Оглавление

Введение

Глава 1. Русские традиционные высказывания

1.1 «Язык» и «речь» как лингвистические понятия

1.2 Роль теории «речевых актов» в лингвистической прагматике

1.3 Высказывание как основная единица речевого общения

1.4 Типы высказываний по коммуникативному намерению

1.5 Речевой этикет

1.6 Традиционные высказывания в русском языке

Глава 2. Русская речь в прозе И.С.Шмелева

2.1 Своеобразие личности и творчества И.С. Шмелева

2.2 «Лето Господне» и «Богомолье» как автобиографические повести.

2.3 Языковая личность писателя

Глава 3. Речевые традиции в повестях «Лето Господне» и «Богомолье»

1. Благопожелания

3.2 Благословения

3.3 Молитвенные прошения

3.4 Проклятья

3.5 Приветствия

3.6 Благодарения

3.7 Наставления

3.8 Советы

3.9 Предсказания

3.10 Просьбы

Заключение

Список использованной литературы

Приложение 1. Традиционные высказывания в прозе И.С. Шмелева

Приложение 2. Методическая разработка урока русского языка по прозе И.С. Шмелева.

Введение

Настоящее исследование посвящено изучению традиционных высказываний в автобиографических повестях И.С. Шмелева «Лето Господне» (1927 - 1948) и «Богомолье» (1931).

Об огромном значении слова в жизни каждого человека писали и пишут философы и писатели, мудрецы и пророки. «Слово слову рознь: словом Господь мир создал, Словом Иуда предал Господа»; «Ласковое слово, что вешний день» (Даль, 1998, 4, 222), – читаем в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля. «Слово – истина, премудрость и сила. В начале было Слово. Толкуется Сын Божий. И Слово плоть бысть, истина воплотилась, она же свет» (там же), – пишет В.И. Даль о Слове, Которое есть Иисус Христос. Литературное творчество выдающихся русских писателей основывается на богатстве живого великорусского языка, меткой народной речи.

В творческом самосознании И.С. Шмелева чувство слова было первостепенным: «Главное мое качество — язык. Я учился сызмальства народным выражениям, и мое ухо очень чутко...» (цит. по статье: Руднева, 2002, 4, 60). С языком органически связано «чувство народности, русского, родного», как отмечал писатель в автобиографии.

В последние десятилетия в России наблюдается повышенный интерес к произведениям И.С. Шмелева, долгое время не публиковавшимся на родине. Наследие писателя – широкое поле и для литературоведческих, и лингвистических исследований во всем их многообразии. Появляются работы, посвященные изучению особенностей языка писателя: это статьи Н.А. Николиной «Поэтика повести И.С. Шмелева «Лето Господне». («Русский язык в школе», 1994); Е.Г. Рудневой «Магия словесного разнообразия» («Филологические науки», 2002); Л.Н. Дудиной «Образ красоты в повести И.С. Шмелева «Богомолье» («Русская речь», 1991) и другие. Однако в данных исследованиях рассматриваются особенности стиля писателя в целом.

Не претендуя на всеобъемлющий охват и полноту лингвистического описания всех особенностей слога И.С.Шмелева, из многих речевых аспектов в качестве объекта изучения мы выбрали традиционные высказывания (благопожелания, благословения, молитвенные прошения, наставления, советы, благодарения, предсказания, приветствия и просьбы), встречающиеся в автобиографических повестях писателя «Лето Господне» и «Богомолье».

Традиционные высказывания представляют собой древнейший вид речений, отраженных еще в первых памятниках древнерусской письменности и бытующих в языке до сих пор. Давно известно, что в языке сохраняются слова и выражения, постоянно необходимые людям независимо от исторической эпохи и обстоятельств жизни. Пожелания блага, добра, формулы приветствий, благословений и благодарений относятся именно к таким речениям. Само существование подобных выражений в языке свидетельствует о высоком нравственном самосознании народа, духовном потенциале, скрываемом в нем. Сегодня же русский язык находится в опасности. Размышления на данную тему встречаем в работах современных лингвистов: это статьи М.В. Колтуновой «Что несет с собой жаргон?» («Русская речь», 2003); Басовской Е.Н. «Обезглавливание через озаглавливание» («Русская речь», 2003); Горбаневских М.В. «Словом можно убить, словом можно спасти» («Русская речь», 2003) и другие. Поэтому тему нашей работы – изучение бытования традиционных высказываний в произведениях русской литературы на примере повестей И.С.Шмелева – мы считаем весьма актуальной.

Цель данной работы заключается в определении места традиционных высказываний в авторском стиле писателя.

К достижению поставленной цели должно привести решение следующих задач:

1. рассмотрение основных типов традиционных высказываний в прозе И.С. Шмелева, определение характера отношений между ними;

2. анализ данных видов речений с точки зрения морфолого-синтаксической структуры, распространенности их в языке;

3. характеристика роли традиционных высказываний в формировании стиля писателя.

Для решения поставленных задач мы использовали такие лингвистические понятия, как теория речевых актов, речевая деятельность, прагматика, высказывание, перформатив, коммуникативное намерение, речевой этикет, фразеосхема, языковая картина мира, языковая личность, речевое поведение, речевая ситуация, речевая стратегия и тактика, речевая гармония и дисгармония и другие.

Выбор методов исследования обусловлен характером материала и поставленных задач. Материалом для исследования послужили автобиографические повести И.С. Шмелева «Лето Господне» (1927 - 1948) и «Богомолье» (1931). Картотека традиционных высказываний, найденных в данных произведениях, состоит из 250 единиц, собранных методом сплошной выборки. При анализе материала применялись описательный, сравнительно-сопоставительный и семантико-прагматический методы.

Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что ее результаты могут быть использованы в дальнейшем систематическом исследовании стиля И.С. Шмелева в целом и роли традиционных высказываний в формировании стиля писателя в частности.

Работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и двух приложений, включающих выборку традиционных высказываний из прозы И.С. Шмелева (1) и методическую разработку урока русского языка по данной теме (2).

Во введении обоснованы выбор темы исследования, ее актуальность, теоретическая и практическая значимость, а также определены объект и предмет изучения, указаны объем и структура работы.

В первой главе «Русские традиционные высказывания» рассмотрены следующие проблемы и понятия современной лингвистической теории, применение которых позволяет точнее и глубже описать язык произведений И.С. Шмелева: «язык» и «речь», теория «речевых актов», прагматика, высказывание как основная единица речевого общения, перформатив, речевой этикет, традиционные высказывания.

Вторая глава «Русская речь в прозе И.С. Шмелева» посвящена вопросам, связанным с изучением автобиографических повестей писателя, особенностей стиля И.С. Шмелева в целом, в ней исследуется проблема языковой личности И.С. Шмелева в его произведениях.

В третьей главе «Речевые традиции в повестях «Лето Господне» и «Богомолье» рассматриваются традиционные высказывания, встреченные нами в автобиографических повестях И.С. Шмелева: благопожелания, благословения, молитвенные прошения, проклятья, приветствия, благодарения, наставления, советы, предсказания, просьбы.

В методической части мы предлагаем разработку урока русского языка в школе, посвященного изучению прозы И.С. Шмелева.

В заключении подводятся итоги, проведенного исследования, излагаются выводы по первой, второй, третей главам, определяется значение данной работы в целом, намечаются перспективы будущих разысканий, посвященных языку и стилю замечательного русского художника слова И.С. Шмелева.

Глава 1. Русские традиционные высказывания

1.1 «Язык и речь» как лингвистические понятия

Современная лингвистика рассматривает широкий круг вопросов возникновения, развития и функционирования языка. В теории языка, начиная с Ф. де Соссюра (1857 – 1913), разграничиваются понятия «язык» и «речь». Ученый относил различение языка и речи к самому предмету исследования – феномену языка. В своей терминологии он предложил французскую триаду langage – langue – parole, где langage – «речевая деятельность», в которой соединены объекты принципиально разной природы язык (langue) и речь (parole). «Эти слова с годами приобрели терминологичность не только в теории Соссюра, но и далеко за ее пределами: сюжет «язык и речь» стал центром симпозиумов, конференций, статей и книг» (Слюсарева, 1990, 25), – отмечает Н.А. Слюсарева – автор предисловия к «Заметкам по общей лингвистике» Ф. де Соссюра.

Продолжая традиции Ф. де Соссюра, современный «Лингвистический энциклопедический словарь» дает понятию «речь» следующее определение: «Речь – конкретное говорение, протекающее во времени и облеченное в звуковую или письменную форму. Под речью понимают как сам процесс говорения (речевую деятельность), так и его результат (речевые произведения, фиксируемые памятью или письмом). Характеристика речи обычно дается через противопоставление ее языку (коду), понимаемому как система объективно существующих, социально закрепленных знаков, соотносящих понятийное содержание и типовое звучание, а также как система правил их употребления и сочетаемости. Речь есть воплощение, реализация языка, который обслуживает себя в речи и только через нее выполняет свое коммуникативное назначение» (Артюнова, 1990, 414). Речь носит индивидуальный характер, она всегда имеет автора, передающего в ней свои мысли и чувства, для выражения которых используются слова и структуры предложений. Говорящий или пишущий человек отдает предпочтение тому или иному функциональному стилю, выбирает стиль речи (повествование, монолог, диалог и т. д.), использует высказывания с типичным для их целей коммуникативным заданием. Для реализации своего коммуникативного намерения использует высказывания определенных типов. Речевое поведение составляет существенную характеристику личности.

В рамках теории речи мы предлагаем рассмотреть такие базисные понятия, непосредственно связанные с темой нашего исследования, как «теория речевых актов», «речевая деятельность», «прагматика», «высказывание», «перформатив», «речевой этикет», а также сопутствующие им общие понятия «лингвистической философии», «языковой картины мира», «языковой личности», «речевого поведения», «речевой ситуации», «речевой стратегии и тактики», «речевой гармонии и дисгармонии».

1.2 Роль теории «речевых актов» в лингвистической прагматике

На рубеже XIX – XX веков западноевропейские ученые Оксфордского университета, представители философской школы неопозитивизма для разрешения задач своей науки обратились к проблемам употребления слов в обыденной и научной речи, то есть к проблемам функционирования языка, его использования в речи. Постепенно сложилось целое направление в языкознании и философии, получившее название «лингвистической философии». Представители этого направления поставили своей задачей анализ естественного языка строгими методами с целью определения философского значения таких концептов, как «добро, зло, долг, нравственность, знание» и др. и сосредоточили свое внимание на анализе повседневной речи (обыденного языка).

Как целостное направление лингвистическая философия сформировалась к середине XX века. Ее основателем является Л.Витгенштейн. Крупнейшими представителями этой школы стали Ф.Вайсмак, Дж. Остин, Э. Анкомб, П. Гич, Г. Райл. Теоретические основы лингвистической философии изложены в посмертно опубликованном труде Л. Витгенштейна «Философские исследования» (1953).

Витгенштейн рассматривал речь как компонент целенаправленной и регламентированной деятельности человека, характеризующейся множеством целей. Лингвистическая философия выдвигает на первый план не столько когнитивную (связанную с мышлением), сколько инструментальную (связанную с действием и воздействием) функцию языка. Ее объект – язык в действии. Изучая обыденную речь в действии и как объект действия, лингвистическая философия включала в круг своих интересов динамический аспект речи: пропозицию отношения (установки), ситуацию условия и цели коммуникации. Результатом этого направления поисков стали: теория речевых актов Остина, Серла, выявление правил, конвенций, постулатов общения Грайса (таких, как «принцип сотрудничества» и «принцип вежливости» и другие).

При помощи речи происходит общение между людьми. Общение создается главным образом речевой деятельностью. «Речевая деятельность – речь как процесс, в отличие от результата языкового функционирования: ряда высказываний, языкового произведения, совокупности речевых произведений. Речевая деятельность принадлежит личности, она сознательна, подчинена целям говорящего и социально обусловлена, то есть речевая деятельность – это все проявления речевого поведения личности, которые в совокупности образуют ее языковую способность» (Матвеева, 2003, 282). Разновидности речевой деятельности – это говорение, слушание, письмо и чтение. Речевая деятельность делится на конкретные факты речевого общения, или речевые акты.

«Речевой акт – это целенаправленное речевое действие, совершаемое в соответствии с принципами и правилами речевого поведения, принятыми в данном обществе; основными чертами речевого акта являются: намеренность (интенциональность), целеустремленность и конвенциональность. Основы теории речевого акта были заложены английским философом Дж. Остиным (книга «How to do things with words”, 1962 год). В дальнейшем теория речевых актов развивалась совместными усилиями философов, логиков, лингвистов и психологов. В речевом акте участвует говорящий и адресат, выступающие как и носители определенных, согласованных между собой социальных ролей или функций. Участники речевого акта обладают фондом общих речевых навыков (речевой компетенцией), знаний и представлений о мире» (Артюнова, 1990, 412- 413). В классификации речевых актов учитывается иллокутивная цель (коммуникативное намерение), психологическое состояние говорящего. Дж. Остин выделял основные классы речевых актов: информативные речевые акты, сообщения (репрезентативы), акты побуждения (директивы, прескрипции), акты принятия обязательств (комиссивы), акты, выражающие эмоциональное состояние (экспрессивы), в том числе формулы социального этикета, акты-установления (декларации, вердиктивы, оперативы), такие, как назначения на должность, вынесения приговора и т. п.

Развитие логико-философской теории речевых актов в 60-х годах XX века привело ко многим открытиям в области лингвистической науки, в том числе и к появлению понятия прагматики. «Прагматика – (от греч. pragma – дело, действие) – область исследования в семиотике и языкознании, в которой изучается функционирование языковых знаков в речи. Термин прагматика был введен Ч.У. Моррисом как название одного из разделов семиотики, изучающего отношение к знакам говорящих» (Артюнова, 1990, 389). Лингвистическая прагматика не имеет четких контуров, в нее включают комплекс вопросов, связанных с говорящим субъектом, адресатом и их взаимодействием в ситуации общения. В связи с субъектом речи изучаются явные или скрытые цели высказывания, речевая тактика и типы речевого поведения. В связи с адресатом речи изучается интерпретация речи, правила ввода косвенных и скрытых смыслов, воздействие высказывания на адресата. В связи с отношениями между участниками коммуникации рассматриваются формы речевого общения (информационный диалог, дружеская беседа, спор), социально-этикетная сторона речи (формы обращения, стиль обращения) и соотнесенность между участниками коммуникации.

1.3 Высказывание как основная единица речевого общения

«Выделение высказывания в качестве лингвистического понятия связано с углублением исследований функционирования языковых форм в речи. Высказывание можно считать языковым знаком, означающим которого является лексико-грамматико-синтаксическая структура предложения, а означаемым – соотносящийся с ним отрезок действительности со всеми его элементами, характеристиками, связями, условиями общения» (Гак, 1990, 413). Высказывание определяется по отношению к понятию предложения. В зависимости от разных методов анализа и теоретических подходов отличие высказывания от предложения видят в объеме, структурном, содержательном и функциональном планах. В первом случае высказывание считается единицей шире предложения. В некоторых теориях (дистрибутивная грамматика, некоторые лингвисты пражской школы) высказывание – либо законченный в смысловом отношении текст между паузами, либо единица уже предложения (семантически самостоятельная часть сложного предложения). При структурном подходе к высказыванию относят речевые образования, не укладывающиеся в обычную схему предложения (реплики в диалоге и т. д.) При содержательном подходе отличие высказывания от предложения видят в том, что оно дополнение к структурно-семантической схеме предложения, включающее модально-коммуникативный аспект, проявляющийся прежде всего в интонации и актуальном членении предложения. Высказывание приближается к понятию фразы у С.О. Карцевского и А.М. Пешковского. При функциональном подходе высказывание определяется как речевая единица, которая может быть равновеликой предложению и рассматриваться в речи в непосредственном соотношении с ситуацией. Основная особенность высказывания – ориентация на участников речи. Высказыванию свойственна ситуативность (соотнесенность с конкретной ситуацией) и избирательность (не все элементы ситуации обозначены адекватно, в связи с чем в высказывании возникает избыточность). Высказывание отличается вариативностью (возможностью описать одну ситуацию разными способами). Высказывание эфемерно – оно создается для обозначения данного отрезка ситуации, в данных условиях речи и в данный момент. Однако проявляются тенденции к стереотипизации – в однотипных ситуациях говорящими используются сходные высказывания – речевые формулы, клише. Семантический анализ высказывания предполагает обращение к контексту, ситуации, фоновым знаниям говорящих (пресуппозиции). В высказывании языковая семантика сливается с прагматикой. Еще Дж. Остин выделял особый класс высказываний, которые он называл перформативами.

1.4 Типы высказываний по коммуникативному намерению

По коммуникативному намерению высказывания подразделяются на разные категории, один из них – перформатив.

Перформатив – одно из центральных понятий прагматики и теории высказывания. «Перформатив – (от ср.-лат. performo – действую), высказывание, эквивалентное действию, поступку. Перформатив входит в контекст жизненных событий, создавая социальную, коммуникативную или межличностную ситуацию, влекущую за собой определенные последствия (например, объявление войны, декларации, завещания, клятвы, присяги). Произнести “Я клянусь” значит связать себя клятвой. Соответствующее перформативу действие осуществляется самим речевым актом. В перформативе язык осуществляет функцию, близкую к магической (ритуальной)» (Артюнова, 1990, 372).

В концепции Дж. Остина понятие перформатив, отвечающее тенденции соединения языка и деятельности, было сближено с понятием иллокутивной силы – коммуникативного намерения говорящего, а перформативными стали называть глаголы, обозначающие цель речевого акта и в определенных контекстных условиях содержащие его. Для таких глаголов характерна функциональная обособленность формы 1-ого лица настоящего времени изъявительного наклонения: “Я обещаю” есть речевой акт обещания, в то время как “Он обещал” – сообщения. Перформативные глаголы выявляют коммуникативное намерение говорящего. Размышления на данную тему встречаем в статье Ю.Д. Апресяна «Перформативы в грамматике и словаре»: «Понятие перформативности в контексте других аналогичных понятий было введено Дж. Остиным. Ему же принадлежит и самое детальное исследование перформативов. Однако само это явление было замечено раньше, в работах Э. Кошмидера и Э. Бенвиниста. «Под коинциденцией (нынешней перформативностью), – пишет Э. Кошмидер, – я подразумеваю совпадения слова и действия, в смысле, что слово, которое произносится, как раз и есть само обозначаемое действие. “Я прошу” – есть самый акт просьбы, а не сообщение о нем. Очевидно, что лицо, высказывающее ту или иную просьбу, вовсе не стремиться представить действие просьбы в процессе его «протекания». Напротив, лицу этому важно только выполнить самый акт просьбы, и выполнить его одним произнесением слова, так что момент произнесения является моментом «наступления» просьбы, моментом реализации действия, выраженного глаголом» (Апресян, 1986, 208). В своем исследовании Ю.Д. Апресян выделяет особую группу собственно перформативных глаголов или канонических перформативов:

1. специализированные сообщения или утверждения (остиновские expositives) – докладывать, доносить, заявлять, извещать, утверждать, уверять, уведомлять и другие.

2. признания – виниться, каяться, признаваться, сознаваться.

3. обещания (остиновские commissives) гарантировать, давать обещание, давать обед, заверять, клясться, обещать, присягать.

4. просьбы – заклинать, молить, просить, умолять.

5. предложения и советы – вызывать, звать, предлагать, приглашать, советовать, рекомендовать.

6. предупреждения и предсказания – предостерегать, предупреждать, предсказывать, пророчить.

7. требования и приказы – наказывать, настаивать, поручать, приказывать, требовать.

8. запреты и разрешения – воспрещать, запретить, давать право, позволять, разрешить.

9. согласия и возражения – признавать, соглашаться, возражать, оспаривать, отказываться.

10. одобрения – благословлять, одобрять, рекомендовать, хвалить, славословить.

11. осуждения – обвинять, осуждать, порицать, приговаривать, проклинать.

12. прощения – оправдывать, отпускать, прощать.

13. речевые ритуалы (некоторые остиновские behabitives) благодарить, желать удачи, извиняться, поздравлять, приветствовать, прощаться, соболезновать.

14. социальные акты передачи, отчуждения, отмены, отказа – брать назад свое слово, доверять, завещать, отлучать, посвящать.

15. называния и назначения – назначать, называть, нарекать, объявлять.

В рамках теории высказывания мы можем выделить особый класс высказываний, обозначенных нами как традиционные (Плешакова, 2000, 32). Если высказывание употребляется в языке издавна, повсеместно и характеризуется устойчивой формулой, оно может быть названо традиционным. К традиционным высказываниям можно отнести многие благопожелания, благословения, молитвенные прошения, проклятья, наставления, советы, благодарения, предсказания, приветствия и просьбы.

Традиционные высказывания, с одной стороны, близки по коммуникативному намерению к перформативам – словам-поступкам, так как являются реализацией таких речевых действий как «пожелание», «совет», «просьба» и т. п. Поэтому они могут быть описаны в терминах речевых актов и прагматики. С другой стороны, данные высказывания, общее назначение которых – регулировать общение людей между собой, входят на правах составляющей в такую сферу научной культуры, как речевой этикет.

Н.И. Формановская в своей книге «Речевое общение: коммуникативно-прагматический подход» отмечает: «Речевой этикет в своем осуществлении представляет собой речевой акт. Поэтому рассмотрение речевого этикета как речевого акта, бесспорно, актуально. Основоположники теории речевых актов выделяли, конечно, высказывания с этикетным смыслом как речеактовые, поскольку бросалась в глаза их частотность и стереотипность. Однако таким высказываниям приписывалась особая экспрессивность, эмоциональность, поэтому они объединялись с другими способами выражения эмоций, чувств. Дж. Остин выделил класс бехабетивов — поведенческих актов, характеризующих отношения людей. Со временем возникало ощущение необходимости отделить выражения речевого этикета благожелательного характера от выражений негативных, поэтому появились классификационные наименования: ритуальные речевые акты, конвенционально-этикетные формулы, социальные речевые акты, этикетные действия и т. п. Появившееся в 1995 году сопоставительное исследование Л. Писарек (1995) описывает речевые акты, традиционно называя их экспрессивами, однако выделяет лишь некоторые из этикетных: благодарность, извинение, приветствие, прощание, поздравление, пожелание. Ясно, что это речевые акты этикетного характера, поэтому автор рассматривает и такие вопросы, как экспрессивы и речевой этикет, экспрессивы и вежливость» (Формановская, 2002, 191).

1.5. Речевой этикет

Речевой этикет (термин введен В.Г. Костомаровым в 1967 году) – это универсальное языковое явление, присущее всем народам мира. Вместе с тем каждый язык обладает своим запасом слов и выражений (тезаурусом), отражающим национальную специфику речевой вежливости. «Речевой этикет – часть этикета как совокупности правил цивилизованного поведения людей, а именно система речевых актов и соответствующих им устойчивых выражений, в которых сосредоточены правила вежливости, общепринятый порядок культурного речевого общения. Смысл речевого этикета в целом сводится к поддержанию гармонии общения в соответствии с требованием речевой ситуации и национально-культурной традицией установления, поддержания и прерывания контакта речевых партнеров» (Матвеева, 2003, 289). Известный специалист по русскому речевому этикету Н.И. Формановская пишет, что «речевой этикет составляет функционально-семантическое поле единиц доброжелательного, вежливого общения в ситуации обращения и привлечения внимания, знакомства, приветствия, прощания, извинения, благодарности, поздравления, пожелания, просьбы, приглашения, совета, предложения, согласия, отказа, одобрения, комплимента, сочувствия, соболезнования» (Формановская, 1990, 413). Функции речевого этикета, базируясь на присущей языку коммуникативной функции, складываются из взаимосвязанных специализированных функций: контактоустанавливающей (фатической), ориентации на адресата (конативной), регулирующей, волеизъявления, побуждения, привлечения внимания, выражения отношений и чувств к адресату и обстановки общения. Речевой этикет представляет собой функционально-семантическую универсалию. Однако ему свойственна яркая национальная специфика, связанная с неповторимостью узуального речевого поведения, обычаев, ритуалов, невербальной коммуникации представителей конкретного региона, социума. Фразеологизированная система формул речевого этикета содержит большое число фразеологизмов, фразеосхем, пословиц и поговорок.

Речевая ситуация, в которой бытует речевой этикет – это ситуация непосредственного общения коммуникантов. Единицы речевого этикета сформированы одновременно актом номинации события и предикации и представляют собой высказывания-действия, изучаемые в прагматике. Ключевые понятия речевого этикета – это тональность общения (официальная, нейтральная, дружеская) и социальная иерархия (соотносительные ролевые позиции людей: старший и младший). На основе этих понятий каждая ситуация описывается как совокупность речевых актов и, соответственно, высказываний-вариантов, отличающихся друг от друга тотальностью и другими субъективными оттенками смысла. Высказывания многократно повторяются в речевой практике народа и в результате превращаются в речевые стандарты этикетной сферы – этикетные стереотипы.

«Богатейший словарно-фразеологический состав русского вежливого обхождения формировался веками на исконно русской основе, хотя и не без влияния (в отдельные периоды довольно значительного) западноевропейской речевой культуры, – отмечает в предисловии к своему «Словарю русского речевого этикета» А.Г. Балакай. – Сформировавшийся в условиях эволюционных и революционных общественных преобразований, межэтнических и межгосударственных связей, он хранит отпечатки сословных, профессиональных, религиозных, морально-этических, политических, национальных, половых, родственных и возрастных отношений между людьми. Речевая культура народа при всей целостности и самобытности – явление в социально-лингвистическом отношении многослойное, многообразное, исторически изменчивое. По сути своей знаки речевого этикета не “пустые формальности”, не “прикрасы речи”, а самостоятельные культурно-исторические ценности, важнейшие средства регуляции поведения, без которых не может обойтись ни один человек, ни одно общество. Отличительная особенность семантики этикетных слов и выражений заключается в том, что они являются не столько знаками, называющими понятия, сколько знаками-перформативами (словами-поступками), которые, в силу их стереотипной воспроизводимости в типовых ситуациях, полностью или частично идиоматизировались, то есть переосмыслились, утратив в большей или меньшей степени смысловую связь с этимологически составляющими компонентами» (Балакай, 2001, 4 – 9).

Речевой этикет – важная часть культуры народа и отдельной личности. Свободное владение речевым этикетом требует большого репертуара этикетных стереотипов, автоматизма их применения в сочетании с гибким приспособлением к ситуации, психологического наполнения стандартной формулы личным чувством доброжелательности.

Связан речевой этикет и с такими понятиями общей теории речи, появившимися в лингвистике недавно, как речевая гармония, речевая тактика и стратегия.

«Речевая гармония – речевое общение с обоюдным для его участников положительным эмоциональным и этическим результатом. В противовес речевой агрессии как эгоистическому типу поведения, речевая гармония должна строиться на признании прав собеседника, на повышении его благополучия, даже в ущерб собственному, то есть она имеет социальную природу и ориентирована на альтруизм» (Матвеева, 2003, 282). Способом хранения и передачи культурного опыта приобретения и поддержания речевой гармонии служат разнообразные ритуалы и обычаи речевого поведения (например, этикет, свадебный ритуал, обычай напутствия перед расставанием, торжественного поздравления и др.). Принципы гармонического поведения закреплены в них в виде конкретных сцен и образцов речевых актов. С детства участвуя в коллективных событиях, включаясь в них на правах, определенных национальной культурой, человек учится гармоническому поведению, в том числе и речевому.

