Проникновенный, тонкий лирик, певец русской природы - таким предстает Есенин в сознании нескольких поколений читателей. Но вот Ю.Прокушев, приведя строки Есенина из пьесы "Страна негодяев"
Еще закон не отвердел,
Страна шумит, как непогода,
Хлестнула дерзко за предел
Нас отравившая свобода...,
прокомментировал их актуальность таким образом: "Более шести десятилетий тому назад родились в душе поэта эти кровоточащие строки, а кажется - все это о нас, о трагических днях, переживаемых нашей родиной сегодня! И кто знает, когда наконец "отвердеет" закон и мы окажемся в "правовом" государстве? И окажемся ли?"
Так высветилась новая грань наследия Есенина по истине неисчерпаемого, как вся подлинная классика.
Семейная жизнь родителей Есенина не сложилась. В автобиографии поэта читаем: "Двух лет был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей... Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел, и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один дядя брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он все кричал: "Эх! Стерва! Ну куда ты годишься?.." "Стерва" у него было слово ласкательное. После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавал по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо лазил по деревьям. Среди мальчишек всегда был коноводом и большим драчуном". Позднее под впечатлением детства Есенин напишет:
Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.
И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
"Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет..."
Другая сторона детства в признании поэта И.Розанову: "Я рос, дыша атмосферой народной поэзии. Бабка, которая меня очень баловала, была очень набожна, собирала нищих и калек, которые распевали духовные стихи... Еще больше значения имел дед, который сам знал множество духовных стихов наизусть и хорошо разбирался в них".
Годы учебы в Спас-Клепиковской церковно-приходской школе, которую Есенин окончил в 1912 г., приобщили его к классической поэзии (читал наизусть "Мцыри", большие отрывки из "Евгения Онегина" и др.). Тогда же он начал писать сам. Позднее, переехав в Москву, Есенин еще какое-то время (года полтора) учился в народном университете Шанявского, так что, вопреки легендам, он был достаточно образованным человеком. Воронский впоследствии об этой стороне личности поэта писал: "Есенин был дальновиден и умен. Он никогда не был таким наивным ни в вопросах политической борьбы, ни в вопросах художественной жизни, каким он представляется иным простакам. Он умел ориентироваться, схватывать нужное, он умел обобщать. И он был сметлив и смотрел гораздо дальше других своих поэтических сверстников. Он взвешивал и рассчитывал. Он легко добился успеха и признания не только благодаря своему мощному таланту, но и благодаря своему природному уму".
Спас-Клепиковский - самый первый период творчества Есенина - был достаточно плодотворен. Не считая не сохранившихся или уничтоженных самим автором стихотворений, известны автографы 45 произведений, относящихся к 1910-1912г.г. Нередко они были подражательны, наивны, но среди малозначительной поэтической шелухи, обычной для пишущих в этом возрасте, встречаются такие значительные стихотворения, как "Ты поила коня из горстей в поводу", "Выткался на озере алый свет зари", "Хороша была Танюша"...
Уже первая строчка стихотворения "Ты поила коня из горстей в поводу" (1910) представляет законченную поэтическую картину, а в последующих раскрывается образ своенравной девушки, напоминающая мифических амазонок ("Но с лукавой улыбкой, брызнув на меня, Унеслася ты вскачь, удилами звеня"). Метафорична строка "в пряже солнечных дней время выткало нить", где из солнечных лучей время плетет человеческую судьбу. Но, очевидно, "нить" обрывается, ибо по-земному драматичен неожиданный финал:
... Мимо окон тебя понесли хоронить.
Надо сказать, что в ранних стихах Есенина - не только спас-клепиковского периода, но и начала московского - "За окном у ворот...", "Капли", "О красном вечере задумалась дорога" - прослеживается оппозиция жизнь/смерть; ряд текстов напрямую соотносится с похоронным обрядом ("К покойнику", "У могилы", "Поминки"). В них звучат мотивы воскрешения для другой жизни, как индивида ("Русалка под Новый год..."), так и самой Руси ("Занеслися заветной пташкой"). Рассмотрев эту проблему, современный литературовед пишет: "Особенности авторского видения мира наиболее ярко проявились в стихотворении "Не напрасно дули ветры...", в котором дано самоопределение лирического героя: "Полюбил я мир и вечность, Как родительский очаг". Родительский очаг, как единство восприятия почитаемых умерших предков и ныне живущих, объемлет собой земной и небесный, "нездешний", миры. Именно единство, целостность, взаимодействие и взаимопроницаемость этих миров и приводит к пониманию вечности. Видение "мира и вечности" у Есенина глубоко оптимистично: "Все в них благостно и свято, Все тревожное светло" (32; 109). В дальнейшем связь есенинского творчества с обрядом, с фольклором укреплялась. В образной системе многих его стихотворений, в трактате "Ключи Марии" (1920) справедливо видят влияние и живого бытования фольклора, и труда А.Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу".
