Реферат

«Диалектика многомерного мира»

1. Парадоксы одноплоскостного мышления в многомерном мире

С точки зрения методологической функции диалектика является сердцевиной философии, ибо она заключает в себе парадоксальность как внутренний момент. И да простит нас читатель, если настоящая глава покажется ему чересчур сложной и замысловатой. Но ведь дорогу освоит идущий, не правда ли? И все же для начала, перед тем, как отправиться в путь, есть смысл немного отвлечься, нарвать мяты, сплести из нее венок и надеть на голову...

Дело в том, что латинское название мяты "mentha" дано в честь римской богини Менты, олицетворяющей человеческий разум. Венки из мяты предписывалось носить на ежегодном июньском празднике, а в будние дни—ученикам, постигающим труднейшую науку — философию. Древние греки и римляне считали, что запах мяты повышает интеллектуальные способности. Отметим, что это поверье сохранилось и в средние века. Во время экзаменов и философских диспутов студенты непременно возлагали на голову венки из мяты.

Ну, а теперь, когда мы несколько обострили наши интеллектуальные способности, самый раз вернуться к понятию диалектики и ее проблемам. И исторически, и логически диалектика в своем формировании отталкивалась от факта противоречивости человеческой мысли. Можно сказать больше: сама философия начиналась с парадоксов. Поэтому подробное рассмотрение проблемы парадоксальности в истории познания является необходимой предпосылкой подхода к ключевым проблемам философии.

Классические способы мышления, встречающиеся во многих философских течениях и научных концепциях как прошлых эпох, так и нынешнего времени, восходят к тому типу рациональности, основы которого заложил еще Аристотель своим логическим учением. Последний исходил из допущения, что в познании существует единое логическое поле, подчиняющееся требованию непротиворечивости. Именно в таком поле движется любая претендующая на истину человеческая мысль. В этой универсальной логической раме действует закон, что если А — истинно, то не-А — ложно. Появление же двух исключающих друг друга суждений есть показатель того, что в рассуждении допущена логическая ошибка, требующая устранения. Например, в одном высказывании утверждается, что Сократ молод, в другом, что он стар; или в одном суждении говорится, что Сократ высокий, а в другом, что он низкорослый. Во всех случаях противоречие возникает в силу того, что разные предикаты приписываются одному и тому же субъекту суждения (третьему термину) без учета того, что речь идет о разных периодах времени или о разных отношениях. Ведь Сократ в разное время молод или стар и в разных отношениях высок или низкоросл (он выше Теэтета и ниже Каллия).

Наряду с логическим требованием непротиворечивости классическая парадигма мышления принимала еще одну фундаментальную посылку, имеющую гносеологический (познавательный) смысл. Эта посылка выражала определенный взгляд на процесс познания: все возможные в мышлении истины связаны с одним и тем же окружающим человека миром. Отсюда следует: во-первых, что истины о мире не могут противоречить друг другу, во-вторых, в своей совокупности они (по мере развития человеческого познания) складываются в единую и универсальную картину.

Классический рационализм видел в познающем субъекте "абсолютного наблюдателя", которому постепенно открывается единая для всех ситуаций абсолютная истина о мире. В силу этого классические способы мышления были в основном одноплоскостными; им не хватало объемности, "стереоскопичности". Такова была привычная, наиболее распространенная логико-гносеологическая парадигма. Между тем, мыслители разных эпох время от времени встречались с ситуациями, когда претендующие на истинность образы, или модели окружающего мира вещей и явлений нельзя было в принципе объединить в рамках единой картины, ибо эти образы логически исключали друг друга. Обнаружение таких случаев в сущности означало, что в некоторых контекстах познавательной практики одноплоскостное мышление исчерпывало свой ресурс истинности, свои возможности разумного отображения. Отличие одноплоскостного мышления от многомерного можно наглядно увидеть на некоторых достаточно простых примерах.

Сложность в решении некоторых задач бывает связана с наличием скрытого парадокса в самих условиях задачи. Таковы многие задачи, требующие нестандартного творческого подхода. Вот несложный психологический опыт по тестированию творческих способностей: испытуемому выдается определенное число спичек, из которых он должен построить заданную геометрическую фигуру. Однако задача составляется так, что она не имеет решения, если испытуемый подсознательно ограничивает себя построением фигуры на плоскости. Требуется нестандартный ход мысли, а именно: переход в трехмерную ситуацию. Только он ведет к успеху.

Рассмотрим еще один пример.

Представим себе шар, по поверхности которого движется некое плоское существо. Исследуя геометрию того мира, в котором живет, оно сталкивается, например, с таким противоречием: если двигаться по поверхности строго в одном и том же направлении, то можно вернуться в исходную точку с противоположной стороны; тем самым существо на практике может доказать конечный характер поверхности шара, но при этом оно нигде не встретит границу, дальше которой нельзя было бы двигаться. Ареал его существования оказывается безграничным, но конечным. Это противоречие выступает как неразрешимый парадокс, если рассуждать в рамках одноплоскостной геометрии.

Но если перейти к привычной геометрии трех измерений и представить себе "стереоскопическое" существо (например, человека на Земле), то указанное противоречие легко объясняется: двумерное существо, двигаясь все время в одном и том же направлении и как бы по прямой, с "трехмерной" точки зрения постоянно искривляет свою траекторию (ведь поверхность шара искривлена на любом отрезке пути). Этот "объемный эффект" в принципе не может обнаружить наблюдатель в рамках "одноплоскостного опыта". И лишь взгляд на проблему извне, с точки зрения опыта в "трехмерном мире", проясняет суть дела.