В зависимости от масштабности цели говорящего в его поведении прослеживаются речевые стратегии – линии речевого поведения, связанные с наиболее общими целями: информировать собеседника, регулировать его поведение, воздействовать на него эмоционально, и речевые тактики – конкретные речевые акты или их группы, в которых воплощается движение к общей цели говорящего.

1.6 Традиционные высказывания в русском языке

«Под традиционным высказыванием понимается традиционный способ выражения в языке какого-либо речевого (коммуникативного) намерения, – читаем в статье В.В. Плешаковой «Традиционные формы русской речи как национальное достояние». – Выяснение, насколько традиционной является та или другая речевая форма для данного языкового коллектива, требует, с одной стороны, углубление в его книжно-письменную историю, а с другой – широкого обозрения народной языковой жизни в ее местных диалектных разновидностях. Характерным примером традиционных высказываний могут служить русские высказывания-благопожелания, которые по своему коммуникативному заданию предназначены для пожеланий в чей-либо адрес осуществления какого-либо блага, например: «Дай Бог тебе здоровья! Счастливый путь!» (А.С. Пушкин «19 октября»); «Путь-дорожка!» - общее пожелание встречному (В.И. Даль) и др.» (Плешакова, 2000, 32).

В русском языке нет определенно выработанного слова (глагольного или именного) для названия благопожеланий, но носителям языка смысл его вполне понятен – пожелание блага, добра кому-либо. «Благо, – читаем в «Толковом словаре В.И. Даля, - добро; все доброе, полезное, служащее к нашему счастию» (Даль, 1998, 1, 90). «Благо – заимствовано из ст.-сл. языка. Благо – «добро, счастье», возникло на основе прилагательного среднего рода благо – «хорошо» в результате морфолого-синтаксического способа словообразования» (Шанский, Иванов, Шанская, 1971, 527), – отмечает Н.М. Шанский в «Кратком этимологическом словаре русского языка». «Благожелательный, - поясняется в «Словаре современного русского литературного языка», - желающий благополучия, добра кому-либо, дружески расположенный к кому-либо» (Словарь современного русского литературного языка, 1958, 1, 483). Благопожелания в русском языке представляют собой по характеру коммуникативного намерения самостоятельный тип высказывания, который имеет устойчивые формы реализации данного коммуникативного намерения.

«Способы выражения благопожелательного смысла в русском языке богаты и разнообразны, в их основе лежит не менее 14 типов формальных образцов – морфолого-синтаксических моделей и фразеосхем. В большей или меньшей степени все они являются для русской речи традиционными, поскольку фиксируются буквально от начала восточнославянской письменности и вплоть до современной нам эпохи, при этом как в литературном языке, так и в говорах, и в городском просторечии. Излюбленной формой для выражения коммуникативного намерения в русском языке на протяжении многих веков была и остается фразеосхема «Дай Бог…», которую можно считать специальной, первичной формой для благопожеланий. Первый раз благопожелание, построенное на основе данной фразеосхемы, отмечается уже в Остромировом Евангелии (1056 – 1057г.г.), в известной записи писца-дьякона Григория: «Многа же лета даруи Бог стяжавшуму еуангелие се на утешение многам душам крестияньскам; даи ему Господь Бог благословение святых евангелист Иоана, Матфеа, Лукы, Марка и святых праотец Авраама и Исаака и Иякова самому ему и подружию ею Феофане и чадом ею и подружиемь чад ею». В последующие столетия благопожелание с «Дай Бог…» общеупотребительны в различных жанрах древнерусской книжности (в писцовых записях и приписках, в летописях, оригинальных и переводных сочинениях), например: «Даи Бог здравия и спасения и отпущения грехов творящему благое» (приписка на 236 л. Минеи на июнь 1439 года)» (Плешакова, 2000, 32 – 33).

Большая часть благопожеланий образована с помощью глагола в императиве (повелительном наклонении) и имеет явные черты формально-смыслового сходства с обычными императивными высказываниями со значением побуждения к действию. Но в благопожеланиях предикат выражен “неволевым” глаголом и не подвластен воле человека – это своего рода «заклинание словом», надежда на осуществление желаемого в жизни.

Неразрывно связаны благопожелания и с другими формами речевых действий: молитвенными прошениями, благословениями, приветствиями и др. Это и общность происхождения, и традиционная форма использования в речи, и различные, но родственные коммуникативные намерения.

Зачастую форма благопожеланий близка другому виду древнейших речений – молитвенным прошениям. Рассмотрим такое благопожелание, как «Спаси тебя Господи!». Высказывание адресовано слушающему и произносится в интересах адресата, но с другой стороны оно обращено и к высшим силам с просьбой о милости, о чем свидетельствует застывшая звательная форма имени “Господи”. Эта двунаправленность благопожеланий свидетельствует о том, что возникло оно из традиционной формы молитвенного прошения.

Молитва – это беседа человека с Богом. «Молитва – действие по глаголу молить – просить смиренно, покорно и усердно, – читаем в «Толковом словаре» В.И. Даля. – Молиться Богу, сознавая ничтожество свое пред Творцом, приносить Ему покаяние свое, любовь, благодарность и просьбы за будущее» (Даль, 1998, 2, 341). Об исцеляющей силе молитвы писали почитаемые святые: «Всякая добродетель, – говорит преподобный Серафим Саровский, – Христа ради делаемая, дает блага Духа Святого, но более всего дает молитва» (Фудель, 1997, 291); «Молитва, по качеству своему, есть общение (со-бытие) и единение человека и Бога; … Для истинно молящегося молитва есть истязалище, судилище и престол Господень прежде престола будущего» (Преп. Иоанн Лествичник) (там же, 293); «Сия божественная молитва, – говорит блаж. Симеон Солунский, – есть следующая: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя. Она есть и молитва, и обет, и исповедание веры» (там же).

Источником многих форм благопожеланий послужили православные формы благословений. «Слово благословение происходит от благого слова, означает вообще выражение одобрения и благопожелания; на языке Священного писания и Церкви слово это имеет еще значение освящения и благотворения» (О священническом благословении, 2001, 6). Когда Иисус Христос посылал Своих учеников проповедовать слово Божие, Он говорил им: «А входя в дом, приветствуйте его, говоря: “Мир дому сему”; и если дом будет достоин, то мир ваш придет на него, если же не будет достоин, то мир ваш к вам возвратиться» (Мф. 10, 12-13) (Библия, 1996, 1023).

«Благословение как таковое ведет свое начало с самой глубокой древности. Так, в Книге Бытия говориться, что по создании тварей Бог благословил их и сказал: «плодитесь и размножайтесь» (Быт.1, 22). Свое благословение Бог неоднократно повторял затем Ною, Аврааму, Исааку, Иакову. «Благословил вся патриархи, благословил Иосифа и жену его Асенефу, Моисея и Салфиру, Иоакима и Анну, Захарию и Елисавет» (молитва при венчании). Итак, благословением Божием называется промыслительное действие силы или благодати Божией, которым восполняются, обновляются и направляются ко благу и счастью жизнь, силы и действия созданий Божиих. Само собою разумеется, что под благословляющей Десницей Всевышнего все живет, движется и существует; но откуда известно, что эта творческая сила благословения Божия дарована и людям? Она дарована, во-первых, родителям по отношению к детям, как происшедшим от своих плотских родителей. Так, патриарх Иаков, благословляя своих детей, возложил на них руки (Быт., гл. 48, 49). Сила благословения Божия дарована и священству: Церкви Божией по отношению к чадам Церкви. Право благословения есть священный дар, сообщаемый пастырям Церкви Христовой вместе с властью. По слову апостола, “меньшей благословляется большим” (Евр. 7,7)» (О священническом благословении, 2001, 64).

Слово «благословение» встречается в самых ранних памятниках письменности Древней Руси. Вот какое толкование этому слову дает В.И. Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка»: «Благословение ср. действие по глаголу благословлять: возвеличивание, изъявление признательности; пожелание всех благ; любовное наделение кого-то чем-то; соизволение на что; разрешение; осенение крестным знаменем или иконою; освящение» (Даль, 1998, 1, 94). «Благословить, – читаем в «Кратком этимологическом словаре», – заимствовано из ст.-сл. языка. Сь.-сл. благословити – словообразовательная калька греч. eulogein. Благословить буквально значит “хорошо о ком-то говорить” (Шанский, Иванов, Шанская, 1971, 48). Слово это сохранило свое исконное значение и до наших дней: «Благословение – возглас священника или архиерея, которым начинается богослужение; осенение крестным знаменем верующих, совершаемое священником или архиереем в определенные моменты богослужения с возгласом “Мир всем”; напутственное пожелание благополучия, удачи, успеха, благословения дают обычно духовные лица прихожанам или младшим по сану; родители – детям; старшие – младшим по возрасту, положению. В обиходе благословением называют всякое разрешение, напутствие, пожелание удачи» (Балакай, 2001, 52).

«В языке высказывания-благословения, часто буквально совпадая с благопожеланиями («Мир вам», «Вечная память», «Многая лета»), отличаются от последних особенным сверхъязыковым содержанием, а также ограниченностью и авторитарностью круга произносимых их лиц: «Благослови меня»,– он сказал. «Бог благословит доброе творить». («Жизнеописание преподобного Амвросия Оптинского»). Благопожелания отличаются от благословений и общеупотребительностью, и чисто языковым значением» (Плешакова, 1997, 6). Иногда бывает трудно отличить друг от друга благопожелания и благословения. Связано это с тем, что многие благопожелания возникли из устойчивых формул благословений, главенствующая роль в различении этих речений принадлежит внелингвистическому фактору: исходят ли слова пожелания от человека, имеющего право благословлять или нет… Если действительно первое – пред нами благословение, если второе – благопожелание. «Однако в народном сознании и простое благопожелание ставится высоко – “Спасибо великое дело. Великое слово: спасибо” (В.И. Даль). Поэтому благословляющая сила благопожеланий не может быть отвергнута. В народном понимании благопожелания примыкали к благословениям, хотя и не были тождественны им» (Плешакова, 1997, 6).

Как правило, исследуя проблемы речевой коммуникации, лингвисты выделяют способ соотнесения высказывания с интересами говорящего и слушающего. Благопожелания и благословения всегда представляют собой высказывания в интересах адресата. Но возможно и такое – положительная характеристика «в интересах адресата» меняется на отрицательную «против интересов адресата», тогда появляется другой вид речений, который можно называть проклятья.

В.И. Даль в своем «Толковом словаре» дает такое определение этому слову: «Проклятие – действие по глаголу проклинать, проклясть кого, црк. предать анафеме, отлучить от церкви; в гражд. быту: лишать благоволения; изгонять от себя, лишая наследия и всякого общения; ругать, поносить, призывать на кого бедствия, желать кому зла, ненавидеть» (Даль, 1998, 3, 490). Современный толковый словарь С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой так объясняет это слово: «Проклятие – официальное отлучение от церкви, анафема; крайнее и бесповоротное осуждение; бранное слово, выражение негодования» (Ожегов, Шведова, 1997, 613).

Одно из распространенных в языке проклятий – анафемствование. «Анафема, – читаем в «Толковом словаре» В.И. Даля, – церковное проклятие, отлучение от церкви, отвержение обществом верующих; брань, проклятие» (Даль, 1998, 1, 16). «Анафема – означает отлучение от сообщества церковного и, следовательно, от общения веры и спасительных таинств, оно есть предание отлученного на суд Божий. В такой же силе на соборах сказана анафема не покаявшимся еретикам» (Дьяченко, 1900, 16). Историко-этимологические и фразеологические словари дают этому слову такие характеристики: «Анафема – проклятие, отлучение от церкви, из греч. языка, др.-русск. ана0ема» (Фасмер, 1989,1, 77); «Анафема – предавать анафеме – проклинать, отлучать от церкви; клеймить, подвергать осуждению, крайне резко осуждать кого-либо. Первоначально (в церковной литературе) предать анафеме – «отлучить от церкви, проклясть» (Бирих, Мокиенко, Степанова, 1999, 25); «Анафема – отлучение от церкви, проклятие, ругательство» (Иллюстрированный словарь забытых и трудных слов из произведений русской литературы XVIII-XIX веков, 1998, 15).

Под «проклятиями», таким образом, можно понимать высказывания, представляющие пожелания какого-либо зла в чей-нибудь адрес. Такие как, например: «Чтоб ты лопнул!», «Чтоб тебе пусто было!», «Пусть вихрь тебя унесет», «Будь ты проклят!» и т. д.

Обращает на себя внимание и тот факт, что многие проклятья по морфологическому составу тождественны благопожеланиям, а по коммуникативному намерению представляют собой антонимичные благопожеланиям высказывания, несущие негативную оценку, в этом мы можем убедиться проанализировав лексический состав благопожеланий и проклятий: «благо-зло», «спаси, сохрани– будь ты проклят, неладен» и т. д.

По признаку соотнесенности с интересами адресата можно объединить между собой еще несколько видов речений, это приветствия, благодарения, советы и наставления и просьбы.

Приветствиями мы называем выражения, произносимые согласно речевому этикету, в знак признания, доброго расположения при встрече или расставании, все они призваны служить интересам адресата, часто приветствия могут сопровождаться невербальными средствами: рукопожатием, взмахом руки, поклоном. «Приветствие – обращение к кому-нибудь с приветом; речь с выражением добрых пожеланий, расположения» (Ожегов, Шведова, 1997, 588). В приветствиях отражается благопожелательная шкала ценностей, признанных абсолютными – жизнь, здоровье, счастливое время, удача, успех: «Здравствуйте!», «Доброго здоровья!», «С добрым утром!», «Добрый день!» и др. Наибольшее распространение получило в приветствиях слово «здравствуйте». Мы находим его и в «Толковом словаре» В.И. Даля: «Здоровье – состояние животного тела, когда все жизненные отправления идут в полном порядке» (Даль, 1998, 1, 75). В приветствиях проявляются и социальные отношения людей, возрастная и социальная соподчиненность (младший приветствует старшего, подчиненный – руководителя, бедный проситель – богатого и т. д.).

По коммуникативному намерению родственны приветствиям и благодарения. Под благодарениями мы понимаем высказывания, служащие для выражения чувств благодарности. «Благодарение – действие благодарящего, изъявление спасиба, признательности» (Даль, 1998, 1, 92); «Благодарение – слова, выражающие чувство признательности к кому-нибудь за оказанное добро, внимание, услугу» (Ожегов, Шведова, 1997, 49).

И приветствия, и благодарения призваны выразить благопожелательное отношение говорящего к адресату высказывания, «засвидетельствовать ему свое почтение». Эти выражения представляют собой строгие формулы речевого этикета, выработанными веками и используемые в определенных жизненных ситуациях.

Наставлениями мы можем назвать такие побудительные высказывания в интересах адресата, которыми старшие назидают младших. «Наставление – поучение, руководство, инструкция, наказ» (Даль, 1998, 2, 474); «Наставление – настоятельный совет, поучение» (Ожегов, Шведова, 1997, 394). Вот какой пример наставления мы встречаем в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка»: «Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду» (Пушкин, 1964, 6, 398).

Близки по значению к наставлениям и советы, они представляют собой такие же побудительные высказывания в интересах адресата, в которых содержится указание, поучение как следует поступать в той или иной ситуации, с той лишь разницей, что передаются советы не от старшего к младшему, а от равного-равному. «Совет – действие по глаголу советовать – научить, наставить, дать ума, высказать свое мнение о том, как быть и что делать, внушать кому-то как поступать» (Даль, 1998, 4, 256); «Совет – мнение, высказанное кому-то по поводу того, как быть, что сделать, наставление, указание» (Ожегов, Шведова, 1997, 741). Например, в «Толковом словаре» В.И. Даля читаем: «Мой совет тебе: живи смекая себя, а за другими не тянись» (Даль, 1998, 4, 256). Советы можно разделить на два вида:

1. Советы, предостерегающие от чего-либо, рекомендующие не делать чего-либо;

2. Советы, рекомендующие сделать так, а не иначе.

Просьбы – это еще один вид традиционных речений. Под просьбами понимаем такие высказывания, которые призывают собеседника сделать какое-то благо говорящему, помочь ему в чем-то, простить за что-то. «Просьба, – читаем в «Толковом словаре» В.И. Даля, – действие по глаголу просить – склонять к исполнению своих желаний, молить, ублажать, убеждать исполнить что или согласиться на что; кучиться, докучать, добиваться в чем чьего согласия. Просить прощения – виниться, кается» (Даль, 1998, 4, 256). «Просьба – обращение к кому-нибудь, призывающее удовлетворить какие-нибудь нужды, желания» (Ожегов, Шведова, 1997, 623).

Еще одну разновидность традиционных высказываний мы можем обозначить как предсказания.

Под предсказаниями понимаются высказывания, которые являются сообщением говорящего о неизвестных другим будущих событиях и обстоятельствах, предвидимых говорящим. «Предсказание – действие по глаголу предсказывать – предвещать, прорицать, пророчествовать, предрекать, предвозвещать» (Даль, 1998, 3, 388); «Предсказание – то, что предсказано» (Ожегов, Шведова, 1997, 581).

Рассматривая высказывания, обозначенные нами как традиционные, мы не можем не обратить внимания на то, что многие из них связаны с основными единицами русской невербальной кинетической (жестовой) системы. Авторы современного «Словаря языка русских жестов» (С.А. Григорьева, Н.В. Григорьев, Г.Е. Крейдман) выделяют два семантических типа жестов: коммуникативные и симптомеатические, в подкласс коммуникативных кинем они относят этикетные жесты. Этикетные жесты «исполняются в конкретных строго фиксированных ситуациях в качестве элемента, передающего либо информацию о строе коллектива, в который включен жестикулирующий, либо информацию о типе разговорной ситуации. Этикетные жесты могут сопровождать речь, употребляясь как иллюстрация и подчеркивая ритуал вербальной коммуникации. Так, русские этикетные речевые формы приветствия и прощания (слова «Здравствуйте», «Добрый день», «До свидания») сочетаются с определенными жестами и позами (улыбкой, протягиванием руки, поклоном и др.)» (Григорьева, Григорьев, Крейдман, 2001, 19).

Таким образом, мы рассмотрели десять типов традиционных высказываний, издавна бытующих в русском языке. Выражения эти активно используются всеми носителями языка в повседневной жизни, мы можем встретить примеры таких высказываний и в русской классической литературе. Богат ими и язык произведений И.А. Шмелева, в частности язык автобиографических повестей писателя – «Лето Господня» и «Богомолья».

Глава 2. Русская речь в прозе И.С.Шмелева

2.1 Своеобразие личности и творчества И.С.Шмелева

За последние десятилетия имя замечательного русского писателя Ивана Сергеевича Шмелева (1873-1950гг.) стало известно широкой читательской аудитории всей России. Его произведения привлекают искренностью и теплотою повествования, точностью и красочностью описаний, бытовых зарисовок, глубиною авторской мысли, а главное – христианской концепцией мира и человека.

Писателю выпало жить в трудные для России времена, и вместе со своею страной он разделил многие ее скорби и горести…

Иван Сергеевич Шмелев родился 3 октября 1873 года в старинной купеческой семье, зажиточной, но не богатой. Предки его вышли из московских старообрядцев и славились как знатоки веры и Писания. Детство, проведенное в Замоскворечье, общение с простым людом – работниками отца – «во дворе» дома стало главным источником творчества Шмелева. «Во дворе было много ремесленников — бараночников, сапожников, скорняков, портных, – вспоминал Иван Сергеевич в автобиографии. – Они дали мне много слов, много неопределенных чувствований и опыта. Двор наш для меня явился первой школой жизни — самой важной и мудрой. Здесь получались тысячи толчков для мысли. И все то, что теплого бьется в душе, что заставляет жалеть и негодовать, думать и чувствовать, я получил от сотен простых людей с мозолистыми руками и добрыми для меня, ребенка, глазами» (Шмелев, 1996, 501).

Писать Шмелев начал рано, еще в гимназические годы. Окончив в 1898 году юридический факультет Московского университета, будущий писатель недолго оставался на службе: творчество привлекало молодого человека. Вскоре он всецело отдался литературному труду. Его ранние (дореволюционные) произведения, особенно повесть «Человек из ресторана» (1910), приобрели всероссийскую известность. Шмелев печатался в крупнейших российских газетах, входил в «Книгоиздательство писателей в Москве», выпустил восьмитомное собрание своих произведений и редактировал сборники «Слово». И.А.Бунин, И.А.Белоусов, Б.К.Зайцев, В.В.Вересаев, С.Н.Сергеев-Ценский, А.С.Серафимович, Л.А.Андреев – вот круг его друзей и единомышленников.

Но привычный уклад жизни был разбит в 1917 году. Грянула февральская, а затем и октябрьская революции… Шмелев вместе со всем русским обществом пережил в революционные годы настоящую духовную и личную трагедию. Несмотря ни на что, покидать родину писатель не хотел. Вместе с семьей он переселился в Крым, надеясь на скорое окончание гражданской войны, но там ему пришлось пережить страшную потерю – расстрел в 1921 году единственного сына Сергея – офицера Белой армии, поверившего в амнистию и добровольно сдавшегося большевикам. Смерть сына потрясла Шмелева. Он тщетно искал его могилу, сам чуть не погиб во время крымского голода зимой 1921 года. После нескольких лет скитаний по России Шмелевы были вынуждены эмигрировать. События, пережитые страной в эти годы: голод, красный террор – Шмелев описал потом в эпопее «Солнце мертвых» (1923), которую его друзья сравнивали с плачем библейского пророка Иеремии о разрушенном Иерусалиме (Плач, 1-5).

В 20-30-е годы русские писатели-эмигранты во многих своих произведениях размышляли о трагической судьбе России, о ее прошлом и настоящем, пытаясь понять, какие причины вызвали революцию и крах прежней жизни. «Писатели первой волны русской эмиграции многочисленны и самобытны, но есть одна тема, которая нашла отражение в творчестве каждого из них. Это тема России, – читаем в статье Н.И. Пак «Пути обретения России в произведениях Б.К. Зайцева и И.С. Шмелева» (2000) . – Тоска по утраченной родине объединяла всех, многие до конца дней жили надеждой на возвращение. Но Россия оставалась в воспоминаниях и мечтах. И мечты эти были не бесплодны. Творческое сознание писателей воплотило их в яркие художественные образы: шел процесс своеобразного обретения утраченной родины, она возрождалась на страницах их произведений. Показателен характер нового обретения России: писатели открывают для себя Святую Русь. <…> Религиозная концепция способствовала обращению писателей к традициям древнерусской литературы, хранительнице наиболее адекватных художественных форм отражения религиозно-символического мировоззрения. Писатели обратились к темам и образам древней Руси, к содержательно-сущностной стороне, к поэтике и традициям древнерусской литературы и по-своему развили их» (Пак, 2000, 34).

Тема России, судьбы ее народа всегда были центральными в творчестве Ивана Сергеевича Шмелева. В духовную силу страны, ее народа он верил безмерно. «Среди зарубежных русских писателей Иван Сергеевич Шмелев — самый русский. Ни на минуту в своем душевном горении он не перестает думать о России и мучиться ее несчастьями» (Шмелев, 1996, 3) , – говорил о нем Константин Бальмонт. Оказавшись во Франции, Иван Сергеевич старался сохранить в душе образ прежней России, утраченной Святой Руси, и рассказать о нем своим современникам. Уже в 1925 году писатель сообщил П.Б. Струве, главному редактору крупнейшей эмигрантской газеты «Возрождение»: «В записях и в памяти есть много кусков, — они как-нибудь свяжутся книгой (в параллель «Солнцу мертвых»). Может, эта книга будет — «Солнцем живых» — это для меня, конечно. В прошлом у всех нас, в России, было много ЖИВОГО и подлинно светлого, что, быть может, навсегда утрачено. Но оно БЫЛО» (Шмелев, 1996, 8). «И вот о том, что было, что «живет — как росток в терне, ждет» — Шмелев и захотел напомнить русским людям, рассказать русским детям за границей, – считает Е.А.Осьмина, автор статьи «Радости и скорби Ивана Шмелева» (1996).– Показать истинную Россию, нетленный ее облик — когда сейчас там льется кровь и творятся беззакония — вот задача Шмелева. Чтобы знать: что возрождать, к чему стремиться. А «нетленный облик», русская идея, идеал для Шмелева — это вера православная. Вера, которая здесь, в эмиграции, осталась единственным напоминанием о России, единственным нежным утешением для изгнанников. Вера, которая строила и направляла всю прошлую многовековую жизнь, давала ей основу и подлинность; была сердцем национальной культуры и стержнем для русской души. Именно об этом — большинство публицистических статей Шмелева начала двадцатых годов: «Душа России», «Пути мертвые и живые», «Убийство», «Христос Воскрес»... В газетах же Шмелев начал писать очерки под определенный православный праздник — о том, как он отмечался в России. Первый из них: «Наше Рождество. Русским детям» появился 7 января 1928 года в «Возрождении»… За ним последовали — «Наша Масленица», «Наша Пасха». Шмелев избрал форму сказа от лица маленького ребенка — и потому, что обращался к детям эмиграции, желая им передать «хранимую в сердце» Россию (был у него и конкретный адресат — крестник и родственник Ив Жантийом), и потому, что ребенок больше занят другими, нежели собой, чужд рефлексии, а значит, чище, полнее, яснее воспринимает окружающий мир, который и предстает перед читателем во всей полноте, яркости и истине» (Осьмина, 1996, 8-9).

Именно в это время Иван Сергеевич Шмелев начинает работу над двумя своими знаменитыми автобиографическими повестями – «Лето Господне» (1927 - 1948) и «Богомолье» (1931).

2.2 «Лето Господне» и «Богомолье» как автобиографические повести

Повесть «Лето Господне», «книга трепетная и молитвенная, поющая и благоуханная» (Ильин, 1993, 123), занимает особое место в русской автобиографической прозе XX века. Это произведение не только по-новому освещает тему детства, но и открывает новые для этого жанра повествовательные формы. «Вот дар большого русского художника, – говорил об этой книге философ Иван Александрович Ильин – близкий друг и единомышленник писателя. – Книга, которая никогда не забудется в истории русской словесности и в истории самой России... Грань и событие в движении русского национального самосознания Сразу художественный и религиозный акт» (там же, 124).

Название книги многозначно (Лк. 4, 14-19) и носит цитатный характер. Оно восходит к Евангелию от Луки и – опосредованно – к книге пророка Исайи: «И возвратился Иисус в силе духа в Галилею; и разнеслась молва о Нем по всей окрестной стране. Он учил в синагогах их, и ото всех был прославляем. И пришел в Назарет, где был воспитан, и вошел, по обыкновению Своему, в день субботний в синагогу, и встал читать. Ему подали книгу пророка Исаии; и Он, раскрыв книгу, нашёл место, где было написано: Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное» (Лк. 4, 14 -19) (Библия, 1996, 1087). Этот евангельский текст читается на богослужении в начале церковного года (1(14) сентября).