Обратимся к стихотворению "Выткался на озере алый свет зари" (1910). Заря для Есенина не повседневное и естественное явление природы, а нечто исключительное, небывалое по красоте, будто кто-то невидимый выткал алую ткань на полотне синего озера. На прекрасную картину "накладываются" звуки природы: "на бору со звонами плачут глухари, плачет где-то иволга..." Этим строкам контрастно упоение жизнью лирического героя: "только мне не плачется - на душе светло". Неуемное ликование души рождено любовью, восторженными мечтами о встрече. И, как бы не в силах скрыть своей безудержной радости, поэт изливает ее в стихотворные строки:
Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.
Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет...
Обычная для лирики оппозиция тоска/веселье выступает в форме оксюморона - сжатой и оттого парадоксально звучащей антитезы: "есть тоска веселая в алостях зари". В данном случае кажущиеся несовместимыми вещи (тоска и веселье) переплетаются воедино, выражая то трудно объяснимое состояние души, когда человек одновременно испытывает сердечное томление и радость от предстоящей встречи.
В органическом единстве с природой, в своеобразной прелести "тоски веселой" предстает лирический герой раннего Есенина. Это человек, который распахнут навстречу жизни, полон чудесных ожиданий, светлых мечтаний, радостных надежд. Это они окрасили повседневные явления природы в необычные, исключительно яркие тона.
Таким образом, характерная для русской лирики Х1Х века языковая изобразительность, снятая художественными открытиями серебряного века, прежде всего в поэзии символистов, возрождается в реалистической лирике Есенина в новом качестве, и в этом проявились характерные особенности его идиостиля.
Образы родной природы в раннем творчестве Есенина занимают огромное место. Чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть хотя бы начальные строки стихотворений, открывающих первый том сочинений Есенина: "Вот уж Вечер. Роса Блестит на крапиве...", "Там, где капустные грядки Красной водой поливает восход...", "Поет зима - аукает Мохнатый лес баюкает...", "Под венком лесной ромашки Я строгал, чинил челны...", "За горами, за желтыми долами Протянулась тропа деревень...", "Опять раскинулся узорно Над белым полем багрянец..." и т.д., и т.д. Природа для поэта не только среда обитания, пусть самая поэтичная, но и мощный, воспринятый сквозь призму народно-поэтического сознания мифологический пласт - источник мифопоэтики (36).
Апелляция к русской природе и ее образам станет основной чертой творчества поэта. По наблюдениям исследователей луна и месяц в поэзии Есенина упоминаются более 160 раз, небо и заря - по 90, звезды - почти 80. В есенинских стихах, помимо разных видов трав и злаков, описывается около 20 видов цветов, более 20 пород деревьев, свыше 30 наименований птиц... "Природный мир Есенина включает в себя небосвод с луной, солнцем и звездами, зори и закаты, ветры и метели, росы и туманы; он заселен множеством "жителей" - от лопуха и крапивы до тополя и дуба, от мыши и лягушки до коровы и медведя, от воробья до орла" (1; 34-38). Этот живой многообразный мир изображен с "родственным", говоря словами Пришвина, вниманием, подтверждая искренность заявления поэта:
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
Из домашних животных "героями" Есенина стали лошади, собаки и коровы. Корова - кормилица крестьянской семьи, но это, казалось бы, совершенно непоэтическое существо, вырастает у Есенина до символа России. Летом 1921 г. поэт говорил И.Грузинову, энергично жестикулируя руками: "Кто о чем, а я о корове. Знаешь ли, я оседлал корову. Я еду на корове. Я решил, что Россию следует показать через корову... Без коровы нет России". И потому совершенно неслучайны в его стихах подобные строки:
О родина, счастливый
И неисходный час!
