Преподаватель: Савва Елена Владимировна
Отделение политологии
Кубанского Государственного университета
Студент первого курса ОЗО Гулин Александр Сергеевич
Контрольная работа:
«Кавказская политика» России
в первой половине XIX века.
Работу проверил: Савва Е.В.,
преподаватель кафедры политологии
Краснодар
2001 год.
Содержание:
Введение. --------
Основная часть. --------
Внутри- и внешнеполитическое положение России в начале XIX века.
Альтернативные варианты «Кавказской политики».
Реальное развитие событий. --------
Кавказская бюрократия. --------
Человеческий фактор. --------
Выгоды России от покорения Кавказа.
Заключение. --------
Библиографический список используемой литературы.
Часть 1. Введение.
На улице XXI век, но проблема общения народов, находящихся на разных этапах общественного развития, поныне остается актуальной. В Чечне идет война с бандитами, гибнут солдаты и мирные жители. Человек так устроен, что никому не хочется умереть раньше времени. Нас всегда будет волновать вопрос: как сохранить жизнь себе и своим близким. Если взвешенно проанализировать причины, возможно открыть наилучший выход из любой ситуации.
Цель данной работы – уяснение особенностей политики1 большого развитого государства и малого отсталого народа на примере покорения Кавказа Российской Империей в первой половине XIX века.
Главной задачей нам представляется возможно более детальный разбор причинно-следственных связей, приводящих к тем или иным политическим последствиям. Особенно интересным видится технология подбора кадров - руководителей, военачальников, для достижения целей, поставленных политическим руководством страны, и влияние личностей на ход политического процесса.
Основным источником информации послужил №1-2 журнала «Родина» за 2000 год. В нем множество статей посвящено истории покорения Кавказа со времени царствования ЕкатериныII до конца XX века. Исходного материала достаточно для составления реалистичной картины в пределах выбранной темы. Научные звания авторов вселяют уверенность в их компетентности, а сноски и список используемой литературы говорят о большой работе, проведенной при подготовке к публикации.
В ходе исследования сложилась следующая структура данной работы:
Краткое описание положения России начала XIX века.
Возможные пути «кавказской политики».
Реальный ход событий.
Кавказская бюрократия.
Человеческий фактор в процессе воплощения политических решений.
Влияние Кавказской войны на внутри- и внешнеполитическое положение России.
Уроки истории.
Часть 2.1. Внутри- и внешнеполитическое положение России
в начале XIX века.
Россия начала XIX век с дворцового переворота. Ночью с 11 на 12 марта 1801 года заговорщики убили Павла1. Престол занял его старший сын Александр. С Александром связано понятие «аракчеевщина», возникшее при организации военных поселений. На всем протяжении царствования Александра1 велись разговоры об освобождении крестьян, но опора государственной власти на помещиков не позволила идти на непопулярные меры. При этом внутренний и внешний долг правительства возрастал, а многочисленные войны и содержание пятисоттысячной армии тяжелым бременем ложились на бюджет страны. С приходом в 1825 году нового царя Николая1 коренных изменений не произошло. Намек на реформирование системы государственной власти воспринимался как угроза государственности. Чистка университетов с отдачей под суд лучших преподавателей очень напоминает коммунистические чистки. Все это свидетельствует о постоянном страхе царей потерять власть. При этом росла территория страны и правительство прикладывало много усилий для развития присоединенных территорий. После вхождения Грузии в 1801 году в состав Российской Империи и победы в русско-иранской войне 1804-1813 гг. Россия начала покорение Кавказа, что привело к «Большой кавказской войне».
Часть 2.2. Альтернативные варианты «кавказской политики».
В 20-е годы видный общественный деятель Мордвинов упоминал о пользе для экономики России развития торговых связей со странами Востока, через Черное море и Кавказ. Так, в 1824 г. он составил записку «Взгляд на торговлю Черного моря». Мордвинов писал, что при осложнении обстановки на Ближнем Востоке в связи с Восточным кризисом реальную возможность приобретают торговые пути на Восток через Крым и Кавказ: «Чрез Тифлис и Рион (древний Фазис), чрез Батум, Россия при нынешнем мире с Персией может переменить направление сей торговли, и крымские и одесские купеческие домы будут управлять ее жребием». В этой записке он снова возвращается к мысли о «завоевании «Кавказа путем развития экономических связей, более тесного вовлечения его в общероссийский рынок: « Жителей Кавказа считается до трех миллионов, полагая все их народы. Они известны своими воинственными свойствами, сановитостью и ловкостью. Торговля и размножение вкусов и надобностей их легче покорить может, нежели дикая война, которая не много прибавит к лучам нашей славы, затмившей прошедшие века».2 Возможно, были и другие варианты развития кавказских событий, но отдаленность Кавказа от Санкт-Петербурга и множество других нерешенных проблем привели к военным действиям как самому примитивному способу покорения другого народа.
Часть 2.3. Реальное развитие событий.
«Историки не могут договориться о дате начала Кавказской войны, также как политики не могут договориться о дате ее окончания. Само название «Кавказская война» является настолько широким, что позволяет делать шокирующие заявления о ее якобы 400-летней или полутора вековой истории. Даже удивительно, что до сих пор не принята на вооружение точка отсчета от походов Святослава против ясов и касогов в Х веке или от русских морских набегов на Дербент в IX веке. Однако, даже если отбросить все эти явно идеологические попытки «периодизации», число мнений весьма велико. Именно поэтому многие историки сейчас говорят о том, что на самом деле было несколько кавказских войн. Они велись в разные годы, в разных регионах Северного Кавказа: в Чечне, Дагестане, Кабарде, Адыгее и т. п. Их трудно назвать русско-кавказскими, поскольку горцы участвовали с обеих сторон. Однако, сохраняет свое право на существование и ставшая традиционной точка зрения на период с 1817 (начало активной агрессивной политики на Северном Кавказе присланным туда генералом А.П. Ермоловым) по 1864 год (капитуляция горских племен Северо-западного Кавказа) как на время постоянных боевых действий, охвативших большую часть Северного Кавказа. Именно тогда решался вопрос о фактическом, а не только формальном вхождении Северного Кавказа в состав Российской империи: Быть может, для лучшего взаимопонимания стоит говорить об этом периоде как о Большой Кавказской войне. (…) Вдоль Кубани и Терека в конце XVIII века проходила пограничная линия России. Ее охраняли селившиеся здесь с XVI века казаки, усиленные несколькими крепостями (такими, как Кизляр — с 1735 года, Моздок—с 1763-го) и укреплениями. Сложившаяся пограничная (так называемая Кавказская) линия мало напоминала в то время привычные для обыденного сознания линии непроходимых «контрольно-следовых полос». Это было куда больше похоже на «фронтир» между индейцами и переселенцами в Северной Америке. Современные историки называют такую границу «контактной зоной», поскольку она не столько разделяла, сколько соединяла две различные цивилизации. Культурные контакты, в том числе создающиеся родственные связи, создавали на протяжении веков не разрыв, а скорее шов между культурами и цивилизациями. (…) Несколько мирных договоров, венчавших русско-турецкие и русско-персидские войны конца XVIII — начала XIX века проясняют международно-правовую ситуацию в регионе. По урегулировавшему русско-персидские отношения Гюлистанскому мирному договору 1813 года «шах навечно признавал за Россией Дагестан, Грузию, ханства Карабахское, Ганжинское (Елисаветпольской провинции), Шекинское, Ширванское, Дербентское, Кубинское, Бакинское, ...значительную часть ханства Талышинского». Более того, к этому времени сами правители Северо-восточного Кавказа признали владычество России. Совсем недавно, впервые за 183 года, опубликованы документы о вступлении в 1807 году в подданство России и чеченцев (некоторые чеченские общества начали принимать русское подданство еще в XVIII веке). Последняя русско-персидская война 1826—1828 годов не привела к изменению международного статуса Северо-восточного Кавказа. Владетели Дагестана получили российские воинские чины (вплоть до генеральских) и денежное содержание от императора (до нескольких тысяч рублей в год). Подразумевалось, что их служба будет заключаться не только в участии в военных действиях России, но и в поддержании законного порядка на подвластных им территориях»3.