В обобщённом комментарии М.М. Дунаева к данному евангельскому тексту читаем: «Евангелист, говоря, что Христос, как только раскрыл книгу, так тотчас нашёл нужный Ему отдел, очевидно, этим хочет отметить, что книга Исаии раскрылась не случайно на известном листе, а что здесь дело Божественного Промысла. Конечно, под этим «летом» разумеется Мессианское время спасения для народа Израильского и для всего человечества» (Дунаев, 2002, 821-822). «Книга Шмелева тоже есть книга о Промыслительной Божьей помощи человеку в деле его спасения, - отмечает М.М. Дунаев в своей книге «Вера в горниле сомнений». – О пребывании в мире Христа ради спасения человека. И не случайно начинается «Лето Господне» с Чистого Понедельника, с Великого Поста, с очищения души через духовное переживание сорокадневного поста… В «Лете Господнем» укрепляется вера человека, питающая дух его» (там же).

Повесть строится как объединение ряда рассказов, посвященных детству писателя, и состоит из трех частей: «Праздники» - «Радости» - «Скорби». Все главы «Лета Господня» (а всего их — сорок одна) организованы вокруг одного стержня — годового круговорота, причем календарному году со сменой сезонов соответствует церковный календарь «лета Господня благоприятного»: время в произведении циклично и воплощает идею вечного возвращения; в тексте повести следуют друг за другом описания великих и двунадесятых праздников, праздников в честь святых и праздников, связанных с чтимыми иконами. «Годовое вращение, этот столь привычный для нас и столь значительный для нас в нашей жизни ритм жизни, имеет в России свою внутреннюю, сразу климатически-бытовую и религиозно-обрядовую связь. И вот, в русской литературе впервые изображается этот сложный организм, в котором движение материального Солнца и движение духовно-религиозного Солнца срастаются и сплетаются в единый жизненный ход. Два солнца ходят по русскому небу: солнце планетное, давшее нам бурную весну, каленое лето, прощальную красавицу-осень, строго-грозную, но прекрасную и благодатную белую зиму; - и другое солнце, духовно-православное, дававшее нам весною праздник светлого, очистительного Христова Воскресения, летом и осенью праздники жизненного и природного благословения, зимою, в стужу обетованное Рождество и духовно бодрящее Крещение. И вот Шмелев показывает нам и всему остальному миру, как русская душа, веками строя Россию, наполнила эти сроки Года Господня своим трудом и своей молитвой» (Ильин, 1996, 6, 381). Последовательность праздников определяет движение времени в тексте и переход от одной главы к другой. Третья часть книги – «Скорби» – противопоставляется двум первым; в центре ее – личная трагедия, смерть отца, которая служит знаком конца детства героя. Таким образом, в повести соотносятся два образа времени: праздник как проявление совершенства и мир в его ограниченности и смертности. Ощущение радости сменяется скорбью, печалью мира.

Повествование ведется от лица шестилетнего ребенка, чья наивная непосредственность и искренность дают оценку всем явлениям жизни. Детская душа доверчиво раскрывается для восприятия мира. Мир для ребенка наполнен божественной значительностью. Все, что относится к богослужению и молитве,— все ощущается им как священное. На Троицу маленький герой видит себя и свое окружение по-новому: и двор, и мир за домом — новыми глазами. Все освящается от молитвы — и жизнь, и двор, и животные, и яблоки, и самый воздух. Так открываются духовные очи ребенка. Постепенно Ваня понимает, что всех людей, живущих рядом с ним, объединяет «светлое, выше всего на свете – Бог». Он чувствует эту связь со всеми: «Всё и все были со мной связаны, и я был связан со всеми; от нищего старика на кухне, зашедшего на убогий блин, до незнакомой тройки, умчавшейся в темноту со звоном» (Сорокина, 1994, 284). В речах маленького Вани сквозит речь взрослых: отца, Горкина, приказчика Василь Васильевича… Их движения видятся глазами ребенка, их слова слышатся его ушами. Но иногда встречаются фразы, за которыми стоит не маленький Ваня, а уже пожилой писатель-эмигрант Иван Сергеевич Шмелев: «Сумеречное небо, тающий липкий снег, призывающий благовест… Как это давно было! Теплый, словно весенний ветерок… - я и теперь слышу его в сердце…Я оглядываюсь на Кремль: золотиться Иван Великий – колокол томительно позывает – по-мни! … Помню» (Шмелев, 1996, 45). С этими словами в произведение входит одна из главных тем повести – тема памяти. Связан с ней и эпиграф книги из А.С. Пушкина:

Два чувства дивно близки нам –

В них обретает сердце пищу –

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

«Конец «Лета Господня» – смерть отца ведет к «отеческим гробам», а сама книга – воплощенная в слове любовь к родному пепелищу, – пишет Сергей Федякин в своей статье «Иван Сергеевич Шмелев». – Причем любовь столь мощная, что способна воскресить прошлое, сделать его ощутимым и поразительно узнаваемым. Недаром критики обнаружили у Шмелева память «ясновидца» (Федякин, 2002, 172).

Художественный мир повести мифологичен: реален и одновременно сказочно идеален. Это и мир дореволюционной Москвы, и золотое тридесятое царство счастья. Он воплощает народные представления о счастливом мире, золотом веке. Мир человеческий и высший божественный мир не обособлены друг от друга. Любовь к земному царству освящена устремленностью к царству небесному, и, наоборот, высшие духовные ценности воплощаются в мире материальном, видимом, находят основу в прочном и богатом старорусском быте.

«Темы времени и традиций создают трехчастную структуру книги, – читаем в работе О.Н. Сорокиной «Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева» (1994). – Персонажи, окружающие Ваню, сгруппированы как бы в три концентрических круга, соединенных между собой. Принцип соединенности проходит через все повествование. Центральной фигурой внутреннего, семейного круга является отец, вокруг которого расположены члены семьи: матушка, две сестры и два брата; младший из них Ваня — рассказчик. Второй круг образует двор: приказчик отца Василь Василич, работники подсобных служб и рабочие, всегда занятые в подрядах отца Шмелева. Внешний, периферийный круг составляет Калужская улица и еще шире — Москва, с великим разнообразием типов: духовенства, купцов, гробовщиков, трактирщиков, банщиков, сапожников, бараночников, юродивых. Соединяет все три круга действующих лиц книги старый плотник Горкин, чья обязанность— смотреть за ребенком, затем следить за порядком в мастерских и выполнять поручения хозяина, требующие «своего глаза»; это простой, богобоязненный человек, пользующийся авторитетом и доверием всех, и к тому же еще староста Казанской церкви — приходской церкви Ваниной семьи» (Сорокина, 1994, 279).

Образ Михаила Панкратовича Горкина является одним из центральных в повести. Именно этот старый плотник, служивший семье Шмелевых долгие годы, истинно верующий, православный человек, носитель старинных народных традиций, народного миропонимания и святости, открывает для маленького Вани всю красоту и мудрость Божьего мира, учит его жизненным законам, объясняет значение праздников и важность соблюдения православных обрядов и старых обычаев. При этом народное мировосприятие характерно для Горкина — вплоть до типичного переплетения элементов веры и суеверия, о чем с доброй улыбкой вспоминает Шмелев. Горкин обладает философской мудростью, которая вытекает из его связи со своим народом, страной, религией. Сама его внешность является образцом святости для ребенка: «Горкин… он совсем святой — старенький и сухой, как все святые. И еще плотник, а из плотников много самых больших Святых: и Сергий Преподобный был плотником, и Святой Иосиф».

До Шмелева мир русского купечества был известен по знаменитой «Грозе» Островского и истолкован как «темное царство». Писатель не только сумел оправдать купеческое сословие, к которому и сам принадлежал, но и возвысится над правдой сословной до правды народной. Он стал воскресителем в слове той России, где правда пронизывает всю жизнь людей – от быта до помыслов духа и где само слово «правда» почти сливается со словом «праведность».

И.С. Шмелев писал о своей книге «Лето Господне»: «В ней я показываю лицо святой Руси, которую я ношу в своем сердце Россию, которая заглянула в мою детскую душу» (Сорокина, 1994, 283). В каждой главе писатель дает образ родины – не той, что менялась от столетия к столетью, но «России вечной», в которой силен дух Святой Руси и контуры которой неизбежно проступают через Россию всех времен – и петровскую, и екатерининскую, и советскую. Без памяти о прошлом невозможно ни настоящее, ни будущее. Поэтому столь велика просветляющая сила повести. «Надо утешаться, очищаться и лечиться ею» (Ефимова, 1992, 3- 4, 11), – писал И.А.Ильин об этой книге, и, наверное, с ним согласились бы многие почитатели таланта И.С. Шмелева.

Мысленно писатель не раз возвращался к дорогим для него местам. Такое возвращение, особенно характерное для его автобиографической прозы, произошло и в повести «Богомолье», связанной с «Летом Господним» ведущими действующими лицами, а отчасти — и местом действия. Если «Лето Господне», можно сказать, бесфабульный жанр, представляющий собою ряд зарисовок-очерков, объединенных круговоротом православного календарного года, то «Богомолье» близко по жанру древнерусским хождениям. Двенадцать глав повести скреплены уже событийной ситуацией — богомольем, паломничеством из Замоскворечья в Троице-Сергиеву Лавру. Обе вещи органически связаны центральным героем — ребенком-рассказчиком. Характеры, с которыми читатель уже познакомился в «Лете Господнем», выступают в «Богомолье» более рельефно. Образ Горкина, блюстителя древнего благочестия, дорисовывается окончательно. Он решил наконец, что наступила пора и о душе потрудиться и исполнить долго откладываемое желание сходить на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру поклониться преподобному Сергию Радонежскому. С ним вместе идут маленький Ваня, Домна Панферовна с внучкой Анютой, старый кучер Антип и Федя — бараночник, молодой красивый парень, тайным желанием которого было стать послушником в монастыре.

Движение в повести медленное: именно так неторопливо, ходили русские паломники с незапамятных времен. И постепенно, шаг за шагом, перед маленьким героем Шмелева открывается большой, ранее незнакомый ему мир. Дорожные сцены сменяют одна другую, писатель создает своего рода напряжение в движении сюжетного действия, выделив судьбы трех богомольцев, ищущих помощи от Преподобного Сергия: парализованного парня из-под Орла, немой молодухи из Рязани, которая заспала своего первого младенца и с тех пор лишилась дара речи, и бараночника Феди. Прослеживая путь богомольцев в Троице-Сергиеву Лавру, Шмелев постоянно напоминает, что возвышенное, духовно значимое в жизни человека сосуществует с повседневным, земным бытом. «Богомолье! Оно выражает само естество России – и пространственное, и духовное, – отзывался об этом произведении Иван Ильин. – Это ее способ быть, искать, обретать и совершенствоваться. Это ее путь к Богу. И в этом открывается ее святость. Люди <…> шли по всей Руси, и не было им «пути далекого». Они учились религиозно созерцать, молиться и постигать тайну праведности, они вживались сердцем, воображением и волею в душевный уклад и облик чтимого святого, в обитель коего вела их дорога. Они становились «как дети»; а «таковых есть Царствие Божие» (Ильин, 1996, 6, 392).

«Образ красоты у Шмелева, – читаем в статье Л.Н. Дудиной «Образ красоты в повести И.С. Шмелева «Богомолье» (1991), – предстает в своей целостности и многогранности, что подчеркивается построением всего произведения и композицией каждой главы. Новизна каждой главы – это новизна открытия ребенку мира красоты народно-национального духа и характера. Богомолье – это постижение писателем зарождения чувства родины, развитие этого чувства в душе ребенка» (Дудина, 1991, 4, 22).

Книга кончается благословением у старца Варнавы. Каждый из богомольцев получает слово утешения от старца. Наши герои возвращаются с духовной радостью. Завершая повествование, автор подчеркивает перемены, происходящие в судьбах богомольцев. Паралитик, обретя надежду, сидит в тележке чистый, умытый, а у ног его лаковые сапоги - дар Феди. Молодка, что «заспала первенького ребеночка», получила крестик от старца со словами: «На, дочка, крестик!.. Окрести новенького-то, и приходите ко мне через годок, все вместе». А вот желание Феди уйти в монастырь старец не одобрил: «Господь с тобой, в миру хорошие-то нужней!»

Русская литература богата художественными произведениями о детстве, из которых следует упомянуть такие произведения, как «Детство» и «Отрочество» Л.Н. Толстого, «Детские годы Багрова-внука» С.Т. Аксакова и «Детство Темы» Н.Г. Гарина-Михайловского. С подчеркнутой ориентацией на народную психологию и местный колорит, «Лето Господне» и «Богомолье», вносят незабываемый вклад в мемуарную литературу детства. А тем, что фокус этих произведений направлен на православную душу в момент ее пробуждения к Богу в период первого детского восприятия Божественного, Шмелев показывает читателю православную Русь из сердечной глубины верующего ребенка.

Русская эмигрантская литературная критика дала высочайшую оценку шмелевскому диптиху. Рецензируя «Лето Господне», Константин Мочульский писал об авторе: «Автор помнит вещи, события и лица не приблизительно сквозь поэтическую дымку прошлого, а во всей их живой реальности» (Мочульский, 1999, 308).

И.А. Ильин выделил в «Лете Господнем», «национальное значение» и глубокую правдивость изображенной в книге московской, замоскворецкой среды: «Видишь самую Русь, московскую, замоскворецкую, во всей ее темпераментной широте, во всем ее истовом спокойствии, в этом чудесном сочетании наивной серьезности, строгого добродушия и лукавого юмора. Нет, мало сказать — «видишь»: живешь в ней, с нею, ею... участвуешь в праздновании ее праздников, молишься с нею, пугаешься, радуешься и плачешь» (Шмелев, 1996, 535).

Если Ильин ценил русскость этой книги, то Анри Труайа подчеркивал ее универсальность: «Читая его произведения, мы не только думаем: мы видим, дышим, слушаем, касаемся руками того мира, который он нам предлагает… За тысячи километров от России он с упоением пишет о ней… Рядом с календарем дней идет календарь совести. Движение солнца в небе сопровождается движениями внутреннего солнца души... Иван Шмелев, сам того не сознавая, ушел дальше своей цели. Он хотел быть только национальным писателем, а стал писателем мировым» (там же, 531).

Н. Кульман считал «Богомолье» самым совершенным произведением Шмелева: «В нем все гармония, все у места, нет ничего лишнего. Поразительное разнообразие народных типов» (Сорокина, 1994, 291). В. Зеелеру книга нравилась как «душевная, благостная. Она дает Россию такою, какою она была» (там же). Зеелер также сообщает о восприятии книги Василием Ивановичем Немировичем-Данченко, которому переваляло за девяносто, и он передвигался только от стола до кресла; когда Василий Иванович хотел «еще раз побывать в России», он перечитывал «Богомолье», находя в нем большое утешение. Константин Бальмонт, которому Шмелев читал главы из «Богомолья», так полюбил эту книгу, что за четыре дня до смерти, когда зрение изменило ему, просил жену читать ее ему вслух.

«Богомолье» и «Лето Господне» полюбились многим русским эмигрантам: читая эти книги, люди находили утешение и радость добрых воспоминаний. О.Н. Сорокина в своей книге об И.С. Шмелеве приводит еще два интересных отклика на эти произведения, принадлежащие двум, казалось бы, совершенно разным людям: иноку Алексию (Дехтереву) из монастыря Преподобного Иова Почаевского в Подкарпатской Руси и Зинаиде Гиппиус, писавшим И.С. Шмелеву: «Под кажущейся простотой книги скрывается неисчерпаемая глубина чувств и переживаний. Но они настолько жизненны — здоровой, прочной, пряморастущей жизнью, что душа при соприкосновении с ними отдыхает и выпрямляется» (Сорокина, 1994, 291). Зинаида Гиппиус выразила свое отношение так: «Непередаваемым благоуханием России исполнена Ваша книга. Ее могла создать только такая душа, как Ваша, такая глубокая и проникновенная Любовь, как Ваша. Мало знать, помнить, понимать - со всем этим надо еще любить. Не могу вам рассказать, какие живые чувства пробудила она в сердце, да не только в моем, а в сердце каждого из моих друзей, кому мне пожелалось дать ее прочесть» (там же).

В 80-е годы XX века в советской России постепенно стали появляться в печати произведения русских писателей-эмигрантов, возвратились «забытые» имена и судьбы, в другом ключе стали рассматриваться события недавнего исторического прошлого: революции, гражданской войны, белого движения. Книги Ивана Сергеевича Шмелева были опубликованы на Родине и сразу же привлекли внимание читателей. Темы и вопросы, затронутые писателем, оказались близки многим нашим современникам. «Шмелев начал свое “Лето Господне” на пороге отчаянья, – читаем в статье Валентина Курбатова, опубликованной в журнале «Москва» в 1996 году, – на выстужающем сквозняке чужой жизни, и спасся сам и спас многих своих современников. Сегодня мы все на этом сквозняке и тоже на каком-то изгнанническом пороге, словно и посреди России не дома, а в гостях живем. Он нашел свой “праотеческий материк – свою православную душу”, нам этот материк найти труднее, потому что география оказалась сбита и карты нарочно искажены, на его “зарубки” на нашей памяти еще прочитываемы и хорошо освещают начало пути» (Курбатов, 1996, 3, 140).

2.3 Языковая личность писателя

В последние десятилетия многие лингвисты в своих работах обращаются к анализу роли человеческого фактора в языке, эта тема рассматривается в связи с изучением картины мира. «Понятие картины мира относится к числу фундаментальных понятий, выражающих специфику человека и его бытия, взаимоотношения его с миром, важнейшие условия его существования в мире, – читаем в книге «Роль человеческого фактора в языке». – Введение понятия “картина мира” в антропологической лингвистике позволяет различать два вида влияний человека на язык – феномен первичной антропологизации языка (влияние психофизических и другого рода особенностей человека на конструктивные свойства языка) и феномен вторичной антропологизации (влияния на язык разных картин мира человека: религиозной, философской, научной, художественной и др.)» (Серебрянников, Кубрякова, Постовалова, 1988, 11).

На базе таких исследований в лингвистике возникли новые понятия – «языковой картины мира» и «языковой личности».

«Языковая личность есть личность, выраженная в языке (текстах) и через язык, личность, реконструированная в основных своих чертах на базе языковых средств. В лингвистике языковая личность — это понятие, связанное с изучением языковой картины мира, которая представляет собой результат взаимодействия системы ценностей человека с его жизненными целями, мотивами поведения, установками и проявляется в текстах, создаваемых данным человеком» – такое определение этому понятию дает М.Н. Котюрова – автор «Стилистического энциклопедического словаря русского языка».

Полное описание языковой личности в целях ее анализа предложено Ю.Н. Карауловым в его книге «Русский язык и языковая личность». Давая характеристику этому понятию, ученый предполагает: а) определение семантико-строевого уровня организации языковой личности (то есть либо исчерпывающее его описание, либо дифференциальное, фиксирующее лишь индивидуальные отличия и осуществляемые на фоне усредненного представления данного языкового строя); б) реконструкцию языковой модели мира, или тезауруса данной личности (на основе произведенных ею текстов или на основе специального тестирования); в) выявление ее жизненных или ситуативных доминант, установок, мотивов, находящих отражение в процессах порождения текстов и их содержании, а также в особенностях восприятия чужих текстов.

Языковая личность — многоуровневое понятие, характеризующееся противоречивостью соотношения стабильных и изменчивых элементов, устойчивости мотивационных предрасположений и способности подвергаться внешним воздействиям и самовоздействию — противоречивостью, проявляющейся на каждом уровне языковой личности: семантическом, когнитивном и мотивационном. Стабильная, вневременная, инвариантная часть в структуре языковой личности соотносится на семантическом уровне с общерусским языковым типом и устойчивой частью вербально-семантических ассоциаций, на лингво-когнитивном уровне — с базовой, инвариантной частью языковой картины мира, на мотивационном уровне — с устойчивыми коммуникативными потребностями и коммуникативными чертами, или готовностями, информирующими о внутренних установках, целях и мотивах личности. Языковые личности опираются на системно-структурные данные о состоянии языка в соответствующий период, на социальные и характеристики языковой общности, а также сведения психологические, обусловливающие те ценностно-установочные критерии, которые и создают уникальный, неповторимый эстетический и эмоционально-риторическый колорит ее дискурса (или ее речи, всех текстов, ее «языка»)

В своей книге Ю.Н. Караулов анализирует языковые личности героев литературных произведений и их авторов, мы же обратимся к анализу языковой личности И.С. Шмелева, материалом для исследований станут тексты его автобиографических повестей. В рамках этой темы нас будут интересовать еще несколько вопросов – «образ автора в художественном произведении» и «идиостиль».

«Образ автора — одно из проявлений глобальной категории субъектности, выражающей творческое, созидательное начало в разных видах деятельности, включая речевую; основная категория текстообразования, наряду с образом адресата формирующая лингвистические и экстралингвистические факторы текстообразования; художественная категория, формирующая единство всех элементов многоуровневой структуры литературного произведения; образ творца, создателя художественного текста, возникающий в сознании читателя в результате его познавательной деятельности» (Болонова, 2003, 253).

В стилистике художественной литературы целостная концепция образа автора была разработана В.В. Виноградовым в монографии «О теории художественной речи» (1971). В.В. Виноградов трактовал это понятие как «концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем-рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого. В образе автора, как фокусе, сходятся все структурные качества словесно-художественного целого» (Болонова, 2003, 253).

В трудах В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, Б.М. Эйхенбаума, Б.Томашевского, М.П. Брандес, Б.О. Кормана, Е.А. Гончаровой и др. рассмотрены типы и виды образа автора, различные лики художественного «я» в драме, лирике, романе и т. д., исследовано соотношение образа автора с личностью писателя и разными типами повествователей: объективным (максимально приближенным к автору и ведущим повествование от 3-го лица); личным, субъективным (в повествовании от 1-го лица без конкретизации и речевой характерологии); «персонифицированным» рассказчиком (в повествовании от 1-го лица в сказовой манере, с использованием характерологических речевых средств).

Термин «автор» может обозначать: 1) реальную личность писателя; 2) повествователя, субъекта-персонажа; 3) художественную личность создателя («автор» как присущий данному произведению создающий субъект, который обозначается самим произведением, так что только из самого произведения мы о нем и узнаем, иначе, «автор» как художественная личность писателя». В сфере эстетической коммуникации образ автора соотносится с реальной личностью творца литературного произведения, который выражает в словесно-художественной форме свое мировоззрение, эстетическое кредо, свой лексикон, тезаурус, ассоциации. Образ автора имеет эстетическую сущность и отражает не в полной мере концептуальную и языковую картину мира создателя литературного произведения, поскольку полностью его картина мира не может реализоваться в одном или нескольких текстах.

Новые аспекты в изучении образа автора открываются в связи с особенностями современной лингвистической парадигмы: ее диалогичностью и опорой на теорию речевой деятельности, антропоцентризмом и текстоцентризмом (отсюда интерес к языковой личности автора, «стоящей» за текстом). В связи с этим образ автора в современной стилистике художественной литературы необходимо изучать в коммуникативно-деятельностном аспекте не только в свете категории субъектности, но и категории адресованности. Это обусловлено диалогической концепцией современного мировосприятия, в основе которой лежит теория диалога М.М. Бахтина, предполагающая ориентацию «на другого» и его ответную активность.

Проблема образа автора в художественном произведении исследуется в литературоведении (с историко-литературной; эстетической и социально-психологической точек зрения) и стилистике художественной литературы (в композиционно-речевом и стилистическом аспекте). В современной коммуникативной стилистике текста изучается языковая и концептуальная картина мира автора; многоаспектные проявления образа автора в структуре, семантике и прагматике текста; рассматриваются модели смыслового развертывания художественных текстов разных типов в аспекте идиостиля; своеобразие текстовых ассоциаций и регулятивных структур, по-разному организующих познавательную деятельность читателя.

«Идиостиль (индивидуальный стиль, идиолект) — совокупность языковых и стилистико-текстовых особенностей, свойственных речи писателя, ученого, публициста, а также отдельных носителей данного языка. Проблема индивидуального стиля речи носит интердисциплинарный характер, поэтому зафиксирована в литературе в разных аспектах: историко-научном, науковедческом, психологическом, функционально-стилистическом» (Котюрова, 2003, 95).

Индивидуальный стиль речи выдвигает на передний план интеллект личности. Но интеллектуальные свойства человека отчетливо проявляются не на всяком уровне использования языка, в частности, на уровне структурно-языковом, отражающем степень владения обыденным языком, а лишь на сложных уровнях организации языковой личности — лингвокогнитивном и мотивационном.

Идиостиль имеет разноуровневый (по степени обобщения) интегрированный характер уже потому, что является «посредником» между текстом и его создателем. Идиостиль — это стиль языковой личности во всем многообразии проявления специфики ее уровней в текстопорождающей деятельности и в структуре, семантике и прагматике текста в рамках того или иного функционального стиля речи.

Понятие идиостиля традиционно используется в науке о стилях художественной литературы для описания стиля того или иного писателя, а также стиля отдельного художественного произведения при решении вопросов интерпретации конкретных текстов. В.В. Виноградов считает, что одной из центральных проблем стилистики художественной литературы является характер речевого воплощения в произведении образа автора. Эта проблема активно разрабатывается новым направлением стилистики — коммуникативной стилистикой художественного текста. Несомненно тексты произведений художественной литературы являются наиболее удобным материалом для реконструкции языкового сознания, так как оно проявляется «в оценках своей и чужой речи, в рефлексии над факторами языка, в отношении к языковой норме и ее нарушениям» (Караулов, 1987, 259). Все это может быть выявлено в процессе текстологического анализа.

«Язык Шмелева приковывает читателя обычно с первых же фраз, – писал об особенностях слога писателя И.А. Ильин. – Он не проходит в нашем сознании спокойной и чинной процессией, как у Тургенева, и не развертывает свою бережливо найденную мозаику, как у Чехова, и не бежит безразлично, подобно бесконечному приводному ремню, как у большинства французских прозаиков. <…> В сущности говоря, язык Шмелева прост, он всегда естественно народен, часто простонароден. Так говорят или в русской народной толще, или вышедшие из простого народа полуинтеллигенты. <…> Но если читатель начнет читать Шмелева, <…> то он скоро заметит за бытовым словесным “простодушием” целую летучую стихию глубокочувствия и глубокомыслия» (Ильин, 1996, 6, 142 -144).

Истоки языка писателя — живая народная речь, фольклор, библейские тексты, классическая литература. Самобытный дар Шмелева претворил стихию национального языка в новую эстетическую реальность. Шмелев, подобно В.И. Далю, в своих произведениях создает своеобразный словарь живого великорусского языка – «певучей» народной речи. Слово у него живет свободной, не стесненной рамками жизнью; здесь и диалекты, и говоры, и просторечия: «рязанские мы, стяпные; замолаживает, сдалече, устамши, раззавила, отойтить, напекает, кунай, деется, нонче, летошний год, спинжак, ноне» и т. д. В этой неправильности, приблизительности, свободе, которыми отмечено слово в народной речи, заключена для писателя подлинная музыка и красота родного языка, как у А. С. Пушкина: «Без грамматической ошибки я русской речи не люблю». Особый круг разговорной лексики образован юмористически окрашенным словотворчеством героев Шмелева на основе народной этимологии: баславлять, чистяга, антерес, дотрогнутыться, зарочный золотой, нечуемо, мудрователь, проклаждаться, пондравиться, избасня, зазвонистый, обмишулиться, ворочь, душу пожалобить, ослободить, зеркальки, надолони, альхирей и др. Бойкость, ритмичность народного слова призваны подчеркнуть и «приговорки всякие»: «А ну-ка кваску, порадуем Москву. Грех не в уста, а из уст. У Бога всего много. Пешочком с мешочком. Ноне сестрица, а завтра — в глазах от нее пестрится. Чаи да сахары, а сами катимся с горы!»... Писатель отмечает лукавство, юмор, остроту, «зубастость» народного языка: «Почем клубника? По деньгам!» «Эх, и я бы с вами увязался, да не на кого Москву оставить!» «В монахи, а битюга повалит». Речь героев Шмелева – это и способ создания индивидуального характера (язык Домны Панферовны, заявляющей, что на нее «командеров нет», отличает повышенная экспрессивность, напротив, речь Горкина спокойная, умиротворенная), и многоликое проявление того, что писатель называет «немолчным треском сыпучей, бойкой, смешливой народной речи». Известное разнообразие вносится точным использованием профессионализмов, характеризующих речь плотника, будочника, сундучника, игрушечника. Воспроизведены мольбы убогих: «Благодетели... милостивцы, подайте милостыньку .. убогому-безногому... родителев-сродников… для ради Угодника, во телоздравие, во душеспасение…» (Шмелев, 1989, 2, 44).

