Ирина Корнева

В наши дни Александр Иванов имеет особое влияние на состояние русских умов, к его наследию обращаются люди диаметрально противоположных взглядов – от религиозных деятелей до посетителей развлекательных сайтов, его имя в России является одним из самых востребованных в Интернете, интерес к его личности и творчеству растет и углубляется. Художник-пророк и художник-утопист, «маньяк» (А. П. Боголюбов) и «избранный гений» (Н. Г. Чернышевский), «Иванов – целая загадка. С одной стороны, кто из русских его не знает? И с другой – никто из русских людей его не знает»(С. П. Дягилев).

На протяжении десяти последних лет автору довелось работать в качестве лектора и экскурсовода в залах Третьяковской галереи с разными категориями зрителей и наблюдать реакцию публики на представленные там произведения. Можно выделить несколько самых популярных залов – своеобразных акцентов музейного пространства, где зрительское внимание традиционно нарастает. Одним из бесспорных центров притяжения всеобщего интереса является зал А. А. Иванова, построенный на месте фруктового сада в процессе реконструкции галереи 1986-1995 годов. Туда, поближе к геометрическому центру музейного пространства, перенесли из одного из угловых залов картину«Явление Христа народу». Давайте представим себе, что мы входим в этот зал.

Всех, без исключения, зрителей поражают размеры картины – около 40 квадратных метров – что сравнимо, например, с однокомнатной квартирой – и масштаб изображенных на ней фигур. Создавая эпическое и подлинно монументальное произведение, художник взывал к всенародной аудитории. Это имело двоякое значение: Иванов обращался к своим современникам с нравственной проповедью, потому что верил в возможность социального переустройства путем нравственного совершенства, и роль художника для него при этом заключалась в том, чтобы найти способы преодоления того общественного состояния, в котором они находились.

С другой стороны, Иванов полагал, что «русский исторический живописец должен быть бездомен, совершенно свободен, ...независимость его должна быть беспредельна», и, реализуя опыт творческой свободы и затворничества, считал себя подотчетным только «Божьему суду» и «гласу народа», который и есть всенародная аудитория. Такая исключительная ответственность была сравнима с ответственностью пророка, который, по мысли Иванова, имел «две должности к исполнению: приносить вопросы народа пред Бога, и приносить ответы народу от Бога».

Художественный максимализм был свойственен натуре Иванова, и он определил делом своей жизни создание произведения общечеловеческой значимости, для которого избрал «первый сюжет в свете». В одном из писем художник изложил свой замысел: «Я остановился на Евангелии от Иоанна! Тут, на первых страницах, увидел я сущность всего Евангелия – увидел, что Иоанну Крестителю поручено было Богом приуготовить народ к принятию учения Мессии, а наконец и лично Его представить народу ...»

Оставаясь в рамках жанра исторической картины, Иванов изобразил евангельское событие не как чудесное, а как доступное общечеловеческому пониманию, как важнейший момент истории: встречу человечества с Богом. Перед зрителем многофигурная толпа слушающих Иоанна Крестителя и смотрящих на Мессию, грядущего в мир.

Мы видим разнообразные характеры – грани образного воплощения идеи «обращения человека к Христу». Всматривание и вслушивание требуют сосредоточенности и духовного внимания: зритель, всматривающийся в Христа и предстоящих ему, также сосредотачивается.

Такие хорошо известные особенности композиции как деление пространства на людное и безлюдное (с Христом), рождающее эффект «здесь» и «там», разнонаправленное движение правой и левой групп, «размыкающее» композицию первого плана, позволяют зрителю включиться в живописно-духовное пространство «Явления» в качестве одного из персонажей, к которому направлено движение Христа. Это движение преисполнено глубоким смыслом: Христос неоспоримо явился и присутствует как историческая и всегда актуальная реальность, неся с собой приговор и неизбежное обновление миру.

Понимание искусства как жизнестроительной миссии наложило заметный отпечаток на русскую культуру XIX века, которая наследовала многовековые художественные традиции Древней Руси. Благочестивые иконописцы не мыслили свой труд вне служения Богу, поколение мастеров XIX столетия видело в искусстве служение если не Богу, то чему-то высшему, чем само искусство, например, нравственному обновлению человечества.