С помощью различных ухищрений правительство старалось подчинить народы, далеко отстоящие от культурного уровня европейской цивилизации. Другие традиции, иное восприятие реальности и необычная для европейца трактовка местными жителями происходящих событий не приводили к желаемым результатам. Процветали грабежи и работорговля – традиционные способы заработка коренных жителей. Не найдя другого способа остановить противозаконные действия, генерал Ермолов, первый кавказский наместник, начал предпринимать карательные операции против горцев.
Причина поведения горцев в их особом менталитете. «При принятии на себя каких-либо обязательств относительно России горские владетели руководствовались не принципами европейского международного права («договоры должны соблюдаться»), а принципами мусульманского. Его нормами было то, что «любой международный договор, заключенный с неверным государством, может быть нарушен владетелем мусульманского государства, если это нарушение приносит пользу этому государству» и «клятва в отношении неверного не имеет обязательной силы для мусульманина». Кроме того, многие горцы и горские общества не ощущали себя подданными своих феодальных правителей и признавали их главенство «по праву сильного». Для них вообще было непонятно, почему нужно менять уклад жизни в связи с чьими-то договорами. Подчинение Черкесии русскому царю объяснялось горцами по понятной им логике. «Странно, — рассуждали они, — зачем же русским нуждаться в наших горах, в нашей маленькой земле? Им, наверно, негде жить...» Как подчеркивал еще в XIX веке генерал-историк Н. Ф. Дубровин, отсутствие достоверных сведений об особенностях быта горцев «вело ко многим ошибкам, имевшим неблагоприятные и серьезные последствия».4
«В 1816 году командиром Отдельного Грузинского (с 1820-го — Кавказского) корпуса и управляющим гражданской частью в Грузии, Астраханской и Кавказской губерниях (фактически наместником) был назначен генерал А. П. Ермолов. Он был одним из тех, кто понял, что на территории, где кончается власть Христа и русского императора и начинается власть Аллаха и местных правителей, нормы европейского международного права не действуют. Надежды его предшественников на «дипломатическое» разрешение частых конфликтов на территории Северного Кавказа (набеги, похищения офицеров ради получения выкупа, угон гражданского населения для продажи в рабство) не оправдывались. Выяснялось, что местные владетели не обладают достаточной властью, авторитетом, а зачастую и желанием препятствовать обычным для того времени ремеслам горцев. Многие вообще относились к жалованью русского царя скорее как к дани. К 1817 году Ермолов принял решение перейти к активным действиям, по установлению жесткого контроля над ситуацией на Северном Кавказе. Фактически он стал действовать по тому же «праву сильного», которое, как ему казалось, признают в Азии наиболее авторитетным. Из представителя европейского государства Ермолов все больше становился восточным правителем с большой военной дружиной. Как заметил один историк, «Ермолов покорял Кавказ, Кавказ покорял Ермолова».
Ермолов принял твердое решение жестоко наказывать не только «разбойников» и тех горцев, которые их покрывают, но и тех, кто не ведет с ними борьбу. Ермолов начал военно-экономическую блокаду Северного Кавказа, выселяя «немирных» горцев с плодородных равнин, прорубая сквозь дремучие чеченские леса просеки, позволявшие свободно перемещаться войскам, и продвигая пограничную линию в глубь территорий горцев. Именно перенесение пограничной линии от станицы Червленой к самым подножиям гор к реке Сунже, с основанием там крепости Грозной, а также разрешение преследовать совершающих набеги черкесов за пограничную реку Кубань (1818) считается началом почти полувековой Большой Кавказской войны. На протяжении 1818—1820 и 1825—1826 годов Ермолову пришлось лично возглавлять «умиротворение» горских правителей — подданных России, поднявших ряд восстаний в Чечне и Дагестане. Жестокость Ермолова в отношении непокорных горцев принесла ему имена Ярмул (дитя собаки) и Ер-мулла, которые запомнились надолго. В 40-е годы аварские и чеченские жители могли заявить русским генералам: «Вы всегда разоряли имущество наше, жгли деревни и перехватывали людей наших...»5
Очень интересна организация государственности горских народов в момент противостояния русской армии. Только организованное войско, сильная государственная система могли противостоять большому государству – России. Как следствие, возникает горская государственность со своей бюрократической машиной, организованным войском с соответствующей иерархией и символикой. Также развились духовные идеи, позволившие горцам объединиться для борьбы за независимость своей родины.
«Активная и жесткая политика Ермолова вызвала подъем религиозного движения, особенно на Северо-восточном Кавказе. Те религиозные деятели, которые призывали к вооруженной борьбе за установление шариата и отказ от власти «неверных» и признавших ее местных правителей, стали получать все большую поддержку в народе. Возникло религиозное движение, позже получившее название «мюридизм». Уже в 1824 году в Чечне выступил бывший поручик русской службы Бейбулат Теймазов (Таймиев), якобы сопровождаемый имамом, видевшим Пророка и слышавшим голос Аллаха (конечно, призывавший к войне с «неверными»). Вскоре после его поражения в Аварии был провозглашен имам Дагестана Кази-Мухаммед (Кази-Мулла). Его сторонники, поначалу немногочисленные, вели борьбу прежде всего против местных правителей — аварских ханов. И лишь когда русские войска выступили в защиту признанных императором и подписавших с ним договор правителей Дагестана, началась борьба и с Россией. Примерно с 1830 года Кази-Мулла начал совершать нападения на русские крепости. Он погиб в 1832 году в бою за родной аул Гимры, когда сюда, в отместку за опустошительный набег на Кизляр, пришел сильный отряд русских войск с дагестанскими союзниками.
Место Кази-Муллы занял новый имам, Гамзат-бек. Он штурмом взял столицу аварских ханов Хунзах, уничтожил почти весь род аварских ханов и был за это убит в мечети по праву кровной мести (заговором руководил известный Хаджи-Мурат). На смену Гамзат-беку пришел знаменитый Шамиль. Он продолжил расправу с феодальными правителями Дагестана, но пытался при этом обеспечить нейтралитет русских. В горном Дагестане установилось двоевластие, причем сторонники Шамиля еще не имели большинства в горских обществах. Русские войска вновь организовали несколько экспедиций против Шамиля и дважды — в 1837 и 1839 годах — разоряли его резиденцию на горе Ахульго. Последняя победа над Шамилем казалась окончательной».6
Также интересным, на наш взгляд, представляется система взаимоотношений между самими горцами во время противостояния с Россией. Они не только устраивали набеги и засады русским, но и активно выясняли отношения между собой. Видимо, это обычное поведение народа, находящегося на низком уровне социального развития, еще не вышедшего из первобытного, «дикого», состояния.
«Новой критической точкой в истории Большой Кавказской войны можно считать 1840 год. В этом году горцы Северо-западного Кавказа начали решительные действия против русских укреплений на Черноморском побережье, взяв штурмом и уничтожив вместе с гарнизонами четыре из них. При защите укрепления Михайловского рядовой Архип Осипов взорвал себя вместе с пороховым погребом и штурмующими укрепление горцами; он стал первым русским солдатом, навечно зачисленным в списки части.
В том же 1840 году Шамилю удалось объединить восставших горцев Чечни со вновь признавшими его власть дагестанцами. В течение нескольких лет феодальная знать горного Дагестана была изгнана, уничтожена или признала верховенство Шамиля (как, например, Хаджи-Мурат и Даниял-бек). Под властью имама Шамиля оформилось «государство нового типа» — основанный на законах шариата имамат. Шамиль проявил себя суровым и мудрым политиком и умелым полководцем. Найденная им стратегия борьбы с русскими экспедициями стала приносить заметные успехи. Шамиль отошел от практики лобовых столкновений и обороны укрепленных аулов до конца. Его союзниками были неожиданность и гибкость, а также превосходное знание местности. Карательные экспедиции русских отрядов стали попадать в засады, подвергались неожиданным нападениям, а горцы очень быстро уходили от навязываемых сражений. Крупнейшим поражением стратегии «карательных экспедиций» был поход нового кавказского наместника М. С. Воронцова на столицу Шамиля Дарго. Эта экспедиция 1845 года, проведенная по личному требованию Николая I, напоминала наступление Наполеона на Москву или англичан на Кабул (1839 - 1841). Шамиль отказался от «генерального сражения», не стал оборонять Дарго, оставил его Воронцову, но во время наступления и тяжелого отступления оказавшегося без запасов пищи русского отряда нанес ему сокрушительный удар. Только русских генералов погибло четыре.