Любопытно, что мы, земляне, находимся в аналогичном положении по отношению к эффекту искривления окружающего нас пространства. Если наша Вселенная замкнута и, следовательно, конечна, то значит ли это, что человек в принципе может столкнуться с "границей"? В том-то и вся штука, что конечная Вселенная эмпирически безгранична. Это можно пояснить на таком мысленном эксперименте. Космический корабль отправляется в путешествие по Вселенной и держит путь все время в "одном и том же направлении". В один прекрасный день он возвращается в исходную точку, но с противоположной стороны.

Итак, мы видим, что парадоксы одноплоскостного мышления разрешаются благодаря переходу к новому измерению проблемы в рамках многомерного мышления.

Обратимся к примеру, который дает нам история формирования теории относительности. В самом начале XX в. физика столкнулась с парадоксом, который проистекал из глубоких противоречий в понятийных основаниях классической теории. С одной стороны, физика исходила из принципа равноправия всех инерциальных систем отсчета, в которых все законы природы являются неизменными; с другой, она опиралась на теорию Максвелла, согласно которой скорость света является постоянной величиной. Но рассуждая в рамках классических представлений, мы должны признать, что если система отсчета движется в направлении распространения света, то его скорость, определяемая внутренним наблюдателем, должна быть меньше, чем при измерении в системе отсчета, движущейся навстречу ему. В таком случае получалось, что закон постоянства скорости света нарушается.

Казалось, что для преодоления противоречия надо было либо отказаться от теории Максвелла, либо пожертвовать принципом равноправия всех инерциальных систем отсчета. Однако, как показал А. Эйнштейн, подлинный прогресс научной мысли в осмыслении данной проблемы заключался в том, чтобы удержать в качестве истинных обе стороны противоречия. Логически это было возможно лишь при условии, что мы от одноплоскостного понятийного поля перейдем к многомерному видению проблемы. Те или иные инерциальные системы отсчета различаются между собой не только своей скоростью и положением в пространстве, но и своей внутренней пространственно-временной структурой. От рассмотрения всей ситуации в рамках единого, всегда неизменного евклидова пространства и абсолютного времени ньютонианской физики мы должны перейти к ее анализу с точки зрения различных, образующих многомерную структуру, пространственно-временных метрик. Другими словами, противоречие решается тем, что от видения всей проблемы в одной перспективе мы переходили к ее видению с точки зрения множества перспектив. Отныне мы должны признать, что система отсчета в физике — это не просто наш человеческий "способ описания" физической реальности, а один из возможных физических миров, слоев, в своей совокупности образующих многомерную структуру Универсума.

Следует отметить, что парадоксы мышления зафиксировали в свое время еще древнегреческие философы.

Классическим примером парадоксов, волнующих воображение людей на протяжении многих столетий, являются апории (от греческого — затруднение, недоумение) Зенона Элейского (ок. 490—430 гг. до н. э.). Последний сумел сформулировать такие противоречия движения, объяснить которые пытаются уже более двух тысяч лет. Наиболее известные из них — "Дихотомия", "Ахиллес и черепаха", "Стрела", "Стадион".

Первая апория доказывает, что движение невозможно по следующим соображениям: любой предмет, движущийся к цели, должен вначале пройти половину пути к ней, а чтобы пройти ее — необходимо пройти половину половины и так до бесконечности. Выходит, что предмет никогда не может достигнуть цели, ибо он должен вечно преодолевать эти бесконечные полпути.

Во второй апории противоречивость движения демонстрируется рассуждением такого рода: быстроногий Ахиллес, бросившийся вдогонку за медлительной черепахой, никогда не догонит ее, так как пока он будет преодолевать отрезок пути, уже пройденный черепахой, она проползет еще некоторое расстояние; Ахиллес пробежит данное расстояние, но за это время черепаха опять продвинется вперед на некоторый отрезок пути; хотя эти отрезки с каждым разом будут все меньше и меньше, все же ситуация будет повторяться до бесконечности. Легендарный бегун именно потому не догонит черепаху, что для этого ему потребовалось бы преодолеть бесконечность. Парадокс возникает потому, что в рассуждениях Зенона сталкиваются две логики — конечного и бесконечного; при этом допускается актуальная бесконечность делимости вещества и пространства безотносительно к форме движения. Известно, однако, что механическая форма движения имеет физический смысл лишь в определенных пределах макроскопического опыта.

Аналогичные трудности логико-методологического порядка вскрывают и другие апории Зенона.

Еще один из известных парадоксов древности — это так называемый парадокс "лжеца" (или "критянина"): критянин говорит, что все критяне — лжецы. Если критянин говорит правду, значит, это высказывание относится и к нему самому, т. е. он лжет. Более строго парадокс возникает, если взять высказывание "я лгу". Если я говорю истину, то, значит, я при этом солгал. Но если я солгал, то ведь именно это я и утверждал в своем высказывании, следовательно, я сказал истину. Обратим внимание на то, что данный парадокс возникает, если человек явно или неявно принимает некоторые специфические допущения. Например, предполагается, что высказывание "я лгу" является осмысленным само по себе. Однако в действительности логичнее полагать, что эти слова являются оценкой какого-то другого высказывания и не могут относиться к самим себе. Далее, в данном случае используется допущение об осмысленности того, что суждение "я лгу" является истинным. На самом деле отнюдь неясно, какой смысл следует придать этим словам, если их считать истинными.