Нет лучше, нет красивей
Твоих коровьих глаз.
Есенин однажды написал о поэте: "Он пришел целовать коров...". В другом стихотворении: "Каждой корове с вывески мясной лавки Он кланяется издалека". Есенин обращался к собратьям: "Друг, товарищ и ровесник, помолись коровьим вздохам".
Отношение к корове у Есенина порой доходило до курьеза. После возвращения с А.Дункан из заграничной поездки поэт признавался тому же И.Грузинову: "Как только мы приехали в Париж, я стал просить Изадору купить мне корову. Я решил верхом на корове прокатиться по улицам Парижа. Вот был бы смех! Вот было бы публики! Но пока я собирался это сделать, какой-то негр опередил меня. всех удивил: прокатился на корове по улицам Парижа. Вот неудача! Плакать можно, Ваня!" (30; 1, 355).
С не меньшей нежностью относился Есенин и к лошадям. Известен случай (воспоминание Вс. Рождественского), когда группа московских писателей, вернувшись ночью из Ленинграда, потеряла из виду Есенина. "А где же Есенин?"- спросил кто-то. И тут все увидели, как несколько в стороне он стоял перед клячей уныло спящего на козлах извозчика и, стащив тугую перчатку, задумчиво трепал ее челку. Он говорил что-то шепотом, чуть наклоняясь к настороженно поднятому лошадиному уху" (30; 2, 116). После такого факта, думается, нет никакой неискренности или ложной позы в строчках из стихотворения "Исповедь хулигана":
И, встречаясь с извозчиками на площади,
Вспоминая запах навоза с родных полей,
Он готов нести хвост каждой лошади,
Как венчального платья шлейф.
В известном стихотворении "Я обманывать себя не стану" поэт опять признавался читателю:
Я хожу в цилиндре не для женщин -
В глупой страсти сердце жить не в силе,-
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
С особой любовью относился Есенин к собаке, и ее образ занял в творчестве поэта большое место:
Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку...
Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать мой лучший галстук...
Сравнить с собакой для Есенина значило - похвалить. Однажды он сказал художнику Рыженко:
- У тебя, Илюша, прямо собачья любовь к природе!
- Почему же собачья?- удивлялся художник.
- Да как тебе сказать... Мне кажется, что по-настоящему любят и понимают природу только животные... И еще растения... Ты тоже, по-моему, не человек, а большая, умная и добрая собака... И если тебя ласково погладить, ты растрогаешься и заплачешь собачьими слезами...
Последнее словосочетание невольно вызывает ассоциации с "Песнью о собаке" (1915) с ее пронзительно-щемящей концовкой: "Покатились глаза собачьи Золотыми звездами в снег". В этом стихотворении, как уже отмечалось в практике лучших учителей литературы, усилена работа глаголов: "златятся рогожи в ряд" (поэт каждого заставляет ощутить торжественность происходящего), "ласкала", "струился снежок подталый"; и на фоне этих трогательно-нежных слов грубо-просторечный глагол "поклал", усиливающий угрюмую непреклонность, страшную жестокость в действиях хозяина. Передавая силу материнского чувства, поэт сопровождает глаголы деепричастными оборотами: "до ночи она их ласкала, причесывая языком", "по сугробам она бежала, поспевая (!) за ним бежать", "плелась обратно, слизывая пот с боков",- а вот действия хозяина лишены деепричастий: человек оскорбляет, убивает, не задумываясь, его действия уточнены местоимением "всех" ("семерых всех поклал") и повторяющимся наречием "долго, долго" ("и так долго, долго дрожала воды не замерзшей гладь"). И ужас от свершившегося усиливается двумя метафорами: "звонко глядела" (в исступленной надежде беззвучно кричащая, стонущая материнская душа) и "глухо... покатились глаза собачьи" (надежды больше нет!)..." (23; 102). В данном случае "глаза собачьи" представляются метонимией и прочитываются как "слезы собачьи". Л.Л.Бельская, в чьей книге "Песенное слово" дан прекрасный анализ "Песни о собаке", считает: "Эмоциональная сила заключительных строк создается не патетическими возгласами, а страшным в своей выразительности гиперболическим образом собачьих глаз, вытекших от горя". Поэт делает "нечеловеческую" боль достоянием человеческой души. Литературовед утверждает:
Есенин "открыл новую поэтическую "область", включив в границы поэзии все многообразие животного мира - не только давно опоэтизированных лебедей и журавлей, собак да коней, но всякую "живность", причем и в нарочито приземленной форме - кобели и суки, лошаденки и кобылы. Объединив в своем художественном мире живую и неживую природу, поэт так определил природную окраску и сострадательную тональность своих стихов: "Звериных стихов моих грусть Я кормил резедой и мятой" (1; 40-45).
