оскорбления как интенциональных состояний, тесно связанных с процедурой проработки.

Внутрижанровая норма, обусловленная процедурой проработки, требует пересмотра прав и обязанностей участников коммуникативного события: гипертрофируются права прорабатывающих; прорабатываемый лишается элементарных коммуникативных прав. На этом фоне вырабатываются выявленные четыре основных типа вопросов в проработке: метатекстовые вопросы, вопросы влияния (выполняющие разветвленную и частотную функцию вопроса в РЖПр), собственно вопросы, риторические вопросы. За счет продуктивности вопросов влияния редуцируются собственно вопросительные характеристики (запрос информации, заинтересованность в добровольном ответе), общежанровая норма нарушается.

Культурно-речевая ситуация эпохи тоталитаризма в целом может быть охарактеризована как ситуация главенства директивной заданности, в угоду которой могут быть искажены не только важнейшие содержательные, но и формальные характеристики субжанра. Приоритет внутрижанровой (директивно-ситуативной) нормы над общежанровой (а при переносе на единицы языка – коммуникативной над языковой) в идеологических текстах тоталитарной эпохи интерпретируется нами как явление, реализующее разрушительные возможности государственного влияния на употребление языка.

Молчание, как и другие субжанры, в речевом жанре проработки специализируется. Молчание соотносится с концепцией адресата в том смысле, что истолкование речевых действий прорабатываемого совершается прорабатывающими. Прорабатываемый, таким образом, обречен на совершение действий, "рекомендованных" директивой.

Субжанр молчания способствует формированию тонального напряжения, объединяющего участников процедуры проработки.

Молчание и вопрос дополняют и развивают представление об идеологической сущности проработки и позиционных характеристиках коммуникантов.

Субжанровое описание речевого жанра, на наш взгляд, позволяет адекватно представить тот параметр РЖ, который, вслед за Т.В. Шмелевой, называют языковым воплощением, а вслед за М.М. Бахтиным – соотносят со стилистическими и композиционными признаками "высказывания".