Повествование в «Лете Господнем» и «Богомолье» ведется от первого лица. Своеобразие стиля Шмелева связано с обращением писателя к сказу, мастером которого он был. Сказ предполагает имитацию устного, обычно социально-характерного монолога, имеющего конкретного или абстрактного слушателя. Автобиографические повести строятся как возможный рассказ ребенка, в которого перевоплощается взрослый повествователь. Это перевоплощение мотивированно идейно-эстетическим содержанием: автору важен чистый детский голос, раскрывающий целостную детскую душу в свободной и радостной любви и вере. Сказ строится на концентрации сигналов разговорной речи, при этом снимается граница между стилизуемой детской речью и речью народной, к богатствам которой обращается писатель. Одновременно подчеркивается «устность» рассказа, сигналом которой часто служит особая графическая форма слова, воспроизводящая удлинение звука или членение слова, отражающее интонационные особенности эмоционально окрашенной речи: «Сколька-а?.. А вот, Панкратыч… - говорит он с запинкой, поекивает, - та-ак, кипит… х-роший народ попался» (Шмелев, 1996, 167).

«Своеобразие повествования состоит в том, – читаем в статье Н.А. Николиной «Поэтика повести И.С. Шмелева “Лето Господне” (1994), – что в нем сочетаются элементы двух типов сказа: “детского” сказа и сказа взрослого повествователя, который обращается к конкретному адресату: “Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну, что же… Не поймешь чего – подскажет сердце”. Рассказ «Рождество», например, строится как сказ с пропущенными репликами и вопросами воображаемого собеседника. Повествование, таким образом, неоднородно: при доминирующей в целом точке зрения маленького героя ряд контекстов организован “голосом” взрослого рассказчика. Это прежде всего зачины глав, лирические отступления в центре их, концовки, т.е. сильные позиции текста. Они объединяются мотивом памяти и включают лексические единицы с этим семантическим компонентом: “Но что я помню?... Помню струящиеся столбы, витые, сверкающие как бриллианты…” (из главы “Ледяной дом”); “Доселе вижу, из дали лет, кирпичные своды, в инее, черные крынки с молоком… слышу запах сырости” (глава “Покров”). Контексты, организованные точкой зрения маленького героя, и воспоминания взрослого повествователя разделены во времени (образ «дали лет», взаимодействующий с образом воспоминания-сна, часто повторяется в повести). Их чередование, сопоставление или наложение создают в тексте лирическое напряжение и определяют сочетание разных стилистических средств» (Николина, 1994, 5, 72).

Характерной особенностью стиля повестей является расширение (по сравнению с другими автобиографическими произведениями) сигналов припоминания. Традиционные помню, как теперь вижу дополняются сигналами, связанными с различными сферами чувственного восприятия: это прежде всего глагол слышу, вводящий описание звуков или запахов. Воспоминания о детстве – это воспоминания о быте старой патриархальной Москвы и – шире – России, обладающие силой обобщения. В то же время сказ от лица ребенка передает его впечатления от каждого нового момента бытия, воспринимаемом в звуке, цвете, запахах. Это определяет особую роль цветовой и звуковой лексики, слов, характеризующих запах и цвет. Мир, окружающий героя, рисуется как мир, несущий в себе всю полноту и красоту земного бытия, мир ярких красок, чистых звуков, волнующих запахов: «Народу мало, несут пасхи и куличи в картонках. В зале обои розовые – от солнца, оно заходит. В комнатах – пунцовые лампадки, пасхальные: в Рождество были голубые? Лежат громадные куличи, прикрытые розовой кисейкой, - остывают. Пахнет от них сладким, теплым, душистым» (Шмелев, 1996, 64). Богатство речевых средств, передающих разнообразные чувственные ощущения, взаимодействуют с богатством бытовых деталей, воссоздающих образ старой Москвы. Развернутые описания рынка, обедов и московских застолий с подробнейшим перечислением блюд показывают не только изобилие, но и красоту уклада русской жизни: «Блины с припеком. За ними заливное, опять блины, уже с двойным припеком. Лещ необыкновенной величины, с грибками, с кашкой… наважка семивершковая, с белозерским снетком в сухариках, политая грибной сметанкой… блины молочные, легкие блинцы… еще разварная рыба с икрой судачьей… желе апельсиновое, пломбир миндальный – ванильный…» (Шмелев, 1996, 155).

Детальные характеристики бытовых реалий, служащие средством изображения национального уклада, сочетаются в тексте с описанием Москвы, которая неизменно рисуется в единстве прошлого и настоящего. Граница между прошлым и настоящем разрушается, и личная память повествователя сливается с памятью исторической, преодолевая ограниченность отдельной человеческой жизни: «Что во мне бьется так, наплывает в глазах туманом? Это — мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы... и дымные облачка за ними, и эта моя река, и полыньи, в воронах, и лошадки, и заречная даль посадов... — были во мне всегда. И все я знаю. Там, за стенами, церковка под бугром, — я знаю. И щели стенах — знаю. Я глядел из-за стен... когда?.. И дым пожаров, и крики, и набат... — все помню! Бунты и топоры, и плахи, и молебны... — все мнится былью моей былью... — будто во сне забытом» (там же, 40).

Характеризуя изобразительное мастерство писателя, Н.А. Николина в своей работе выделяет следующие речевые средства, используемые Шмелевым в автобиографических повестях:

- сложные эпитеты: радостно-голубой, бледно-огнистый, розовато-пшеничный, пышно-тугой, прохладно-душистый;

- метонимические наречия, одновременно указывающие и на признак предмета, и на признак признака: закуски сочно блестят, крупно желтеет ромашка, пахнет священным кипарисом, льдисто края сияют;

- синонимические и антонимические объединения и ассоциативные сближения: скрип-хруст, негаданность-нежданность, льется-шипит, режет-скрежещет, льется-мерцает, свежие-белые и др.

«Последние единицы, характерные для народно-поэтической речи, – отличительная черта стиля писателя. В подобные объединения, отражающие присущую всему тексту устойчивую направленность одного слова на другое и определяющие ритм произведения, вступают слова разных частей речи и различной семантики: кресты-медальки, алый-сахарный, играет-сверкает, спит-храпит, хорошо-уютно. Особенно часто используются глагольные сближения: пропоют-прославят, протрубить-поздравить, колышется-плывет, потрескивает-стрекает, горит-чадит и др. В результате структурно-семантической спаянности компонентов таких сочетаний возникает обобщенное значение интенсивности действия, при этом тавтология и градация семантических признаков могут дополнятся отношениями более сложного характера, например, отношениями обусловленности: вспыхивает-слепит, стаяло-подсушило и т.д. Отмеченные словосочетания, присущие языку фольклора, дополняются столь же регулярными повторами, выполняющими в тексте усилительно-выделительную функцию: «Слышно, как капает, булькает скучно-скучно; И выходят серебряные священники, много-много; И ви-жу… зеленым-зеленый свет!» (Николина, 1994, 5, 73 – 74).

«Эстетическая позиция Шмелева сказывается в широком использовании сентиментально-ласковых интонаций и соответствующей лексики, – отмечает в своей статье «Магия словесного разнообразия» Е.Г. Руднева, – в обилии слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами, относящихся к разным сферам жизни: крестик, молитвочка, куполка, церковки, иконки, калачик, сахарок, смородинка, сухарик, вареньице; туманец, лодочка, неподалечку, ножичек, сундучок, поклончик, гостинчик. В том же тоне звучат обращения: Антипушка, Симеонушка. Обилие ласкательных слов и выражений, умильных интонаций мотивированно избирательностью детского сознания Вани, который в многоголосии жизни не слышит и не повторяет “плохих” слов» (Руднева, 2002, 4, 62 – 63).

Образ звучащей, непосредственно произносимой или рождающейся для произнесения речи находит особое пунктуационное оформление. Любимый знак писателя – многоточие, указывающий на незавершенность высказывания, отсутствие точной номинации, поиски единственно верного слова, наконец, на эмоциональное состояние рассказчика: «Снимают меня, несут… - длинное-длинное дышит – хрустальная, диковинная рыба… ту-тук… ту-тук… “бери-ись… навали-ись…”» (Шмелев, 1996, 173). «Кажется, в русской литературе никто не пользовался паузой так, как Шмелев это делает, – замечает И.А. Ильин. – Пауза обозначает у писателя то смысловой отрыв (противопоставление), то эмоциональный перерыв, возникающий от интенсивности переживания или от его содержательной насыщенности. Фраза задохнулась и рвется» (Ильин, 1996, 6, 354). Образ звучащей речи создается и многочисленными звукоподражаниями, отражающими «сиюминутное» состояние природы или окружающей обстановки. Текст книги как бы оркестрован включением в него разнообразных глагольных междометий и звукоподражаний: «Робея, тихо, чутко… первое свое подал, такое истомно-нежное, - ти-пу, - ти-пу…чок-чок-чок-чок…тритррррррр… но это нельзя словами; …кап… кап-кап… кап…кап-кап-кап… Под сосенкой – кап-кап…» (Шмелев, 1996, 32).

В повестях И.С. Шмелева нашли художественное и языковое воплощение русский православный опыт и духовное бытие, «жизнь сердца» русского православного человека конца XIХ – начала ХХ века, описание православных праздников в семье в церкви, в Москве.

Мир, изображенный Шмелевым, совмещает сиюминутное и вечное. В повестях писатель рассматривает и сопоставляет образы двух миров: дольнего и горнего. Первый воссоздается в тексте во всем его многообразии. Второй для рассказчика невыразим: «И я когда-то умру, и все… Все мы встретимся ТАМ…» Это двоемирие определяет и лексический уровень повестей: в речи персонажей, особенно Горкина, бытовая лексика сочетается с религиозной, православной. Такие слова, как говение, архангел, скорбный лик, грех, душе во спасение, душевное дело, в животе Бог волен, часовня, преподобный, келейка, благочестивый, святые мощи, послушание, просвирки, формируют сознание маленького Вани. Словарный запас мальчика дополняют церковнославянские цитаты из книг Священного Писания и церковно-богослужебных книг: «Федя начинает: «Стопы моя…» Горкин поддерживает слабым, дрожащим голосом: «…на-прави… по словеси Твоему…» Домна Панферовна, Анюта, я и другие богомольцы подпеваем все радостней: «И да не обладает мно-о-ю... Всякое... безза-ко-ни-е…» Певчие поют «Ныне отпущаеши раба Твоего»... (Шмелев, 1989, 2, 76). Такое своеобразие языка повестей исследователи связывают с обращением писателя к поэтике древнерусской литературы, так в статье Н.И. Пак читаем: «Создавая мир Святой Руси, писатели должны проявить мастерство в стилизации речи. Категория святости как доминанта художественного образа требует определенного лексического состава, особых акцентов, тона и ритма повествования. Стилизованная речь способствует утверждению категории святости как вечной и неизменной. Язык Нового времени, современное слово, попадая в “контекст святости”, приобретают соответствующий оттенок значения, дополняют привычный вид, не нарушая канонического образа» (Пак, 2000, 2, 35).

Жизнь, бытие на земле изображается писателем как дар Божий. Весь текст повестей пронизывает сквозной семантический ряд «свет». Его образуют слова с семами «блеск», «свет», «сияние», «золото», которые употребляются как в прямом, так и переносном значении. Освещенными рисуются бытовые реалии, светом пронизана Москва, свет царит в описаниях природы и характеристиках персонажей. Внутренним, нечувственным зрением маленький герой видит и другой свет, который открывается «оку духа» в любви: «Он есть Свет» (Ин. 9,5). Мотив Божественного Света развивается на всем пространстве текста и связывает речь персонажей, речь рассказчика-ребенка и взрослого повествователя: «Под легкой, будто воздушной сенью, из претворенного в воздух дерева, блистающая в огнях и солнце, словно в текучем золоте, в короне из алмазов и жемчугов, склоненная скорбно над Младенцем, Царица Небесная — над всеми. Под ней пылают пуки свечей, голубоватыми облачками клубиться ладан, и кажется мне, что Она вся — на воздухе. Никнут на Ней березы золотыми сердечками, голубое за ними небо…. Вся Она — свет, и все изменялось с Нею, и стало Храмом... Она — Царица Небесная. Она — над всеми» (Шмелев, 1996, 83).

Сквозной образ света объединяет повести. С мотивом света связан и мотив преображения: бытовая, будничная жизнь рисуется преображенной дважды – взглядом ребенка, любовно и благодарно открывающего мир, и Божественным Светом. Мотив преображения в лексико-семантической организации повестей находит выражение в использовании семантического ряда «новый» и в повторных описаниях одной и той же реалии: сначала прямом, затем метафорическом, на основе приема олицетворения с последующим обобщением: «Двор и узнать нельзя… Нет и грязного сруба помойной ямы: одели ее шатерчиком, — и блестит она новыми досками, и пахнет елкой. Новым кажется мне наш двор — светлым, розовым от песку веселым. Я рад, что Царице Небесной будет у нас приятно» (Шмелев, 1996, 80).

Язык повестей содержит основные православные понятия на уровне слова. Повести знакомят читателя с номинациями церковного устройства православного храма, православных праздников, обрядов, традиций, церковного дня и церковного годового круга, церковной иерархии, блюд русской православной кухни, употребляемых в пост и праздник.

Центральные проблемы всех названных произведений – вечная борьба добра и зла, столкновение «добродетели» и «греха» — отражают религиозную систему ценностей. Она выражена в основных христианских концептах (любовь, вера, добро, милосердие, сострадание и т. д.). Тексты вмещают большинство православных концептов и интенций.

«Русская православная культура создала различные социокультурные типы, семиотические модели эмоционального, этического и эстетического поведенческого текста, свой код его прочтения», – читаем в статье М.С. Берсеневой «О преподавании новой филологической дисциплины «Язык и религия»». Анализируя повести И.С.Шмелева, М.С. Берсенева предлагает выделить лексико-семантичские группы (ЛСГ) и внутри них номинации речевых интенций (РИ), отражающих «устремления души» христианина. Такие, как

ЛСГ «Утверждение» — свидетельствование

ЛСГ «Признание» — покаяние, исповедь, раскаяние

ЛСГ «Просьба» — мольба (молить), моление

ЛС Г «Совет» — наставление, проповедь, благословение

ЛСГ «Прощение» — прощение (прощать), отпущение грехов.

Исследование номинаций речевых интенций, содержащихся в художественных текстах И.С. Шмелева, позволяют сделать вывод о преобладании РИ директивного типа, соотносимой с ЛГ совет-побуждение при коммуникации «наставник» – «паства», а также РИ экспрессивного типа, соотносимой с ЛСГ просьба, мольба, при коммуникации «молящийся» — «Бог» (Берсенева, 2004, 47-48).

Наблюдения над словоупотреблением позволяет выделить основные семантические центры в лексиконе писателя (ключевые слова-темы). На наш взгляд, это такие понятия, близкие каждому русскому человеку, как: дом, семья, вера, православие, Родина, добро, совесть, память, любовь и многое другое.

Ю.Н. Караулов в заключение своей книги «Русский язык и языковая личность» подчеркивает еще одно неотъемлемое свойство языковой личности, он называет его «amor linguae» – любовью каждого говорящего к своему языку. «Любовь к языку – это одно из проявлений любви к Родине, которая всегда с нами, всегда в нас, но ощущаем мы эту любовь, только расставаясь с ней на какое-то время» (Караулов, 1987, 260). Для писателя такое чувство любви к родному языку было первостепенным, в произведениях он старался сохранить этот язык, донести его словесное разнообразие до молодого поколения русских эмигрантов, родившихся уже на чужбине.

Из вышесказанного со всей очевидностью следует вывод о том, что автобиографические повести И.С. Шмелева сочетают в себе черты традиции и новаторства. Для языка произведений этого автора характерны особая пространственно-временная организация текста, сложная, контаминированная структура повествования, основанная на взаимодействии разных повествовательных типов; впервые в автобиографической прозе для изображения прошлого применен сказ, создающей иллюзию звучащей, произносимой речи. В повестях широко представлены новые изобразительные средства, открытые писателем. С другой стороны, Шмелев опирается на богатство народной речи, он верен традиции словесного выражения: использует диалектизмы, церковнославянизмы, опирается на устное народное творчество и жанры древнерусской литературы («хождения»), в его повестях мы часто встречаем и традиционные высказывания (благопожелания, благословления, приветствия, просьбы, благодарения, прощения и другие).

Слово Божие «живо и действенно» – читаем в Библии (Евр. 4, 12). Высокое значение слова в жизни человека выделяют и персонажи повестей писателя. Так, Михаил Горкин учит Ваню в «Богомолье»: «Доброе слово лучше мягкого пирога!» О слове же в произведениях Шмелева можно повторить то, что сказал сам писатель на чествовании И.А.Бунина по поводу вручения ему Нобелевской премии: «Все тленно, но “Слову жизнь дана”. Слово звучит, живет, животворит, – слово великого искусства… И если бы уже не было России, – Слово ее создаст духовно» (Руднева, 2002, 4, 65).

Глава 3. Речевые традиции в повестях «Лето Господне» и «Богомолье»

Традиционные высказывания, встречающиеся в автобиографических повестях И.С. Шмелева, представляют собой многокрасочную картину, составленную из высказываний, построенных по разным морфолого-синтаксическим моделям: используются практически все формальные образцы, которыми богат национальный русский язык.

Рассмотрим данные речения, и первым среди высказываний, обозначенных нами как традиционные, выделим благопожелания.

3.1 Благопожелания

На основе текста повестей писателя мы можем выделить 17 прямых формальных образцов (моделей), 3 типа смешанных форм и 3 типа косвенных моделей, по которым строятся благопожелания.

1. Первичной специальной формой для выражения коммуникативного намерения благопожелания в русском языке стала фразеосхема «дай Бог…» (варианты: дай Господь Бог, дай Господь). Пример такого благопожелания мы можем встретить в «Толковом словаре» В.И. Даля – «Дай Бог, дай Боже, пожелание, призывание чего-либо; Дай Бог нашему Богу жить – все живы будем» (Даль, 1998, 1, 103). Современный «Словарь русского речевого этикета» дает этому устойчивому сочетанию такое толкование: «Дай Бог (Боже, Господь, Господи) (тебе, вам) (чего-либо доброго, благоприятного, желаемого). Одна из самых распространенных в обиходе формул пожелания добра и благополучия, употребляемая по разному поводу, чаще при поздравлении, выражении благодарности, при прощании» (Балакай, 2001, 126).

В повести «Лето Господне» мы можем встретить примеры такого благопожелания, вводимого устойчивым сочетанием «дай Бог» в соединении с инфинитивом глагола:

• Государю Александру Миколаевичу, дай ему Бог поцарствовать, генерал-губернатор папашеньку представлял, со всей артелью! (Л.Г., с. 39).

• А Горкин за нее заступился: «Этим не щеголяют, а женщина она богомольная, сердцем еще страдает, дай ей Господь поговеть!» (Л.Г., с. 287).

• Крестится на небо, и все крестятся. Снимают картузы, говорят: «Дай Бог попариться на здоровье, банька всю болесть смоет». (Л.Г., с. 348).

В тексте произведения находим еще одно благопожелание, образованное с помощью той же модели, но в более развернутом виде:

• Дай Господь, соколом опять будете летать, выправитесь! (Л.Г., с. 380).

Встречается в произведении благопожелания, вводимые устойчивым сочетанием «Дай Бог» и существительным (или местоимением) в родительном падеже (наименованием желаемого блага):

• В форточку слышно, как голоса кричат: «Дай ему Бог здоровья. Сергей Ваныч, есть за тебя молитвенники, живи должей!» (Л.Г., с. 353 - 354).

• Все гудят: «С праздничком! Дай вам Господь здоровьица!» (Л.Г., с. 125).

• Михаил Иванович кричит: «Дай Господь вам всего! Гуляй, верба!» (Л.Г., с. 303).

2. Присутствуют в повестях и благопожелания, в которых используется устойчивое сочетание «не дай Бог» с пропозицией отрицательной семантики, это выражение характеризуется некоторой фразеологизованностью, имеет оттенок опасения. В «Универсальном фразеологическом словаре русского языка» читаем: «Не дай Бог, избави Бог – очень плохо, неприятно, опасно» (Волкова, 2001, 20). «Не дай Бог (Господь, Господи) – оберег, пожелание избежать чего-то крайне нежелательного» (Балакай, 2001, 301), – такое определение этому выражению находим в «Словаре русского речевого этикета». Примеры данной формы благопожеланий встречаются и в повестях И.С. Шмелева:

• Летим с гор … не дай Бог … вижу, пропадать нам…(Л.Г., с. 20).

• Все на воду рвутся, с березками катаются, не дай Бог! (Л.Г., с. 90).

• Зашли в конюшню, а там лампадочка горит, в фонаре, от пожара, не дай-то Бог! (Л.Г., с. 45).

• Хороший человек … домой еле жива повезли, места живого не осталось, не дай Бог! (Л.Г., с. 243).

• Не дай Бог, Косой запьянствует… (отец) (Б., с. 19).

• Круговая гроза идет, не дай Бог! Отовсюду нахлобучивает! У, грозища идет.. не дай Бог, град. (Б., с. 148).

3. В текстах повестей мы встречаем благопожелания, имеющие своим ядром сочетание слова «Бог» (существительное в именительном падеже) и глагола «спасти» в форме повелительного наклонения, это устойчивое сочетание «Спаси Бог…». «Съпасти – избавить от беды, спасти от гибели,» (Срезневский, 1998, 3, 787) – читаем в «Словаре древнерусского языка» И.И. Срезневского. «Толковый словарь» В.И. Даля также дает этому слову широкое толкование: «Спасибо нар. Сокращ. Спаси Бог! благодарю, благодарствую, награди тебя Бог! Спасибо – великое дело. Великое слово: спасибо. Своего спасиба не жалей, а чужого не жди» (даль, 1998, 4, 288). Близкое определение этому выражению встречаем в современном «Словаре русского речевого этикета»: «Спаси Бог (Господь, Господи, Христос) – напутственное пожелание благополучия уходящим, отъезжающим; форма выражения благодарности» (Балакай, 2001, 494).

Это благопожелание часто употребляется для выражения благодарности, добрым словом как будто одаривают в знак признательности за услугу, помощь:

• Старичок креститься на Федю: «Во-от … спаси тя Христос … а-а-а … спаси тя …». (Б., с. 84).

• «Спаси Христос», – говорит кухарка и крестит корову (Л.Г., с. 253).

В произведениях И.С. Шмелева бытуют благопожелания, образованные с помощью однокоренного слова к глаголу «спасти» – «упаси». Эта форма благопожелательных высказываний близка другому виду речений – молитвенным прошениям. Но все-таки в языке они, если не имеют звательной формы, сохраняют значение пожелания. «Упаси Бог (Боже, Господь) (устар.) – формула предупреждения, предостережения не делать чего-либо; выражает опасение, боязнь чего-либо нежелательного, недопустимого» (Евгеньева, 1981, 4, 501). В «Словаре русского речевого этикета» читаем: «Боже упаси. Упаси Бог (Господь, Царица Небесная) – выражения-обереги, употребляемые в значении пожелания: “пусть этого не случится” при упоминании о чем-либо страшном, крайне нежелательном» (Балакай, 2001, 542).

• Упаси тебя Бог, поберегись! (Л.Г., с. 66).

• Навалит народу, да, упаси Бог, рухнет … сколько народу передавим (отец Вани) (Л.Г., с. 2 66).

• Горкин наказывает Ондрейке смотреть за печкой: «Упаси Бог, сгорят» (Л.Г., с. 173).

• Упаси Бог, льдом порежет… все побьет-покорежит (Горкин) (Л.Г., с. 46).

• Робята… упаси Бог… только не зарони! (Василий Василич) (Л.Г., с. 75).

• Упаси Бог, пьяных не допускаем-с (катальщик Сергей) (Л.Г., с. 157).

• Упаси Бог, взорвется (отец Вани) (Л.Г., с. 245).

4. Родственен предыдущему и другой тип благопожеланий, также имеющий своим ядром сочетание слова «Бог» («Господь», «Христос») и глагола в форме повелительного наклонения, глагол может иметь при этом зависимое слово в родительном падеже:

• «Сергей Иванович, притомились маненько … здоровьица пошли вам Господь!» (Л.Г., с. 370).

Это достаточно распространенное формула пожелания доброго здоровья. «Дай (пошли) вам тебе) здоровья (здоровьица) – пожелание здоровья, форма благодарности, похвалы в адрес собеседника или 3-его лица» (Балакай, 2001, 186).

5. Встречаются в повестях благопожелательные высказывания с глаголом-связкой «быть» в основной форме повелительного наклонения и присвязочным кратким или полным качественным прилагательным с положительной семантикой:

• И говорит очень ласково: «Это тебе от меня подарочек, будь здоров!» (Л.Г., с. 296).

• Мальчик милый, будь счастливый .... за твое здоровье, а там хоть … в стойло коровье! (стихи, сочиненные барином Энтальцевым ) (Л.Г., с. 126).

Данное благопожелание может быть образовано и с помощью инфинитива этого глагола-связки в сочетании с кратким или полным прилагательным:

• Мы с ним сейчас … за Сергея Иваныча, быть здоровым! (Л.Г., с. 364).

• Все говорят: «Банька всю болезнь смоет, быть здраву с банного пару!» (пожелание тому, кого парят в бане) (Л.Г., с. 348).

6. По пропозитивному содержанию – пожелания здоровья форма благопожелания «здрав будь» перекликается с другим типом благопожеланий, образованным с помощью глагола «здравствовать» в основной форме повелительного наклонения. «Здравствуйте» перекликается с приветственными высказываниями, однако в повести «Лето Господне» мы встречаем ее не в начале разговора (как это было свойственно строгой формуле речевого этикета – приветствиям), а во время беседы, из этого мы можем заключить, что перед нами именно благопожелание, адресованное тяжелобольному отцу Вани:

• Здравствуйте, Сергей Иванович, голубчик вы наш болезный… (Аннушка) (Л.Г., с. 380).

7. Другой тип благопожеланий представляет собой глагол в форме повелительного наклонения с частицей «да», употребляемой в значении «пусть»:

• Да будет тебе праздник в радость! (М. Горкин) (Л.Г., с. 72).