В XVIII в. мыслительные ситуации подобного типа Кант назвал антиномиями — неизбежными и в то же время неразрешимыми противоречиями разума.

В истории философской мысли Кант, по существу, был первым теоретиком, который поставил вопрос о парадоксах как специальную философско-эпистемологическую проблему, равно как и попытался предложить свое решение. Согласно Канту, в отличие от обычного логического противоречия (когда истинным является лишь одно из двух противоречащих друг другу высказываний), для антиномии характерно то, что оба высказывания одинаково необходимы. Например:

Тезис: Мир имеет начало (границу) во времени и пространстве.

Антитезис: Мир во времени и пространстве бесконечен.

В случае с антиномиями противоречие возникает не вследствие внешнего, случайного соединения противоречивых предикатов с третьим термином, а потому, что каждый его предикат с необходимостью заключает в себе «переход» другому предикату.

Открытие факта существования антиномий в познании Кант воспринял как трещину в самом фундаменте рационализма. Чтобы спасти рациональность, возможность разумного познавательного процесса, чтобы, следовательно, не скатиться к иррациализму, необходимо было взглянуть на всю ситуацию с предельно общей философской позиции и попытаться найти фундаментальное философское решение проблемы. А это значит, надо было заново пересмотреть проблему взаимоотношений субъекта и объекта, мысли и реальности, чувственного и рационального.

Приступая к этой задаче, Кант, оставаясь рационалистом классического типа, неявно исходил из нескольких "очевидных допущений" своего времени:

• рациональное пространство мысли может быть только одним и единым для всех контекстов;

• источник любых противоречий — не объект, а субъект;

• никакие противоречия недопустимы в рамках рационально развертываемого рассуждения;

• антиномии суть особый тип логических противоречий, которые не могут быть устранены обычным способом.

В итоге Кант приходит к выводу: чтобы понять, как можно разрешить противоречия-антиномии, необходимо предпринять критическое рассмотрение самого разума, его границ и возможностей, результатом которого было бы новое представление об онтологии ума.

Принятие указанных выше допущений предопределило стратегию поиска решения проблемы: антиномии надо было устранить, но при этом они были неустранимы, ибо возникали с необходимостью в человеческом познании. Было ясно, что парадоксы-антиномии нельзя было разрешить, оставаясь в рамках обычной логики. Проблема парадоксов требовала парадоксального решения, выходящего за пределы чистой логики. Кант подверг ревизии декартовское понимание разума как абсолютной самодостаточной сущности.

Кантовская гносеология есть, по существу, систематический ответ на вопрос, как можно обоснованно устранить неизбежно возникающие антиномии, оставаясь на почве рациональности. Суть кантовской гипотезы заключается в том, чтобы онтологически разграничить (и ограничить!) сферы компетенции разума. С этой целью Кант принимается за создание принципиально новой гносеологии на базе по-новому понятой онтологии — учения о "вещи в себе". Если за любые противоречия ответствен разум, а не бытие, то в каких же случаях в нашем мышлении появляются антиномии? Пока человеческий разум имеет дело с миром конечного, с доступной нам сферой наблюдаемого (феноменальным миром), наше мышление движется в рамках непротиворечивой, рационально выверенной логики, обеспечивая продуктивные результаты, но как только разум выходит в сферу размышлений о мире в целом (в сферу "ноуменов"), он с необходимостью запутывается в противоречиях. Отсюда вытекает, что природа этих противоречий не чисто логическая, а скорее гносеологическая.

Мир рационального — это сфера постижения "вещей для нас", сфера феноменального. Пока разум остается с самим собой и смотрит на мир "изнутри", он — непротиворечив, аналогично, пока мы имеем в виду бытие само по себе, оно — непротиворечиво, но как только разум переходит границу не рационализируемой ноуменальной сферы, он саморазрушается, запутываясь в противоречиях. Другими словами, антиномии в мышлении возникают тогда, когда понятие абсолютного, приложимое лишь к "подлинной реальности", т. е. к миру "вещей в себе", человек применяет к миру опытно данного, где наличествует лишь преходящее, конечное и обусловленное. Парадоксальность коренится не в структуре Универсума, а в наших способах его постижения. Четкое осознание реальных познавательных возможностей разума, его границ и компетенции и означает разрешение антиномии. Чтобы спасти разум, чтобы обосновать правомерность рациональности, Кант отказывает разуму в его онтологической нагруженности, в его абсолютном статусе. Впрочем, в сфере "практического разума" философ не исключает и другой способ разрешения антиномий. В процессе духовно-практического освоения мира, например, в сфере религиозной практики индивида, люди вынуждены так или иначе иметь дело с гранями абсолютного, следовательно, каким-то образом осмысливать это абсолютное. В этом случае есть только один путь избежать противоречий: сделать волевой выбор в пользу того или другого тезиса.

