В. В. Шаповал
2002
В последнее десятилетие вышло немало словарей, которые расширяли наше представление о малоизвестных или социально ограниченных формах устной русского речи. Достигнутые успехи позволяют заключить, что "общие закономерности, периодизация, тенденции функционирования и стратификация русской сниженной лексики (т.е. арго, жаргона, сленга и мата) уже достаточно всесторонне изучены, прежде всего социолингвистами" (Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой сл. русского жаргона. СПб., 2000. С. 5). При этом многими специалистами справедливо отмечается "разнородность и разнокачественность" источников и указывается на необходимость особо тщательной их проверки.
Ниже я хотел бы рассмотреть уникальные случаи, которые не всегда или не вполне укладываются в схемы проверки данных, разработанные в традиционной текстологии и источниковедении. Для подобных явлений существуют термины ложное слово, слово-призрак и др. Думается, в сфере таких лексических недоразумений наряду с классическим случаем (ошибками в тексте, принятыми за чистую монету позднейшим переписчиком и/или читателем) можно выделить особую группу словарных фантомов, которые возникли под пером составителей словарей. Специфика словаря как текста приводит к тому, что слово, стоящее "с правой стороны", наиболее подвержено воздействию ошибок: во-первых, это зачастую малоизвестное слово, потому оно и является толкуемым, во-вторых, слово, поставленное в алфавитный ряд, скорее всего не встретится в словаре второй раз, то есть ошибка, раз возникнув, может быть исправлена только на основе внешних источников. Сам словарь не только не обладает ресурсами для исправления слова, но уже самим фактом помещения слова справа подтверждает выбранное написание слова и символически узаконивает его существование. Если мы говорим о периферии словарного состава русского языка, то есть жаргонной и сниженной лексике, то указанные опасности заметно возрастают. Словари жаргона вообще ориентированы на отбор редких слов, а среди них и слов необычного вида. Кроме того очевидно, что трудно представить себе эксперта, который одинаково глубоко вник в специфический и изменчивый неформальный словарь различных групп артистов, библиофилов, бизнесменов, воров, картежников, коллекционеров, компьютерщиков, кришнаитов, летчиков, милиционеров, моряков, наркоманов, политзаключенных, реэлторов, спортсменов, хиппи, школьников и т.д. Поэтому составителю словаря, как правило, требуется приложить немало целенаправленных усилий, чтобы преодолеть, так сказать, обаяние жаргонной экзотики и "презумпцию реальности" уникального слова, заявленного в источнике, даже если его описание вызывает законные сомнения.
Далее предлагается несколько примеров лексических фантомов, возникших в современных русских жаргонных словарях: 1) скрин 'ночь' < 'сундук, ларь'; 2) лашла 'недуг; враг, недруг' < лепила 'врач'; 3) тута 'уныние' < туга 'уныние'; тута 'наркотики для инъекций' < латинское gutta 'капля'; 4) небуди 'кровный враг' < цыганское (Цент. Европа, из слав. языков) narody 'побратимы'; 5) пламена 'мех' < цыганское (Цент. Европа, из слав. языков) plamena 'мехи кузнечные'.
Скрин 'ночь' < 'сундук, ларь'
В 4 известных мне словарях описано слово скрин 'ночь' (Мильяненков Л.А. По ту сторону закона. СПб., 1992. С. 233); с пометой ин[оязычное] (Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. - Одинцово, 1992. С. 226; Балдаев Д.С. Словарь блатного жаргона. М., 1997. Т. II. С. 43); с пометой угол[овное] (Мокиенко, Никитина. Ук. соч. С. 544). Происхождение слова неизвестно. Сравним однако: скринъ м., скринка ж., -ночка, стар[инное,] ... укладка, сундукъ... (Даль В. И. Толк. сл. Т. IV. С. 209). У Даля приведены три варианта слова, третий (уменьшительное производное женского рода) дан сокращенно: -ночка, в современном словаре могла бы стоять сокращенная запись с тильдой (~): *скри|н, ~нка, ~ночка. Очевидно, часть слова после тире приняли за толкование *ночка. Позднее уменьшительность толкования, надо полагать, показалась стилистически неуместной, поэтому ее убрали. Выяснение целей включения выписки из словаря Даля в словарь современного криминального арго в статусе самостоятельного слова относится к задачам реконструкции ситуации, в которой собирались словарные материалы. Независимо от успехов в этом направлении, уже ясно, что слово скрин в значении 'ночь' является словарным фантомом, возникшим на основе выписки из словаря Даля, произвольным образом трансформированной.