В 1846 году Шамиль попытался пробиться на Северо-западный Кавказ, однако в Кабарде был вынужден повернуть обратно. Все попытки имама объединить весь Северный Кавказ против России не имели успеха. Во многом это было связано с весьма равнодушным отношением горцев к «истинному» исламу. Если эмиссары Шамиля и обладали определенным влиянием на Северо-западном Кавказе, то не в силу признания местными горцами авторитета имама, а благодаря собственным организаторским и полководческим дарованиям. Наиболее известный из них — Мухаммед Амин — сумел в конце 1840-х годов завоевать большой авторитет в племенах шапсугов, натухайцев и абадзехов. Он обещал всем признавшим его власть крестьянам свободу от их феодальных владетелей. Во время Крымской войны, в которой противники России сделали большую, даже чрезмерную ставку на поддержку горцев, Мухаммед Амин получил звание паши от турецкого султана. Он лично вел переговоры о совместных действиях против России в Варне. Английские корабли привозили добровольцев из Европы — сражаться против России.»7
Так были востребованы и выдвинулись из среды горцев талантливые вожди, полководцы и дипломаты. Их грамотное руководство своим народом привело к длительному неповиновению завоевателям. Однако, в нашем мире нет ничего вечного. Народ уставал от войны, а русские солдаты и командиры учились воевать в особенных горных условиях, добивались все больших побед. Тактика ведения войны становилась грамотной.
«Уже в конце 1840-х годов стала проявляться усталость горских народов от войны. Многие горцы видели, что «государство справедливости», основанное Шамилем, держится на репрессиях, что многие наибы постепенно превращаются в новую знать, столь же заинтересованную в личном обогащении и славе, как и прежняя. Кризис в имамате был несколько приостановлен Крымской войной, когда турецкий султан обещал Шамилю восстановить господство истинной веры на всем Кавказе. Когда же Крымская война кончилась, турецкий султан и его западные союзники быстро потеряли интерес к борьбе горцев.
Россия же научилась воевать в условиях гор. Большую роль сыграло перевооружение русской армии на нарезные ружья. Это значительно уменьшило потери, поскольку позволяло открывать огонь на поражение с весьма дальней дистанции. Выросло буквально целое поколение полководцев, «специализировавшихся» на боевых действиях на Кавказе. Начальник левого фланга Кавказской линии Николай Евдокимов, например, был солдатским сыном, начал службу при Ермолове и именно на Кавказе прошел весь путь от рядового до генерала. Новый наместник, князь А. И. Барятинский, продолжил политику, начатую в конце 1840-х годов Воронцовым. Он отказался от бессмысленных карательных экспедиций в глубь гор и начал планомерную работу по строительству крепостей, прорубанию просек и переселению казаков для освоения взятых под контроль территорий.»8
Так Русские постепенно все более покоряли Кавказ. Была собрана обширная информация о горских народностях, составлены карты местности. Русские лазутчики побывали глубоко в горах, что позволило командованию лучше ориентироваться в ситуации и хорошо подготавливать походы против горцев. Применялась и другая тактика.
«Для поощрения тех горцев (в том числе «новой знати» имамата Шамиля) Барятинский получил от своего личного друга императора Александра II весьма значительные суммы. Покой, порядок и справедливость, сохранение обычаев и религии горцев на подвластной Барятинскому территории позволяли горцам делать сравнения не в пользу Шамиля. Имам стал терять сторонников, кольцо блокады подвластных ему территорий все сужалось, и в 1859 году третий имам был вынужден капитулировать».9
Особенной страницей явилось обустройство черноморского побережья. Горцы не хотели терять доходного работорговного промысла, процветавшего по всему побережью. До сих пор один из ее центров носит название Геленджик, что в переводе звучит как «могила молодых (незамужних) девушек».
«На Северо-Западном Кавказе Россия попыталась заняться обустройством края сразу после получения на него прав от турецкого султана. В 1830 году новый «проконсул Кавказа», И. Ф. Паскевич, сменивший своевольного Ермолова, разработал план освоения этого практически неизвестного русским региона путем создания сухопутного сообщения по Черноморскому побережью. Он надеялся справиться с этой задачей за год, совершенно не предполагая, что новые «подданные» императора Николая воспримут продвижение русских войск как посягательство на их независимость. В результате западный «путь сообщения» между Приазовьем и Грузией стал еще одной ареной борьбы России и горцев. На протяжении 500 километров от устья Кубани до Абхазии под прикрытием пушек Черноморского флота и высаживаемых десантов было создано 17 укреплений (фортов), гарнизоны которых сразу оказались в постоянной осаде. Даже походы за дровами превращались в маленькие военные экспедиции. А если учесть, что коменданты запрещали местным жителям прибрежную торговлю с приходящими из Турции судами (в том числе хорошо развитую и прибыльную работорговлю), причины противостояния станут еще более понятными. Служба в гарнизонах была весьма тяжелой еще и в связи с природными условиями. Нынешние «курорты Черноморского побережья Кавказа» в то время считались местами гиблыми. Недаром сюда, «в теплую Сибирь», ссылали государственных преступников; офицерам, служившим здесь, выплачивали двойное жалованье.
(…) Вплоть до 1864 года горцы медленно отступали все дальше на юго-запад: с равнин в предгорья, с предгорий в горы, с гор — на черноморское побережье... Капитуляция убыхов в урочище Кбаада (ныне Красная Поляна) 21 мая 1864 года считается датой официального окончания Кавказской войны. Войну признали оконченной, но она никак не кончалась — отдельные очаги сопротивления русским властям сохранялись до 1884 года.»10
Часть 2.4. Кавказская бюрократия.
Особенным явлением покорения Кавказа можно признать создание системы бюрократического управления. Описание кавказского чиновничества, его влияния на жизнь местных жителей – отдельная страница горной истории.
«Определение «настоящий кавказец» фигурирует в черновых записях графа И. И. Воронцова-Дашкова, кавказского наместника в 1905—1915 годах. Подбирая должностных лиц для службы в административно-чиновничьем аппарате, Воронцов-Дашков против фамилии каждой из кандидатур указывал на свойственные ей характерологические черты. И среди таких качеств, как порядочность, трудолюбие, толковость, твердость и пр., он называет: «настоящий кавказец». Автором этого определения следует считать М. Ю. Лермонтова, который еще в 40-х годах прошлого столетия употребил его в очерке «Кавказец», специально посвященном службисту на Кавказе.
Чиновничество приходило на Кавказ вслед за армией. Оно стало одним из каналов пополнения русского населения на Кавказе. При этом понятие «русский чиновник», постоянно фигурировавшее в делопроизводственных документах, статистических источниках, литературе, не было однозначным, поскольку этноним «русский» как бы утратил свою функцию этнодифференцирующего признака. Он являлся теперь признаком политическим, отражал те перемены, которые произошли на Кавказе, и свидетельствовал о создании в крае иного административно-политического устройства. Зиждилось оно на новом аппарате, чиновники которого рекрутировались в первую очередь из Петербурга, Москвы и других городов внутренних губерний России.
Из доклада главноуправляющего А.П. Ермолова: «Несмотря на выгоды и преимущества, которые предоставлены определяющимся в Грузию, очень мало или, лучше сказать, никто из молодых людей хорошего поведения ехать туда, особенно в должности канцелярских служителей, не соглашается. В чинах титулярных советников многие хотя и желают определиться в Грузию, дабы за приезд туда получить чин коллежского асессора, который в России без аттестата или строгого испытания в науках приобрести невозможно, но и те не иначе решаются на сие, как с условием быть помещенными в канцелярию Главноуправляющего или при гражданском губернаторе».