• Грамоте, небось, умеешь, вот и почитывай папашеньке … Милостив Господь … да облегчит Целитель недуг болящего (старый иеромонах) (Л.Г., с. 381).

• Да исцелит Господь болящего Сергия и да простит ему все прегрешения его! (протодьякон) (Л.Г., с. 407).

• Ну тут маленько разрешает… да Господь простит ему! (М. Горкин) (Б., с. 157).

• И вот пишет ему старец из Оптиной: «…чадо малодушное, да просветит Всеблагий сердце твое…» (Л.Г., с. 383).

8. Похожий на предыдущий тип благопожеланий образуется с помощью глагола в повелительном наклонении с частицей «пусть». В повести «Лето Господне» встречаем пример такого высказывания:

• Ну, пусть им Господь простит… (Василь-Василич) (Л.Г., с. 22).

9. Встречается в текстах произведений и благопожелания, вводимые глаголом «желать» и его перифразами в перформативном употреблении (обычно в форме 1-го лица настоящего времени). Глагол «желать», как правило, употребляется в благопожеланиях с наименованием того, чего конкретно желают адресату. «Словарь русского речевого этикета» дает этому слову такое определение: «Желать – употребляется в составе формул добрых пожеланий при поздравлении, прощании, а также в связи с тем, что адресату предстоит осуществить, пережить в ближайшее время. Сочетается с родительным падежом существительного, субстантивированного прилагательного; с инфинитивом или входит в состав сложного предложения с союзом «чтобы». Часто употребляется с интенсификаторами вежливости, экспрессивности: горячо, сердечно, от всей души, от всего сердца» (Балакай, 2001, 169):

• С Рождеством поздравляю

И счастливым быть желаю!

(стихотворение барина Энтальцева) (Л.Г., с. 125).

• Бедные дети! Поздравляю вас с драгоценным именинником и желаю…(Энтальцев) (Л.Г., с. 416).

• Нас поставили перед диваном, и мы шепотком сказали: «Поздравляем вас с Ангелом, дорогой папашенька … и желаем вам … здоровьица, чтобы выздоровели» ( Л.Г., с. 411).

10. Благопожелательное выражение может быть организовано глаголом в повелительном наклонении (со значением существования) с зависимыми от него словами:

• Живите, сколько поживется, с Господом! (Аксенов) (Б., с. 193).

11. Особый тип представляют собой благопожелания, образованные именным предложно-падежным сочетанием. Примеры такого благопожелательного высказывания находим в повестях И.С. Шмелева:

• Ну, час вам добрый! (кучер Антип) (Б., с. 38).

• «Ну, путь вам добрый, милые», – говорит Аксенов. (Б., с. 173).

• Ну, нам час добрый. (М. Горкин перед отъездом) (Б., с. 74).

• Говорят разные голоса: «Час вам добрый!» (Б., с. 74).

• Горкин распоряжается: «Пора закладать… Час нам легкой, по холодку тронемся (Б., с. 69).

Нетрудно заметить, что все, представленные выше благопожелательные выражения близки по лексическому наполнению. В «Толковом словаре» В.И. Даля и «Словаре русского речевого этикета» читаем: «В добрый час! пожелание начинающему что-то» (Даль, 1998, 1, 444). «В добрый путь – прощальное пожелание удачи, благополучия отправляющемуся в путь. В добрый час – пожелание удачи, благополучия отправляющемуся в путь или начинающему какое-либо дело» (Балакай, 2001, 144). Таким образом, мы можем сделать вывод, что данное благопожелание представляет собой устойчивую формулу речевого этикета.

Во многом родственны предыдущим благопожелания также образованные именным предложно-падежным сочетанием, представляющие собой такую же формулу речевого этикета – пожелание человеку только что причастившемуся Святых тайн:

• Ну, я, говорит, отговемши… Мы его все поздравили: «Телу во здравие, душе во спасение!» (Л.Г., с. 308).

• «Душе на спасение!» – кричу я. Горкин походит, целует меня и поправляет: «Телу во здравие, душе на спасение – вот как надо!» (Б., с. 215).

12. Встречаются в произведениях И.С. Шмелева и благопожелательное высказывания, вводимые существительными в именительном падеже с зависимыми словами, такие как:

• Всем милость, всем прощение! (желает Антипушка людям на кухне, входя в дом) (Л.Г., с. 243).

13. Возможно выделить еще один тип благопожеланий, образованный с помощью существительного в родительном падеже с зависимыми словами, а именно:

• Здоровьица вам, Сергей Ваныч! (банщики) (Л.Г., с. 352).

• Мы слышим заглушенные бабьи голоса: «Здоровьица вам, Сергей-Ваныч!» (Л.Г., с. 354).

В следующем благопожелании используется и форма пословицы. Такую пословицу мы можем встретить в «Словаре русского речевого этикета»: «Болезнь в подполье, а вам (тебе) здоровья – пожелание тому, кого моют, парят в бане» (Балакай, 2001, 186):

• Мы с вас, Сергей-Ваныч, остатную болезнь скатим. Болезнь в подполье, а вам здоровья!» (банщики) (Л.Г., с. 351).

14. Часто благопожелания образуются на основе речевых актов других традиционных высказываний, например, молитвенных прошений – фразеосхемы «Многая лета». Многолетие – представляет собой древнейшее церковное молитвенное прошение, завершающее богослужение. Это устойчивое сочетание (с опущенным глаголом-сказуемым) в виде имени в дательном падеже в значении адресата и существительным и прилагательном в именительном падеже с пропозиционным значением блага: «Многая лета кому-либо».

Вот какое определение этому выражению дает «Толковый словарь» В.И. Даля: «Многая лета – молитвенное возглашение о долгоденствии царственной или иной высокой особы» (Даль, 1998, 2, 335); «Словарь русского речевого этикета» А.Г. Балакая: «Многая лета – употребляется в церковной службе для приветствования архиерея; пожелание долголетней благополучной жизни» (Балакай, 2001, 277).

В повести «Лето Господне» мы можем встретить пример такого благопожелания:

• Преосвященному и всему освященному собору … и честному дому сему … мно-га-я ле-та-а! (протодьякон) ( Л.Г., с. 154 - 155).

15. Другой тип благопожелательного высказывания, также произошедший из формул молитвенных прошений, представляет собой глагол в форме повелительного наклонения «Радуйся» в сочетании с обращением к адресату. («Радоваться – быть радым, радостным, чувствовать или изъявлять радость. Возрадуйтесь, добрые люди!» (Даль, 1998, 4, 8). В произведениях И.С. Шмелева находим такие благопожелания:

• А душа о посте радуется … Ну, Рождество придет, душа и воссияет во всей чистоте … радуйся и ты! (М. Горкин) (Л.Г., с. 247).

• Горкин говорит: «Ну, воскурили с тобой … ступай – порадуйся!» (Л.Г., с. 252).

• А Преподобный духом услышал и возгласил: «Радуйся и ты, брате!» (Б., с. 153).

16. Благопожелание умершим «Вечная память!» также восходит к молитве общественного церковного богослужения – из последования панихиды или литии (краткого моления об усопших). В «Толковом словаре» В.И. Даля читаем: «Вечный, что без начала и без конца, безначальный и бесконечный, всегдашний, постоянный, нескончаемый и неизменный. Добрым вечная память» (Даль, 1998, 1, 330). «Словарь русского речевого этикета» дает данному выражению такое определение: «Вечная память – форма выражения скорби и пожелание, чтобы умершего всегда помнили. (Первоначально – заключительная часть заупокойного церковного песнопения)» (Балакай, 2001, 342). Подобное благопожелание можно отметить в повести «Лето Господне»:

• Поют – через стекла слышно: «Вечная память!» (Л.Г., с. 430).

17. В текстах повестей присутствует еще один тип благопожеланий умершим, связанный с древними молитвенными прошениями, это пожелание ушедшему в мир иной «Царствия небесного». «Царствие небесное, – Божие, – спасения, будущая блаженная жизнь праведных. Царство ему небесное – помин покойника» (Даль, 1998, 4, 571). «Царство небесное (ему, ей, им) – пожелание в адрес умершего загробной жизни в раю. Говорится верующими людьми обычно на похоронах, поминках, при получении известия о смерти кого-либо, а также при упоминании в разговоре о покойном» (Балакай, 2001, 561). Одна из главных тем автобиографических повестей И.С. Шмелева – тема смысла жизни и смерти человека, поэтому в его произведениях мы найдем немало примеров подобного благопожелания:

• «Во-он что-о, – тихо говорит Горкин и креститься. – Царство ему небесное». (Б., с. 141).

• Наш Мартын самому государю был известен… Царство небесное. (М. Горкин) (Л.Г., с. 70).

• С Ангелом, кормилец… Михаил Панкратыч… сродственникам Царство небесное… свет ты наш! (нищие) (Л.Г., с. 240).

• К дедушке твоему покойному, Ивану Ивановичу Царство небесное, он много после пристал…(М. Горкин) (Б., с. 44).

• Вставай, помяни папашеньку… Царство ему небесное… отмучился, отошел… (Аннушка) (Л.Г., с. 421).

• Сам когда-то еще у меня дубок пометил, Царствие ему небесное, а нам поминки! (гробовщик) (Л.Г., с. 27).

Перечисленные нами выше четыре типа благопожелательных высказываний («Многая лета», «Радуйся», «Вечная память», «Царствие Небесное») представляют собой устойчивые формулы церковного происхождения, хорошо известные в народной устной и письменной традиции. Об этом свидетельствует тот факт, что данные благопожелания мало изменились с течением времени – в древности, в повестях Шмелева (язык конца XIX века), и в современный период развития языка они сохраняются благодаря все тем же фразеосхемам.

Помимо данных прямых благопожелательных высказываний, в текстах повестей присутствуют формы благопожеланий, осуществляемых косвенным образом, а также смешанные формы, в которых благопожелания представлены неотличимыми от других речевых действий – молитвенных прошений, просьб, заклинаний, наставлений, советов. Косвенные благопожелания и смешанные благопожелательные формы могут, как и прямые, описаны морфологически – по характеру форм, организующие благопожелательные речения.

Среди смешанных благопожеланий мы можем выделить 3 типа речений:

1. Это смешанная форма благопожелания и молитвенного прошения, вводимая глаголом в повелительном наклонении с зависимой от него формой 2-го лица и независимой формой существительного в архаической звательной форме:

• Ну, дай тебе Господи! (Л.Г., с. 66).

• А они уж ему: «Дай Господи долго жить!» (Л.Г., с. 360).

• И люди ласковые такие, все поминают Господа: … «пошли вам Господи!» – будто мы все родные. (Б., с. 65).

• Странные люди и бедняки крестяться : «Пошли ему, Господи, благодетелю нашему сиротскому!» (Л.Г., с. 339).

• Благослови ее, Господи, отдохнуть, лютую зиму перебыть! Покров и над нею будет! (Л.Г., с. 30).

• «Боже сохрани! – всплескивает руками Косой. – В таком деле. Боже сохрани!» (Л.Г., с. 143).

• Старушка монахиня приветливо говорит: «Перегодите дождичек-то, спаси вас Господи!» (Б., с. 151).

• «Родители-то у нас под спудом … кутьицей сытовой родителей помяните, спаси вас Господи», – говорит монахиня. (Б., с. 152).

2. Возможна смешанная форма благопожеланий, образованная глаголом в повелительном наклонении со значением побуждения к действию и наречием, зависимым от него, или предложно-падежным сочетанием – обстоятельством образа действия, в данном случае желательного:

• Поздоровался с ней старец и говорит: «И вот вам чай, и пейте на здоровье!» (Б., с. 170).

• А он посмотрел и скажет всем: «Ну и хорошо, и ешьте на здоровье, детки!» (Л.Г., с. 104).

• «Ну, иди с Господом», – шепчет Горкин. (Л.Г., с. 293).

• Не перекладь! Лей с Богом! (Горкин) (Л.Г., с. 199).

• Спи с Господом, завтра рано вставать! (Горкин) (Л.Г., с. 135).

3. Другая смешанная форма благопожелания, молитвенного прошения, наставления и прощения «с Богом» (Господом, Христом). В «Толковом словаре» В.И. Даля находим такое толкование этому высказыванию: «С Богом жить, прощальное пожелание молодым. Бог с тобою, с Богом, прощальное пожелание, прощение кому-либо вины; напоминание, чтобы остановить кого в слове или деле. Бог с вами, с Богом т.е. иди, начинай» (Даль, 1998, 1, 103). «С Богом (устар.) – разрешение начинать что-либо, пожелание успеха, удачи при начале какого-либо дела» (Евгеньева, 1981, 1, 101). Благопожелание «С Богом» произносится пред началом какого-нибудь важного дела (становится напутственным пожеланием добра кому-либо) и представляет собой одну из общепринятых формул речевого этикета. В «Словаре русского речевого этикета» находим объяснение такому выражению: «С Богом – форма благословения, напутственного прощального пожелания. Часто употребляется с глаголами движения ступайте, идите, поезжайте. Разрешение, согласие, благословение начать что-либо; пожелание удачи, успеха в каком-либо деле» (Балакай, 2001, 57):

• С Богом… зачинай, робятки! (М. Горкин) (Л.Г., с. 201).

• Горкин еще издали кричит им: «Ну, чего уж… пойдемте, с Господом! (Б., с. 100).

• Ну, с Господом! (гробовщик) (Л.Г., с. 27).

• С Богом, Гаврила! (используется также обращение) Л.Г., с. 349).

• «Хорош квасок, а прохлаждаться нечего, – торопит Горкин, – закусили – и с Богом!» (Б., с. 119).

• «Дегтянку-то бы не забыть! – заботливо окликает Горкин. … Чайку по чашечке – и с Богом!» (Б., с. 71).

В речи персонажей автобиографических повестей И.С.Шмелева мы можем встретить и несколько иную фразеосхему – «Бог с тобой». Данное высказывание близко родственно «с Богом», но все-таки различается по коммуникативному намерению.

Благопожелание «Бог с тобой» по коммуникативному намерению может выступать в ином значении: с оттенком прощения, разрешения, благосклонности говорящего к адресату. «Бог с тобой – форма выражения вынужденного согласия, примирительный ответ на извинение, оправдание» (Балакай, 2001, 56):

• Ну, Господь с ней! (М. Горкин) (Л.Г., с. 343).

• «Ну, Господь с вами», – говорит Горкин задумчиво, – а только не порядок это. (Л.Г., с. 96).

• Хочу потрудиться и душой, и телом. Господь с ними… (Горкин) (Л.Г., с. 345).

• Господь с тобой, а только что не хорошо, то не хорошо. ( Горкин) (Л.Г., с. 74).

• Ну, Бог с тобой! (Горкин) (Л.Г., с. 136).

• Глядит на меня отец, прищурясь, – Бог с ним, бери с собой (Б., с. 53)

• «Ну, Василич, Господь с тобой», – говорит Горкин ласково. (используется вариант с обращением) (Л.Г., с. 170).

• Господь с ним, не нам судить. (Горкин) (Л.Г., с. 170).

• «Господь с тобой», – машет Горкин. (Б., с. 105).

Помимо смешанных форм, в произведениях И.С. Шмелева мы можем отметить и косвенные благопожелания. Пожелания блага, выраженные косвенным образом, образуются разными способами в зависимости от того, на почве какого типа высказывания они «вырастают».

Исходя из этого, мы можем выделить 3 типа косвенных благопожеланий:

1. Благопожелание строится с помощью сущестительного-подлежащего «Бог», «Господь» и глагола-сказуемого с положительной семантикой в форме простого будущего или настоящего времени, например, перед нами благопожелание-предсказание:

• Старуха плачет и креститься на Федю, причитает: «Родимый ты мой, касатик-милостивец… хорошую невесту Господь те пошлет» (Б., с. 296).

2. Благопожелательное выражение организовано сущестительным-подлежащим «Бог», «Господь» и глаголом-сказуемым с положительной семантикой в форме условного наклонения (оптатива).

• А ему (отцу) все: «На доброе здоровье, дал бы Господь!» (Л.Г., с. 358).

• «Да поймите-с, Сергей Иваныч, вы бы здоровы были, а с вами и мы всегда сыты будем!» (Л.Г., с. 354).

• Самое душевное это дело, на богомолье сходить. И за Мартына помолюсь, и за тебя, милок, просвирку выну, хороший бы ты был, здоровья бы те Господь дал… (Горкин) (Б., с. 43).

3. Особый пример косвенного благопожелания, выраженный с помощью придаточного изъяснительного с союзом «чтобы», встречаем в повести «Лето Господне»:

• Сам Миколай Павлыч ее по щеке поласкал, сказал: «Как Расея наша! Корми моего Сашу, чтобы здоровый был!» (Б., с. 124).

Как видим, по форме благопожелания, представленные в автобиографических повестях И.С.Шмелева, описывающих старинный московский быт, достаточно разнообразны. Благопожелания постоянно присутствуют в речи персонажей повестей, ставших для маленького Вани настоящими учителями жизни – это старый плотник Михаил Панкратьевич Горкин, отец – Сергей Иванович, домашние, работники отца. Ведь в благопожеланиях нашла отражение народная мудрость, почитание законов и обычаев христианства. Во многих из них упоминается имя Господа. К нему обращаются за поддержкой, за помощью и благословением.

Поэтому присутствие благопожелательных речений в текстах повестей свидетельствует о высокой духовной жизни их героев, так как именно через заботу о ближнем и его благополучии человек получает возможность быть счастливым.

Другой не менее значимый вид древнейших речений – благословения.

3.2 Благословения

Русские благословения разделяют на благословения священнические и родительские. «В благословениях священнических различают благословение таинственное, всенародное, великое, и малое, или частное» (О священническом благословении, 2001, 26). «Благословение великое, или всенародное, входит в каждое из тайнодействий и священнических действий, совершаемых в храме или вне его. В начале священнодействия, обыкновенно благословляя Бога, в продолжении и при окончании священнодействия священник призывает на верующих благословение Господа, призывает мир, любовь и благодать Божию. Таким образом, благословение во имя Божие, через священника всегда осеняет верующих при богослужении. Призывая благословение Божие на верующих при богослужении в храме, христианские пастыри издревле подают благословение и вне храма, и без богослужения – частно» (О священническом благословении, 2001, 27-28).

В автобиографических повестях И.С. Шмелева мы можем выделить 5 морфолого-синтаксических форм, на основе которых строятся формулы благословений:

1. Первый тип благословений представляет собой глагол «благословить» в перформативном употреблении в форме 1-ого лица, ед. числа настоящего времени с зависимым от него словом (местоимением). «Благословить – перекрестив кого-либо, осенив крестом или иконой и произнеся слова молитвы, выразить напутственные пожелания благополучия, удачи, успеха с целью предохранения адресата от нечистой силы» (Балакай, 2001, 53). Подобным образом может быть образовано и священническое, и родительское благословение. В произведениях писателя встречаем такие примеры:

• А он (отец Варнава) и говорит Горкину: «А, голубь сизокрылый, благословляю вас, московские». (Б., с. 252).

• …Софочка… благословляю тебя… Владычицей Казанской… (отец Вани перед смертью) (Л.Г., с. 400).

2. Родственный предыдущему и другой тип благословений, вводимый глаголом «благословить» в форме повелительного наклонения также с зависимым от него местоимением:

• Отец-просфорник выдает нам корзину с просфорами: «Бог милости прислал! Благослови вас Преподобный за ваше усердие!» (Б., с. 247).

Возможна и несколько иная фразеосхема этого же благословения. Она образуется сочетанием глагола «благословить» в форме повелительного наклонения и зависимого от него существительного в творительном падеже:

• «Вот и хорошо, – говорит отец-квасник, – благословитесь хлебцем, для здоровья, так всегда полагается.

3. Благословение может быть образовано и сочетанием слов «Бог», «Господь» в именительном падеже и глагола «благословить» в форме 3-го лица, ед. числа настоящего простого или будущего времени. В повести «Богомолье» встречаем такое благословение с благопожелательным смыслом:

• Бог простит, Бог благословит… и Господь с тобой, в миру хорошие-то нужней! (отец Варнава Феде) (Б., с. 253).

Следует различать благословения с предложениями-сообщениями о благословении, в которых встречается глагол «благословить» в форме 3-го лица прошедшего времени:

• Монахини выходят чинно, кланяются, и говорят распевно: «Дорогому радетелю нашему… матушка настоятельница благословила (Б., с. 252).

• Санька-заика (послушник) упрашивает нас зайти в квасную: «Отец Власий благословил попотчевать вас!» (Б., с. 256).

4. Еще один тип благословения представляет собой сочетание глагола «принять», «принимать» в форме повелительного наклонения и зависимого от него существительного в винительном падеже. С таким благословением встречаемся в повести «Богомолье»:

• Отец хлебник починает для нас ковригу и говорит: «Примите благословение обители Преподобного на дорожку, для укрепления». (Б., с. 258).

5. В повестях И.С. Шмелева мы можем выделить благословения, образованные именным предложно-падежным сочетанием. К таким речениям отнесем выражения:

• Батюшка крестит меня, голову мою , и говорит звонким голосом: «Во имя Отца и Сына и Святого духа!» (пердначинательная молитва богослужения) (Б., с. 252).

• «Для Христова Праздника – всем прощение!» – благословляет монах на всю кухню. (Л.Г., с. 154).

Как видим, благословения, встречающиеся в повестях И.С. Шмелева, представляют собой интересный языковой материал, отражающий огромное значение этого вида речений в народном сознании.

Рассмотрим следующий важный тип традиционных высказываний – молитвенные прошения.

3.3 Молитвенные прошения

В произведениях писателя мы предлагаем выделять 3 основные морфолого-синтаксические типа, на основе которых строятся молитвенные прошения.

1. Молитвенное прошение может быть образовано сочетанием глагола «благословить» в форме повелительного наклонения и существительным «Господи», «Боже» в архаической звательной форме, часто мы встречаем случаи беспунктационного оформления обращения. Вероятнее всего, это один из древнейших видов молитвенных прошений, сохранившийся в языке до наших дней. Ведь само слово «благословение» означает – «обращение к Богу с просьбой о благодати, помощи» (Ожегов, Шведова, 1997, 50). Достаточно много примеров таких молитвенных формул встречаем и в повестях И.С. Шмелева, как правило, к Господу с просьбой о благословении герои обращаются перед началом какого-нибудь трудного дела. В «Словаре русского речевого этикета» находим такое толкование этому слову: «Благослови – обращение к духовному лицу, а также к родителям, старшим родственникам и другим уважаемым лицам с просьбой дать благословение, доброжелательное напутствие, согласие на задуманное дело» (Балакай, 2001, 54). Здесь мы встречаемся с проблемой пунктуационного оформления – достаточно часто обращения к Господу не выделяются в тексте запятыми, видимо, это связано с застывшей архаической звательной формой:

• «Ну, Господи благослови, пошли», – говорит нам Горкин. (Б., с. 173).

• Зачинают, Панкратыч. Господи благослови! Взогнали тесто-то! (мастер) (Л.Г., с. 210).

• По холодку и тронемся… Господи благослови! (Горкин) (Б., с. 69).

• Только-только, Господи благослови, начала выгребать, а прабабушка Устинья как раз и приезжает… (Л.Г., с. 206).

• … Живой водой, во здравие, Господи благослови! (Л.Г., с. 356).

По той же морфолого-синтаксической модели строятся и другие молитвенные высказывания, организованные близкими по значению глаголами. Такими как – «спасти, простить, помиловать, послать, отпустить, принять». Во всех этих молитвенных выражениях звучит обращение говорящего к высшим силам с просьбой об особой милости, решающим фактором для нас в определении молитвенного прошения становится архаическая форма звательного падежа. «Дай Бог, дай Боже, пожелание, призывание чего; Помилуй Бог, сохрани Бог, избави Бог, желание устранение чего-либо неприятного» (Даль, 1998, 1, 103), – читаем в «Толковом словаре» В.И. Даля. Но все-таки каждое молитвенное прошения, несмотря на сходство по смыслу, сохраняет некоторые оттенки собственного значения:

• «Спаси нас, Господи», – крестится матушка. (Л.Г., с. 285).

• Пресвятая Богородице, спаси на-ас! (люди) (Л.Г., с. 84).

• И молиться будем: «Пошли, Господи, лето благоприятное!» (Горкин) (Л.Г., с. 88).

• Старуха молилась: «Свяченая вербушка, душеньку мою прими-осени!» (Л.Г., с. 297).

• И все возопиют у Престола Господня: «Отпусти ему Господи!» – и простит Господь. (Горкин) (Л.Г., с. 243).

• Помолись за сыночка… батюшка Преподобный! (старуха) (Б., с. 229).

В повести «Богомолье» встречаем молитвенное прошение, образованное с помощью глагола «помиловать». «Помилуй/те – пощадите, смилуйтесь. Просьба, мольба к высшему по положению о пощаде, снисхождении, прощении» (Балакай, 2001, 375).

• А ведь это искушение нам было… все он ведь это! Господи, помилуй! (Горкин) (Б., с. 100).

Древнейший тип молитвенного прошения – прямая просьба о помощи у Бога или у Небесных покровителей человека, организованная глаголом «помогать» в форме повелительного наклонения. «Помоги/те – просьба о помощи, нередко для вежливости и усиления экспрессии употребляется со словами-интенсификаторами: ради Христа, ради Бога» (там же, 377):

• Все вздыхают и молятся: «Батюшка Преподобный Угодник Божий… родимый, помоги! (Б., с. 208).

• Я молюсь в уме: «Господи, помоги папашеньке! Святый Великомучениче и Целителю Пантелемоне исцели болящего Сергея! (Ваня) (Л.Г., с. 379).

Просьбу о прощении мы также можем встретить в молитвенных прошениях, образованных с помощью глагола «простить» в той же форме повелительного наклонения. «Прости/те – широкоупотребительная форма извинения, просьбы о прощении» (Балакай, 2001, 423):

• А-ах, Господи… прости меня грешного… (Горкин) (Б., с. 132).

• Прости Ты им, Господи! А мы не судьи! (Горкин) (Б., с. 168).

• Грешу с вами… Прости, Господи! (отец Вани) (Л.Г., с. 19).

• И помолюсь, прости ты нас, Господи! (Горкин) (Б., с. 99).

2. Представляется возможным еще один вариант организации молитвенного прошения. Оно организуется с помощью глагола «дать» в условном наклонении и выводит экспрессивное желание говорящего (оптативные высказывания), например:

• Привел бы Господь дожить, а кулебяка будет (Горкин) (Л.Г., с. 28).

• Дал бы только Господь хорошую погоду завтра (Ваня) (Б., с. 19).

• Дал бы Господь милостивый! (старуха) (Б., с. 143).

• На что бы лучше, дал бы Господь! (Л.Г., с. 345).

• Дал бы Господь, пошли бы к Преподобному… каждую травку бы исцеловал (отец) (Л.Г., с. 350).

• Хорошо, сон-то, дал бы только Господь! (Л.Г., с. 382).

• Горкин отмахивается: «Куда мне, рабу ленивому… издаля бы дал Господь лицезреть… (Л.Г., с. 184).