Лашла 'недуг < враг, недруг' < лепила 'врач'
Я почти уверен, что никто не слышал слова лашла 'враг', однако в словарях оно документировано довольно солидно. Впервые, видимо, оно напечатано в 1979 г. (Воривода И.П. Сборник жаргонных слов и выражений. Алма-Ата, 1979; перепечатано в: Собрание русских воровских словарей. Нью-Йорк, 1983. Т.4. С. 174; обзор источников дан в: Мокиенко, Никитина. Ук. соч. С. 311 и др.).
Второе значение 'болезнь, недуг' в последнем словаре возникло в результате опечатки, ср.: лашла (без ударения) враг, недруг (Словарь, 1992. С. 126; Балдаев Д.С. Ук. соч. Т. I. С. 224); с пометой угол[овное] '2.Болезнь, недуг' (Мокиенко, Никитина. Ук. соч. С. 311). Итак, толкование 'недруг' в результате утраты буквы "р" превратилось в 'недуг', а затем было дополнено синонимом 'болезнь'.
Минский словарь 1994 года неожиданно дал подсказку, которая помогла в общих чертах восстановить историю ошибки: лашла 'врач' (Щербакова О.И., Бруева Е.Т. Социально-корпоративная лексика. Минск, 1994. С. 104). Дело в том, что смешение рукописных г и ч - чрезвычайно распространенная ошибка, поэтому дистанция между толкованиями 'врач' и 'враг' оказывается критической. Версия о том, что лашла - это искаженное лепила казалась мне перспективной, однако она не могла бы быть обоснована без промежуточного свидетельства, представленного в минском словаре.
Попробуем к столь противоречивому материалу подойти с набором тех процедур, которые дают хорошие результаты при анализе списков древнерусских источников. "Всякий печатный текст... мы можем рассматривать как список произведения" (Лихачев Д.С. Текстология. М.-Л., 1962. С. 430). Сравнение разночтений на букву "Л" в ряде указанных изданий дало следующий результат. Несмотря на то, что толкование 'врач' представлено только в одном, да к тому же довольно позднем и географически периферийном "списке", - сказали бы мы, будь перед нами древняя рукопись, - у нас есть веские основания считать это толкование более ранним, то есть исходным. Ведь в том же круге источников в значении 'врач' наряду со словом лашла регулярно встречается слово лепила. Реальность последнего можно легко подтвердить наблюдениями над живой речью. Использовалось оно и в художественных текстах нашего времени.
Графический анализ убеждает нас в том, что разночтения, затронувшие форму написания заглавного слова лепила, могут быть объяснены смешением близких по начертанию букв и сдвигом границ между буквами. Явление редкое в уставе и полууставе, но читателей скорописи этим не удивишь. Явление невозможное в печатном тексте, но все словари проходят через стадию "рукописной сборки". Надо сказать, что на этой стадии (в виде картотеки) словари особенно уязвимы.
Часть слова лепила (буквы 2, 3, 4) может быть прочитана и, далее, скопирована по-разному. Так называемое графическое "переразложение" элементов между буквами может дать такие, например, "очитки": *лагила, *лапела, *ласила, *лашла и т.д. Тот факт (а это несомненный факт, ибо он уже подтвержден непреднамеренным "экспериментом" с участием десятков составителей словарей, криминалистов и лексикографов, то есть людей не только профессионально зорких, но и весьма недоверчивых), что замещение слова лепила словом лашла не вызвало ощутимых протестов (слово не вычеркивалось при переиздании), говорит о том, что "вчитывание" этого нового варианта в петли рукописного лепила многим показалось правдоподобным и даже правомерным. При этом е и первый элемент буквы п образовали а, а второй элемент п и и были сложены в ш.
