Л.М. Бондарева
Рассматривается специфика языкового структурирования текстов автобиографического дискурса. Особое внимание уделяется способам экспликации речевой деятельности субъекта повествования, выступающего в роли организатора текстового автобиографического пространства.
The article deals with the specific features of the language structuring of German autobiographical discourse. Particular attention is herein paid to the ways of explication of the performance which is revealed by the subject of narration organizing textual space.
Автобиографический дискурс, являющийся в последнее время объектом повышенного внимания лингвистов, литературоведов, социологов и психологов, несомненно, относится к числу достаточно жестко регламентированных дискурсов. Однако определенная модификация жанра «автосвидетельств», проявившаяся в литературе XX века, вызвала формирование иной точки зрения, согласно которой некоторые исследователи стали трактовать термин «автобиография» как неясное и спорное жанровое определение (J. Starobinski, B. Biebuyck и др.).
В подобной связи сразу следует отметить, что вариабельность форм репрезентации автобиографического материала в течение ряда последних десятилетий объясняется попыткой современных писателей преодолеть столь характерные для классической автобиографии тенденции к идеализации периода детства в жизни человека (метафорика «райского сада», «золотого века» и т. д.) и к вытеснению или замалчиванию фактов, которые могли бы послужить поводом к возникновению чувства вины или стыда у субъекта воспоминаний.
Кроме того, совершенно очевидно, что традиционная ретроспективная повествовательная перспектива, ориентированная на изображение жизненного пути личности в хронологической последовательности и по возможности без больших временных перерывов, уступает место в модернизированном автобиографическом дискурсе документализированным формам повествования, отличающимся фрагментарностью, прерывистостью и незаконченностью.
Впрочем, все вышеупомянутые особенности ни в коей мере не влияют на субстанциальные признаки автобиографических текстов, нашедшие свое концентрированное воплощение в элементах так называемого «автобиографического пакта», сформулированного французским исследователем Ф. Леженем [1, с. 395]:
1. Форма языка: а) повествование; б) проза.
2. Объект изображения: индивидуальная жизнь, история личности.
3. Положение автора: идентичность автора (чье имя указывает на реальное лицо) повествователю.
4. Позиция повествователя: а) идентичность повествователя главному герою; б) ретроспективная перспектива повествования.
Поскольку непосредственным объектом изображения в любой автобиографии является история становления авторского еgо в условиях прошлой реальной действительности, субъект воспоминаний неизбежно вынужден обращаться к реконструкции традиционных этапов формирования человеческой личности (рождение и детство автобиографического героя, школьные годы и отрочество, начало взрослой жизни и процесса социализации индивидуума, профессиональное становление и проблемы личной жизни вплоть до периода написания автобиографии).
При всей клишированности и конвенциональности подобной жанровой схемы в конкретных текстах автобиографического дискурса в зависимости от индивидуально-специфических авторских интенций могут происходить смещение акцентов и концентрация внимания повествователя на каком-то определенном отрезке собственной жизни, что дает возможность, на наш взгляд, говорить о существовании следующих типов автобиографий [2, с. 7]: психологическая («внутренняя»), сосредоточенная на изображении и анализе автором собственного духовного и душевного развития; «камерная» («прерванная»), сконцентрированная на повествователе и его ближайшем окружении и ограничивающаяся, как правило, детством, реже — юностью автора; «эпическая», охватывающая значительный временной период или всю жизнь повествователя вплоть до момента написания им воспоминаний.
При этом важно, что независимо от типа личностных воспоминаний основным текстопорождающим фактором в условиях автобиографического дискурса всегда является онтологически обусловленное расслоение авторского еgо на вспоминающего, т. е. повествующего субъекта (ПС), и вспоминаемого, т. е. изображенного субъекта (ИС) при несомненном доминировании в семантической структуре текстового целого ПС, осуществляющего регулятивно-оценивающую деятельность в отношении своего прошлого «я» с позиций актуального для него настоящего. Данный процесс реализуется в автобиографии в языковом плане на фоне взаимодействия двух текстовых временных пластов — презенсного, референциально соотносимого с ПС, и претеритального, в пределах которого действует ИС, т. е. автобиографический герой.