3. В текстах повестей присутствует еще один тип молитвенных прошений: это сложноподчиненное предложение с придаточным изъяснительным с союзом «чтобы», выраженное пропозицией (здесь молитвенное прошение содержится в развернутом придаточном предложении в виде доброго пожелания в делах). Этот тип практически свободен от общеупотребительности, представляя собой авторский текст – речь от лица ребенка:

• «Господи, сделай так, чтобы мы все умерли здесь сразу, а там воскресли», – молюсь я (Ваня) (Л.Г., с. 30).

• Я молюсь в слезах: «Господи, помоги папашеньке, исцели, чтобы у него не болела голова» (Ваня) (Л.Г., с. 342).

3.4 Проклятья

В повести И.С. Шмелева «Богомолье» встречаем всего лишь один пример проклятья. Оно образовано анафемствованием. Данный факт свидетельствует о том, что для языка повестей писателя не характерно употребления подобных выражений, относящихся к видам речевой агрессии. В повести слова анафемы произносит Михаил Горкин, осуждая поведение богохульников:

• Анафема вам, охальники! (Б., с. 112).

Присутствуют в произведениях и такие речения как приветствия.

3.5 Приветствия

В автобиографических повестях И.С. Шмелева мы можем выделить 3 морфолого-синтаксические формы, на основе которых строятся формулы приветствий:

1. Приветствия могут быть образованы с помощью глагола «здравствовать» в основной форме повелительного наклонения с обращением к адресату. По коммуникативному намерению такие приветствия близки благопожеланиям, цель у них одна – пожелание здоровья, блага адресату, но данное пожелание произносится говорящим в начале разговора, из этого мы можем сделать вывод, что перед нами именно приветствие. Приветствие «здравствуйте» одно из самых распространенных и широко используемых в речи. «Здравствовать, быть здоровым; жить, находиться в живых; поживать изрядно, хорошо. Здравствуй,-те! привет при свидании» (Даль, 1998, 1, 676). «Здравствуй /те – самая употребительная форма приветствия при встрече, знакомстве, обращении по телефону» (Балакай, 2001, 423). В повестях писателя находим примеры таких приветствий:

• «Здравствуй, Михаил Панкратыч!» – говорит Горкин. (Л.Г., с. 166).

• Здравствуйте, голубчик Сергей-Ваныч… это я, Аннушка! (Л.Г., с. 352).

2. Следующий тип приветственных высказываний, тесно связанный с предыдущим, образован с помощью глагола «желать» и его перифразами в перформативном употреблении (обычно в форме 1-го лица настоящего времени) и зависимым от него словом – существительным «здравие» в родительным падеже, также используется обращение к адресату. По коммуникативному намерению данное приветствие тоже близко к речевым формулам благопожеланий, однако и оно произносится в начале разговора и представляет собой одну из форм речевого этикета. Обратимся к «Словарю русского речевого этикета»: «Здравия желаю – уставная форма приветствия в армии младшего по званию в ответ на приветствие старшего по званию; мужское пожелание здоровья, благополучия при поздравлении» (Балакай, 2001, 188). В повести «Лето Господне» так приветствует Сергея Ивановича – отца Вани – банщик, по-видимому бывший военный:

• Здравия желаю, Сергей Иванович! В баньку? Это хорошо! Пар легкий! (Л.Г., с. 349)

3. В повести «Лето Господне» встречаем еще одно приветственное речение, образованное сочетанием существительного «почет» в форме именительного падежа и зависимого от него слова, выраженного существительным-обращением в форме дательного падежа (наименование адресата). «Толковый словарь» В.И. Даля дает такую характеристику слову «почет»: «Почет – уважение, честь и чествование, как чувство и как проявление» (Даль, 1998, 3, 373). В «Словаре русского речевого этикета» читаем: «Почет – формула возвышенного или шутливого приветствия» (Балакай, 2001, 387). В повести используется именно возвышенное обращение – знак особого уважения говорящих к адресату:

• «Михаилу Панкратычу… почет», – кричат знакомые мужики

Следующий значительный тип традиционных высказываний, предлагаемый нами для рассмотрения, – благодарения.

3.6 Благодарения

В исследуемых нами произведениях И.С. Шмелева мы предлагаем выделять 4 морфолого-синтаксических типа речевых формул благодарений.

1. Первичной специальной формой для выражения коммуникативного намерения благодарения в русском языке стала фразеосхема «спасибо» (народное сокращение «спаси Бог»). Об огромном значении этого слова в народном сознании говорили многие лингвисты, подтверждение этому находим в «Толковом словаре» В.И. Даля: «Спасибо – благодарю, благодарствую, награди тебя Бог. Спасибо великое дело. Великое слово: спасибо» (даль, 1998, 4, 288). «Спасибо – самая распространенная форма выражения благодарности. Употребляется самостоятельно или в сочетании со словами-распространителями для выражения повышенной вежливости, учтивости, а также для указания на причину благодарности» (Балакай, 2001, 497). В повестях писателя встречаем достаточно много примеров такой формы благодарения, что говорит об ее широком распространении и огромном значении для всех носителей языка. Как правило, это форма с обращением:

• Спасибо тебе, милая Аннушка за доброту твою (отец Вани) (Л.Г., с. 397).

• Спасибо, милая Аннушка, походи за больным… (отец Вани) (Л.Г., с. 390).

• Знаю, что от души вы, милые, спасибо, бабочки! (отец Вани) (Л.Г., с. 360).

• Спасибо, бабочки, за ласку вашу, за молитвы…(отец Вани) (Л.Г., с. 353).

• Спасибо, Полюшка! (отец Вани) (Л.Г., с. 381).

• Спасибо, милая Аннушка, замучилась ты со мною! (отец Вани) (Л.Г., с. 391).

• … прошептал: «Спасибо тебе, родная…» (отец Вани) (Л.Г., с. 401).

• Вот, спасибо, ребята, удружили. Так хорошо, легко, будто и не болел. (отец Вани) (Л.Г., с. 358).

• Знаю, какие вы молодцы, спасибо! (отец Вани) (Л.Г., с. 351).

• Спасибо, Кривая сама свернула под бугорок (Горкин) (Л.Г., с. 165).

• «Спасибо, – говорит государь, – молодцы!» (Б., с. 397).

2. Благодарение может быть образовано глаголом «благодарствовать» в форме повелительного наклонения. «Благодарствовать или благодарить – дарить словом или делом, или желать кому благ, добра, изъявлять благодарность, признательность, объявлять себя должником за услугу, признавать одолжение, спасибить кому, говорить спасибо» (Даль, 1998, 1, 92). «Благодарствуй/те – широко употребительные формы вежливого или учтивого выражения благодарности за оказанное внимание, услугу, подарок» (Балакай, 2001, 46). Данная форма благодарения близка по смыслу благопожелательным высказываниям, но все-таки представляет собой устойчивую формулу речевого этикета, связанную с традицией благодарить собеседника за оказанное доброе дело. В повести «Богомолье» встречаемся с такой формулой этого благодарения:

• «Благодарствуйте, очень рады, что понравился наш квасок», – говорит квасник. ( Б., с. 247).

3. Другой тип благодарений организуется сочетанием глагола «благодарить» в форме 1-ого лица множественного числа настоящего времени и наречием – обстоятельством образа действия. «Покорно (покорнейше) благодарим (вас) – учтивая или почтительная форма благодарности» (Балакай, 2001, 46). Примеры таких благодарений находим в повестях писателя:

• Благодарим покорно… с анделом, значит, вас…(Денис) (Л.Г., с. 171).

• Благодарим покорно… довольны… (плотники отцу Вани) (Л.Г., с. 152).

• И покорнейше вас благодарим, не смеем отказаться! (Горкин) (Б., с. 190).

4. В повести «Богомолье» встречаем еще один пример благодарения, вводимого прилагательным «благодарный» в краткой форме и зависимых от него слов. «Очень (весьма, бесконечно, чрезвычайно) вам (тебе) благодарен – формулы выражения благодарности, употребляемые со словами-интенсификаторами для экспрессивного выражения благодарности» (Балакай, 2001, 48):

• Горкин покорно благодарит за ласку и за хлеб-соль: «Очень вами благодарны!» (Б., с. 266).

3.7 Наставления

Среди традиционных высказываний выделяем также такой вид, как наставления. Рассмотрим морфолого-синтаксические типы, с помощью которых в русском языке могут быть образованы наставления. Выделим 3 формы:

1. Представляется возможным образование речевых формул наставлений с помощью глаголов в форме повелительного наклонения. Это могут быть простые или сложные предложения (сложносочиненные, сложноподчиненные, бессоюзные). В повестях И.С. Шмелева встречаем примеры таких наставлений, как правило, звучат они из уст Михаила Горкина и отца Вани – главных учителей жизни для маленького мальчика:

• Горкин смотрит одним глазом и шепчет строго: «Молись, не балуй, глупый, слушай, что читают! (в церкви) (Л.Г., с. 95).

• Стой и шепчи: «Боже, очисти мя, грешного!» (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 24).

• А ты держись, про душу думай… Читай «Господи-Владыко живота моего». Вот и будет весело. (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 17).

• … наша Домна Панферовна в одном монастыре чего видала; чтобы не убояться смертного часу… ящик, а в ящике черепушки и косточки. Монахи ей объяснили суть…: «Взирайте и назидайте, мы были, како вы, а вы будете, како мы» (Горкин – Ване) (Б., с. 281).

• Так и поступай, с папашеньки пример бери… не обижай никогда людей. А особливо, когда о душе надо, пещи… (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 24).

• Домой помирать поеду, кто тебе резать будет? Пока жив – учись! (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 60).

• Ты пошопчи в травку: «И тебе, мати-сыра земля, согрешил, мол, душой и телом!» (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 88).

• «Крестись, голубок, – говорит Горкин устало, – вон Троица-то наша» (Горкин – Ване) (Б., с. 17).

• Горкин шепчет мне на ухо: «Ручку-то, ручку-то поцелуй у батюшки» (Горкин – Ване) (Б., с. 252).

• Прабабушка Устинья … поклонилась всем и говорит: «Живите покуда, не ссорьтесь, а я уж пойду, пора мне, погостила!» (перед смертью) (Л.Г., с. 281).

• «Крестись на Троицу, – говорит Горкин, – когда-то еще увидим!» (Горкин – Ване) (Б., с. 266).

• Горкин сказал: «Молись, а она уж всю душу видит» (об иконе Богородице в церкви) (Горкин – Ване) (Б., с. 81).

• Отец перед смертью детям: «Мать не обижайте, слушайтесь, как меня… будьте честные, добрые… не ссорьтесь, за отца молитесь…» (Л.Г., с. 401).

• Значит, смирение докажь, поплачь о грехах, головку преклони-вздохни: «Господи, милостив буди мне грешному». Вот те и сокрушение (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 286).

• И вот пишет ему старец из Оптиной: «Молись, чадо малодушное! Не проникай земным разумом в Пути Господни. Это вам во испытание крепости душевной ниспослано, а то и во избавлении от скорбей горших…» (Л.Г., с. 383).

• «Крестись, простись с папашенькой», – шепчет Анна Ивановна. (Л.Г., с. 430).

• После узналось, что отец сказал матушке: «Трудно тебе будет, Панкратыча слушай. Его и дедушка слушал, и я, всегда. Он весь на правде стоит. (Л.Г., с. 401).

• «А вы, голубчики, – говорит протодьякон, – не сокрушайтесь, а за папашеньку молитесь… берите его за пример… редкостной доброты был человек. (Л.Г., с. 410).

• Так вот и молись: «Господи милостивый, да будет воля Твоя, нам, сиротам, на утешение воздвигни папашеньку от одра болезни». И как Господь даст – так и покорись. (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 386).

• И еще наставляет Горкин: «Вкушай крестик (печение на Крестопоклонной) и думай себе – Крестопоклонная, мол, пришла. А это те не в удовольствие, а … каждому, мол, дается крест, чтобы примерно жить… и покорно его нести, как Господь испытание посылает. Наша вера хорошая, худому не научает, а в разумение приводит (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 276).

2. Наставления могут быть образованы и с помощью инфинитива глагола, пример такого речения встречаем в повестях писателя:

• «Слушаться Горкина», – говорит отец (Б., с. 73).

3. Возможен вариант образования наставлений и с помощью модального слова:

• «Молиться надо, вот что», – говорит Горкин и креститься. (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 386).

• Грешно бояться креста Господня! Его бесы одни страшатся, а ты, милок, андельская душа… Крест Господен надо всеми православными, милок! (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 278).

• Батюшка (священник) после смерти отца: «Что ж, воля Божия, надо принимать с покорностью и смирением» (Л.Г., с. 420).

Близки по значению к наставлениям и советы – еще один тип традиционных высказываний.

3.8 Советы

В автобиографических повестях И.С. Шмелева мы можем выделить 2 морфолого-синтаксические формы, на основе которых строятся такие речения, как советы:

1. Также как и наставления, советы образуются с помощью глаголов в форме повелительного наклонения. Это могут быть простые или сложные предложения. В повестях писателя встречаем советы, в которых говорящие рекомендуют собеседникам, как поступать в той или иной ситуации:

• Горкин советует старухе: «К мощам, мать, приложи… и будет тебе по вере» (Б., с. 281).

• Ну, Миша, молись – встанешь! (Горкин) (Б., с. 108).

• Тебя, Григорий, нечистый от Бога отводит… ты покайся, может и простят ребята. (Антипушка плотнику Григорию) (Л.Г., с. 310).

• Ну, помолитесь, братцы, завтра, благословясь, начнем! (отец Вани) (Л.Г., с. 85).

• Строгий доктор развел руками и сказал: «Я не чудотворец, молитесь Богу!» (Л.Г., с. 389).

• Найди себе такую кралечку в Москве – и женись, и будешь ее земляничкой кормить! (Домна Панферовна Феде) (Б., с. 147).

• И вы помогайте нам, говорите – «хочу выздороветь», и пойдет на лад! (доктор отцу) (Л.Г., с. 386).

2. Так же, как наставления, советы могут быть образованы с помощью инфинитива глагола:

• Кажинный-то день скачиваться студеной водой в банях, тазов по сту (солдат Махоров отцу) (Л.Г., с. 338).

3.9 Предсказания

Достаточно часто встречаем в автобиографических повестях И.С. Шмелева такие традиционные высказывания, как предсказания. По морфолого-синтаксическим характеристикам это, наверное, самый разнообразнейшей тип речений, поэтому мы предлагаем выделять 5 прямых и 2 смешанных формы, с помощью которых могут быть образованы предсказания:

1. Такие виды высказываний, как предсказания, появляются в речи как реакция человека, наблюдающего за какими-то внешними событиями и делающего, исходя из них, определенные пророческие выводы. Предсказания могут быть организованы именем существительным в форме дательного падежа – «к благополучию, к добру, к успеху, к счастию» (или с отрицательной семантикой – «не к добру, к несчастью»). «Благополучие, – читаем в «Толковом словаре» В.И. Даля, – благоденствие, благосостояние, счастье, желанное состояние, душевное приволье, удовольствие» (Даль, 1998, 1, 93). «Словарь русского речевого этикета» уточняет это определение: “Благополучие – из ст.-сл. языка, словообразовательная калька с греческого eutychia. Благая – “хорошая” и полука (получаи) – “случай, судьба”. Буквально – “хорошая судьба” (Балакай, 2001, 51).

В повести «Лето Господне» встречаем примеры таких речений:

• Бабка Надежда Тимофеевна прошептала над моим ухом, глядя на страшный «змеиный цвет» (цветок): «Это уж неспроста… не к добру…» (предсказание о будущей болезни отца) (Л.Г., с. 375).

• Ласковый нонче, угощение сразу принял… К благополучию знать… (люди об юродивом) (Л.Г., с. 117).

• «Да явственно, как пост-с, – всплескивает руками Василий-Васильевич, – уж это, прямо, к благополучию. К благополучию-с». (Л.Г., с. 48).

2. Родственен предыдущему другой тип предсказаний, образованный с помощью имени существительного в винительном падеже. В рассматриваемых нами произведениях И.С. Шмелева присутствуют несколько персонажей, наделенные пророческим даром: это юродивая Пелагея Ивановна, юродивый странник («Лето Господне») и настоятель Троице-Сергеевской лавры – отец Варнава («Богомолье»). Именно из их уст звучат загадочные предсказания, смысл которых поначалу героям повестей неясен, осознание приходит только после случившегося:

• «А моему… – ласково называет мое имя отец Варнава, – крестик, крестик» (предсказание о будущей нелегкой судьбе писателя) (Б., с. 252).

• Пелагея Ивановна отцу Вани на его вопрос о здоровье : «Кому пост, а кому погост» (предсказание о будущей смерти отца) (Л.Г., с. 250).

3. Предсказания могут быть организованы и сочетанием глагола-связки «быть» в форме простого будущего времени и полного прилагательного или сравнительной степени прилагательного:

• Трифоныч мне сказал: «Богатым будешь и скоро женишься» (народная примета: в старом скворечнике нашли гривенник и колечко) (Л.Г., с. 69).

• Как тебе хорошо-то она (Пелагея Ивановна) насказала … богатым будешь…(Маша-служанка Ване) (Л.Г., с. 250).

• Ты вон скоро белее савана будешь, сам царь Давид сказал в книгах! (юродивый странник Василь-Васильичу о грядущих несчастьях в доме) (Л.Г., с. 118).

Интересен тот факт, что выражение «богатым будешь» в современном русском языке (по сравнению с лексикой конца XIX века, представленной в повестях) изменило свое значение. «Богатым будешь, – читаем в «Словаре русского речевого этикета», – шутливая поговорка (якобы примета). Употребляется с целью загладить неловкость по отношению к знакомому, равному или младшему по возрасту и положению, которого при встрече адресант сразу не узнал» (Балакай, 2001, 60). Но в произведениях И.С. Шмелева данные высказывания представлены именно как предсказания адресату какого-либо блага.

4. Еще один тип предсказаний возможно образовать с помощью сочетания глагола-связки «быть» в неопределенной форме (инфинитиве) и зависимого от него существительного в форме дательного падежа. С примером такого предсказания встречаемся в повести «Богомолье»:

• Диакон его (Федю) расцеловал и сказал: «Быть тебе ве-ли-ким подвижником» (предсказание, связанное с желанием Феди постричься в монахи) (Б., с. 166).

5. Предсказание может быть организовано и с помощью глагола в форме простого будущего времени. В рассматриваемых нами произведениях писателя встречаем два предсказания, вводимых таким способом:

• Пелагея Ивановна отцу Вани: «Надо, надо ледку… го-рячая голова… остынет» (предсказание, связанное со близкой травмой отца – падением с лошади и способом лечения – прикладыванием льда к голове) (Л. Г., с. 251).

• «Я, – говорит, – сыночек, болесть-то твою в карман себе положу и унесу, а ты придешь через годок к нам на своих ноженьках!» (отец Варнава болящему Михаилу) (Б., с. 250).

Помимо данных прямых предсказаний, в текстах повестей присутствуют смешанные формы, в которых предсказания представлены неотличимыми от других речевых действий – наставлений и советов.

Мы можем выделить 2 морфолого-синтаксические формы, на основе которых строятся такие виды речений:

1. Смешанная форма предсказания и наставления может быть образована простым предложением, в первой части которого представлен глагол в форме повелительного наклонения, а во второй – глагол в форме простого будущего времени, то есть по семантике такое речение можно толковать таким образом: «делай это – и будет так»; возможен и несколько иной вариант образования подобного выражения: в первой части предложения находится глагол в форме настоящего времени, а во второй – в форме повелительного наклонения. С подобными предсказаниями-наставлениями встречаемся в автобиографических повестях писателя:

• …Сергий Преподобный дал князю Дмитрию Донскому икону Богородицы и сказал: «Иди, и одолеешь татар-орду» (Л. Г., с. 188).

• Монашек сказал разбойнику: «Покайся, завтра помрешь!» (Б., с. 217-218).

• Молитовкой подгоняйся и про ногу свою забудешь! (отец Варнава Горкину) (Б., с. 217-218).

• Молитвы поешь… пой, пой… (предсказание отца Варнавы маленькому Вани – будущему писателю) (Б., с. 252).

2. Еще одна смешанная форма предсказания и наставления вводится сложным предложением, в первой части которого представлено сочетание глагола-связки «быть» в форме простого будущего времени и существительного в форме именительного падежа, а во второй – глагол-предостережение в форме повелительного наклонения:

• Вот тот старец благословил их на хорошую работу и говорит пареньку, Мартыну-то: «Будет тебе талант от Бога, только не проступись!» (Б., с. 44).

3.10.Просьбы

Последний многочисленный вид традиционных высказываний, представленных в автобиографических повестях И.С. Шмелева, – просьбы.

Мы можем выделить несколько видов подобных речений, среди них:

просьбы о прощении;

просьбы о милостыни;

просьбы вежливого приглашения к столу;

просьбы о помощи.

По морфолого-синтаксическим особенностям просьбы о прощении можно разделить на 2 типа:

1. Первичной специальной формой для выражения коммуникативного намерения просьбы о прощении в русском языке стал глагол «простить» («прощать») в форме повелительного наклонения. «Прости/те – широко употребительная форма извинения, просьбы о прощении. От синонимичной формы «извините» отличается большей употребительностью в сфере обиходно-бытовой речи и просторечия» (Балакай, 2001, 423). В рассматриваемых нами примерах глагол «простите» употребляется в сочетании с местоименными распространителями, с обращениями или словами-интенсификаторами вежливости, экспрессивности. Подобные выражения имеют более вежливую тональность и произносятся с ясно выраженной просительной интонацией:

• Простите меня, грешного, в чем согрешил (Горкин) (Б., с. 74).

• Простите меня, грешного… самый я грешный… (Горкин) (Б., с. 74).

• Простите… меня… грешного… (отец на соборовании) (Л. Г., с. 74).

• А у меня греха в мыслях не было… Простите меня, грешного, а то тяжко мне! (Федя) (Б., с. 168).

• Вот перед Преподобным, простите меня, грешного… (Федя) (Б., с. 169).

• Простите меня, грешного, в чем согрубил (Горкин перед богомольем) (Б., с. 74).

• Прости меня, грешного… (Ваня) (Л. Г., с. 291).

• Прости уж за утреннее (Горкин Домне Панферовне) (Б., с. 131).

• Скорняк покаялся: «Прости, Михаил Панкратыч, наклепал я на староверов»… (Л. Г., с. 324).

Родственно предыдущему выражение «простите за беспокойство», встречающееся нам в повести «Богомолье». «Простите за беспокойство – учтивое извинение в связи с обращением или просьбой» (Балакай, 2001, 424):

• «Уж простите, ваше степенство, за беспокойство», – говорит Горкин. (Б., с. 182).

Выражение прошения может дополнятся и этикетными вставками – «Христа ради, пожалуйста» и др. «Просить Христа ради и ради Христа – умолять» (Даль, 1998, 4, 9) ; «Прости/те меня ради Господа (ради Христа; Христа ради) о – экспрессивная просьба, обычно встречающаяся в речи верующих» (Балакай, 2001, 425). В произведениях писателя достаточно часто встречаем подобные формы:

• Он (Горкин) кланяется мне в ноги и говорит: «Прости меня, милок, Христа ради». (Горкин Ване в прощенное воскресенье) (Л. Г., с. 160).

• Он громко падает на колени и стучится лбом о пол: «Простите, Христа ради, для праздничка!» (провинившийся работник отца) (Л. Г., с. 160).

• Простите, ради Христа, батюшка отец Виктор… (Василь-Василич) (Л. Г., с. 220).

• Простите, ради Христа, батюшка отец Виктор, от душевности так, из уважения торжества… хозяин-то хорош больно! (Л. Г., с. 221).

2. Возможно образование прошения о прощении с помощью такой формулы речевого этикета, как «Бог простит, прости и меня». Подобное выражение организуется сложным предложением, первая часть которого представляет сочетание слова «Бог» и глагола в форме настоящего или простого будущего времени, а вторая содержит просьбу о прощении, вводимую глаголом «простить» в форме повелительного наклонения в сочетании местоименными распространителями:

• Я падаю ему в ноги, говорю: «Бог простит, прости и меня, грешного!» (Ваня) (Л. Г., с. 160).

• Все ласково говорят: «Бог простит и вы меня простите» (Л. Г., с. 291).

• Ступай, проспись. Бог простит, и нас прости, ступай (отец провинившемуся работнику) (Л. Г., с. 160).

Встречаем в повестях И.С. Шмелева и особо организованные просьбы о милостыне. Это два примера, первый из них образован сочетанием глагола «подать» в форме повелительного наклонения и обращений просящего о милостыне к людям. «Подайте Христа ради! – просьба, мольба нищих о милостыне» ( Балакай, 2001, 356):

• На мосту сидят убогие и причитают: «Благоде-тели… милостивцы, подайте святую милостыньку… убогому-безногому… родителев-сродников… для-ради Угодника, во тело здравие, во душе спасение (Б., с. 107).

Рассмотрим другой пример прошения о милостыни. В нем глагольные формы опущены, состоит просьба только из обращений говорящего к адресатам:

• Перед Святыми воротами сидят калеки-убогие, канючат: «Христа ра-ди… православные, благодетели, кормильцы… для пропитания… души-тела… родителей-сродников… Сергия Преподобного… со пресвятыми Троицы…» (Б., с. 202).

Представлены в произведениях писателя этикетные просьбы вежливого приглашения к столу.

Здесь мы можем выделить 2 морфолого-синтаксических типа, с помощью которых образуются данные речения:

1. Просьбы-приглашения к столу чаще всего вводятся при помощи глагола в форме повелительного наклонения «кушать» («откушать», «отведать»). «Кушай/те на здоровье – вежливые формы угощения» (Балакай, 2001, 235); «Откушай/те – формы учтивого приглашения к столу; употребляется обычно хозяином при угощении гостей, а также при приглашении в гости» (там же, 338). С такими просьбами может употребляться в речи и частица «пожалуйста». «Пожалуйста – один из самых распространенных интенсификаторов вежливости при выражении просьбы, совета, приглашения, извинения, утешения» (там же, 360). Примеры подобных высказываний находим в произведениях И.С. Шмелева:

• Откушайте с нами, Михаил Панкратыч, уважаю вас… как вы самый крестный есть Марье Даниловне… поклончик от меня им… (Василь-Василич Горкину) (Л. Г., с. 171).

• С Великим Постом, кушайте, сударь на здоровьице… самое наше постное угощение – бараночки-с. (продавец Ване) (Л. Г., с. 32).

• Ка-ка-каваску… на-шего ммо-монастырского, отведайте! (Санька-заика, послушник в монастыре) (Б., с. 210).

• Покушайте, Михаил Панкратыч, только из печи вынули. (Федя Горкину) (Б., с. 70).

• Барышня нарвала пригоршню красной смородины, потчует: «Пожалуйста, не стесняйтесь, кушайте» (внучка Аксенова) (Б., с. 193).

2. Просьба вежливого приглашения к столу организуется сочетанием глагола «просить» в форме 1-ого лица единственного числа настоящего времени и инфинитива глагола «откушать»:

• С праздником Рождества Христова, милые гости, прошу откушать, будьте, как дома, – говорит Горкин приветливо. (Л.Г., с. 125).