Таким образом, лашла - это лексикографическая мнимость, словарный фантом. Есть все основания внести эту словарную "очитку" за ее небывалую стойкость в историю жаргонных наименований лепила, лепило, лепушок 'врач, санитар', возникших в речи как вольная трансформация слова лепком, липком 'то же' (Словарь, 1992. С. 126-7). Все они как будто связаны с лепить. Однако это народная этимология. Связь показалась органичной, поскольку лекарь, по мнению творцов жаргона, то пластыри, то "горбатого лепит", то есть 'врет'. (Ср. врач - исторически производное от врать 'исполнять заговор'.) Всё это - просторечные замены слова лекпом 'лекарский помощник'. Рядом с этими народно-этимологическими переоблачениями наименования представителя (обычно младшего) медперсонала должно соседствовать описание лексикографического казуса: "лашла 'враг' - мнимое слово, неверно прочитанное лепила 'врач'".
Не исключено, что среди описок-очиток это своеобразный рекорд. Все-таки 4 буквы из 10 (слово и толкование) - это сорок процентов.
Тута 'уныние' < туга 'уныние'; тута 'наркотики для инъекций' < *гута < gutta (лат.) 'капля' тута, -ы, ж. 1.Угол[овное]. Уныние, грусть, тоска. 2.Нарк[отическое]. Наркотики для инъекций (Мокиенко, Никитина. Ук. соч. С. 604). Первое значение впервые появляется в тех же трех словарях, где отмечено и слово скрин 'ночь' (Мильяненков Л.А. Ук. соч. С. 252; Словарь, 1992. С. 250; Балдаев Д.С. Ук. соч. Т. II. С. 89). Якобы уголовное тута сравнимо с описанием сомнительного слова у Даля: тута? ж., кал[ужское,] уныние, тоска, грусть, скука (Ак[а]д[емический] Сл[о]в[арь,] не туга ли?) (Даль В. И. Толк. сл. Т. IV. С. 445). Это, как предполагал Даль, искажение народного туга. Видимо, прямо из словаря Даля оно и было списано в жаргонные словари.
Второе значение 'наркотики для инъекций' приводит нас к исходному жаргонному гута, гута-густрица 'желудочные капли, содержащие опий', искаженному в тута 'наркотики для внутренней инъекции' (Толк. сл. угол. жаргонов. М., 1991. С. 44, 179 и др.), от лат. мед. gutta gastrica 'капли желудочные', из которых варится примитивный наркотик для инъекций. Ложное прочтение gastrica как g[U]stri[TS]а стало возможно в некачественной рукописной копии (смешение а - и). Кроме того, чтение с всегда как [ц] характерно для славянских и прибалтийских алфавитов. Похоже, в одной словарной статье встретились два словарных фантома, случай уникальный.
Небуди 'кровный враг' < цыг. (Цент. Европа, из слав. языков) narody 'побратимы'
Слово небуди 'кровный враг' фигурирует все в тех же трех словарях, где за жаргонные слова выдаются замаскированные выписки их Даля. Оно дано с пометой м[ежду]н[ародное] (sic!) (Мильяненков Л.А. Ук. соч. С. 177) и с пометой ин[оязычное] (Словарь, 1992. С. 153; Балдаев Д.С. Ук. соч. Т. I. С. 275). В виде "небуди, неизм[еняемое], угол[овное] 'кровный враг'" со ссылкой на те же источники оно перешло в "Большой сл. русского жаргона" (Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. СПб., 2000. С. 382).
Любопытно, что в немецких словарях, описывающих криминальный жаргон Gaunersprache, читаем: Nebudy 'Blutsfreunde [побратимы (мн. ч.)]' (Wolf S.A. Woerterbuch des Rotwelschen: Deutsche Gaunersprache. - Mannheim, 1956. № 3831). Предположительно, это слово было переведено на русский слишком буквально *кровный друг, (Blut 'кровь', Freund 'друг'), а потом "отредактировано" в соответствии с преобладающей сочетаемостью прилагательного кровный как кровный враг.
Хотя у З.А. Вольфа слово (кстати, приведенное только во множественном числе) не имеет этимологического комментария, я рискнул бы сопоставить его с синонимом, представленным в тех же русских источниках, но только в единственном числе: народос, -а, м., угол[овное] 'приятель, товарищ' (Мокиенко, Никитина. Ук. соч. С. 376 и др.). Это тем более уместно, что и в словарях немецкого жаргона оно имеется: Narodos 'Freund [друг]' < цыганское (Wolf S.A. Op. cit. № 3798). Слово Narodos не случайное напоминает славянское народ. Оно было заимствовано в некоторые цыганские диалекты Центральной Европы и приобрело значение 'друг из местного народа, приятель из не-цыган, побратим'.