Александр Иванов был художником как раз такого типа, и жизнь его превратилась в настоящее подвижничество. После окончания императорской Академии художеств он в 1830 году прибыл в Рим и приобщился к напряженной умственной жизни: стал бывать в салоне Зинаиды Волконской, свел знакомство с философом Николаем Рожалиным, участником кружка любомудров. Беседы с философом укоренили в сознании Иванова идеи раннего романтизма о высоком предназначении искусства, которое воссоединяет в себе природу и дух, идеальное и реальное, являясь в этом смысле подобием творчества Бога; пластические искусства не сводятся к ремеслу, а «есть такая же умственная отрасль в человечестве, как поэзия и музыка».

В дальнейшем в романтической философии происходит разочарование в возможности преобразования мира через искусство, и большие формы – эпопеи, феерии, мистерии вытесняются камерными, но Иванов утвердился на стадии эпической и мечтал создать произведение, которое бы проложило русскому искусству дорогу в будущее.

Идея нравственного совершенства как основавенного совершенства как основы для социального переустройства, которая волновала художника всю жизнь, носила выраженный утопический характер. Он заключался, прежде всего, в глубокой вере в то, что только духовный переворот в сознании современников является единственным средством для достижения всеобщего благоденствия, а также в попытке найти в историческом прошлом если не модель золотого века, то нечто, что послужило бы отправной точкой для достижения счастливого существования в будущем.

Таким отправным моментом стало христианское учение. Иванов воспринимал свою эпоху подобно миру в преддверии христианства и верил, что ожидаемый духовный переворот может быть достигнут с помощью его картины «Явление Христа народу».

Художнику при этом отводилась особая роль: способствовать нравственному совершенствованию самого царя, потому что Иванов искренне верил во все возрастающее значение России и русского Государя. В дневниках, озаглавленных как «Мысли, приходящие при чтении Библии» он пишет : «Художник Русский: почетный гражданин, одет по-купечески. – Доступ свободный во дворец. Присутствует при всех разнообразных положениях Государя. – Ни в какие дела не мешается. В грустный или ярый час царя он составляет Гусли, т. е. рассказывает Государю какой-нибудь эпохический факт Библии и, под конец представления словами со всеми обстоятельствами, исполнив часть литератора, – показывает оконченный эскиз, который до сего времени держит в величайшем секрете. Таким образом Царь открывает композицию для публики. – Таким образом смягчается нрав Царя посредством искусства Живописи и располагает его к Благотворениям для своего народа. Художник живет милостинным подаянием, у него дома стоит кружка... Просить Государя, ... всегда намекая на главную основную цель: что Россия – результат всех народов, о сю пору существовавших. Что от нее должно ждать законов все человечество, вследствие коих начнется повсеместное Царство Небесное на всей планете земле»

Призывая людей посредством искусства к построению на земле совершенного жизнеустройства, Иванов оказался перед проблемой, неразрешимой по своей сути, и утопический характер этой идеи был очевиден как для современников Иванова, так и для сегодняшнего зрителя. Но нравственно-социальные евангельские заветы были, есть и будут духовным ориентиром для земного человечества в его трудных поисках социальных и нравственных истин, и это сознательно или бессознательно воспринимается сегодня и религиозным, и нерелигиозным сознанием.

Картина заставляет задуматься о «вечных вопросах»: о месте и назначении человека, о смысле жизни, о соотношении в ней идеального и реального, о своем отношении к Богу, а в некоторых случаях – чуть ли не впервые услышать о Евангелии. С одной стороны, зрителей волнует неисчерпаемая многозначность образного строя картины, а, с другой стороны, они задают вполне «житейские» вопросы: « Почему у раба зеленое лицо?» или «Почему на картине так мало женщин?»

Картина обращена не только к духовному началу, но и к сфере чувств. Нас волнует выражение душевной сложности в лице Иоанна Крестителя – в поисках наибольшей выразительности Иванов сделал несколько этюдов к образу пророка, синтезировал мужественную красоту и волю юноши и страстную одухотворенность женщины.

