Рефетека.ру / История

Реферат: Российско-арабские взаимоотношения при Екатерине II

Российско-арабские взаимоотношения при Екатерине II


Хотя корни русско-арабских взаимоотношений уходят глубоко в историю, политические (точнее военно-политические) связи России с арабами возникли лишь во второй половине XVIII в. в результате активной политики Екатерины II в Средиземноморье. Принято считать, что эта политика императрицы проявилась в посылке в Средиземное море во время первой Русско-турецкой воины (1768-1774) Архипелагской военно-морской экспедиции под верховным командованием графа Алексея Григорьевича Орлова, чтобы воспользоваться стремлением греков и славян к освобождению от османского ига и, объединив силы флота с повстанцами, учинить Порте Оттоманской "диверсии в чувствительнейшем месте". Контакты же с арабами установились вследствие благоприятной для России инициативы правителя Египта Али-бея. Эти представления нуждаются в уточнениях, которые могут быть осуществлены при рассмотрении истории Архипелагской экспедиции в более широком контексте внешней политики России и новом прочтении источников1.

В отечественной литературе XIX-го века и советского времени утвердилось мнение о том, что идея посылки российского флота в Средиземное море возникла в начале Русско-турецкой войны2. Разногласия существовали по поводу того, кого считать автором проекта - Григория или Алексея Орловых. При этом не придавалось значения тому обстоятельству, что уже на первом заседании Государственного совета, созданного по распоряжению императрицы для рассмотрения вопросов войны, граф Григорий Григорьевич Орлов предложил "послать в виде вояжа в Средиземное море несколько судов и оттуда сделать диверсию неприятелю"3. Предложение Г.Г. Орлова встретило возражение Н.И. Панина, - руководителя внешней политики России, и было отложено до будущего рассмотрения. Это происходило 4 ноября 1768 г.4. А на третьем заседании 12 ноября Государственный совет высказал мнение о возможности посылки экспедиции. Далее ее подготовку, проводившуюся в большой тайне, взяла в свои руки Екатерина II.

Однако идея посылки экспедиции, столь дорогой и сложной в дипломатическом, материальном и техническом отношениях, не могла возникнуть в течение нескольких дней и без предварительной проработки. Тем более, что Екатерина, поддержавшая этот проект, как правило, подолгу вынашивала свои планы и не отступала от той мысли, которую "однажды забрала себе в голову"5. Мысль же о посылке флота в Средиземное море", как и очертания будущего -"греческого проекта", надо полагать, относились к тем "испанским замкам", которые императрица строила еще до начала войны и теперь предвкушала обратить в реальность6. Понять, как шла императрица к осуществлению своих планов, можно, соединив в одну цепь следующие события.

С приходом Екатерины II к власти заметно обострились русско - турецкие отношения, тогда же государыня предприняла меры к возрождению русского флота. Из Англии были приглашены корабельных дел мастера и морские офицеры; туда с 1762 г. направлялись на учебу и прохождение службы молодые русские моряки (позже они с успехом участвовали в Архипелагской экспедиции). Тогда же с приглашением мастеров и офицеров императрица обратилась к Мальтийскому ордену (результаты этого обращения нам не известны, но мы знаем, что накануне войны на Мальте проходили обучение и стажировку русские морские офицеры, чей опыт мореплавания в условиях Средиземного моря пригодился в ходе Архипелагской экспедиции)7. В 1763 г. среди других кораблей был заложен фрегат, предназначавшийся для плавания в Средиземном море (в 1769 г. он был включен в эскадру Г.А. Спиридова). Этот корабль был предоставлен в распоряжение компании тульских купцов, затеявших торговлю с Италией (организация компании, в свою очередь, была инициирована Екатериной через Г.Н. Теплова)8. "Надежда Благополучия", так называлось это судно, была первым российским кораблем, посетившим Средиземное море после 1717 г. Экспедиция имела некоторые дипломатические последствия, не реализованные Россией в середине 60-х гг., но использованные А. Орловым во время войны.

В 1763 г. Г.Г. Орлов, о котором С.М. Соловьев писал, что тот не предпринимает никаких шагов, не посоветовавшись предварительно с Екатериной II, направил двух греков, осевших в Петербурге, Мануила Саро и Георгия Папазоли в Грецию с тайной миссией "для узнания в каких расположениях тамошние жители относительно до здешнего двора находятся и для приуготовления их заранее к будущей Турецкой войне"9. Не ограничившись сбором информации относительно настроений населения Греции, оба "эмиссара" занялись пропагандой в пользу восстания греков против турецкой власти. В своем отчете о поездке Саро писал в 1765 г. о том, что достаточно направить в Средиземное море против турок 10 российских военных кораблей с пушками, как греки "народ смелый и храбрый” бросятся на соединение с русскими10. По существу в этом отчете впервые высказана идея посылки российской эскадры в Средиземноморье для совместных действий с греками.