Высоко оценив кантовское открытие антиномий, Гегель предлагает принципиально другой вариант их толкования и разрешения. Прежде всего Гегеля не устраивает та абсолютная пропасть между мышлением и бытием, которую можно усмотреть в построениях Канта. Но разум, которому вернули его онтологическую значимость и абсолютную познавательную мощь, вновь сталкивается с проблемой антиномий, от которых его освободил Кант. Как же Гегель выходит из этого затруднения? Он идет на весьма непопулярный шаг, отказываясь от важнейшей посылки классического рационализма о недопустимости в мышлении логического противоречия. Критикуя абстрактность и формализм традиционной логики, Гегель намерен заменить ее логикой диалектической, основанной на идее противоречия. Но тем самым утрачивается — если рассуждать в чисто логическом плане — сама суть рациональности — непротиворечивость мышления, ибо из противоречия следует все, что угодно. Впрочем, Гегель вовсе не намеревался впускать противоречие в логическое пространство мысли само по себе. Гегель, так же как и ранее Кант, всю проблему ставит в плоскость взаимоотношения бытия и мышления, логики и онтологии. Очевидно, что в рамках чисто логического аспекта никакого другого решения проблемы, кроме аристотелевского, нет. Поэтому Гегель, чтобы предложить новую версию, апеллирует к чему-то более фундаментальному, чем логика, а именно, к самой реальности. Если обычные логические противоречия есть лишь показатель неряшливости непоследовательно мыслящего индивида, то антиномии имеют принципиально иной статус,— они характеризуют бытие самих вещей. Тем самым Гегель впервые в истории философии связывает антиномичный тип противоречий с устройством окружающего нас мира.

Как мы видим, философ восстанавливает абсолютный, онтологический статус разума. В этом смысле Гегель гораздо больше рационалист, чем Кант: ведь первый исходит из принципа тождества мышления и бытия, а второй рассматривает разум лишь как нашу человеческую способность к непротиворечивому мышлению. Но сила, таким образом, трактуемого разума неизбежно оборачивается его слабостью: мышление, впустившее в себя идею противоречивости, перестает различать границу рационального и иррационального, разумного и мистического. В этом смысле немецкий философ прав, когда в своей "Малой логике" разюмировал: "Все разумное мы, следовательно, должны вместе с тем называть мистическим"

Полемизируя с Кантом, Гегель, прежде всего не согласен с тем, что не сущность мира, а сущность мышления — разум — противоречива внутри себя. Кроме того, "... антиномии встречаются не только в четырех особых, заимствованных из космологии, предметах, а во всех предметах всякого рода, во всех представлениях, понятиях и идеях. Знание этого и познание предметов в этом их свойстве составляет существенную сторону их философского рассмотрения"

Если Кант, отталкиваясь от проблемы антиномий, видит главный смысл философствования, смысл гносеологического анализа в критике разума, в определении "условий мыслимости" рационально постигаемого объекта, то Гегель существенную сторону философского рассмотрения видит в таком подходе к предметам, когда главное внимание обращается на их внутреннюю противоречивость, на их антиномичную природу. Такой способ мышления Гегель назвал диалектическим. То, что для Канта имело негативный смысл, у Гегеля приобретает позитивный: "Истинное же и положительное значение антиномий заключается в том, что всё действительное содержит внутри себя противоположные определения и что, следовательно, познание и, точнее, постижение предмета в понятиях означает именно лишь осознание его конкретного единства противоположных определений" (Там же). Следует, отметить, что своим учением об антиномиях Гегель положил начало традиции сближения, если не отождествления, диалектики и философии вообще. Позднее эта традиция закрепляется, в частности, в марксизме.

Диалектическое мышление не просто констатирует антиномичность как объективно присущую предмету характеристику, а выдвигает совершенно чуждую Канту идею синтеза, единства противоположных определений. Антиномия как особый тип логического противоречия превращается у Гегеля в онтологическую структуру, в развертывание предмета и развертывание его познания. Логика движения мысли как дискурс совпадает с диалектикой бытия вещи. Таким образом, можно сказать, что Гегель предлагает свою версию разрешения парадоксов (антиномий). Она заключается в том, чтобы не избавляться от них особым способом, а попытаться перейти от констатации тезиса и антитезиса к их синтезу, выявлению конкретного единства противоположностей. Философским же обоснованием такого метода выступает специальная онтологическая гипотеза об укорененности антиномий в самих вещах.

Следует отметить, что гегелевский подход вызвал серьезную критику у многих философов; не нашел он поддержки и в практике науки того времени. Позднее другой философ — С. Кьеркегор предложил вариант так называемой качественной диалектики, согласно которой тезис и антитезис не сливаются в синтезе, а как бы относятся к разным качественным целостностям, так сказать, к разным мирам, между которыми нет непрерывного перехода, а существует некий онтологический разрыв, и может быть, даже бездна. Так, например, мышление и бытие суть противоположности, Но как бы ни сближались они, между ними всегда остается качественная граница. Другими словами, антиномия разрешается благодаря усмотрению того обстоятельства, что между тезисом и антитезисом есть некий онтологический разрыв, следовательно, в мышлении они находятся в разных логических пространствах. Тем самым Кьеркегор пытается найти путь к выходу из одноплоскостного мыслительного пространства.

ІІ. Философия дзен: взгляд на парадоксы

В восточной философии "дзен" (оказавшей большое влияние на современное искусство) в том числе в ее современных трактовках, рациональность как сфера деятельности ума противопоставляется подлинности самой жизни. "Ум — это болезнь, а каково название этой болезни? Ее имя — Аристотель... Ум имеет фиксированные разграничения. Фиксированность — это природа ума, а текучесть — это природа жизни... Ум — это выбор. Аристотель сделал это основой своей логики и философии.