Одной из специфических функций, которые ПС выполняет в ходе фиксации собственных воспоминаний, что обеспечивает когезию и когерентность автобиографического дискурса, является деятельность автора в качестве организатора текстового пространства. Автобиограф выступает, таким образом, в роли «режиссера», не репродуцирующего, а творчески реконструирующего лично пережитое, в результате чего хронологическая последовательность изображаемых событий может нарушаться за счет авторского вмешательства, порой граничащего с произволом. Степень активности повествователя в данной ситуации, безусловно, определяется индивидуально-личностными особенностями субъекта воспоминаний.
Специальная акцентуация автором-организатором текстового пространства характера своей речевой деятельности эксплицируется в автобиографии в форме авторских «ремарок», своеобразных «заметок на полях», являющихся, по сути, комментированием «технических» деталей повествования.
Среди лексических средств, входящих в состав таких авторских ремарок, важное место принадлежит глаголам речевой деятельности, обладающим семантикой целенаправленной передачи информации и способствующим созданию в тексте повествовательной ситуации устного рассказа, ориентированного на собеседника. Тематическим ядром подобной лексико-семантической группы являются перформативные глаголы (erzählen, berichten, erwähnen, sprechen и т. д.), употребляющиеся в функции констативов в авторских высказываниях, носящих, в основном, ретроспективный или проспективный характер: «Woher das so kam, davon erzähle ich an andrer Stelle, wenn ich von meines Vaters “sokratischer Methode” spreche» [3, c. 106].
При нарастании авторской субъективности в состав ремарок, выражающих конкретные действия повествователя, направленные на организацию лексического материала, могут вводиться модальные глаголы, оценочные и модальные слова, что придает более личностную окраску высказыванию и свидетельствует о повышенной значимости подразумеваемого речевого действия для автора воспоминаний.
В итоге при помощи ремарок ПС способен активно вмешиваться в ход повествования, например:
— сознательно и произвольно регулировать (увеличивать, уменьшать, дублировать и т. п.) содержание и объем передаваемой информации. Ср.: «Über die Küchentätigkeit des eigentlichen Gesellschaftstages geh' ich hier hinweg und führe statt dessen lieber das Fest selbst herauf» [3, c. 103];
— подытоживать рассказанное и наверстывать упущенное. Ср.: «Ich will nun summarisch zusammenfassen, was über die Zeit in Erkner, insonderheit jene vor einer gewissen epochemachenden Reise nach Zürich, etwa nachzuholen ist. Es kommt dazu noch ein Hamburger Aufenthalt und einer in Putbus auf der Insel Rügen» [4, c. 165];
— психологически готовить читателя к восприятию определенных событий, знаменующих собой важный этап в духовном развитии изображенного субъекта. Ср.: «Ich komme nun zu dem gröβten Ereignis während meiner Realschulzeit, das allerdings wie die meisten, die damals mein geistiges Sein heranbildeten, nicht mit der Schule zusammenhing» [4, c. 227];
— открыто заявлять о своей позиции повествователя, руководствующегося «нынешними» интересами, взглядами и т. д.
Однако наиболее значительная роль в автобиографиях принадлежит авторским ремаркам, которые сигнализируют читателю о вторжении в повествование событий, нарушающих хронологический ряд, но в силу причин личного свойства чрезвычайно актуальных для ПС в момент их письменной фиксации, или, наоборот, о выпадении из повествования последовательных во времени, но не несущих информативной нагрузки эпизодов, а также ремаркам, которые фиксируют внимание читателя на моменте возвращения к ходу прерванного повествования после отвлечений любого характера (проспективных, ретроспективных, в форме ассоциативных авторских рассуждений и т. п.). Такие авторские замечания свидетельствуют прежде всего о том, что сообщаемая повествующим субъектом информация представляет собой не хаотичное нагромождение реальных, но случайных фактов, а упорядоченный поток аутентичных эпизодов и событий, подчиняющихся внутренней логике авторского концепта отображаемой действительности. Поэтому наличие отдельных сознательных смещений и перестановок событий с обязательным последующим восстановлением хронологии повествования не ведет к нарушению правды жизни и не лишает авторские высказывания их истинности относительно объективной реальности.