Ликвидация прежней системы управления сопровождалась введением русской администрации, вначале преимущественно из русских офицеров. Судопроизводство и делопроизводство велись на русском языке.
Поначалу правительство, не доверяя должностных постов представителям высших слоев коренного населения, вынуждено было выписывать чиновников «из России». Но, как об этом свидетельствуют многочисленные факты, возможность легкой наживы и бесконтрольного хозяйничанья на далекой окраине привлекли на Кавказ всякого рода авантюристов, нередко уже запятнанных различными злоупотреблениями. Известный кавказовед А.Р. Фадеев, цитируя воспоминания одного из современников, писал: «Кавказ в то время был убежищем и сборным пунктом разных пройдох и искателей средств вынырнуть из грязи или из неловкого положения». Это являлось отличительной чертой кавказского чиновничества первых призывов, а отчасти было и следствием непопулярности гражданской службы в России того времени.
Но главной побудительной причиной службы на Кавказе была поощрительно-льготная система. За приезд на Кавказ давался чин коллежского асессора, равный званию майора в военной табели о рангах, без обязательного для остальной России экзамена выплачивалось денежное пособие сверх жалованья и пр. Чтобы представить себе, какого рода был этот коллежский асессор, вспомните героя повести Н.В. Гоголя «Нос», ибо майор Ковалев и был как раз тем самым «кавказским» коллежским асессором. Легкость продвижения по службе являлась тем стимулом, который привлекал на Кавказ людей определенного сорта. Достаточно взглянуть на рапорты командира Отдельного Кавказского корпуса и главноуправляющего А.П. Ермолова, чтобы понять, сколь серьезной была эта проблема, ибо русская администрация персонифицировала собой Россию. В результате требований Ермолова был специально издан указ «Об отправлении канцелярских служащих из губернских правлений в Грузию, людей хорошего поведения, и о непредставлении присылаемых туда к производству в чины, не удостоверившись о их способности к службе». Однако правительство не видело другой возможности привлечь на службу в кавказские края виновников гражданского и военного ведомств, как предоставление им разных льгот, и продолжало идти по прежнему пути. В законодательных актах льготные условия их службы именовались «преимуществами чиновников, служащих в Закавказском крае». По ходатайству кавказского наместника А. И. Барятинского был расширен контингент служащих в кавказской администрации, к которым относились правила о льготах. В процессе приобщения края к общегосударственной системе льготные правила распространялись на служащих духовного ведомства, карантинно-таможенного, горного, учебного, ведомство Министерства финансов, почтовых чиновников, а также военных, занимавших гражданские должности. Но при этом существовало одно непременное условие: каждый из прибывших на службу в Закавказский край обязан был прослужить не менее трех лет, в противном случае он должен был вернуть выданное ему пособие».
Количественному росту русского чиновничества на Кавказе в значительной степени способствовало дальнейшее распространение на край общероссийской бюрократической системы. Всякая новая административно-территориальная реформа приводила к разбуханию штатов. Правда, следует отметить усилия одного из наместников — графа М.С. Воронцова — сократить штаты гражданского управления. Он полагал, что необходимость привлечения в край большого числа чиновников из внутренних губерний потеряла свой первоначальный смысл, так как уже не ощущалось недостатка, как в образованных русских чиновниках, так и из туземцев. Однако соображения наместника не нашли поддержки в центральных правительственных ведомствах.
Обсуждение возможности пересмотра штатов приняло затяжной характер, и привилегии службы на Кавказе, как правило, отстаивались местной властью с той же силой. Менялась лишь мотивировка».11
Отрицательной стороной российской специфики можно считать неспособность столичных управленцев разобраться в местных условностях. Нынешняя чеченская история тому лишнее подтверждение.
«Нельзя отказаться от искушения упомянуть, быть может, о незначительных, но весьма показательных фактах из жизни великого князя Михаила Николаевича. Будущий кавказский наместник, семи лет от роду (в 1840 году), решился вести дневник и буквально в первых его строках записал: «После обеда мы играли в казаки и чеченцы», в данном случае чеченцы — аналог разбойников. Даже у детей, членов Императорского дома, на слуху были разговоры об идущей на далекой окраине Кавказской войне. В период наместничества у великого князя в 1863 году родился сын, и счастливый отец сообщил брату, императору Александру II, что малютка наречен именем Георгий, «по сокращенному Гиго (Грузинское наречие)». Мог ли думать кавказский наместник, что его сыновья, выросшие на Кавказе, в детстве мечтали остаться навсегда в Тифлисе. Как вспоминал его сын, великий князь Александр Михайлович, «наш узкий кавказский патриотизм заставлял нас смотреть с недоверием и даже с презрением на расшитых золотом посланцев из С.-Петербурга».
Российский монарх был бы неприятно поражен, если бы узнал, что пятеро его племянников строили на далеком юге планы отделения Кавказа от России». Таковы штрихи, знаки того, как служба, как писали современники, «выходя из бюрократической замкнутости на поприще гласности», требовала «совершенно иным образом подготовленных деятелей». В частности, кавказский наместник великий князь Михаил Николаевич для службы в военно-гражданской администрации отдавал предпочтение лицам русского происхождения, хотя и участие коренных жителей в управленческом аппарате заметно возросло. Свои позиции великий князь мотивировал многоликостью края, его полиэтничностью, языковой пестротой, разнообразием обычаев. Приводя доводы в пользу сохранения преимуществ службы в Закавказье, он писал, что, пока не произойдет «полное слияние окраин с империей» (а это была генеральная доктрина имперской политики в России), привлечение чиновников будет оставаться насущной необходимостью. В целом же определение статуса служащих на Кавказе было связано с пересмотром действовавших постановлений о преимуществах службы в отдаленных и малонаселенных краях империи.
Например, «в середине 50-х годов прошлого столетия чиновники составляли 92,2% русского населения в городе Эривани, 100% — в Ордубате, без малого 100% -в Баку и т.д.
С известной долей коррекции мы можем судить о сегменте чиновничества в городах Закавказского края по данным Всероссийской переписи населения 1897 года. Удельный вес русских в составе личных дворян и чиновничества составлял более половины в Карской области (56,3%) и Бакинской губернии (52,0%), в Тифлисской — около половины (47,4%), Эриванской (44,0%), Кутаисской (31,0%) и Елисаветпольской(27,6%)».12
Таким образом, русские чиновники принесли на Кавказ новый уклад жизни, что явилось толчком к развитию кавказской цивилизации.
«По словам Лермонтова, «статские кавказцы редки: они большею частию неловкое подражание, и если вы между ними встретите настоящего, то разве только между полковых медиков <...> Статский кавказец редко облачается в азиатский костюм; он кавказец более душою, чем телом; занимается археологическими открытиями, толкует о пользе торговли с горцами, о средствах к их покорению и образованию. Послужив там несколько лет, он обыкновенно возвращается в Россию с чином и красным носом».
Рассматривая отдельные стороны межэтнической диффузии и предполагая в данном случае влияние иноэтнического населения на материальную и духовную культуру жителей городов Закавказского края, необходимо признать ведущую роль русского гражданского чиновничества и военнослужащих.
Русский язык как государственный и язык делопроизводства и средства общения, черты европейского быта проникали в города прежде всего через посредство чиновничества. Современники оставили тому достаточно свидетельств. «Малочисленность русских, — отмечалось относительно города Кутаиси, — заменяется моральным влиянием... Главным орудием распространения просвещения между туземцами служат русские чиновники, которые внесли в этот край начала европейской жизни, так что... большая часть высшего сословия туземного населения почти вполне подражает русскому образу жизни, старается изучить русскую жизнь и русские обычаи». Примеры можно было бы умножить.