Ссылаясь на одного из патриархов философии "дзен" Ошо пишет: «Вы не можете найти человека, более удаленного от Сосана, чем Аристотель, потому что Сосан говорит: "Мы ни это, ни то — не выбирайте". Аристотель говорит: "А есть А и не может быть не-А — противоположности не могут встречаться". Сосан говорит: "Нет противоположностей — они уже встречаются, они всегда встречаются". Вот одна из самых фундаментальных истин, которую нужно понять: противоположности — это не противоположности. Посмотрите глубже и вы ощутите их как одну и ту же энергию».

Парадокс здесь рассматривается как продукт логики искусственного различения и разграничения мира вещей посредством нашего ума. Сама парадоксальность не отбрасывается, но она больше не противоречие, а скорее языковая форма выражения слиянности противоположностей самой жизни, когда мы поворачиваемся к ней лицом. «Сосан говорит: "Не делайте различий!" В тот момент, когда вы делаете различие, когда входит выбор, вы уже разделены, фрагментированы — вы становитесь больны, вы не Целое"».

ІІІ. Парадоксы в научном познании

Примеры антиномичности мышления были обнаружены еще в античные времена, и, несмотря на большое внимание к этой проблеме таких философов, как Кант, Гегель и Маркс, в период классического естествознания создавалось впечатление, что проблема эта мало волнует ученых в силу того, что в истории научного познания парадоксы мышления встречались сравнительно редко. А если и встречались, то не затрагивали самих основ научной рациональности. Положение радикально изменилось на рубеже XIX и XX веков. В 1880 г. был замечен так называемый парадокс Больцмана: согласно классической механике, следует ожидать, что в системе атомов, находящейся в тепловом равновесии при данной температуре, тепловая энергия должна быть равномерно распределена среди всех возможных видов движения. Отсюда вытекает противоречащий реальной практике вывод: чтобы нагреть малую часть вещества, потребовалось бы практически бесконечная энергия (поскольку электроны в нагретом веществе должны быстрее вращаться, протоны — сильнее колебаться и т. п.).

Позднее ученый мир был потрясен открытием парадоксов в теории множеств. Учитывая, что последняя является фундаментом всей математики, нетрудно сделать вывод, что, в сущности, речь шла о глубокой логической трещине в основаниях точных наук. Здесь можно упомянуть парадоксы Кантора, Берри, Ришара и др. В этом контексте особую известность приобрел парадокс, открытый Б. Расселом: множество всех множеств, не содержащих самих себя в качестве собственных элементов, должно, по определению, содержать само себя, а следовательно, — и не содержать себя. Популярная версия этого парадокса обычно излагается следующим образом: деревенский брадобрей получает приказ брить всех тех и только тех жителей своей деревни, которые не бреются сами. Как ему выполнить приказ, когда речь заходит о том, чтобы брить самого себя?

Обнаружение противоречивости фундамента математики стимулировало исследования в области математической логики и логической семантики. Основные стратегии избавления от парадоксов в теории множеств связаны с частичным отказом от допущения, что для всякого свойства существует множество предметов, обладающих этим свойством. Перед нами известный принцип свертывания. Последний, кроме логического аспекта, имеет также и собственно философское измерение. В эпистемологическом плане аксиомы свертывания выступают формальными аналогами общелогического принципа абстрации, регулирующего как способы введения, так и удаления соответствующих абстракций.

С не меньшими логическими трудностями столкнулись физики при создании теории относительности и квантовой механики. Особое внимание ученых привлек так называемый корпускулярно-волновой дуализм в поведении микрочастиц. Движение частицы невозможно было описать, пользуясь классическими моделями. Нильс Бор, разрабатывая копенгагенскую интерпретацию квантовой механики, решается на революционный с точки зрения старой методологии шаг — признать логическую и познавательную правомерность одновременного существования двух взаимоисключающих картин поведения микрообъектов и двух одинаково опытно удостоверенных, но несовместимых друг с другом физических истин; это допущение Бор назвал принципом дополнительности. Волновая и корпускулярная испостаси микрообъекта никак не укладывались в какую бы то ни было обобщенную физическую картину одноплоскостного типа: волновое описание исключало корпускулярное, и наоборот.

Необходим был выход в многомерное мыслительное пространство со своей (в данном случае — квантовой) логикой. Впоследствии Бор делает еще один важный шаг: он указывает на существование нетривиальной аналогии "дополнительности описания" в гуманитарной сфере познания — психологии, истории культуры и т. п.

При осмыслении идеи дополнительности очень важна ее связь с понятием физической относительности. "Общее понятие относительности выражает существенную зависимость всякого явления от системы отсчета, которой пользуются для его локализации в пространстве и времени". Отсюда вытекает вывод: анализируя предпосылки для однозначного и непротиворечивого применения физических понятий, мы должны исходить из того факта, что наблюдатели, движущиеся относительно друг друга в разных системах отсчета, будут описывать поведение одних и тех же объектов существенно различным образом и получать несовместимые истины. В контексте сказанного дополнительность можно рассматривать как рациональное обобщение эйнштейновского понимания относительности. Как говорил Бор, понятие дополнительности служит для того, чтобы отобразить существование ограничения в отношении понятия "атомного объекта", ибо неизбежное взаимодействие между объектами и измерительными приборами ставит абсолютный предел для нашей возможности говорить о поведении атомных объектов как о чем-то не зависящем от средств наблюдения. Другими словами, речь идет, по словам В. Фока, об "относительности к средствам наблюдения". Такая относительность проявляется, в частности, в том, что в зависимости от того, какой прибор мы выбираем (скажем, камеру Вильсона или экран со щелью), мы получаем корпускулярную или волновую картину явления.