Теперь обратимся к слову Nebudy. Если вслед за чешским и словацким принять в качестве исходной форму множественного числа Narody (со знаком долготы над а), то изолированная форма множественного числа Nebudy может быть объяснена как результат ошибочного чтения слова Narody. А именно: первая петля рукописного а отождествлена с е, гипертрофированный знак долготы-ударения в связке со вторым элементом а и первой петлей ч-образного немецкого строчного r были ошибочно собраны в букву b, а остаток r и первый полуовал о опознаны как u.
Таким образом, слово небуди 'кровный враг', отраженное в 4 русских словарях, - это словарный фантом второго порядка: 1) исходное "немецкое" Nebudy - фантом, возникший под пером полицейских лексикографов, 2) небуди, сконструированное на его базе в русских жаргонных словарях, приобретает к тому же невероятное толкование, антонимичное исходному, и грамматическую характеристику (единственное число), противоречащую заявленной для исходного слова-фантома (множественное число).
Пламена 'мех' < цыг. (Цент. Европа, из слав. языков) plamena 'мехи кузнечные'
Словарная статья пламена, -ы, ж., угол[овное] 'мех, меха, меховые изделия' (Мокиенко, Никитина. Ук. соч. С. 439) содержит отсылки к тем же 3 словарям: пламена 'мех', с пометой м[ежду]н[ародное] (sic!) (Мильяненков Л.А. Ук. соч. С. 195); 'мех, меховое изделие' с пометой ин[оязычное] (Словарь, 1992. С. 176; Балдаев Д.С. Ук. соч. Т. I. С. 320).
Как и многие другие слова с подобными пометами, это слово имеет параллель в немецких словарях Gaunersprache: Plamena 'Blasebalg' [мехи кузнечные] (Wolf S.A. Op. cit. № 4221). Как и предыдущее Narodos, оно не отражает специфического криминального понятия, а было взято в немецкий словарь из цыганского диалекта, видимо, просто для полноты коллекции. Кроме того, довольно очевидна его связь с формой множественного числа славянского слова пламя (чешское, словацк. plamen и проч.). Ошибка в толковании в русских словарях возникла в связи с заменой мехи (кузнечные) на меха (предметы одежды). От словаря к словарю в процессе "стилистической шлифовки" эта ошибка обставлялась все большим числом пояснений, не оставлявшим пути назад: мех > мех, меховое изделие > мех, меха, меховые изделия.
Для "пополнения" ряда русских жаргонных словарей был использован неустановленный словарь немецкого криминального жаргона (Gaunersprache). Это был, предположительно, словарь, помещенный в третьем томе издания: Bauer, Guenter: Moderne Verbrechensbekaempfung. Luebeck, 1970. Bd. 1-3. Именно это издание упоминается в словаре Лев Мильяненкова. Однако третий том оказался недоступен.
Как и в случае с выписками из словаря Даля, обнаруживаемыми в тех же источниках (Мильяненков Л.А. Ук. соч.; Словарь, 1992; Балдаев Д.С. Ук. соч.), вопрос о цели этих экзотических выписок из немецкого словаря (на него ответа нет) следует отделить от вопроса о причинах превращения их в слова якобы русского жаргона. Включение было поэтапным. Лев Мильяненков в 1992 г. приводит эти слова в качестве образчика "международного жаргона преступников", не имевшего - как он указывает - хождения в СССР. К сожалению, уже в этом словаре они были даны в общем алфавитном порядке. В двух других словарях они получили помету "иноязычное" (из языков народов СССР). В дальнейшем эти пометы были заменены пометой "уголовное", то есть стали полностью равноправны с другими жаргонными словами, приведенными не только в этих, но и ранее во многих других словарях. Ясно, что все пять рассмотренных слов - это словарные фантомы. Этих слов не существует, несмотря на то, что их описание производит впечатление полноценной словарной статьи со всеми необходимыми элементами.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://rusjaz.da.ru/