Способность сострадать всему живому прозвучала и в более позднем стихотворении Есенина - "Песня о хлебе" (1921):
Вот она, суровая жестокость,
Где весь смысл - страдания людей!
Режет серп тяжелые колосья,
Как под горло режут лебедей.
Переехав к отцу в Москву, Есенин мечтает о поэтическом поприще, но отец настаивал, чтобы сын занялся более надежным, чем писание стихов, делом. "Была великая распря!- делился Есенин с другом Г.Панфиловым в письме от 16 июня 1913 г.- Отец все у меня отнял, т.к. я до сих пор еще с ним не примирился. Я, конечно, не стал с ним скандалить, отдал ему все, но сам остался в безвыходном положении. Особенно душило меня безденежье, но я все-таки твердо вынес удар роковой судьбы, ни к кому не обращался и ни перед кем не заискивал..." (10; 2, 308)
Ситуация усугублялась тем, что редакции газет и журналов, куда Есенин направлял свои стихи, не торопились с их публикацией. А у юного поэта к тому времени уже была семья, родился сын. Работа в типографии Сытина, куда он устроился подчитчиком, отнимала очень много времени: с восьми утра до семи вечера ежедневно. Некогда было заниматься стихами. Но когда "накатывало", не выходя на работу, он писал по несколько дней подряд. "Настроение было угнетенное,- вспоминала об этом времени Анна Изряднова, "не венчанная" жена Есенина.- Он поэт, и никто не хочет этого понять, редакции не принимают в печать" (30; 1, 144). Только в начале 1914 г. в детском журнале "Мирок" было помещено знакомое всем нам с детства стихотворение "Береза". Вслед за ним появилось еще несколько: "Пороша", "Поет зима - аукает", "С добрым утром!", "Село"... В том же 1914-м стихи Есенина печатаются и в других детских журналах "Проталинка", "Доброе утро" и в газетах "Путь правды", "Новь". Есенин в приподнятом настроении сообщает Г.Панфилову: "Распечатался я во всю Ивановскую. Редактора принимают без просмотра и псевдоним мой "Аристон" сняли..." (10; 2, 319).
Дарование его крепло так быстро, что очень скоро он ощутил потребность непосредственного контакта с большой литературой. "Славу надо брать за рога... Поеду в Петроград, пойду к Блоку. Он меня поймет",- решает Есенин и отправляется в город на Неве без денег, без рекомендательных писем и даже не запасясь заранее какими-либо адресами.
Позже Есенин так вспоминал о своей поездке: "Ну, сошел я на Николаевском вокзале с сундучком за спиной, стою на площади и не знаю, куда идти дальше, - город незнакомый. А тут еще такая толпа, извозчики, трамваи - растерялся совсем. Вижу, широкая улица, и конца ей нет: Невский. Ладно, побрел потихонечку. А народ шумит, толкается, и все мой сундучок ругают. Остановил я прохожего, спрашиваю: "Где здесь живет Александр Александрович Блок?". "- Не знаю,- отвечает,- а кто он такой буде?" Ну, я не стал ему объяснять, пошел дальше. Раза два еще спросил - и все неудача. Прохожу мост с конями и вижу - книжная лавка. Вот, думаю здесь уж наверно знают. И что же ты думаешь: действительно, раздобылся там верным адресом... Тронулся я в путь, а идти далеко... Но иду и иду. Блока повидать - первое дело. Все остальное - потом..." (30; 2, 118).
Блока он действительно нашел, представился и показал стихи. Позднее Есенин писал в автобиографии: "Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта".
Александр Александрович принял сердечное участие в судьбе Есенина. Он выслушал его, просмотрел стихи, отобрал несколько и, зная, что у начинающего поэта в Петрограде нет ни друзей, ни знакомых, и ему даже негде остановиться, направил его с рекомендательными письмами к Мурашову и Городецкому. В тот же день Блок сделал краткую запись в дневнике: "Крестьянин Рязанской губ., 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословный язык..." А Есенин 24 апреля 1915 г. писал Н.Клюеву: "Стихи у меня в Питере пошли успешно. Из 60 принято 51. Взяли "Северные записки", "Русская мысль", "Ежемесячный журнал" и др."