Последний самый распространенный вид просьб – это просьбы о помощи. В произведениях И.С. Шмелева встречаем 2 морфолого-синтаксические формы, выражающие просьбы о помощи:

1. Первичная основная форма, с помощью которой строятся просьбы о помощи, выражена глаголами в форме повелительного наклонения. Как правило, это развернутые предложения с этикетными вставками – «пожалуйста, ради Бога, ради Христа, сделайте милость» и т. д. «Сделайте милость, – читаем в «Словаре русского речевого этикета», – интенсификатор вежливости, учтивости, экспрессивности, в составе формул просьбы, приглашения, извинения; то же, что пожалуйста» (Балакай, 2001, 360); «Сделайте одолжение – интенсификатор вежливости, учтивости, экспрессивности, в составе формул просьбы, приглашения, извинения; то же, что пожалуйста» (там же, 264); «Уважь/те – формы вежливой настоятельной просьбы к равному или высшему по положению» (там же, 327); «Милости прошу – почтительное или самоуничижительная просьба к высшему по положению» (там же, 265):

• Ты бы со мной поговел… Выпроси, пожалуйста… (Ваня Горкину) (Л.Г., с. 286).

• Входят двое молодцов и бережно выносят обвязанный скатертью поднос: «Ради Бога, не опрокиньте нас» (Л.Г., с. 65).

• Благословите, батюшка! (подводчики священнику) (Б., с. 125).

• «Благослови, преосвященный владыко», – рычит протодьякон. (Л.Г., с. 154).

• …воля Господня… помолись за меня, касатик. (Горкин) (Б., с. 128).

• Мальчишки клянчат: «Дай яблочки-то еще, Горкин!» (Л.Г., с. 105).

• Поговори, голубчик, Горкин (Ваня) (Л.Г., с. 178).

• Ванятка… Молись за отца, молитва твоя доходчива (отец) (Л.Г., с. 345).

• Денис прощения просит и все говорит: «Поговорите, Михаил Панкратыч, мочи моей нет, душа иссохлась!» (Л.Г., с. 180).

• Владычица скажет господу: «Господи, вот и зима пришла, все наработались, напаслись… благослови их, Господи, отдохнуть, лютую зиму перебыть (Л.Г., с. 196).

• Белошвейка просит Анну Ивановну: «Дай кусочек пощиколадней» (Л.Г., с. 422).

• Хотел Иван Иванович его не принимать, а прабабушка твоя Устинья.. и говорит: «Возьми, Ваня, грешника, приюти… его Господь к нам послал…» (Б., с. 45).

• Говорят разные голоса: «Поклонитесь за нас Угоднику!» (Б., с. 74).

• Помолись за меня, Миша, сходи к Преподобному (Мартын-плотник Горкину) (Б., с. 38).

• Поищи ты, ради Христа, хочу поглядеть, порадоваться, вспомянуть. (Мартын Горкину) (Б., с. 49).

• Ох, родимые.. поотпустите, не передохнешь…дыхнуть хоть разок дайте… душу на покаяние… (народ в церкви) (Б., с. 207).

• Старушку божию принесло, клюшкой стучит в окошко: «Пустите, кормильцы, заночевать» (Б., с. 123).

• Горкин стал ее вызывать: «Барышня, касаточка, где тут игрушечник Аксенов, пристать нам надо… пожалуйста, скажите, сделайте милость» (Б., с. 173).

• У меня погостите, сделайте такое одолжение, уважьте (Аксенов) (Б., с. 189).

• Старички-музыканты табачком друг дружку приветливо угощали: «Милости прошу, одолжайтесь» (Л.Г., с. 315).

2. Возможно образовать просьбу о помощи сочетанием глагола «зайти» в форме 1-ого лица множественного числа настоящего времени и инфинитива глагола «посмотреть»:

• Горкин, милый, ради Христа, зайдем посмотреть новенькую (игрушку-лошадку), купи, пожалуйста (Ваня) (Б., с. 179).

Итак, мы проанализировали десять видов речений, обозначенных нами как традиционные. На основе морфолого-синтаксических особенностей нами была предложена данная классификация.

Заключение

Рассмотрев типы традиционных высказываний в автобиографических повестях И.С. Шмелева, мы пришли к следующим выводам. Проблема нашего исследования достаточно актуальна. Изученные нами виды речений представляют собой широкое поле для глубокого речевого анализа. Данная дипломная работа – попытка внести посильный вклад в разработку этого важного вопроса, до сих пор не обсуждавшегося в научной литературе.

Особенности отношения писателя к слову отчетливо проявились в стилистике автобиографических повестей «Богомолье» и «Лето Господне». Создав своего рода энциклопедию русской жизни, Иван Сергеевич максимально использовал лексическое богатство народного языка, сохранив для потомков значение многих слов и конкретность обозначаемых ими реалий.

В результате обобщения специальных работ, посвященных языку произведений писателя, лексикографических источников, анализа текста повестей мы можем вывести определенные заключения: традиционные высказывания играют важную роль в формировании неповторимого авторского стиля И.С. Шмелева.

Проанализировав более 250 традиционных высказываний, мы пришли к следующим выводам:

1. Такие традиционные высказывания, как благопожелания, благословения, молитвенные прошения, проклятья, наставления, советы, благодарения, предсказания, приветствия и просьбы занимают важное место в становлении авторского стиля писателя.

2. Выделяются несколько морфолого-синтаксических типов, на основе которых строятся речевые формулы данных высказываний: благопожеланий (17 прямых формальных образцов (моделей), 3 типа смешанных форм и 3 типа косвенных моделей), благословений (5 форм), молитвенных прошений (3 модели), проклятий (1 вариант образования), наставлений и советов (3 формы), благодарений (4 модели), предсказаний (5 прямых и 2 смешанные формы), приветствий (3 формальных образца) и просьб (4 вида).

3. Как правило, традиционные высказывания, встречающиеся в автобиографических повестях И.С. Шмелева, по смысловой значимости представляют собой позитивные речения – обращение к небесным покровителям человека с просьбой о помощи, спасении, с желанием оградить близкого от беды. Цель данных высказываний (кроме единственного примера проклятья) – вежливое, участливое обращение к собеседнику с пожеланием ему добра и благоденствия.

4. Десять типов традиционных высказываний, рассмотренных нами, по социальной значимости, происхождению, употребляемости в языке родственны друг другу. Различаются они между собой коммуникативными намерениями и соотнесенностью говорящего и адресата (обращение человека к человеку или же – человека к Богу, небесным покровителям; обращение старшего по возрасту или социальному положению к младшему или же – общение между равными друг другу людьми)

5. Традиционные высказывания, отмеченные нами в автобиографических повестях И.С. Шмелева, отвечают русской речевой традиции, подтверждение тому находим в современном «Словаре русского речевого этикета», примеры из которого соответствуют речениям, встреченным нами в повестях писателя.

Язык повестей И.С. Шмелева – явление многокрасочное и многоаспектное, передающее колорит живой народной речи, быта московского купечества. Традиционные высказывания сыграли немалую роль в формировании неповторимого стиля писателя. Это речения, выражающие доброе, сострадательное отношение к людям, создающие особую атмосферу светлого мира, основанного на любви и вере, взаимопонимании и сочувствии, уважительном отношении друг к другу, в котором живут герои повестей. Произведения И.С. Шмелева предоставляют и лингвистам, и литературоведам огромное пространство для исследований в области русского слова. А традиционные высказывания создают особый языковой фон, благодаря которому повести «Лето Господне» и «Богомолье» хочется читать и перечитывать, черпая из них всю мудрость и святую простоту народной жизни, духовно богатой и величественной.

Источники

1. Шмелев И.С. Лето Господне: Автобиографическая повесть. – М.: Издательство АСТ; Олимп, 1996. – 576 с.

2. Шмелев И.С. Богомолье. – М.: Московский рабочий. Скифы, 1994. – 271 с.

Список использованной литературы:

1. Апресян Ю. Д. Перформативы в грамматике и в словаре // Известия АН СССР, Сер. Литературы и языка. – 1986. – №3. – С. 208 – 223.

2. Артюнова Н.Д. Речь. // Лингвистический энциклопедический словарь / главный редактор В.Н. Ярцева – М.: Советская энциклопедия, 1990. – 685 с.

3. Артюнова Н.Д. Прагматика. // Лингвистический энциклопедический словарь / главный редактор В.Н. Ярцева – М.: Советская энциклопедия, 1990. – 685 с.

4. Артюнова Н.Д. Перформатив. // Лингвистический энциклопедический словарь / главный редактор В.Н. Ярцева – М.: Советская энциклопедия, 1990. – 685 с.

5. Балакай А.Г. Словарь русского речевого этикета. – М.: Аст-пресс, 2001. – 672 с.

6. Балакай А.Г. Мир вашему дому // Русская речь – 1999. – № 1. – С. 20-25.

7. Берсенева М.С. О преподавании новой филологической дисциплины «Язык и религия» // Материалы Второй научно-методической конференции «Гуманитарные науки и православная культура». – М., 2004. – 242 с.

8. Библия. Книги священного Ветхого и Нового Завета. – М.: Российское библейское общество, 1996. – 1346 с.

9. Бирих А.К., Мокиенко В.М., Степанова Л.И. Словарь русской фразеологии. – СПб: Фолио-пресс, 1999. – 704 с.

10. Гак В.Г. Высказывание. // Лингвистический энциклопедический словарь / главный редактор В.Н. Ярцева – М.: Советская энциклопедия, 1990. – 685 с.

11. Григорьева С.А., Григорьев Н.В., Крейдман Г.Е. Словарь языка русских жестов. – М.: Вена, 2001. – 261 с.

12. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. – М.: Русский язык, 1998. – Т.1.: А-З. – 699 с.; – Т.2.: И-О. – 779 с.; – Т.3.: П. – 555 с.; – Т.4.: Р-γ. – 688 с.

13. Дудина Л.Н. Образ красоты в повести И.С. Шмелева «Богомолье». // Русская речь. – 1991. – № 4. – С. 20-25.

14. Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений. – М.: Христианская литература, 2002. – 916 с.

15. Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. Репринтное воспроизведение с издания 1990 года. – М.: Издательский отдел Московского Патриарха. Издательство Посад, – 1120 с.

16. Ефимова Е.С. Священное, древнее, вечное. // Литература в школе. – 1992. – № 3-4. – С. 6-11.

17. Иллюстрированный словарь забытых и трудных слов из произведений русской литературы XVIII-XIX веков. – Оренбург: Оренбургское книжное издательство,1998. – 280 с.

18. Ильин И.А. Одинокий художник. Статьи. Речи. Лекции. // Православная Русь.– М.: Искусство, 1993. – 348 с.

19. Ильин И.А. Русские писатели. Литература. Театр. Музыка. // Собрание сочинений: В 10 т. – М.: Русская книга, 1996. – Т. 6, кн. 2. – С. 35-316.

20. Ильин И.А. О тьме и просветлении. // Собрание сочинений: В 10 т. – М.: Русская книга, 1996. – Т. 6, кн. 1. – 672 с.

21. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. – М.: Наука, 1987. – 260 с.

22. Колтунова М.В. Что несет с собой жаргон? // Русская речь. – 2003. – № 1. – С. 20-25.

23. Кортава Т.В. Московский приказной язык XVII века как особый тип письменного языка. – М.: Издательство МГУ, 1998. – 110 с.

24. Курбатов В. Заноза. // Москва. – 1996. – № 3. – С. 140.

25. Матвеева Т.В. Учебный словарь: русский язык, культура речи, стилистика, риторика. – М.: Флинта, 2003. – 432 с.

26. Мочульский К.В. Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты. – Томск: Издательство «Водолей», 1999. – С. 416 с.

27. Николина Н.А. Поэтика повести И.С. Шмелева «Лето Господне». // Русский язык в школе. – 1994. – № 5. – С. 69-75.

28. Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. Теория речевых актов: Сборник. Пер. с анг. – М., 1986. – С. 7 – 21.

29. О священническом благословении. О благословениях ветхозаветных и новозаветных. – М.: Трифонов Печенегский монастырь, Ковчег, 2001. – 64 с.

30. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80000слов и фразеологических выражений. / Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова. – М.: Азбуковник, 1997. – 944 с.

31. Пак Н.И. Пути обретения России в произведениях Б.К. Зайцева и И.С. Шмелева // Литература в школе. – 2000. – № 2. – С.34-39.

32. Плешакова В.В. Русские благопожелания (опыт типологии и истории). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – М.,1997.

33. Плешакова В.В. Традиционные формы русской речи как национальное достояние. // Русский язык: прошлое и настоящее: Тезисы докладов международной научно-практической конференции 22-25 мая 2000 года / РГПУ им. С.А. Есенина: – Рязань, 2000. – 60 с.

34. Плешакова В.В. О происхождении древнерусских благопожеланий // Исследование по русскому языку: Межвузовский сборник научных трудов / Отв. Ред. Л.А. Кононенко. – Рязань, 2000, С. 153 – 158.

35. Пушкин А.С. Собрание сочинений: В 10 т. Художественная проза. – М.: Издательство Наука, 1964. – Т. 6. – 835 с.

36. Роль человеческого фактора в языке: Язык и народы мира / Серебренников Б.А., Кубрякова Е.С., Постовалова В.И. и др. – М.: Наука, 1988. – 216 с.

37. Руднева Е.Г. Магия словесного разнообразия. // Филологические науки. – 2002. – № 4. – С. 60-65.

38. Словарь русского языка: В 4-х томах / АН СССР, Институт русского языка; под редакцией А.П. Евгеньевой – М.: Русский язык, 1981. – Т.1. – 698с.

39. Словарь современного русского литературного языка: В 7-ми т./ АН СССР – М.-Л., 1958. – Т.1. – 1467 с.

40. «Словом можно убить, словом можно спасти» (Беседа с М.В. Горбаневских). // Русская речь. – 2003. – № 6. – С. 43-48.

41. Сорокина О.Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. – М.: Московский рабочий. Скифы, 1994. – 400 с.

42. Соссюр Ф. де Заметки по общей лингвистике: Пер. с фр. Общ. ред., вступ. ст. и коммент. Н.А. Слюсаревой. – М.: Прогресс, 1990. – 280 с.

43. Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка (репринтное издание): В 3-х т. – М: Книга , 1989. – Т. 3. – 806 с.

44. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под редакцией М.Н. Кожиной – М.: Флинта, 2003. – 696 с.

45. Универсальный фразеологический словарь русского языка. / под редакцией Т. Волковой – М.: Вече, 2001. – 464 с.

46. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. – М.: Прогресс, 1989. – Т.1 (А-Д) – 576 с.

47. Формановская Н.И. Речевой этикет. // Лингвистический энциклопедический словарь / главный редактор В.Н. Ярцева – М.: Советская энциклопедия, 1990. – 685 с.

48. Формановская Н.И. Речевое общение: коммуникативно-прагматический подход. – М.: Русский язык, 2002. – 216 с.

49. Фудель С. Путь отцов. – М. Издание сретенского монастыря, 1997. – 432 с.

50. Храновский В.С. Володин А.П. Семантика и типология императива. Русский императив. – Л.: Наука, 1986. – 272 с.

51. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: 13560 слов. – М.: Русский язык, 1993. – Т.1 (А-П) – 623 с.

52. Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь. – М.: Просвещение, 1971. – 527 с.

53. Энциклопедия для детей. Русская литература. Ч.2 XX век / Глав. Ред. М.Д. Аксенова. – М.: Аванта +, 2000. – 688 с.

Приложение1

Благопожелательные высказывания:

• Государю Александру Миколаевичу, дай ему Бог поцарствовать, генерал-губернатор папашеньку представлял, со всей артелью! (Л.Г., с. 39).

• А Горкин за нее заступился: «Этим не щеголяют, а женщина она богомольная, сердцем еще страдает, дай ей Господь поговеть!»(Л.Г., с. 287).

• Креститься на небо, и все крестятся. Снимают картузы, говорят: «Дай Бог попариться на здоровье, банька всю болесть смоет». (Л.Г., с. 348).

• Дай Господь, соколом опять будете летать, выправитесь! (Л.Г., с. 380).

• В форточку слышно, как голоса кричат: «Дай ему Бог здоровья. Сергей Ваныч, есть за тебя молитвенники, живи должей!» (Л.Г., с. 353 - 354).

• Все гудят: «С праздничком! Дай вам Господь здоровьица!» (Л.Г., с. 125).

• Михаил Иванович кричит: «Дай Господь вам всего! Гуляй, верба!» (Л.Г., с. 303).

• Летим с гор … не дай Бог … вижу, пропадать нам…(Л.Г., с. 20).

• Все на воду рвутся, с березками катаются, не дай Бог! (Л.Г., с. 90).

• Зашли в конюшню, а там лампадочка горит, в фонаре, от пожара, не дай-то Бог! (Л.Г., с. 45).

• Хороший человек … домой еле жива повезли, места живого не осталось, не дай Бог! (Л.Г., с. 243).

• Не дай Бог, Косой запьянствует… (отец) (Б., с. 19).

• Круговая гроза идет, не дай Бог! Отовсюду нахлобучивает! У, грозища идет.. не дай Бог, град. (Б., с. 148).

• Старичок креститься на Федю: «Во-от … спаси тя Христос … а-а-а … спаси тя …». (Б., с. 84).

• «Спаси Христос», – говорит кухарка и крестит корову. (Л.Г., с. 253).

• Упаси тебя Бог, поберегись! (Л.Г., с. 66).

• Навалит народу, да, упаси Бог, рухнет … сколько народу передавим (отец Вани) (Л.Г., с. 2 66).

• Горкин наказывает Ондрейке смотреть за печкой: «Упаси Бог, сгорят» (Л.Г., с. 173).

• Упаси Бог, льдом порежет… все побьет-покорежит (Горкин) (Л.Г., с. 46).

• Робята… упаси Бог… только не зарони! (Василий Василич) (Л.Г., с. 75).

• Упаси Бог, пьяных не допускаем-с (катальщик Сергей) (Л.Г., с. 157).

• Упаси Бог, взорвется (отец Вани) (Л.Г., с. 245).

• «Сергей Иванович, притомились маненько … здоровьица пошли вам Господь!» (Л.Г., с. 370).

• И говорит очень ласково: «Это тебе от меня подарочек, будь здоров!» (Л.Г., с. 296).

• Мальчик милый, будь счастливый .... за твое здоровье, а там хоть … в стойло коровье! (стихи, сочиненные барином Энтальцевым ) (Л.Г., с. 126).

• Мы с ним сейчас … за Сергея Иваныча, быть здоровым! (Л.Г., с. 364).

• Все говорят: «Банька всю болезнь смоет, быть здраву с банного пару!» (пожелание тому, кого парят в бане) (Л.Г., с. 348).

• Здравствуйте, Сергей Иванович, голубчик вы наш болезный… (Аннушка) (Л.Г., с. 380).

• Да будет тебе праздник в радость! (М. Горкин) (Л.Г., с. 72).

• Грамоте, небось, умеешь, вот и почитывай папашеньке … Милостив Господь … да облегчит Целитель недуг болящего (старый иеромонах) (Л.Г., с. 381).

• Да исцелит Господь болящего Сергия и да простит ему все прегрешения его! (протодьякон) (Л.Г., с. 407).

• Ну тут маленько разрешает… да Господь простит ему! (М. Горкин) (Б., с. 157).

• И вот пишет ему старец из Оптиной: «…чадо малодушное, да просветит Всеблагий сердце твое…» (Л.Г., с. 383).

• Ну, пусть им Господь простит… (Василь-Василич) (Л.Г., с. 22).

• С Рождеством поздравляю

И счастливым быть желаю!

(стихотворение барина Энтальцева) (Л.Г., с. 125).

• Бедные дети! Поздравляю вас с драгоценным именинником и желаю…(Энтальцев) (Л.Г., с. 416).

• Нас поставили перед диваном, и мы шепотком сказали: «Поздравляем вас с Ангелом, дорогой папашенька … и желаем вам … здоровьица, чтобы выздоровели» ( Л.Г., с. 411).

• Живите, сколько поживется, с Господом! (Аксенов) (Б., с. 193).

• Ну, час вам добрый! (кучер Антип) (Б., с. 38).

• «Ну, путь вам добрый, милые», – говорит Аксенов. (Б., с. 173).

• Ну, нам час добрый. (М. Горкин перед отъездом) (Б., с. 74).

• Говорят разные голоса: «Час вам добрый!» (Б., с. 74).

• Горкин распоряжается: «Пора закладать… Час нам легкой, по холодку тронемся (Б., с. 69).

• Ну я, горит, отговемши… Мы его все поздравили: «Телу во здравие, душе во спасение!» (Л.Г., с. 308).

• «Душе на спасение!» – кричу я. Горкин походит, целует меня и поправляет: «Телу во здравие, душе на спасение – вот как надо!» (Б., с. 215).

• Всем милость, всем прощение! (желает Антипушка, входя в людскую) (Л.Г., с. 243).

• Здоровьица вам, Сергей Ваныч! (банщики) (Л.Г., с. 352).

• Мы слышим заглушенные бабьи голоса: «Здоровьица вам, Сергей-Ваныч!» (Л.Г., с. 354).

• Мы с вас, Сергей-Ваныч, остатную болезнь скатим. Болезнь в подполье, а вам здоровья!» (банщики) (Л.Г., с. 351).

• Преосвященному и всему освященному собору … и честному дому сему … мно-га-я ле-та-а! (протодьякон) ( Л.Г., с. 154 - 155).

• А душа о посте радуется … Ну, Рождество придет, душа и воссияет во всей чистоте … радуйся и ты! (М. Горкин) ( Л.Г., с. 247).

• Горкин говорит: «Ну, воскурили с тобой … ступай – порадуйся!» (Л.Г., с. 252).

• А Преподобный духом услышал и возгласил: «Радуйся и ты, брате!» (Б., с. 153).

• Поют – через стекла слышно: «Вечная память!» (Л.Г., с. 430).

• «Во-он что-о, – тихо говорит Горкин и креститься. – Царство ему небесное». (Б., с. 141).

• Наш Мартын самому государю был известен… Царство небесное. (М. Горкин) (Л.Г., с. 70).

• С Ангелом, кормилец… Михаил Панкратыч… сродственникам царство небесное… свет ты наш! (нищие) (Л.Г., с. 240).

• К дедушке твоему покойному, Ивану Ивановичу царство небесное, он много после пристал…(М. Горкин) (Б., с. 44).

• Вставай, помяни папашеньку… царство ему небесное… отмучился, отошел… (Аннушка) (Л.Г., с. 421).

• Сам когда-то еще у меня дубок пометил, царствие ему небесное, а нам поминки! (гробовщик) (Л.Г., с. 27).

• Ну, дай тебе Господи! (Л.Г., с. 66).

• А они уж ему: «Дай Господи долго жить!» (Л.Г., с. 360).

• Старушка монахиня приветливо говорит: «Перегодите дождичек-то, спаси вас Господи!» (Б., с. 151).

• «Родители-то у нас под спудом … кутьицей сытовой родителей помяните, спаси вас Господи», – говорит монахиня. (Б., с. 152).

• И люди ласковые такие, все поминают Господа: … «пошли вам Господи!» – будто мы все родные. (Б., с. 65).

• Странные люди и бедняки крестяться : «Пошли ему, Господи, благодетелю нашему сиротскому!» (Л.Г., с. 339).

• Благослови ее, Господи, отдохнуть, лютую зиму перебыть! Покров и над нею будет! (Л.Г., с. 30).

• «Боже сохрани! – всплескивает руками Косой. – В таком деле. Боже сохрани!» (Л.Г., с. 143).

• Поздоровался с ней старец и говорит: «И вот вам чай, и пейте на здоровье!» (Б., с. 170).

• А он посмотрел и скажет всем: «Ну и хорошо, и ешьте на здоровье, детки!» (Л.Г., с. 104).

• «Ну, иди с Господом», – шепчет Горкин. (Л.Г., с. 293).

• Не перекладь! Лей с Богом! (Горкин) (Л.Г., с. 199).

• Спи с Господом, завтра рано вставать! (Горкин) (Л.Г., с. 135).

• С Богом… зачинай, робятки! (М. Горкин) (Л.Г., с. 201).

• Горкин еще издали кричит им: «Ну, чего уж… пойдемте, с Господом! (Б., с. 100).

• Ну, с Господом! (гробовщик) (Л.Г., с. 27).

• С Богом, Гаврила! (используется также обращение) Л.Г., с. 349).

• «Хорош квасок, а прохлаждаться нечего, – торопит Горкин, – закусили – и с Богом!» (Б., с. 119).

• «Дегтянку-то бы не забыть! – заботливо окликает Горкин. … Чайку по чашечке – и с Богом!» (Б., с. 71).

• Ну, Господь с ней! (М. Горкин) (Л.Г., с. 343).

• «Ну, Господь с вами», – говорит Горкин задумчиво, – а только не порядок это. (Л.Г., с. 96).

• Хочу потрудиться и душой, и телом. Господь с ними… (Горкин) (Л.Г., с. 345).

• Господь с тобой, а только что не хорошо, то не хорошо. ( Горкин) (Л.Г., с. 74).

• Ну, Бог с тобой! (Горкин) (Л.Г., с. 136).

• Глядит на меня отец, прищурясь, – Бог с ним, бери с собой (Б., с. 53)

• «Ну, Василич, Господь с тобой», – говорит Горкин ласково. (используется вариант с обращением) (Л.Г., с. 170).

• Господь с ним, не нам судить. (Горкин) (Л.Г., с. 170).

• Кухарка крестит корову: «Христос с тобой, матушка!» (Л.Г., с. 253).

• Старуха плачет и креститься на Федю, причитает: «Родимый ты мой, касатик-милостивец … хорошую невесту Господь те пошлет» (Б., с. 296).

• А Вася водочкой своей отогрелся, Господь простит… (Л.Г., с. 147).

• А ему (отцу) все: «На доброе здоровье, дал бы Господь!» (Л.Г., с. 358).

• «Да поймите-с, Сергей Иваныч, вы бы здоровы были, а с вами и мы всегда сыты будем!» (Л.Г., с. 354).

• Самое душевное это дело, на богомолье сходить. И за Мартына помолюсь, и за тебя, милок, просвирку выну, хороший бы ты был, здоровья бы те Господь дал… (Горкин) (Б., с. 43).

• Сам Миколай Павлыч ее по щеке поласкал, сказал: «Как Расея наша! Корми моего Сашу, чтобы здоровый был!» (Б., с. 124).

• А он (отец Варнава) и говорит Горкину: «А, голубь сизокрылый, благословляю вас, московские». (Б., с. 252).

• …Софочка… благословляю тебя… Владычицей Казанской… (отец Вани перед смертью) (Л.Г., с. 400).

• Отец-просфорник выдает нам корзину с просфорами: «Бог милости прислал! Благослови вас Преподобный за ваше усердие!» (Б., с. 247).

• «Вот и хорошо, – говорит отец-квасник, – благословитесь хлебцем, для здоровья, так всегда полагается.

• Бог простит, Бог благословит… и Господь с тобой, в миру хорошие-то нужней! (отец Варнава Феде) (Б., с. 253).

• Отец хлебник починает для нас ковригу и говорит: «Примите благословение обители Преподобного на дорожку, для укрепления». (Б., с. 258).

• Батюшка крестит меня, голову мою , и говорит звонким голосом: «Во имя Отца и Сына и Святого духа!» (Б., с. 252).

• «Для Христова Праздника – всем прощение!» – благословляет монах на всю

1.3. Молитвенные прошения

• «Ну, Господи благослови, пошли», – говорит нам Горкин. (Б., с. 173).