В контексте сказанного наиболее репрезентативным является пример русских чиновников, служивших в грузинской администрации. Это был кружок лиц, объединенных общими убеждениями. Ведущее место занимал исполнявший должность начальника грузинской казенной экспедиции П. Д. Завелейский, соратник А. С. Грибоедова по созданию «Проекта учреждения Российской Закавказской компании». Входили в кружок занимавшие в грузинской администрации различные посты И. Н. Калиновский, В. С. Легкобытов (оба — сослуживцы Завелейского по Министерству финансов), литератор В. Н. Григорьев. Последний был рекомендован К. Ф. Рылеевым в члены «Вольного Общества любителей российской словесности», значительно расширившего круг его знакомств среди литераторов — Пушкина, Языкова, Дельвига и будущих участников декабрьского восстания. Так случилось, что именно Григорьеву выдалось первым из русских встретить на границе уАракса бренные останки Грибоедова. Перу Григорьева принадлежат грузинские очерки, а также «Статистическое описание Нахичеванской провинции» (СПб. 1833), которое было удостоено похвального отзыва в пушкинском «Современнике».
«Весь этот процесс, разложение старых бытовых форм и зарождение нового уклада, перерождение внешних, архитектурных форм, вхождение в жизнь нового, чуждого местному элемента, русского чиновничества, новое приобщение к европейской экономике и культуре можно весьма отчетливо проследить по описаниям Тифлиса первой половины XIX века». Чиновничество на Кавказе было полярным. Здесь были, по выражению писателя В. А. Соллогуба, представлявшего при кавказской администрации времен М. С. Воронцова чиновничество Министерства финансов, чины гражданские, «сильно понагревшие себе руки», но при этом писатель отмечал, что «общество русское, хотя тогда еще небольшое, было, тем не менее, в Тифлисе избранное, общество туземное... с каждым днем все более и более примыкало к нему». Правда, уже во второй приезд Соллогуба на Кавказ, по его мнению, там царила другая атмосфера. «В крае, — вспоминал писатель, — я позволю себе так выразиться, — уже завоняло Петербургом». Отчего у Соллогуба родилось такое четверостишие:
Не смею выразиться вслух,
Но мир войны не заменяет;
Здесь прежде был свободы дух,
Теперь чиновником воняет.
Вместе с тем в среде бюрократии складывался слой прогрессивно мыслящих людей. На подобный процесс, происходивший в среде бюрократии вентральной России, обратила внимание историк Л.Г. Захарова: «Либеральная бюрократия... формировалась в содружестве с либеральными общественными деятелями, литераторами, учеными». И далее Захарова делает следующее наблюдение: «Связь поддерживалась через личные контакты, общение в кружках, великосветских салонах и непосредственно в совместной службе».13
Изменение жизни приезжающих россиян будило творческие натуры. Горский дух свободы вполне подходил для брожения умов, кое привело к установлению интеллектуального общения просвещенных русских чиновников.
Из воспоминаний Гоголя: «Но между тем необходимо сказать что-нибудь о Ковалеве, чтобы читатель мог видеть, какого рода этот коллежский асессор. Коллежских асессоров, которые получают это звание за аттестаты, никак нельзя сравнивать с теми коллежскими асессорами, которые делались на Кавказе. Это два совершенно особенные рода. Ученые коллежские асессоры... Но Россия такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги и до Камчатки, непременно примут на свой счет. То же разумей о всех званиях и чинах. Ковалев был кавказский коллежский асессор. Он только два года состоял в этом звании и потому ни на минуту не мог его позабыть; а чтобы более придавать себе благородства и веса, он никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда майором».14
Из воспоминаний карьериста Дзюбенко: У меня «начала кружиться голова от различных рассказов о Грузии и о преимуществах тамошней службы, — и вот, едва исполнилось мне 17 лет, как я решился осуществить мечты моего детства». Начав маленьким чиновником — столоначальником, он дослужился до вице-губернатора Эриванской губернии. Полувековая служба на Кавказе вполне давала ему основание написать воспоминания о ней. Весьма интересны воспоминания сановного администратора, члена совета кавказского наместника А. Н. Фадеева, в доме которого в Тифлисе приезжавшие из Петербурга сближались с местной знатью, образуя разноликий круг людей, связанных общностью интересов. В традициях, заложенных в семье Фадеевых, рос и формировался не кто иной, как любимый внук Фадеева — будущий государственный деятель России С. Ю. Витте. По своему происхождению (по отцовской линии) он был из самой что ни на есть чиновничьей среды — отец Витте был директором Департамента государственных имуществ на Кавказе. Наблюдая изнутри жизнь высших звеньев административной и военной власти на Кавказе, Витте поведал нам в своих мемуарах о виденном им в те далекие годы на Кавказе».15
По словам Пушкина: «Военные, повинуясь долгу, живут в Грузии, потому что так им ведено. Молодые титулярные советники приезжают сюда за чином асессорским толико вожделенным. Те и другие смотрят на Грузию, как на изгнание. Климат тифлисский, сказывают, нездоров. Здешние горячки ужасны...»16
Большая работа была проведена по изучению Кавказа, его научному, камеральному, описанию.
Можно назвать «ряд фамилий, например губернского секретаря В. Золотницкого, коллежского регистратора Хотяновского, также трудившихся над составлением камеральных описаний территорий Закавказья.
Необходимо упомянуть имя еще одного чиновника — коллежского асессора И. И. Шопена, советника Армянского областного управления, впоследствии надворного советника, члена-корреспондента Статистического отделения Совета Министров внутренних дел. Благодаря его энергии, образованности и чувству ответственности мы получили разностороннее описание Армянской области — неизменный источник, которым пользуется не одно поколение исследователей.
Все названные лица по инициативе Завелейского составляли финансовое и статистическое, так называемые «камеральные», описания закавказских провинций. На их основе был создан 4-томный труд — «Обозрение российских владений за Кавказом в статистическом, этнографическом, топографическом и финансовом отношениях» (СПб. 1836), который и поныне не потерял своего значения и остается опорным при изучении истории Закавказья первой половины XIX века. Более обстоятельно об авторах этого труда можно прочесть в захватывающе интересной публикации И. Андроникова в альманахе «Прометей» (М. 1968. Т 5).17
Усилиями русской бюрократии на Кавказе была заложена фундаментальная источниковая база по объемному исследованию этого полиэтнического и многоукладного региона.
Часть 2.5. Человеческий фактор.
Замечательные личности воплощали правительственные замыслы в кавказские реалии. Трудно сказать, сколь аналогична сегодня ситуация в Чечне, но описание современников очень живо и весело. Привожу его по возможности без сокращений и ремарок. Кстати, Раевский считается в Новороссийске героем, основателем города. Впрочем, прочтите сами:
«Князь Михаил Семенович ВОРОНЦОВ18
Князь Михаил Семенович от природы не был одарен ни какими мало-мальски выдающимися дарованиями, но, особенно в возмужалом возрасте, он служил примером как разумное и прекрасное воспитание и образование в состояние обратить самое обыкновенное существо в замечательнаго Государственнаго деятеля.
Воспитание и образование Князя Воронцова развили в нем гуманность, справедливость, высокое благородство во всех его поступках, настойчивость, никогда и ни в чем не ослабевающую, деятельность, доходящюю до совершеннаго самозабвения, и постоянную наблюдательность, обсуждаему здраво мышлением.
В семейном отношение счастие ему не поблагоприятствовало и он глубоко чувствовал это, зная все распутство его жены. Единственный его первый ребенок, дочь Иозефина, умерла в юности, остальные дети, носящие его имя, по чертам их лиц во все видение были не его дети, несмотря на это Князь был постоянно добр и нежен к ним.