Имя Есенина замелькало на страницах литературных журналов, он вызвал интерес у читающей публики и вошел в моду. В скором времени владелец крупного книгоиздательства Н.Н.Михайлов предложил издать сборник стихов Есенина - "Радуница" (1916), который дважды переиздавался с дополнениями в 1918 и 1921 г.г. Радуница (допустимо двойное ударение) - весенний языческий праздник у восточных славян, связанный с поминанием предков.
"Литературная летопись не отмечала более быстрого и легкого вхождения в литературу. Всеобщее признание свершилось буквально в какие-нибудь несколько недель",- констатировал успех Есенина Рюрик Ивнев (30; 1, 325). А в рецензии на первый сборник стихов Есенина было сказано: "На всем его сборнике лежит прежде всего печать подкупающей юной непосредственности. Он поет свои звонкие песни легко, просто, как поет жаворонок. Усталый, пресыщенный горожанин, слушая их, приобщается к забытому аромату полей, бодрому запаху черной, разрыхленной земли, к неведомой ему трудовой крестьянской жизни, и чем-то радостно-новым начинает биться умудренное всякими исканиями и искусами вялое сердце. У Сергея Есенина есть, несомненно, будущее" (13; 16).
Далеко не всегда сбываются литературные прогнозы, но на этот раз они оказались удивительно точными. Наверное, нет в России человека, который бы не слышал, не знал, не повторял стихов, сложенных в далеком 1921г.:
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь...
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Обращаясь к вечным символам круговорота жизни - цветенью и увяданью, поэт строит текст на их сопоставленьи. В стихотворении утверждается неразрывность природного и человеческого: "весенняя гулкая рань" - олицетворение молодости. Акцентирование этого образа именно в конце стихотворения снимает характерное для традиционной элегии чувство неизбывной печали, мотив неизбежной беды лирического героя перед лицом всепоглощающего времени и вечной природы. Мы отсылаем читателя к подробному анализу стихотворения, проделанному Л.Бельской, которая убедительно показала, что Есенин соединил в стихотворении не только фольклорную и литературные традиции, но и различные стилистические пласты (1; 88-98). Ставшие шаблонами поэтизмы (пламя уст, холод сердца и т.д.) в соседстве с современной разговорно-бытовой лексикой утрачивают свою стереотипность.
Глубокий и прекрасный мир души с ее привязанностью к семье раскрывается в хрестоматийном "Письме к матери" ("Ты жива еще, моя старушка"), в посвящениях сестре Шуре, в строках "Голубчик, дедушка, я вновь тебе пишу". "Родимое жилище" воспето в стихотворениях "Низкий дом с голубыми ставнями", "Эта улица мне знакома", с его щемящей заключительной строкой о родительском доме: "Мир тебе - деревянный дом!"
Искренность, возвышенность, неординарность выражения чувства отличают любовную лирику Есенина. Еще в 1916 г. поэт создал подлинный шедевр любовной лирики - "Не бродить, не мять в кустах багряных..." Как это было свойственно и ранней лирике Есенина, стихотворение обрамляется пейзажными образами:
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа,
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда...
Образ героини предстает в нерасторжимой связи с природой, чему свидетельствует сноп волос овсяных, сок ягоды на коже, зерна глаз, запах меда рук, растаявшее, как звук, тонкое имя... Героиня наделяется общими с природой свойствами, закат и снег обретают сходные с героиней характеристики, благодаря эпитетам: "На закат ты розовый похожа И, как снег, лучиста и светла". Образами природы наполняется и вторая часть стихотворения: когда герой слышит "кроткий говор" о бывшей возлюбленной, водяные соты поют с ветром и "заря на крыше, как котенок, моет лапкой рот"; лирическая мысль героя "Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи - К светлой тайне приложил уста" также сопровождается пейзажной зарисовкой: "Пусть порой мне шепчет синий вечер, Что была ты песня и мечта..."