Дополнительность как еще одна важная грань физической относительности позволяет увидеть на примере развития самой науки, как могут быть рационально решены парадоксы, возникающие в процессе постижения мира человеком. Парадокс устраняется благодаря признанию того факта, что две исключающие друг друга истины никогда не встречаются в одном логическом пространстве рассуждения, ибо если подходить не формально, а по существу, то мы увидим, что данные истины связаны с разными системами реальности. При этом между ними не существует какого-то абсолютного разрыва. Напротив, они выступают как разные "грани", "аспекты" определенного процесса или предмета. Вместе с тем важно, что эти аспекты в некоторых проявлениях исключают друг друга, ибо замкнуты на разные типы условий. Разрабатывая общую теорию относительности, Эйнштейн описывает очень интересную ситуацию, которая возникает в результате показаний двух наблюдателей. Первый наблюдает за протеканием физических событий изнутри "ящика", который благодаря прикрепленному к нему тросу движется равномерно ускоренно "вверх". Второй, внешний, наблюдатель свободно парит в пространстве. Человек в ящике прикрепил внутри ящика к его крышке веревку и к свободному концу привязал какое-то тело. Под действием последнего веревка будет натянута в "вертикальном" направлении. Одно и то же явление — натяжение веревки — разные наблюдатели будут объяснять принципиально по-разному. Внутренний наблюдатель скажет: "Подвешенное тело испытывает действие силы тяжести, направленной вниз и уравновешиваемой натяжением веревки; то, чем определяется натяжение веревки, это тяжелая масса подвешенного тела". Совершенно иначе выглядит все дело для внешнего наблюдателя: "Веревка ускоренно движется вместе с ящиком и передает это ускорение прикрепленному к нему телу. Величина натяжения веревки такова, что она сообщает данное ускорение телу. Величина натяжения веревки определяется инертной массой тела". Для понимания того, каким образом данное противоречие может быть рационально устранено, следует принять во внимание фундаментальное свойство поля тяжести сообщать всем телам одно и то же ускорение, или, иными словами, факт равенства инертной и тяжелой массы. Эйнштейн пишет: "До настоящего времени механика констатировала, но не истолковывала это важное положение. Удовлетворительное истолкование можно дать в следующей форме: в зависимости от обстоятельств одно и то же качество тела проявляется либо как "инерция", либо как "тяжесть".

Понятие "относительность", однако, может быть применено не только к свойствам, связанным с перемещением тел в пространстве и времени. Относительными можно назвать, по существу, любые свойства объекта — цвет, вес, растворимость и т. Д. Так, например, "свойство растворимости имеет смысл только по отношению к тому или иному растворителю... В мире, в котором не существовало бы никаких жидкостей, свойство растворимости также не имело бы места". Относительность тех или иных свойств, характеристик объекта означает их зависимость от того или иного "окружения", тех или иных условий бытия этого объекта.

Таким образом, развитие современной науки подвело к необходимости принципиально по-новому взглянуть на многие традиционные проблемы и в полной мере принять картину мира, раскрывающую его многомерную сущность. Новый взгляд на понимание природы парадоксов и вытекающего отсюда смысла диалектики был предложен Ф. Лазаревым в 1959 г. Он был назван им интервальной парадигмой.

ІV. Принцип многомерности мышления

Хотя интервальная парадигма (интервальный подход) по своим понятийным истокам и следствиям связана не только с естествознанием, все же можно сказать, что с точки зрения логики осмысления обсуждавшейся выше проблемы парадоксальности в познании она представляет собой вариант обобщения идеи дополнительности. Необходимость обобщения в данном случае проистекает из того, что принцип дополнительности Бора, взятый сам по себе, жестко связан с ситуацией дуализма (например, двойственность "волна-корпускула" и т. п.), т.е. с констатацией двух взаимоисключающих аспектов описываемых объектов. Это и определило переход от одноплоскостного видения физической реальности к двухплоскостному в рамках квантово-механического описания. Но познавательный опыт нашего столетия показывает, что накапливается все больше случаев, когда результаты исследования того или иного сложного объекта адекватно отображаются лишь средствами многомерного концептуального пространства, способного выразить не только два, но и больше аспектов, измерений познаваемого целого.

Потребность в обобщении комплекса понятий, группирующихся вокруг принципа дополнительности, диктовалась также еще одним немаловажным обстоятельством. Дело в том, что хотя Бор и обратил внимание на сходство познавательной ситуации в квантовой механике с некоторыми ситуациями в психологии, культурологии и т. п., он не считал нужным, оставаясь физиком, разрабатывать идею дополнительности в виде концептуально развернутой методологии применительно к гуманитарной сфере. А между тем актуальность такой задачи с годами все более возрастала. Философия интервальности как раз и делает серьезный шаг в этом направлении. В ее основе лежит представление о многоинтервальной, многомерной реальности и об интервальной природе самого познавательного процесса.