• Зачинают, Панкратыч. Господи благослови! Взогнали тесто-то! (мастер) (Л.Г., с. 210).

• По холодку и тронемся… Господи благослови! (Горкин) (Б., с. 69).

• Только-только, Господи благослови, начала выгребать, а прабабушка Устинья как раз и приезжает… (Л.Г., с. 206).

• … Живой водой, во здравие, Господи благослови! (Л.Г., с. 356).

• «Спаси нас, Господи», – крестится матушка. (Л.Г., с. 285).

• Пресвятая Богородице, спаси на-ас! (люди) (Л.Г., с. 84).

• И молиться будем: «Пошли, Господи, лето благоприятное!» (Горкин) (Л.Г., с. 88).

• Старуха молилась: «Свяченая вербушка, душеньку мою прими-осени!» (Л.Г., с. 297).

• И все возопиют у Престола Господня: «Отпусти ему Господи!» – и простит Господь. (Горкин) (Л.Г., с. 243).

• Помолись за сыночка… батюшка Преподобный! (старуха) (Б., с. 229).

• А ведь это искушение нам было… все он ведь это! Господи, помилуй! (Горкин) (Б., с. 100).

• Все вздыхают и молятся: «Батюшка Преподобный Угодник божий… родимый, помоги! (Б., с. 208).

• Я молюсь в уме: «Господи, помоги папашеньке! Святый Великомучениче и Целителю Пантелемоне исцели болящего Сергея! (Ваня) (Л.Г., с. 379).

• А-ах, Господи… прости меня грешного… (Горкин) (Б., с. 132).

• Прости Ты им, Господи! А мы не судьи! (Горкин) (Б., с. 168).

• Грешу с вами… Прости, Господи! (отец Вани) (Л.Г., с. 19).

• Привел бы Господь дожить, а кулебяка будет (Горкин) (Л.Г., с. 28).

• Дал бы только Господь хорошую погоду завтра (Ваня) (Б., с. 19).

• Дал бы Господь милостивый! (старуха) (Б., с. 143).

• На что бы лучше, дал бы Господь! (Л.Г., с. 345).

• Дал бы Господь, пошли бы к Преподобному… каждую травку бы исцеловал (отец) (Л.Г., с. 350).

• Хорошо, сон-то, дал бы только Господь! (Л.Г., с. 382).

• Горкин отмахивается: «Куда мне, рабу ленивому… издаля бы дал Господь лицезреть… (Л.Г., с. 184).

• «Господи, сделай так, чтобы мы все умерли здесь сразу, а там воскресли», – молись я (Ваня) (Л.Г., с. 30).

• Я молюсь в слезах: «Господи, помоги папашеньке, исцели, чтобы у него не болела голова» (Ваня) (Л.Г., с. 342).

Проклятья:

• Анафема вам, охальники! (Б., с. 112).

Приветствия:

• «Здравствуй, Михаил Панкратыч!» – говорит Горкин. (Л.Г., с. 166).

• Здравствуйте, голубчик Сергей-Ваныч… это я, Аннушка! (Л.Г., с. 352).

• Здравия желаю, Сергей Иванович! В баньку? Это хорошо! Пар легкий! (Л.Г., с. 349)

• «Михаилу Панкратычу… почет», – кричат знакомые мужики

Благодарения:

• Спасибо тебе, милая Аннушка за доброту твою (отец Вани) (Л.Г., с. 397).

• Спасибо, милая Аннушка, походи за больным… (отец Вани) (Л.Г., с. 390).

• Знаю, что от души вы, милые, спасибо, бабочки! (отец Вани) (Л.Г., с. 360).

• Спасибо, бабочки, за ласку вашу, за молитвы…(отец Вани) (Л.Г., с. 353).

• Спасибо, Полюшка! (отец Вани) (Л.Г., с. 381).

• Спасибо, милая Аннушка, замучилась ты со мною! (отец Вани) (Л.Г., с. 391).

• … прошептал: «Спасибо тебе, родная…» (отец Вани) (Л.Г., с. 401).

• Вот, спасибо, ребята, удружили. Так хорошо, легко, будто и не болел. (отец Вани) (Л.Г., с. 358).

• Знаю, какие вы молодцы, спасибо! (отец Вани) (Л.Г., с. 351).

• Спасибо, Кривая сама свернула под бугорок (Горкин) (Л.Г., с. 165).

• «Спасибо, – говорит государь, – молодцы!» (Б., с. 397).

• «Благодарствуйте, очень рады, что понравился наш квасок», – говорит квасник. ( Б., с. 247).

• Благодарим покорно… с анделом, значит, вас…(Денис) (Л.Г., с. 171).

• Благодарим покорно… довольны… (плотники отцу Вани) (Л.Г., с. 152).

• И покорнейше вас благодарим, не смеем отказаться! (Горкин) (Б., с. 190).

• Горкин покорно благодарит за ласку и за хлеб-соль: «Очень вами благодарны!» (Б., с. 266).

Наставления:

• Горкин смотрит одним глазом и шепчет строго: «Молись, не балуй, глупый, слушай, что читают! (в церкви) (Л.Г., с. 95).

• Стой и шепчи: «Боже, очисти мя, грешного!» (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 24).

• А ты держись, про душу думай… Читай «Господи-Владыко живота моего». Вот и будет весело. (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 17).

• Так и поступай, с папашеньки пример бери… не обижай никогда людей. А особливо, когда о душе надо, пещи… (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 24).

• Домой помирать поеду, кто тебе резать будет? Пока жив – учись! (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 60).

• Ты пошопчи в травку: «И тебе, мати-сыра земля, согрешил, мол, душой и телом!» (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 88).

• «Крестись, голубок, – говорит Горкин устало, – вон Троица-то наша» (Горкин – Ване) (Б., с. 17).

• Горкин шепчет мне на ухо: «Ручку-то, ручку-то поцелуй у батюшки» (Горкин – Ване) (Б., с. 252).

• Прабабушка Устинья … поклонилась всем и говорит: «Живите покуда, , не ссорьтесь, а я уж пойду, пора мне, погостила!» (перед смертью) (Л.Г., с. 281).

• «Крестись на Троицу, – говорит Горкин, – когда-то еще увидим!» (Горкин – Ване) (Б., с. 266).

• Горкин сказал: «Молись, а она уж всю душу видит» (об иконе Богородице в церкви) (Горкин – Ване) (Б., с. 81).

• Отец перед смертью детям: «Мать не обижайте, слушайтесь, как меня… будьте честные, добрые… не ссорьтесь, за отца молитесь…» (Л.Г., с. 401).

• Значит, смирение докажь, поплачь о грехах, головку преклони-вздохни: «Господи, милостив буди мне грешному». Вот те и сокрушение (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 286).

• И вот пишет ему старец из Оптиной: «Молись, чадо малодушное! Не проникай земным разумом в Пути Господни. Это вам во испытание крепости душевной ниспослано, а то и во избавлении от скорбей горших…» (Л.Г., с. 383).

• «Крестись, простись с папашенькой», – шепчет Анна Ивановна. (Л.Г., с. 430).

• «А вы, голубчики, – говорит протодьякон, – не сокрушайтесь, а за папашеньку молитесь… берите его за пример… редкостной доброты был человек. (Л.Г., с. 410).

• Так вот и молись: «Господи милостивый, да будет воля Твоя, нам, сиротам, на утешение воздвигни папашеньку от одра болезни». И как Господь даст – так и покорись. (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 386).

• И еще наставляет Горкин: «Вкушай крестик (печение на Крестопоклонной) и думай себе – Крестопоклонная, мол, пришла. А это те не в удовольствие, а … каждому, мол, дается крест, чтобы примерно жить… и покорно его нести, как Господь испытание посылает. Наша вера хорошая, худому не научает, а в разумение приводит (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 276).

• «Молиться надо, вот что», – говорит Горкин и креститься. (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 386).

• «Слушаться Горкина», – говорит отец (Б., с. 73).

• Грешно бояться креста Господня! Его бесы одни страшатся, а ты, милок, андельская душа… Крест Господен надо всеми православными, милок! (Горкин – Ване) (Л.Г., с. 278).

• Батюшка (священник) после смерти отца: «Что ж, воля Божия, надо принимать с покорностью и смирением» (Л.Г., с. 420).

• … наша Домна Панферовна в одном монастыре чего видала; чтобы не убояться смертного часу… ящик, а в ящике черепушки и косточки. Монахи ей объяснили суть…: «Взирайте и назидайте, мы были, како вы, а вы будете, како мы» (Горкин – Ване) (Б., с. 281).

• После узналось, что отец сказал матушке: «Трудно тебе будет, Панкратыча слушай. Его и дедушка слушал, и я, всегда. Он весь на правде стоит. (Л.Г., с. 401).

Советы:

• Горкин советует старухе: «К мощам, мать, приложи… и будет тебе по вере» (Б., с. 281).

• Тебя, Григорий, нечистый от Бога отводит… ты покайся, может и простят ребята. (Антипушка плотнику Григорию) (Л.Г., с. 310).

• Ну, помолитесь, братцы, завтра, благословясь, начнем! (отец Вани) (Л.Г., с. 85).

• Строгий доктор развел руками и сказал: «Я не чудотворец, молитесь Богу!» (Л.Г., с. 389).

• Найди себе такую кралечку в Москве – и женись, и будешь ее земляничкой кормить! (Домна Панферовна Феде) (Б., с. 147).

• И вы помогайте нам, говорите – «хочу выздороветь», и пойдет на лад! (доктор отцу) (Л.Г., с. 386).

• Кажинный-то день скачиваться студеной водой в банях, тазов по сту (солдат Махоров отцу) (Л.Г., с. 338).

• Ну, Миша, молись – встанешь! (Горкин) (Б., с. 108).

Предсказания:

• Бабка Надежда Тимофеевна прошептала над моим ухом, глядя на страшный «змеиный цвет» (цветок): «Это уж неспроста… не к добру…» (предсказание о будущей болезни отца) (Л.Г., с. 375).

• Ласковый нонче, угощение сразу принял… К благополучию знать… (люди об юродивом) (Л.Г., с. 117).

• «Да явственно, как пост-с, – всплескивает руками Василий-Васильевич, – уж это, прямо, к благополучию. К благополучию-с». (Л.Г., с. 48).

• «А моему… – ласково называет мое имя отец Варнава, – крестик, крестик» (предсказание о будущей нелегкой судьбе писателя) (Б., с. 252).

• Пелагея Ивановна отцу Вани на его вопрос о здоровье : «Кому пост, а кому погост» (предсказание о будущей смерти отца) (Л.Г., с. 250).

• Трифоныч мне сказал: «Богатым будешь и скоро женишься» (народная примета: в старом скворечнике нашли гривенник и колечко) (Л.Г., с. 69).

• Как тебе хорошо-то она (Пелагея Ивановна) насказала … богатым будешь…(Маша-служанка Ване) (Л.Г., с. 250).

• Ты вон скоро белее савана будешь, сам царь Давид сказал в книгах! (юродивый странник Василь-Васильичу о грядущих несчастьях в доме) (Л.Г., с. 118).

• Диакон его (Федю) расцеловал и сказал: «Быть тебе ве-ли-ким подвижником» (предсказание, связанное с желанием Феди постричься в монахи) (Б., с. 166).

• Пелагея Ивановна отцу Вани: «Надо, надо ледку… го-рячая голова… остынет» (предсказание, связанное со близкой травмой отца – падением с лошади и способом лечения – прикладыванием льда к голове) (Л. Г., с. 251).

• «Я, – говорит, – сыночек, болесть-то твою в карман себе положу и унесу, а ты придешь через годок к нам на своих ноженьках!» (отец Варнава болящему Михаилу) (Б., с. 250).

• …Сергий Преподобный дал князю Дмитрию Донскому икону Богородицы и сказал: «Иди, и одолеешь татар-орду» (Л. Г., с. 188).

• Монашек сказал разбойнику: «Покайся, завтра помрешь!» (Б., с. 217-218).

• Молитовкой подгоняйся и про ногу свою забудешь! (отец Варнава Горкину) (Б., с. 217-218).

• Молитвы поешь… пой, пой… (предсказание отца Варнавы маленькому Вани – будущему писателю) (Б., с. 252).

• Вот тот старец благословил их на хорошую работу и говорит пареньку, Мартыну-то: «Будет тебе талант от Бога, только не проступись!» (Б., с. 44).

Просьбы:

• Простите меня, грешного, в чем согрешил (Горкин) (Б., с. 74).

• Простите меня, грешного… самый я грешный… (Горкин) (Б., с. 74).

• Простите… меня… грешного… (отец на соборовании) (Л. Г., с. 74).

• А у меня греха в мыслях не было… Простите меня, грешного, а то тяжко мне! (Федя) (Б., с. 168).

• Вот перед Преподобным, простите меня, грешного… (Федя) (Б., с. 169).

• Простите меня, грешного, в чем согрубил (Горкин перед богомольем) (Б., с. 74).

• Прости меня, грешного… (Ваня) (Л. Г., с. 291).

• Прости уж за утреннее (Горкин Домне Панферовне) (Б., с. 131).

• Скорняк покаялся: «Прости, Михаил Панкратыч, наклепал я на староверов»… (Л. Г., с. 324).

• «Уж простите, ваше степенство, за беспокойство», – говорит Горкин. (Б., с. 182).

• Он (Горкин) кланяется мне в ноги и говорит: «Прости меня, милок, Христа ради». (Горкин Ване в прощенное воскресенье) (Л. Г., с. 160).

• Он громко падает на колени и стучится лбом о пол: «Простите, Христа ради, для праздничка!» (провинившийся работник отца) (Л. Г., с. 160).

• Простите, ради Христа, батюшка отец Виктор… (Василь-Василич) (Л. Г., с. 220).

Простите, ради Христа, батюшка отец Виктор, от душевности так, из

• Я падаю ему в ноги, говорю: «Бог простит, прости и меня, грешного!» (Ваня) (Л. Г., с. 160).

• Все ласково говорят: «Бог простит и вы меня простите» (Л. Г., с. 291).

• Ступай, проспись. Бог простит, и нас прости, ступай. (отец провинившемуся работнику) (Л. Г., с. 160).

• На мосту сидят убогие и причитают: «Благоде-тели… милостивцы, подайте святую милостыньку… убогому-безногому… родителев-сродников… для-ради Угодника, во тело здравие, во душе спасение (Б., с. 107).

• Перед Святыми воротами сидят калеки-убогие, канючат: «Христа ра-ди… православные, благодетели, кормильцы… для пропитания… души-тела… родителей-сродников… Сергия Преподобного… со пресвятыми Троицы…» (Б., с. 202).

• Откушайте с нами, Михаил Панкратыч, уважаю вас… как вы самый крестный есть Марье Даниловне… поклончик от меня им… (Василь-Василич Горкину) (Л. Г., с. 171).

• С Великим Постом, кушайте, сударь на здоровьице… самое наше постное угощение – бараночки-с. (продавец Ване) (Л. Г., с. 32).

• Ка-ка-каваску… на-шего ммо-монастырского, отведайте! (Санька-заика, послушник в монастыре) (Б., с. 210).

• Покушайте, Михаил Панкратыч, только из печи вынули. (Федя Горкину) (Б., с. 70).

• Барышня нарвала пригоршню красной смородины, потчует: «Пожалуйста, не стесняйтесь, кушайте» (внучка Аксенова) (Б., с. 193).

• С праздником Рождества Христова, милые гости, прошу откушать, будьте, как дома, – говорит Горкин приветливо. (Л.Г., с. 125).

• Ты бы со мной поговел… Выпроси, пожалуйста… (Ваня Горкину) (Л.Г., с. 286).

• Входят двое молодцов и бережно выносят обвязанный скатертью поднос: «Ради Бога, не опрокиньте нас» (Л.Г., с. 65).

• Благословите, батюшка! (подводчики священнику) (Б., с. 125).

• «Благослови, преосвященный владыко», – рычит протодьякон. (Л.Г., с. 154).

• …воля Господня… помолись за меня, касатик. (Горкин) (Б., с. 128).

• Мальчишки клянчат: «Дай яблочки-то еще, Горкин!» (Л.Г., с. 105).

• Поговори, голубчик, Горкин (Ваня) (Л.Г., с. 178).

• Ванятка… Молись за отца, молитва твоя доходчива (отец) (Л.Г., с. 345).

• Денис прощения просит и все говорит: «Поговорите, Михаил Панкратыч, мочи моей нет, душа иссохлась!» (Л.Г., с. 180).

• Владычица скажет господу: «Господи, вот и зима пришла, все наработались, напаслись… благослови их, Господи, отдохнуть, лютую зиму перебыть (Л.Г., с. 196).

• Белошвейка просит Анну Ивановну: «Дай кусочек пощиколадней» (Л.Г., с. 422).

• Хотел Иван Иванович его не принимать, а прабабушка твоя Устинья.. и говорит: «Возьми, Ваня, грешника, приюти… его Господь к нам послал…» (Б., с. 45).

• Говорят разные голоса: «Поклонитесь за нас Угоднику!» (Б., с. 74).

• Помолись за меня, Миша, сходи к Преподобному (Мартын-плотник Горкину) (Б., с. 38).

• Поищи ты, ради Христа, хочу поглядеть, порадоваться, вспомянуть. (Мартын Горкину) (Б., с. 49).

• Ох, родимые.. поотпустите, не передохнешь…дыхнуть хоть разок дайте… душу на покаяние… (народ в церкви) (Б., с. 207).

• Старушку божию принесло, клюшкой стучит в окошко: «Пустите, кормильцы, заночевать» (Б., с. 123).

• Горкин стал ее вызывать: «Барышня, касаточка, где тут игрушечник Аксенов, пристать нам надо… пожалуйста, скажите, сделайте милость» (Б., с. 173).

• У меня погостите, сделайте такое одолжение, уважьте (Аксенов) (Б., с. 189).

• Старички-музыканты табачком друг дружку приветливо угощали: «Милости прошу, одолжайтесь» (Л.Г., с. 315).

• Горкин, милый, ради Христа, зайдем посмотреть новенькую (игрушку-лошадку), купи, пожалуйста (Ваня) (Б., с. 179).

Приложение 2

Методическая разработка урока русского языка по прозе И.С. Шмелева

Произведения И.С. Шмелева рассматриваются на уроках литературы в школе на протяжении нескольких лет обучения, начиная с 5 класса (рассказ «За карасями» и другие) и заканчивая 11 классом.

В 11 классах с углубленным изучением предметов гуманитарного направления в рамках литературы русского зарубежья школьники знакомятся с автобиографической повестью писателя «Лето Господне».

Мы предлагаем цикл уроков, посвященных изучению этого произведения:

1 урок: «Особенности жанра и композиции книги И.С. Шмелева «Лето Господне»:

1. Неуловимость, неопределенность жанра книги, являющейся одновременно и эпической, и лирической.

2. «Лето Господне» – церковный календарь, прочитанный глазами ребенка. Система образов представляет круг, в центре которого ребенок. Становление детской души под влиянием повседневного общения с миром взрослых – стержень развития действия романа.

3. Роль пейзажа в композиции произведения.

4. Кольцевая композиция «Лета Господня» и ее символический смысл. Жизнь семьи Вани подчинена православному годовому циклу; каждый день имеет свое значение. И.С. Шмелев создает свой собственный «круглый» мир, маленькую вселенную, от которой исходит свет патриотизма и высшей нравственности.

2 урок «Тема памяти в повести И.С. Шмелева «Лето Господне»:

1. Родовая и историческая память в книге И.С. Шмелева «Лето Господне». «Лето Господне» – как повесть воспоминание.

2. Внимание к «корню» русской жизни – основа творчества И.С.Шмелева. Образ М.П. Горкина, прабабушки Устиньи.

3. Благоговейное отношение к истории своего рода и своего народа главного героя книги «Лето Господне». Без памяти – нет народа, нет личности.

4. Миг и вечность в повести «Лето Господне».

3 урок «Образ России в повести»:

1. «Лето Господне» – поиски утраченной России. И.С. Шмелев ищет свою Россию в прошлом, идеализируя жизненный уклад купеческого Замоскворечья.

2. Единосущность человека, природы и Господа. (Деревья, дома, улица, двор, лошади, собаки, птицы, человек, Господь – все пребывает в единстве.) Вещие сны, предчувствия, предсказания, предзнаменования.

3. Философское осмысление роли человека на земле, тонкость психологического анализа.

4. Гуманизм творчества И.С.Шмелева. Любовь к ближнему. Автор видит будущее России в нравственном самоусовершенствовании и возврате к истокам: к православию, к традиции предков, к природе.

Последним – четвертым – завершающим уроком будет факультативное занятие по русскому языку, посвященное особенностям языка писателя и бытованию традиционных высказываний в автобиографических повестях И.С. Шмелева «Лето Господне» и «Богомолье».

Эпиграф к уроку:

«Язык – есть самая живая, самая обильная и прочная связь, соединяющая отжившие, живущие и будущие поколения в одно великое исторически живое целое». (К.Д. Ушинский).

Тема урока: «Традиционные высказывания в автобиографических повестях И.С. Шмелева «Лето Господне» и «Богомолье».

Цели урока:

– образовательные:

1. Знакомство школьников с теоретическими понятиями «речевого этикета», его основными формулами, «традиционными высказываниями».

2. Расширение представления о бытовании, происхождении и значении основных форм традиционных высказываний, их роли в формировании стиля писателя.

3. Расширение круга знаний о вежливых формах этикетного общения и возможностях использования их в собственной речи.

– воспитательные:

1. Воспитание уважительного отношения к русской культуре, ее прошлому, многовековой языковой традиции народа.

– развивающие:

1. Развитие культуры речи школьников.

2. Развитие общего кругозора и «языковой личности» учащихся.

Оборудование: портрет И.С. Шмелева, тексты повестей, «Толковый словарь живого великорусского языка» В.И. Даля, «Словарь русского речевого этикета» А.Г. Балакая.

Ход урока:

1. Слово учителя:

Один из ценителей творчества И.С. Шмелева – русский писатель Александр Куприн так отзывался о его самобытном даре: «Шмелев теперь последний и единственный из русских писателей, у кого еще можно учиться богатству, мощи и свободе русского языка… Шмелев – коренной прирожденный москвич, с московским говором, с московской независимостью и свободой духа… Бог дал ему редкий свой дар – печать милосердного и великого таланта – спокойный, задумчивый юмор» (Шмелев, 1996, 528).

Сегодня мы на нашем уроке рассмотрим особенности словесного выражения в автобиографических повестях И.С. Шмелева «Лето Господне» и «Богомолье» и обратим особое внимание на бытование и роль традиционных высказываний в произведениях писателя.

Каждый день дома, на улице, в школе, в гостях мы с вами произносим много слов, о значении которых порою и не задумываемся: «Здравствуйте», «Спасибо», «Дай вам Бог здоровья», «Доброго пути» и другие. Такие выражения, издавна используемые в языке и характеризующиеся устойчивой формулой, мы и называем традиционными.

К традиционным высказываниям можно отнести 10 видов речений. Это благопожелания, благословения, молитвенные прошения, проклятья, наставления, советы, благодарения, предсказания, приветствия и просьбы. Традиционные высказывания фиксируются в языке в первых памятниках древнерусской письменности, мы встречаем такие высказывания в речи персонажей литературных произведений, широко используются они и сегодня. По целям в речи эти высказывания различаются между собой. В языкознании существует еще одно понятие, которое может помочь нам при анализе традиционных высказываний, это понятие «речевого этикета». Речевой этикет – универсальное языковое явление, присущее всем народам мира. Речевой этикет составляет функционально-семантическое поле единиц доброжелательного, вежливого общения в ситуации обращения и привлечения внимания, знакомства, приветствия, прощания, извинения, благодарности, поздравления, пожелания, просьбы, приглашения, совета, предложения, согласия, отказа, одобрения, комплимента, сочувствия, соболезнования.

Познакомившись с основными теоретическими понятиями рассматриваемого нами вопроса, обратимся теперь к тексту повестей.

2. Работа с текстом.

Учитель предлагает ребятам самим попытаться определить в текстах повестей И.С. Шмелева «Лето Господне» и «Богомолье» данные виды речений. Ученик читает обнаруженный им пример и анализирует его с точки зрения происхождения, коммуникативного намерения, отношения между говорящим и адресатом и смысловой значимости.

Проанализировав таким образом около 10 примеров, учитель предлагает школьникам перейти к следующему этапу урока – подробному анализу основных формул традиционных высказываний.

3. Лингвистический анализ.

Учитель вместе с классом подробно анализирует с точки зрения происхождения, социальной значимости и распространенности в языке основные формулы традиционных высказываний, такие как:

• СПАСИБО – СПАСИ БОГ

• ЗДРАВСТВУЙТЕ

• ДАЙ БОГ ВАМ ЗДОРОВЬЯ (наименование пожелания)

• В ДОБРЫЙ ПУТЬ!

• С БОГОМ / ГОСПОДЬ С ТОБОЮ

• МИР ВАМ! МНОГАЯ ЛЕТА!

• В ЧАС ДОБРЫЙ!

4. Беседа:

– Как вы думаете, почему высказывания, обозначенные нами как традиционные, имеют такую древнюю и богатую историю в языке?

– Какое смысловое значение имеет в виду говорящий человек, произнося эти речения?

– С точки зрения коммуникативной значимости, какое место вы бы отвели этим высказываниям в системе языка?

– Часто ли вы слышите подобные высказывания в повседневном быту, сами используете их в речи?

– При каких обстоятельствах вы чаще всего произносите подобные слова – дома ли, в общении с друзьями или с незнакомыми людьми, насколько обогащают они вашу речь, сможете ли вы обойтись без их использования в языке?

Центральный вопрос урока:

– На ваш взгляд, насколько помогают традиционные высказывания формированию особенной языковой атмосферы автобиографических повестей И.С. Шмелева?

4. Заключительное слово учителя:

Итак, мы с вами сегодня узнали много нового о тех словах, которые каждый день слышим и употребляем в своей речи. Проанализировав бытование этих выражений в автобиографических повестях И.С. Шмелева «Лето Господне» и «Богомолье», убедились в том, что подобные высказывания играют немаловажную роль в формировании авторских стилей писателей. Задумайтесь над таким фактом – исконные традиционные высказывания имеют древнюю историю в русской речи. Они были необходимы русскому языку на протяжении всего времени его существования… Данный факт неслучаен… Ведь в языке сохраняются те слова, которые постоянно необходимы людям, независимо от исторической эпохи и обстоятельств жизни. Видимо, рассмотренные нами выражения, относятся именно к таким группам слов.

Последнее десятилетие стало трудным периодом в истории нашей страны. Изменения коснулись и языка, и, особенно, бытовой речи. Каждый день с экранов телевизора, на улицах, даже дома мы слышим агрессивную речь, непонятные и часто недобрые слова, порою забывая о том, что слово обладает огромной силой и созидательной, и разрушительной. Недаром старые люди говорят, что злое слово может обернуться бедою не только для слушающего, но и для человека, произносящего его. Поэтому так важны сегодня в языке традиционные высказывания – вежливые добрые слова, главная цель которых – пожелание блага, забота о ближнем и о самом себе. Ведь такие речения во многом помогают нам, привнося в жизнь хоть малую толику света, добра и любви. В конечном итоге, каждый человек на земле делает свой выбор, мы выбираем жизненный путь, профессию, веру, любовь, а еще слова, язык, на котором мы разговариваем с этим миром…