Реалии природы придают стихотворению своеобразную, волнующую прелестную окраску, мягкие тона и особую нежность звучания, и образ любимой предстает чистым, свежим и "оприродненным". Природа - источник, питающий и поэзию, и лирические чувства поэта: "Природа не только "колыбель" и поэтическая "школа" Сергея Есенина. Она - душа есенинских стихов, без нее они не могут существовать, утрачивая всю свою неповторимость и очарование" (1; 34). Правдивость этих слов с особой очевидностью проступает при соотнесении их со стихотворением "Не бродить, не мять в кустах багряных..."
Непреходящие, вечные ценности человеческого бытия, пронесенные лирическим героем сквозь бури и тревоги кровавого столетия, заслуживают такого же определения, которое дал Белинский пушкинской лирике: "Лелеющая душу гуманность". И еще: "Самая грусть его, несмотря на его глубину, как-то необыкновенно светла и прозрачна; она умеряет муки души и целит раны сердца".
Творчество Есенина нередко рассматривается в контексте так называемой "новокрестьянской" поэзии, представленной именами таких поэтов, как Н.Клюев, С.Клычков, П.Орешин, А.Ширяевец, А.Ганин и др. Главой направления считается Н.Клюев, чьи книги "Сосен перезвон" (с предисловием В.Брюсова) и "Братские песни" вышли в свет еще в 1912г. Есенина и Николая Клюева связывали годы искренней дружбы, и хотя к середине 20-х г.г. их пути разошлись, Клюев в 1928г. создает поэму "Плач по Есенину". В их творчестве немало общих мотивов, ощущается близость позиции в отношении к революции, которая на первом ее этапе воспринималась как путь к "крестьянскому раю". "Из моря народной крови выросло золотое дерево свободы (...) Ключи от врат жизни вручены русскому народу",- писал Клюев в 1919г. в статье с характерным названием "Красный набат". Сближало их и эстетизация патриархальных устоев деревенского быта, народной мифологии. Позже Есенин отошел от присущего Клюеву резкого противопоставления деревни городу, а Клюев не принимал произведений Есенина последних лет. Как отмечалось в критике есенинский стих был "более легок, подвижен, восприимчив к интонациям быстро меняющегося времени, более открыт к контакту с другими поэтическими мирами и системами" (6а; 24). Вместе с тем очевидны и общие их черты, дар создания словесных живописных картин русской природы, органичное сочетание психологического состояния человека и эмоционального настроя пейзажа. Среди работ, посвященных Есенину и Клюеву, выделим статью С.Субботина (22а).
В годы революции Есенин сближается с Сергеем Клычковым и Петром Орешиным. Видя почти неразлучных Есенина и Клычкова, талант которого Есенин высоко ценил, современники шутили: "Два друга - метель да вьюга". Их объединял интерес не только к "деревенской" проблематике, но и к пролетарским поэтам. П.Орешин был старше Есенина на восемь лет, но в 1918г. первую вышедшую в столице его книгу рецензировал Есенин. При всех различиях творческой индивидуальности поэтов поэзии Орешина, складывающейся просоветски, звучат есенинские нотки: "Соломенная Русь, куда ты? Какую песню затянуть? Как журавли, курлычат хаты, поднявшись в неизвестный путь". Орешин также откликнулся трогательными стихами на смерть Есенина.
1. Бельская Л.Л. Песенное слово. Поэтическое мастерство Сергея Есенина. Книга для учителя.- М., 1990.
2. Беляев И. Подлинный Есенин.- Воронеж, 1927.
3. Васильева М. Кривая истины// Литературное обозрение.- 1996.- № 1.
4. Воронова О.Е. Библейские образы в поэзии С.Есенина// Актуальные проблемы современного литературоведения.- М., 1995.
5. Гарина Н. Воспоминания о С.А.Есенине и Г.Ф.Устинове// Звезда.- 1995.- № 9.
6. Гуль Р. Есенин в Берлине// Русский рубеж. Спец. Выпуск газеты "Литературная Россия".- 1990.
6а. Журавлев В. "Словесным опален огнем"// Литература в школе.- 1991.- № 5.
7. Зайцев П.Н. Из воспоминаний о встречах с поэтом// Литературное обозрение.- 1996.- № 1.
8. Зуев Н.Н. Поэзия С.А.Есенина. Народные истоки. Философия мира и человека// Русская литература. ХХ век. Справочные материалы.- М., 1995.
9. Енишерлов В. Три года// Огонек.- 1985.- № 40.