Первым шагом здесь было обобщение физической относительности: любой объект природы, социума, познания существует и определенным образом проявляет себя не вообще, а лишь в конкретных условиях, лишь относительно той или иной системы связей, взаимодействий и т. п. Причем, в зависимости от обстоятельств, одни свойства объектов актуализируются, выходят на первый план, другие, напротив, сохраняют лишь потенциальную возможность своего бытия. Ситуации, в которых указанное разграничение, проявляется достаточно четко, были названы интервальными. Последние представляют собой качественные целостности природной или социокультурной реальности. Мир, таким образом, обнаруживает ячеистую, интервальную структуру, распадаясь на иерархизированное множество отдельных реалий, актуальных и возможных миров.

Один и тот же объект, например часы, качественно по-разному обнаруживает себя в зависимости от рассматриваемой интервальной ситуации (как физическое тело — в свободном падении, как товар — в сфере товарно-денежных отношений, как прибор для измерения времени — в сфере повседневного пользования, как культурно-историческая ценность — в музее и т. д.).

То обстоятельство, что любой предмет, вещь, явление имеет много сторон, граней, ракурсов, аспектов и т. д., давно известно как в обыденной практике людей, так и в научном познании. Однако при этом само понятие "сторона", "аспект", "уровень" и т. д. в сущности использовалось как емкая метафора, а не как философская категория. Методология многомерного постижения реальности в процессе своего становления нуждалась в тщательной проработке. Следствием этого и явилось представление об "интервале". Интервал не просто фиксирует ту или иную сторону изучаемого предмета наряду с другими, одновременно существующими и актуально проявляющимися сторонами. В рамках интервала (в частном случае — в рамках интервальной ситуации) предмет дан весь, он выступает как определенное и конечным образом актуализировавшееся целое, по отношению к которому все его другие возможные аспекты существуют потенциально. Интервал поэтому символизирует собой не столько "аспект" предмета, сколько некоторую целостность, некий "возможный мир" в структуре реальности, обусловливающий существование данного предмета как "частичного" в данном варианте его актуализации, в данной его ипостаси.

Основное открытие интерального взгляда на вещи состоит не в том, что объект многомерен, а скорее, в чем-то противоположном, в том, что любой объект может быть и бывает при определенных обстоятельствах одномерным, одноинтервальным. Это и создает решающую предпосылку рационального познания вообще.

Главным инструментом в познании, с помощью которого разум выделяет отдельные стороны, измерения объекта, является абстракция. Именно она реализует мысленное членение реальности в виде соответствующих одноплоскостных картин, задавая тем самым определенную интеллектуальную перспективу видения мира и делая возможным его постижение в форме строгих логических построений.

Очевидно, что в разных познавательных ситуациях субъектом используются различные "образы" реальности, различные модели представлений о мире, но при этом существенно, что они все одинаково необходимы, ибо лишь в своей совокупности исчерпывают информацию об объекте. Для выбора того или иного интервала абстракции в научной практике очень часто бывает важна познавательная ориентация ученого. Так, Г. Риккерт подчеркивал, что для исторических наук характерна направленность на познание индивидуального, в то время как у естественных наук преобладает интерес к абстрагированию общего, инвариантного, универсального.

Недостаток традиционных подходов заключался не в том, что они были, как правило, одноплоскостными, а в том, что эта их особенность не осознавалась на уровне методологического принципа. Следствие этого: логическими и концептуальными средствами одноплоскостного мышления пытались отобразить и такие объекты, которые (для их адекватного познания) нуждались в многомерной семантике, в нескольких моделях описания. В результате возникали логические и понятийные трудности. Другими словами, попытки отображать многомерную реальность в рамках одноплоскостной картины вели к явным или неявным познавательным коллизиям, среди которых можно отметить следующие:

• возникновение внутри теории неразрешимых логических противоречий (или парадоксов);

• отсутствие в теории точных по своему смыслу понятий, появление "понятий-кентавров", попытки изобретать такие способы движения мысли, которые находятся в противоречии с законами логики (например, так называемая диалектическая логика);

• существование глубинной непрозрачности, принципиально непреодолимой двусмысленности в ключевых понятиях и принципах теории; отказ от опытного контроля за используемыми абстракциями;

• эклектическое объединение разных понятийных срезов объекта в одном теоретическом образе; появление в одном тексте семантически несоизмеримых, но этимологически родственных понятий (например, понятие "масса" в классической и релятивистской механике).

Очевидно, что существует только один способ избежать коллизий такого рода: перейти к новому образу рациональности. На смену диалектике "единства противоположностей" (как в гегелевской, так и в марксистской ее интерпретации) приходит интервальная диалектика постижения многомерного мира. "Синтез противоположностей" заменяется конструированием соответствующих конфигураций интервалов. В истории познавательного освоения мира человеком можно встретить различные случаи использования (в явном и неявном виде) метода многомерных конфигураций. Рассмотренная выше ситуация дополнительности волнового и корпускулярного описания в квантовой физике может служить примером дуальной (двумерной) конфигурации; в истории духовной культуры любопытен пример использования троичной конфигурации при логическом осмыслении сущности Троицы в христианской теологии (на основании понятия "ипостаси"); применение многих систем отсчета при описании одних и тех же физических событий в механике — пример конфигурации многих измерений.

Тот факт, что человек понуждается практикой самого познания осваивать способы многомерного видения реальности, порождает новое качество — многомерный разум, несущий в себе новый образ рациональности.

Итак, как показала эволюция современной научной и философской мысли, основной способ решения парадоксов познания — это переход к другим измерениям проблемы, к другим интервалам. У разума нет иного пути сохранить себя в своих сущностных определениях (и прежде всего, свою непротиворечивость), как стать многомерным, вобрать в себя принципы интервального постижения реальности, опираясь на тезис о.многомерности мира.