Примером одного из обоснований повествователем собственного «произвола» при передаче событий и необходимости очередного отступления служит эпизод из автобиографии Л. Ренна «Meine Kindheit und Jugend», где автор, описывая свои школьные проблемы, вызванные слабым зрением, и причисляя себя к Hörlerner, т. е. ученикам, воспринимающим все на слух, здесь же вспоминает и более поздние события, связанные с данным обстоятельством, заключая собственное проспективное отвлечение завуалированным призывом к «идеальному» читателю понять всю сложность положения изображенного субъекта: «Diese Abschweifung in eine spätere Zeit war notwendig, weil die meisten Schüler schon zu Beginn ihrer Schulzeit zu Schriftbildlernern erzogen werden und Hörlerner gar nicht verstehen» [5, c. 24].
Нередко возвращение ПС на исходную позицию и восстановление им хронологической упорядоченности повествования актуализируются в поверхностной структуре автобиографий в виде ремарок самоограничивающего характера, функционирующих как разговорные парцеллированные конструкции с наречием zurück или же в более развернутой форме, представленной глаголом zurückkehren, что не исключает возможностей различных лексических модификаций высказываний подобного рода: «Vorläufig aber, nach diesem Exkurse, zurück zu den Gesellschaftsabenden selbst…» [3, c. 106].
Иногда функционирование ПС в роли организатора текстового пространства может эксплицироваться на лексическом уровне при помощи специфических номинаций, маркирующих смену повествовательной ситуации устного рассказа в автобиографическом тексте на ситуацию письменного, литературно обработанного сообщения, что характерно для автобиографов — профессиональных писателей, осознающих себя прежде всего в качестве субъекта литературного творчества. В этом случае речь идет о существительных, референциально соотносящихся с композиционно-тематическим членением произведения (Kapitel, Abschnitt, Episode, Überschrift), способом и формой повествования (Schilderung, Darstellung, Geschichte), жанровой принадлежностью текста (Aufzeichnungen, Autobiographie) и т. д.
Особенно активно в подобном плане выступает ПС в автобиографии Т. Фонтане «Meine Kinderjahre». Логически обосновывая принципы композиционного построения произведения и ориентируясь на «идеального» читателя, автор разворачивает перед ним аргументированный план своей писательской деятельности в рамках текста воспоминаний, открывает «рецепты творческой кухни» и демонстрирует технические приемы организации фактического материала. В роли актуализаторов текстовой когезии у Т. Фонтане выступают, в основном, атрибутированные оппозиции das vorige Kapitel — dieses (neue) Kapitel, а также названия глав, представляющие собой варьированные повторы и дословно или частично воспроизводящиеся либо в тексте самой главы, либо в начале последующей главы. Наглядным примером этого служит, в частности, глава 5-я «Unser Haus, wie’s wurde», которая начинается следующим образом: «Wie wir unser Haus vorfanden, das bildete, von etlichen Einschiebseln und ein paar Exkursen in die Zukunft abgesehen, den Inhalt des vorigen Kapitels. In diesem neuen Kapitel gehe ich, freilich gelegentlich auch hier wieder Kommendes vorwegnehmend, zu einer Schilderung der Umgestaltungen über, die sich in verhältnismäβig kurzer Zeit in unserem Hause vollzogen» [3, c. 44].