10. Есенин С. Собр. Соч. в 2 т.- Минск, 1992.
11. Иванов Г. Сын "страшных лет России". Русский рубеж. Спец. Выпуск газеты "Литературная Россия".- 1990.
11а. Иванов Г. Маяковский. Есенин// Вестник МГУ. Сер. 9.- М., 1992.- № 4.
12. Капрусова М.Н. Темы и мотивы поэмы С.Есенина "Иорданская голубица"// Русская классика ХХ века: Пределы интерпретации. Сборник материалов научной конференции.- Ставрополь, 1995.
13. Карохин Л. Петроградские адреса Есенина// Лит. Россия.- 1990.- 5 окт.
14. Карпов А.С. Поэмы Сергея Есенина.- М., 1989.
15. Корнилов В. Победа над мифом// Литературное обозрение.- 1996.- 1.
16. Куняев С., Куняев С. "Божья дудка". Жизнеописание Сергея Есенина// Наш современник.- 1995.- N 3-9.
17. Лурье С. Самоучитель трагической игры// Звезда.- 1996.- N 5.
18. Маклакова Г. Иное разрешение старых проблем// Русский язык в школе.- 1989.- № 11.
19. Маяковский В.В. Сочинения в 2 т.- М., 1988.
20. Мекш Э.Б. Мифопоэтическая основа поэмы С.Есенина "Черный человек"// Вечные темы и образы в советской литературе.- Грозный, 1989.
21. Микешин А. Об эстетическом идеале поэзии Есенина// Из истории советской литературы 20-х годов.- Иваново, 1963.
22. Микешин А.М. "Инония" С.Есенина как романтическая поэма// Жанры в литературном процессе.- Вологда, 1986.
22а. О, Русь, взмахни крылами. Есенинский сборник.- М., 1994.
23. Пастухова Л.Н. Поэт и мир. Урок по лирике Сергея Есенина// Литература в школе.-1990.- № 5
24. Перхин В.В. Поэзия С.А.Есенина в оценке Д.А.Горбова (По страницам забытой статьи 1934 года)// Филологические науки.- 1996.- N 5.
25. Петрова Н. "Сам-третей". Есенин-Миклашевская-Бармин// Литературное обозрение.- 1996.- N 1.
26. Прокушев Ю. Даль памяти народной.- М., 1978.
27. Прокушев Ю. Сергей Есенин. Образ. Стихи. Эпоха.- М., 1989.
28. Пьяных М. Трагический Есенин// Нева.- 1995.- № 10.
29. Раскольников С. Сергей Есенин// Поиск.- 1990.- 14-20 дек.
30. С.А.Есенин в воспоминаниях современников. В 2 т.- М.- 1986.
31. Сергей Есенин в стихах и в жизни. Воспоминания современников.- М., 1995.
32. Скороходов М.В. Оппозиция жизнь/смерть в ранней поэзии С.А.Есенина// Русская классика ХХ века: пределы интерпретации. Сборник материалов научной конференции.- Ставрополь, 1995.
33. Семенова С. Преодоление трагедии.- М., 1989.
34. Сосновский Л. Развенчайте хулиганство// Комс. правда.- 1926.- 19 сент.
34а. Тартаковский П. "Я еду учиться..." "Персидские мотивы" Сергея Есенина и восточная классика// В мире Есенина.- М., 1986.
35. Хазан В.И. Проблемы поэтики С.А.Есенина.- Москва-Грозный, 1988.
36. Хазан В.И. Мифологический "анамнезис" воды в поэзии С.А.Есенина// Вечные темы и образы в советской литературе.- Грозный, 1989.
37. Хазан В.И. Тема смерти в лирических циклах русских поэтов ХХ века.- Грозный, 1990.
38. Ходасевич В. Есенин// Русский рубеж. Спец. Выпуск газеты "Литературная Россия".- 1990.
39. Харчевников В.И. Поэтический стиль Сергея Есенина (1910-1916).- Ставрополь, 1975.
40. Холшевников В. "Шаганэ, ты моя, Шаганэ!.." Стилистико-стиховедческий этюд// В мире Есенина.- М.- 1986.
41. Эвентов И.С. Сергей Есенин. Книга для учащихся.- М., 1987.
42. Юдкевич Л.Г. Певец и гражданин.- Казань, 1976.