С самого прибытия в Тифлис Воронцов, еще мало известный в своем егерском сюртуке, отправлялся пешком прогуливаться, и увидев вывеску француза дамского парикмахера зашел в этот магазин. Хозяина не было дома и его встретил красавиц, молодец в шинели Грузинскаго гренадерскаго полка — которым тогда командовал флигель-адъютант Копьев19. На распросы Князя Михаила Семеновича гренадер передал, что он отдан из полка в учение дамскаго парикмахера, и недавно поступил вместо однополчанина, утопившегося с отчаяния скверной жизни, так как хозяин принуждает к самым отвратительным черным работам, бьет без пощады и кормит самым скверным образом в проголодь, так <как> казенный его — гренадера — паек удерживается в полку. Вернувшись домой, Воронцов тотчас послал в Штаб за справкою, каким образом из полка отдан строевой гренадер на обучение мастерства женских причесок? Оказалось, что воспоследовало предписание Нейдгарда всем полковым командирам и начальникам отдельных частей отдать солдат, командуемых ими частей в обучение разным приезжим мастерам и ремесленникам. Воронцов приказал полиции на утро собрать перед домом всех нижних чинов находящихся в Тифлисе не при своих частей. Таких солдат собрали более шести сот человек. <...>
Евгений Александрович ГОЛОВИН20
Назначение его Командиром Отдельнаго Кавказскаго корпуса было для него нелегко. Войска Закавказия были до того распущены, что строевые солдаты выходили на большие дороги вооруженные, где стреляли и грабили проезжих. Начальники хвастовством заносились до наглой лжи: например, командир Нижегородского драгунского полка Безобразов21 представлял реляции, что со своим полком в рукопашном бою он истребил значительные шайки Лезгин, а на поверку оказалось, что во всем полку не было ни одной шашки отточенной.
По гражданской части злоупотребления, и не выразимые безпорядки далеко превышали военные.
Граббе22 был известен как нестерпимый подчиненный23 и теперь он не стесняясь шел против Головина, когда по Высочайшему повелению под Главным начальством Головина и непосредственным начальством Граббе повелено образовать Черноморскую береговую Линию под начальством Генерала Майора Раевского, человеку решительно ни к чему не способному не смотря на свой большой ум и огромную енсиклопедическую начи<тан>ность, совершенно поверхностную, чуждую всякой специальности.
С перваго же лета Раевскому (был) дан отряд для занятия указанных мест на Черкесских берегах Чернаго моря и возведения на этих местах укреплений; на него было возложено ежедневные военные журналы, которые по команде шли к докладу Государя. Раевской ухитрялся включать в них им же вымышляемые, будто исторические сведения, повествования о обычаях и взаимных отношениях горских племен, тоже от начала до конца им самим выдуманные.
Эти военные журналы так понравились Императору Николаю, что он стал их читать Императрице, которая до того ими увлеклась, что из<ъ>явила желание их чаще получать, в последствие чего воспоследовало Высочайшее повеление, чтобы независимо от военных журналов, представляемых Раевским по команде чрез Тифлис, он представлял копии с них прямо к Военному Министру24. Тогда Раевский стал вводить в эти журналы загадочные предметы, которые в частных письмах он пояснял своим придворным связям, как контролирующий и обвиняющий своих непосредственных начальников: Граббе и Головина, над которыми он едко издевался, выставляя обоих пошлыми дураками. Впрочем, при этом Раевский все-таки, хотя сколько-нибудь, да сохранял призрак осторожности; но когда неприятель стал овладевать нашими прибрежными крепостями, и что по Высочайшему повелению воспоследовал запрос Головину и Граббе и Раевскому, и по получение их ответа Военный Министр послал им бумагу, по слогу явно продиктованную Императором, — которого слог совершенно отличался своим повелительным тоном, — начинающаяся словами: «усматривая совершенное разноречие в отзывах трех Главных Начальников Кавказа!»... тогда Граббе и Раевский гласно стали провозглашать, что сам Государь признает их равными Корпусному Командиру! в последствие чего Граббе отстранил от себя власть Корпуснаго Командира, фактически отделяясь от него, а Раевской с циническою наглостью стал официально поднимать на смех повеления Граббе и Головина, отвечая на их формальные бумаги едкими колкостями и пошлыми насмешками.
Все эти обстоятельства, добавленные к прежним опалам, окончательно сломили природную неприклонную энергию Головина и он письмом Государю просил увольнения от занимаемаго им поста, что и получил.
Николай Николаевич РАЕВСКОЙ25
Сын славного сподвижника деятелей Отечественной войны он четырнадцати лет от роду с братом своим участвовал в этой Эпопеи Русской Армии, и когда корпус отца его отрезывался неприятельскою колоною, доблестный Корпусной командир Раевской, впереди своих двух сынов, держащих по знамени, <встал> и пошел на пролом вражей колоны.
Само собою, Николай Николаевич, с столь юных лет состоя в рядах Русских Героев, не мог иметь удовлетворительных воспитания и образования, но, одаренный большим умом и восприимчивостью, он пополнил недостатки своего образования большою начитанностью, в последствие придавшее ему поверхносные энциклопедические познания, которые в нем развели самое искустное Шарлатанство, отличающееся своею наглостью.
Все это в совокупности соделало из Н.Н. Раевскаго замечательную умную личность без веры религиозной и общественной, глубоко но не потрясаемому убеждению, презирающего Свет, Людей, их деяния и учреждении над которыми он с глубочайшим цинизмом смеялся.
Большие, придворные связи и воспоминанья о заслугах его отца ему сильно покровительствовали.
...он оказался вредным и невозможным шутом, не зная Русского языка, он по французки диктовал военный журнал своему приятелю, безалабередному Льву Пушкину26, — брату поэта, — писавшему этот журнал по Русски, безпрестанно повторяя «да это не возможно писать, это выходит из всякого правдоподобия!» На что Раевской постоянно возражал одно и то же: «Любезный Лев Сергеевич, вы глупы и ничего не понимаете, чем больше вранья представлять в Петербург, тем более его восхищаешь и приобретаешь Кредит у него!»27.
Как отрядный начальник Раевской был не возможен: и напр. в перехо<де>, сидя верхом, в какой-то шутовской полуодежде, заставлял на походе целые полки, которых солдаты, взявши друг друга под руки, идти гусем, выплясывая с припевом малороссийского «Журавля» под песнею своею похабностью непечатанная28.
Раевский не успел изгнать всякой порядок и дисциплину в войсках порученного ему отряда, единственно потому что они были образованы Вельяминовым29 и еще имели ближайших начальников, избранных этим, в полном смысле, славным генералом.
К счастию Раевскаго, он кончил свою карьеру удалением от начальства береговой Линии с оказанным благоволением, потому что в Петербурге сочли не возможным его заслужено карать за все его дела, то и сочли лучше притвориться, что не знают их.
Нахальство и находчивость Николая Раевскаго были изумительны...
Раевской до того нагло презирал Петербург, что в первой экспедиции береговой Линии, во время постройки укреплений, он углубился диктовать по-французски проект Пушкину, писавшего его по Русски, Морскаго военного поселения на восточном берегу Чернаго моря, имеющего служить Местному флоту, тем же чем военные поселения предполагались служить Сухопутным войскам. Пушкин тщетно клялся, что это не возможный сумбур самого дурацкого пошиба. Раевский же одно твердил: «Вы ничего не понимаете. Мудрецы Петербурга, гиганты в невежестве и дурости, всякому верят, когда умеешь изложить».
Анреп заменил Раевскаго.
АНРЕП30
Не иносказательно, а истинно был помешанный, корчевший Героя, храбрости и честности до иступления; в действительности же совершенно ни к чему не способный, внушаемый какими-то фантастическими идеалами, в особенности в военном отношении. Он в Турецкой войне пятидесятых годов на линии Дуная практически доказал свою совершенную неспособность и ничтожество31.
С Граббе Анреп был заклятый враг, не щадившего первого. На каком-то Царском смотру, по словам Анрепа, Граббе, как Дивизионный начальник, в команде переврал приказание Государя, так что Анреп со своею бригадою исполнил движение не соответствующее Высочайшей Воли, в следствие чего перед всем сбором многочисленнаго войска Государь Николай повелел послать Анрепа за фрунт32.
В следствие этого Анреп имел объяснение с Граббе, при котором оба распетушились до того, что первый вызвал своего соперника на поединок, но как оба сознавали, что им в России стреляться не благоразумно, то согласились стреляться заграницей, куда Анреп поехал и где несколько месяцев тщетно прождал Граббе, избежавшего поединка. В последствие это послужило Анрепу поводом обращаться и отзываться о Граббе с величайшим презрением, выставляя его трусом и безчестным актером.