Тезис этот в самом сжатом виде можно развернуть следующим образом:

• переход от монизма к онтологическому плюрализму, к признанию множественности интервалов существования любого объекта познания;

• признание того, что каждый отдельный срез реальности конечен, ограничен, имеет собственную семантику, а описание в его рамках подчиняется принципу непротиворечивости;

• принятие тезиса о том, что различные интервалы образуют взаимосвязанную, многомерную структуру Универсума.

Усмотрение того, что мы имеем дело в познании с разными онтологиями и соответственно с разными логическими пространствами рассуждений, и есть интервальное решение антиномичности разума. Принятие такого способа решения антиномий означает введение нового эпистемического понятия — многомерный анализ.

В каких случаях в практике науки нашего столетия особенно настоятельно сказывается потребность в переходе к многомерному мышлению? Прежде всего при рассмотрении пограничных проблем науки, которые возникают на "стыке" нескольких дисциплин. В. И. Вернадский в своей знаменитой работе "Научная мысль как планетарное явление" писал: "Рост научного знания XX в. быстро стирает грани между отдельными науками. Мы все больше специализируемся не по наукам, а по проблемам. Это позволяет, с одной стороны, чрезвычайно углубиться в изучаемое явление, а с другой —расширить охват его со всех точек зрения". Многомерный анализ оказывается так же незаменимым при изучении сложных, полиинтервальных и "мозаичных" объектов — таких, как "человек", "социум", "наука" и др., а также в исследованиях кризисных ситуаций при смене научных и культурных парадигм, философских методологий и т. п.

Следует отметить, что открытие Кантом антиномий разума и дальнейшее обсуждение этой проблемы в философии Гегеля не было доведено до логического завершения в одном важном отношении. Ни Кант, ни Гегель не увидели в факте существования антиномий наличия фундаментальной апории самого разума, самой рациональности. Кант обнаружил эмпирический факт антиномий разума, но не заметил антиномию самого разума. Дело в том, что следует различать предметный и метатеоретический уровни проблемы. Наличие предметных, конкретных парадоксов бросает вызов разуму и порождает новый метатеоретический парадокс: разум не знает, как разрешать предметные парадоксы, но одновременно он, если хочет оставаться разумом, должен уметь это делать. Кант предлагает обходной, гносеологический вариант: разум должен отступить за определенную линию, где он может чувствовать себя в безопасности от возникновения противоречий. Идея состоит в том, чтобы вывести антиномии за скобки познаваемого и тем самым освободить от них сферу рационального. Кант постоянно исходит из постулата непротиворечивости мышления, но при этом не делает этот постулат явной посылкой своих рассуждений. Отсутствие требования непротиворечивости как явной посылки и приводит к тому, что Кант не формулирует особо факт антиномичности самого разума. Отсюда вытекает и смысл задачи, которую ставит и решает философ. Он не решает апорию разума, а решает, что делать с теми противоречиями, которые встречаются на его пути.

Гегель поднимается на более высокий уровень рефлексии в отношении постулата непротиворечивости. Он ясно осознает важность его во всей системе рассуждений и сознательно решается отбросить его в качестве необходимого условия рациональности. Тем самым он меняет сам тип рациональности. Разум антиномичен в самом себе, в своей глубинной сути, и поэтому требуется другая логика, другие способы рационального постижения мира. Для Гегеля факт наличия предметных антиномий не представляет собой исследовательской проблемы. Он просто берет этот факт в качестве исходного и пытается вывести из него соответствующие философские следствия. Первым таким следствием является отказ от требования непротиворечивости. Тем самым Гегель фактически разрешает основную антиномию разума благодаря усмотрению того, что посылка непротиворечивости не является универсальной. Отсюда следует принятие тезиса о диалектическом разуме.

Разработка способов решения основной апории разума в рамках интервальных представлений означает введение в методологию такого эпистемического феномена как многомерный (интервальный) разум. Последний означает принятие следующих постулатов рациональности:

Во-первых, принимается тезис об универсальном характере принципа непротиворечивости мышления: в рамках одного и того же логического пространства любые противоречия недопустимы;

во-вторых, в полной мере сохраняется посылка Канта о неизбежности в познании противоречий — антиномий (что согласуется также и с позицией Гегеля);

в-третьих, в противоположность Канту, но в полном согласии с Гегелем, признается идея о том, что антиномии разума не только неизбежны, но и имеют позитивную природу, они являются — там, где они неизбежны,— нормой рационального познания;

в-четвертых, в противоположность Гегелю, предлагается принципиально другой способ разрешения парадоксов: противоречия антиномического типа не легализуются в мышлении (как это имеет место у Гегеля), а устраняются благодаря усмотрению того, что они относятся к такому типу построений, в котором одна часть входит в одно логическое пространство, а другая часть — в другое; противоречия встречаются в познании, но они не возникают в рамках одного и того же логического пространства; появление антиномий, таким образом, означает, что истины, взятые в одном интервале абстракции, непосредственно сопоставляются с истинами из другого интервала;

в-пятых, возможность одновременного существования множества непересекающихся логик рассуждения обусловливается существованием разных онтологии; существование разных онтологий возможно принять как посылку лишь при условии, что признается справедливость тезиса о многомерной природе мира.