После главы 9-й «Wie wir in unserem Hause lebten. Sommer- und Herbsttage. Schlacht- und Backfest» и главы 10-й «Wie wir in unserem Hause lebten (Fortsetzung). Groβe Gesellschaft», посвященных детским воспоминаниям о жизни в доме на Балтийском побережье, писатель подчеркивает в начале следующей главы «Was wir in Haus und Stadt erlebten»: «Wie wir in unserem Hause lebten, das zu zeigen war Aufgabe der beiden vorigen Kapitel; in diesem wird es sich um Dinge handeln, die wenigstens zunächst nicht durch unser Zutun geschahen, sondern von auβen her an uns herantretend, das von uns geführte häusliche Leben nur begleiteten, beziehungsweise modelten. “Was wir in Haus und Stadt erlebten“ habe ich drum als Überschrift genommen» [3, c. 110].
В самой главе «Wie wir in unserem Hause lebten. Sommer- und Herbsttage. Schlacht- und Backfest» автор, развивая суть своего видения прошлой объективной реальности, цитирует в сильной позиции перефразированную часть многозвенного названия данной главы: «Ja, wie lebten wir? Ich gedenke es in einer Reihe von Bildern zu zeigen, und um Ordnung und Überblick in die Sache zu bringen, wird es gut sein, das Leben, wie wir es führten, in zwei Hälften zu teilen, in ein Sommer- und ein Winterleben» [3, c. 92].
Особенно велика роль подобных текстовых актуализаторов в начале 17-й главы автобиографии Т. Фонтане, так как 16-я глава «Vierzig Jahre später. Ein Intermezzo» является вставной по своей тематике и резко выпадающей из общей картины детства писателя: в своеобразном «лирическом интермеццо» перед читателем предстает не изображенный субъект, а умудренный жизнью повествующий субъект, который рассказывает о недавних для него событиях, связанных с последними годами жизни любимого отца. В целях восстановления столь явно нарушенной логики повествования после серьезного проспективного отступления, ориентированного на период времени, максимально приближенный к моменту написания воспоминаний, писатель предваряет следующую, 17-ю главу, относящуюся к жизни изображенного субъекта, необходимым вступлением-обоснованием: «Ich schloβ das vorletzte (fünfzehnte) Kapitel mit einem glücklichen Erziehungsakt meines Vaters; mit einem nicht glücklichen meiner Mutter habe ich dies neue Kapitel zu beginnen» [3, c. 92].
В процитированном предложении, выполняющем роль «мостика», который должен «перекрыть» семантическое пространство вставной главы, в качестве актуализаторов текстовой когезии выступают члены семантических оппозиций, референциально соотносимые с разъединенными 15-й и 17-й главами и их содержанием, в частности, глагольной оппозиции (schlieβen — beginnen), а также атрибутивных оппозиций (das vorletzte — dies neue (Kapitel), ein glücklicher — ein nicht glücklicher (Erziehungsakt).
Таким образом, разнообразные авторские ремарки, манифестирующие характер специфической деятельности повествователя по организации и регуляции хода развития автобиографического повествования, способствуют вовлечению «идеального» читателя в процесс формирования авторского концепта изображаемых событий. Добавим, что функционирование повествующего субъекта в роли повествователя-организатора текстового пространства характерно для всех автобиографий без проявления каких-либо различий, обусловленных особенностями конкретных текстовых подтипов данного вида дискурса.
Список литературы
1. Lejeune Ph. Der autobiographische Pakt // Die Autobiographie: zu Form und Geschichte einer literarischen Gattung/ Hrgs. von Günter Niggl. Darmstadt, 1989.
2. Бондарева Л.М. Структура и функции субъекта речевой деятельности в текстах мемуарного типа: Автореф. дис. … канд. филол. наук. СПб., 1994.
3. Fontane Th. Meine Kinderjahre. Autobiographischer Roman. Leipzig, 1971.
4. Hauptmann G. Das Abenteuer meiner Jugend // Hauptmann, G. Das Abenteuer meiner Jugend; Zweites Vierteljahrhundert. München, 1992.
5. Renn L. Meine Kindheit und Jugend. Berlin, 1957.