И с чисто художественной точки зрения, и с точки зрения содержания «Явление Христа народу» – кладезь премудрости, картина-вселенная, универсум, отсюда ее непреходящее значение.

Знаменателен тот факт, что автор Картины хотел поместить ее не в Петербурге, а в московском храме Христа Спасителя или Галерее русских художников при строящемся тогда Большом Кремлевском дворце – Третьяковской галереи на тот момент еще не было. Москву Иванов считал идеальным городом и для исторического художника, и для своей Картины, главным национально-историческим центром страны.

Близкий друг Иванова Николай Васильевич Гоголь написал посвященную художнику статью, в которой объяснил, что работа над большой картиной затянулась, так как автора посещали сомнения. Из записей Гоголя следует, что он пытался осмыслить евангельские откровения не как исключительные события, а как звено человеческой истории, связанное и с ее прошлым, и с будущим.

Мысли художника было тесно в рамках одного «Явления Мессии», и он обращается к Библии. В конце 40-х годов XIX века Иванов пришел к мысли о необходимости разграничить сферы иконной и исторической живописи и задумал построить некое общественное здание, стены которого собирался украсить двадцатью двумя циклами изображений из жизни Христа. Каждая картина сверху должна была быть дополнена другими, гораздо меньшими по размерам, «относящимися к этому происшествию», или отражающими «наросшие на него впоследствии предания и сказания, или же сюжеты на те места Ветхого завета, в которых говорится о Мессии, или происшествия подобные, случившиеся в Ветхом завете».

Такая композиционная идея напоминает один из принципов сложения христианской иконографии в период раннехристианского искусства. Художник хотел изобразить нравственную и духовную историю человечества, завершаемую христианством. Все эскизы, числом более двухсот, исполнены на сюжеты Ветхого и Нового заветов, причем преобладают евангельские эпизоды.

В одной из критических статей, посвященных творчеству Иванова, «Библейские эскизы» представлены как произведение протестантского толка, написанное под влиянием книги Штрауса «Жизнь Иисуса». Однако исследователь графики Иванова Нина Дмитриева считает, что не следует преувеличивать влияние книги Штрауса на работу художника: цикл был задуман задолго до знакомства с книгой, пластические образы Иванова иные по смыслу, чем отвлеченные рассуждения ученого.

Иванов обратился к «Жизни Иисуса», надеясь почерпнуть необходимые сведения о предмете, и приводимые Штраусом параллели с Ветхим заветом ему очень пригодились, хотя цикл Иванова не стал точной иллюстрацией книги. Принципиальны расхождения между Ивановым и Штраусом.

Штраус в своей книге поставил задачу освободить Евангелие от легендарных наслоений и выявить рациональное зерно. Он прямо утверждал, что евангельские чудеса вымышлены, и впервые применил к христианской истории понятие миф, хотя и не сомневался в реальности существования Иисуса Христа.

Иванов подходит совсем иначе к трактовке Евангелия: он представляет события в полном соответствии со Священным писанием, где чудесное сосуществует с реальным. Как исторический живописец, Иванов остается на почве истории, но описывает чудесные исторические явления с особым воодушевлением, и его художественное чувство соединяет мифологический элемент с историей народов, как соединены материальное и духовное в человеческой жизни.

Вот пример такого соединения: перед нами один из шедевров библейской серии – «Благовещение по Матфею». Мария спит на своем бедном ложе, идущий от Нее свет преображает комнату, пронзенная лучами этого света появляется прозрачная фигура ангела, который, обращаясь к полуспящему в углу Иосифу, указывает на Марию. Ложе Марии как бы выступает вперед, приподнимается и парит. Благодать, исходящая от Богоматери, превращает чудо в реальность, а реальность – в чудо.

Александр Иванов был из тех художников, чье творчество постигается не сразу и влияет исподволь. Сегодня мы можем повторить слова, сказанные в 20-х годах 20 века М. В. Нестеровым: «Я верю, что рост значения и степень понимания Иванова будет возрастать от ряда новых, выходящих из самой жизни причин... и как знать, может быть, наш народ еще познает истинную гениальность сурового художника, так долго ускользающую, так глубоко скрытую».