Сам по себе Анреп был добрый человек, не способный сознательно делать зло и безчестной поступок, но как пустая помешанная личность, окружающие его вводили в самые неблаговидные поступки. Прочие генералы на Кавказской Линии были личности пустейшие безо всякого значения, единственно употребляемые для обязательных инспекторских смотров. Одно исключение составлял «Засс» Курляндец33, без признака образования и убеждений, имевший особые способности на вооруженный разбой на широкую ногу, которому, в случаях надобности наказать вероломство какого-либо туземного племя, Вельяминовым поручалось набег, остальное же время этот славный генерал держал «Засса», как говорится, на цепи.
Полковые командиры, выдрессированные Вельяминовым, хотя не представляли ничего особенного, но на своих постах были удовлетворительны и достойно поддерживали в своих полках дивный военный Кавказский дух.
Зато за кавказом, из трех старших генералов иноземцов двое Фези34 и Клюк-фон-Клюгенау были ничто иное как безтолковые хвастуны с обращением казарменных капралов; третий армянин Князь Моисей Захарович Аргутинской-Долгоруков, — совершенный выродок своей национальности, при грубом воспитание и отсутствия всякого образования, отличался своим строгим безкорыстием и личною храбростью: К тому же хорошо говорящий на туземных наречиях вел все переговоры лично, без переводчиков, и одаренный всей многообразной хитростью и лукавством армян, превосходно ладил с неприязненными нам племенами, чрез своих отличных лазутчиков, заблаговременно зная малейшие замыслы и намерения горцев.
(…)«Зимою Граббе поехал в Петербург под влиянием чара, причиненного в Северном Дагестане летом 1839-го года Ахулговской Кампании, самым витийским образом описанной в вымышленных военных реляциях.
Однажды на вечернем чае у Императрицы, на который был приглашен Граббе, поднесший Ее Величеству, ребенка — девочку пленную <из> Ахулго, дочь Жухрая, одного из Наибов Шамиля, которая была крещена при восприемниках Ее Величества и Граббе, к чаю пришел Император Николай, обратившийся к Граббе разговором о предполагаемых военных действиях на предстоящее лето. Граббе увлекся своим красноречием и до того очаровал Императора, что получил приказание на утро привести все вышесказанное им, изложенное в записке.
Приехав домой, Граббе, с одной стороны, под влиянием сего гения в которое вовлекло его красноречие, с другой стороны, не видя возможности противуречить словам, очаровавшим Царя, составил записку проекта военных действий за Тереком на предстоящее лето.
Государь, утвердив этот проект, приказал Военному Министру отправить его Корпусному командиру Головину, с повелением предоставить Граббе все нужные военные средства Кавказскаго Корпуса.35
Этот проект был замечателен по пышному красноречию его изложения, но не выдерживал внимательного обсуждения. В нем были одни хвастливые выражения, как напр. разбив наголову неприятеля в такой-то местности, занять его неприступную твердыню, или, - для обеспечения безопасности такой-то нашей границы, составить летучий отряд - но из каких войск и в какой численности, не поминалось, так что вероятно не достало бы всего Кавказскаго Корпуса, если всем раздробленным отрядам придали бы надлежащую численную силу; об продовольствие, парков, перевозочных средствах, госпиталях и мест расположения всего этого — не упоминалось ни единого слова. Вообще этот военный проект был еще нелепее и без смысленнее, чем пресловутый «20» отрядов Паскевича36, имевший (намерение) окончательно покорить Кавказ. Он это исполнил, но несколько дней спустя вернулся из Ичкерийских дебрей сохранно, как не бывало на Кавказе, разбитый на голову с огромными потерями.37
Настал конец особого благоволения Императора Николая к Граббе. Император Александр Николаевич очаровался даром слова Граббе и он опять удостоился Царского благоволения. Полководцем Граббе нигде не мог быть, а кроме России, где не личные достоинства, а совершенно иные, частные влияния возвышают людей.
Все сдесь сказанное о вреде причиненном на Кавказе управлением Граббе подтверждается всеми событиями, воспоследовавшими при его приемнике, при котором наши крепости с артиллериею брались неприятелем на копие и гарнизоны их избивались; наконец все бывшие замиреные туземцы, отложась, переходили в неприятельские ряды.
Нейдгард38
Без сомнения, если новоназначенный Корпусной Командир Нейдгард39, соответствовал своему назначению и имел бы военные соображения, а главное, умел бы внушать подчиненным исполнять свои обязанности, а приемник Граббе был бы военный, а не парадный генерал, умевший командовать, то все-таки избегли весь позор, столь правдиво описанный Бароном Торнау во 2-й части Русскаго Архива за 1881-й год, и Князь Аргутинской40 не заменил бы свой долг своими армянскими разщетами, сумасбродный храбрец Клюке-фон-Клюгенау41 был бы употреблен соответственно его способностям, Пасек42 не дерзал бы своевольничать столь нагло, а Гурко43 сумел бы быть начальником и не подражал бы пошлостям своих подчиненных»44.
Приведенные мнения очевидцев может быть не вполне объективны, однако, живо описывают события тех далеких лет, лица и судьбы участников покорения Кавказа.
Часть 2.6. Выгоды России от покорения Кавказа.
За счет присоединения Кавказа к России удалось стабилизировать ситуацию на южной границе с Турцией и Ираном. Были отработаны стратегия и тактика ведения горной войны, что подняло боевую выучку войск. Проведено исследование кавказского региона, составлены карты и подробные научные описания. Произошло заселение Кавказа русскими, что подняло культурный уровень местного населения. Были основаны крепости черноморского побережья, ставшие базой создания системы черноморских портов. Место ссылки неугодных трансформировалось в черноморские курорты, служащие для отдыха всей страны. Дикие кавказские нравы вдохновили творческую интеллигенцию, что опосредованно, через литературные произведения, укрепило русский народный дух. Все говорит о том, что был у России смысл завоевывать Кавказ.
Заключение.
Прошло полтора столетия с момента окончания кавказской эпопеи первой половины XIX века. Вряд ли стоит делить поступки участников покорения Кавказа на хорошие и плохие. Важнее иметь в виду уроки истории, что бы взвешенно подходить к сегодняшней ситуации и грамотно решать возникающие проблемы с учетом опыта предков. Имеет смысл рассматривать альтернативные варианты политического поведения, глубже изучать возникшие вопросы. В этом случае обилие информации увеличивает свободу выбора, что благотворно скажется на результатах деятельности.
Список используемой литературы:
|
1 Здесь и далее под политикой понимаются вопросы и события общественной жизни, возникающие в процессе властных отношений. Смысл прочих терминов согласен «Словарю русского языка» С.И. Ожегова.
2 3) стр. 184.
3 4) стр. 50-57.
4 Там-же.
5 4) стр. 50-57.
64) стр. 50-57.
7 Там-же.
8 4) стр. 50-57.
9 Там же.
10 Там же.
11 4) стр.84-86.
12 4) стр.84-86.
13 4) стр.84-86.
14 Там же.
15 Там же.
16 Там же.
17 4) стр.84-86.
18 Воронцов Михаил Семенович (1782—1856), светлейший князь, генерал-фельдмаршал, генерал-адъютант. В 1844 г. назначен наместником на Кавказе.
19 Копьев Юрий Алексеевич, полковник, флигель-адъютант. Был отдан Воронцовым под суд, но по суду оправдан. (См.; фелькнер А. И. Дело флигель-адъютанта Копьева//Русская старина. 1873. Т. 7. С. 533-546; Толстой В. С. О деле флигель-адъютанта полковника Копьева//Русский архив. 1873. Кн. 2. Стлб.1754—1762).
20 Головин Евгений Александрович (1782—1858), генерал от инфантерии, генерал-адъютант. С 1837 по 1842 г. занимал пост начальника Отдельного Кавказского корпуса и главноуправляющего гражданской частью Кавказа. В 1845—1848 гг. генерал-губернатор Прибалтийского края.
21 Безобразов Сергей Дмитриевич (1801—1879), генерал от кавалерии, генерал-адъютант. С 1835 по 1841 г. командир Нижегородского драгунского полка.
22 Граббе Павел Христофорович (1789—1879), граф |с1866г.), генерал от кавалерии, генерал-адъютант. В1825—1826 гг. находился под арестом, как член Союза благоденствия. С 1837 по 1842 г. главнокомандующий войсками на Кавказской линии и в Черномории.
23 Похожую характеристику давал Граббе и другой кавказский генерал — Г. И. Филипсон: «... это человек с блестящими способностями, даром слова и образованием и, к сожалению, с огромною самоуверенностью, которая может внушить доверие людям, не знающим ни края, ни нашего положения» (Русский архив. 1883. №6. С.291).
24 Служивший под началом Раевского Филипсон также упоминал в своих мемуарах эти журналы: «Государь читал эти обозрения с особенным удовольствием, часто показывал Императрице, смеялся над некоторыми искусно вставленными остротами и сарказмами и всегда немедленно разрешал все, чего испрашивал Раевский» (Русский архив. 1883. №6. С. 308).
25 Раевский Николай Николаевич (1801—1843), генерал-лейтенант. Сын известного генерала и героя Отечественной войны 1812 года Н. Н. Раевского. С 1837 г. начальник Черноморской береговой линии. В 1841 г. вышел в отставку.
26 Пушкин Лев Сергеевич (1805—1852), брат А. С. Пушкина. С 1836 по 1841 г. служил на Кавказе. Его сослуживец Филипсон считал, что он имел «замечательную чуткость к красотам литературы», но Раевский «не мог заставить Пушкина заниматься чем-нибудь серьезно, кроме писания под его диктовку» (Русский архив. 1883. № 6. С. 271—272).
27 Филипсон так характеризовал способности Раевского: «Он говорил и писал очень хорошо, впрочем вернее будет сказать, что он диктовал; если же самому приходилось написать несколько строк, выходила бессмыслица. У него мысль далеко опережала механизм рук». «В служебных делах и отношениях он не напускал на себя важности и все делал как будто шутя. Диктуя самую серьезную бумагу, он не мог удержаться, чтобы не ввернуть какую-нибудь остроту, насмешку или намек» (Русский архив. 1883. № 6. С. 267, 269).
28 Армейский «Журавель» — частушки про каждый полк, часто с вкраплениями нецензурных выражений.
29 Вельяминов Алексей Александрович (1785—1838), генерал-лейтенант. С 1831 года командующий войсками Кавказской линии. Большинство современников давали схожую характеристику А. А. Вельяминову. Вот как, например, отзывался о нем в 1827 г. И. И. Дибич: «...имеет весьма хорошую репутацию насчет хладнокровия и распорядительности в сражении» (Русская старина. 1872. Т. 6. №8. С. 262).
30 Анреп (фон дер Гез-Генант-Вольфеншильд фон Анреп, в 1853 г. после смерти отца своей жены Цецилии Филипповны унаследовал титул графов фон Эльмпт) Иосиф Романович (1798—1860), генерал от кавалерии, генерал-адъютант. С 1839 г. принимал участие в боевых действиях на Кавказе. В 1841— 1848 гг. начальник Черноморской береговой линии. В Крымскую войну Анреп неудачно командовал Мало-Валашским отрядом.
31 Есть и другие мнения об Анрепе. Высокую оценку дал ему Д. В. Давыдов: «...он отлично-усердною службой своей оправдал мое о нем мнение, а возвышенностью чувств, воинственною и какою-то рыцарскою осанкою, представил мне ближайшее сходство с тем идеалом истинно военного человека, который столь давно мерещился моему воображению» (Давыдов Д. В. Записки о польской войне 1831 г.; Русская старина. 1872. Т. 6. № 8. С. 368—369). В таких же тонах о нем вспоминал Филипсон: «Анреп был рыцарем, но не плачевного образа. Высокий ростом, прекрасно сложенный, с чертами лица приятными и выразительными, он имел манеры изящные, держал себя благородно и независимо. В его выражении было всегда что-то восторженное... Во всех делах он прежде всего привязывался к мелочам, из-за которых ему не всегда видна была самая важная сторона дела, Он был честен и храбр, опасность для него не существовала... Я сказал бы, что он был и справедлив, если бы он не был пристрастен к Немцам. Вообще он был Остзейский рыцарь до мозга костей» (Русский архив. 1884. № 1. С. 201).
32 Этот эпизод происходил на маневрах 1837 г. в Воскресенске.
33 Засс Григорий Христофорович (1797—1883). На Кавказе служил с 1820 по 1842 г., занимал должность начальника правого фланга Кавказской линии. Отзывы современников о нем весьма противоречивы.
34 Фези (Фезе) Карл Карлович (1797—1848), генерал-лейтенант. Выходец из Швейцарии. На русской службе с 1816 г. На Кавказе с 1836 по 1842 г. возглавлял несколько экспедиций против горцев.
35 По мнению Головина, средства, которые запрашивал Граббе, «не только выходили из пределов умеренности, но и превышали всякую меру основательности в соображениях». «Подобное требование можно объяснить одним только — заблаговременно принятым намерением отказаться от военных предприятий, под предлогом недостатка в способах продовольствия, обратив всю вину на корпусное начальство» (Кавказский сборник. Тифлис. 1877. Т. II. С. 62—63).
36 Автор так называет план «одновременного «возможно быстрого покорения Кавказа», составленный И. Ф. Паскевичем в 1829 г. по приказу императора Николая I. Суть предложенного плана заключалась, по существу, в одной фразе: «войти стремительно в горы, пройти оныя во всех направлениях». (Кавказский сборник. Тифлис. 1888. Т. XII. С. 64—69).
37 Имеется в виду неудачное наступление Граббе на столицу Шамиля Дарго в мае-июне 1842 г. За три дня отряд Граббе прошел всего 25 верст и затем под натиском горцев оступил с большими потерями (по разным данным, 1700 или 4000 человек), бросив обоз и орудие.
38 Нейдгардт Александр Иванович (1784—1875), генерал от инфантерии. В 1843—1844 гг. командовал Отдельным Кавказским корпусом. С 1845 г. в отставке.
39 Приведем отзывы о Нейдгардте двух мемуаристов: «человек в высокой степени правдивый, но до того строгий и пунктуальный, что не допускал никому никаких послаблений.,.» (Записки Дмитрия Ивановича Кипиани//Русская старина. 1886. Т. 64. № 3. С. 536); «болезненный, в высшей степени раздражительный, нетерпеливо беспокойный, но строго во всем правдивый и крайне бережливый в расходах...» (Воспоминания В. А. Дзюбенко//Русская старина. 1879. Т. 25. Ns 4. С. 660).
40 Аргутинский-Долгоруков Моисей Захарович (1797—1855), князь, генерал-лейтенант, генерал-адъютант. На военной службе с 1817 г. С 1830 г, служил на Кавказе, получил широкую известность своими боевыми действиями против горцев. Большинство современников положительно отзывались о нем и его деятельности. В 1877 г. в Темир-хан-Шуре ему был воздвигнут памятник.
41 Клюки фон Клюгенау Франц Карлович (1791—1851), генерал-лейтенант. Уроженец Богемии. На русской службе с 1818г. Отличился в военных действиях против горцев на Кавказе. Мнения мемуаристов на его счет разнятся. Многие, отдавая должное его безусловной личной храбрости, писали о его неспособности «работать головой».
42 Пассек Диомид Васильевич (1808—1846), генерал-майор. На Кавказе с 1840 г. Некоторое время занимал должность начальника штаба войск генерала Клюки фон Клюгенау. 3 июня 1844 г. за отличие был награжден орденом Св. Георгия 4-го класса и получил генеральский чин. Погиб во главе авангарда, пробиваясь через Ичкерийский лес.
43 Гурко (Ромейко-Гурко) Владимир Осипович (1795—1852), генерал от инфантерии. С 1842 по 1845 г. командующий войсками Кавказской линии и Черномории. С 1845 г. начальник штаба Отдельного Кавказского корпуса, с 1851 г. начальник всех резервных и запасных войск. Отец генерал-фельдмаршала И. В. Гурко.
44 4) стр.71-77.