Характерно, что уже в 1765 г. обнаружились противоречия между Н.И. Паниным и Г.Г. Орловым относительно направления русской политики. Первоприсутствующий Коллегии иностранных дел, не поощрил начинание Г.Г. Орлова, отказавшись оплатить расходы Саро, связанные с поездкой в Грецию. Иностранная коллегия уже имела неудачный опыт общения с черногорцами и посылки им субсидий, тратившихся вне прямого назначения. Летом 1768 г., накануне войны, вопрос о целесообразности вовлечения греков в борьбу с турками, по-видимому, обсуждался в кругу близких к императрице лиц и Н.И. Панин был противником подобного плана11.

С начала 1768 г. русско-турецкие отношения вновь обострились, стало очевидным, что войны с Турцией в ближайшее время избежать не удастся, и императрица предприняла несколько важных шагов. Ранней весной она направляет в Венецию в качестве поверенного в делах России при Венецианской республике и итальянских дворах маркиза Маруцци, якобы, для переговоров о заключении торгового трактата. Между тем, полагаясь на широкие связи в Средиземноморье этого венецианского грека аристократического происхождения, Екатерина доверяет ему весьма деликатные поручения, связанные с ее политикой в Средиземноморье.

Тогда же ранней весной императрица предоставляет А.Г. Орлову увольнение от службы с правом выезда за границу. Версия относительно того, что причиной отставки была тяжелая и продолжительная болезнь Алексея Орлова, казалось бы, подтверждается хранящимися в РГАДА прошением А.Орлова и указом императрицы и принимается большинством исследователей, однако бумаги, сопровождавшие выезд Алексея Орлова за границу, не оставляют сомнения в том, что он отправлялся в Италию с тайной политической миссией (кроме брата Федора его сопровождали два офицера, один из которых вскоре оказался в Черногории, где российские агенты вели набор воинских отрядов, предназначенных поддержать российские операции в Средиземноморье)12.

Наконец, произошли некоторые перестановки в дипломатических назначениях. В частности, летом 1768 г., когда между Н.И. Паниным и братьями Орловыми шли споры о целесообразности использования греков в надвигающейся войне, Екатерина II посылает в Лондон своим послом члена Адмиралтейской коллегии графа Ивана Григорьевича Чернышова. Его пребывание на этом посту оказалось кратковременным, но за этот срок Иван Чернышев сумел обеспечить доброжелательный нейтралитет и даже поддержку Англией средиземноморской операции России. Вернулся он в Петербург год спустя уже в качестве вице-президента Адмиралтейской коллегии.

И все-таки все известные документы, относившиеся к предвоенному времени, в том числе переписка Екатерины с И. Чернышовым, не содержат и намека на подготовку экспедиции: А.Г. Орлов едет в Италию для лечения, маркиз Маруцци должен заниматься торговым трактатом с Венецией, а И.Г. Чернышев продолжать переговоры о заключении англо-русского союза. Однако ни один из них не преуспел в своих публично означенных делах, зато каждый сыграл важную роль в организации Архипелагской экспедиции. Это несоответствие официального предназначения реальной миссии может быть объяснено глубокой тайной, в которой происходило обсуждение плана операции. Вероятно, этот план до начала войны имел лишь общие очертания и существовал преимущественно в головах Орловых и Екатерины, которая делала лишь первые шаги к его исполнению (кстати, в 1768 г. были заложены новые суда, о степени готовности которых к выходу в море "какой бы им вояж ни был предписан", запрашивала императрица в декабре 1768 г.)13.

В сущности к этому времени Россия не была готова к войне, на которую Франция настойчиво толкала Порту. Как доверительно сообщал в начале 1768 г. Н.И. Панин князю Н.В. Репнину, российскому резиденту в Польше, "не время еще доходить нам с Портою до разрыва" 14, а в октябре того же года, еще не зная, что этот разрыв состоялся, Екатерина с надеждою писала И.Г. Чернышову в Лондон: “Турки, по-видимому, нынешний год, а, может быть, и впредь не намерены нас беспокоить"15. Война заставила вплотную заняться организацией экспедиции.

Вместе с тем, экспедиция существовала в планах Екатерины II в контексте более широких задач ее политики в Средиземноморье.

В прошлом веке В.А. Уляницкий обратил внимание на весьма разноречивые высказывания Екатерины II о предназначении Архипелагской экспедиции16. Конечно, во время войны перед Россией стояли прежде всего военно-стратегические цели и весной 1769 г., когда шла подготовка к отплытию первой эскадры Г.А. Спиридова, императрица писала И.Г. Чернышову: "Я турецкую империю подпаливаю с четырех углов". Это было самое общее определение предназначения средиземноморской экспедиции. В инструкции командующему второй эскадры контр-адмиралу Дж. Эльфинстону, цель экспедиции уточняется, при том в интерпретации, официально представленной европейским дворам: "Главная всему нашему плану цель состоит в поднятии на турков подвластных им греческих и славянских народов, следовательно же и долженствуют уступать оной первое место все другие побочные предприятия"17 . В силу своей малочисленности российские сухопутные части могут служить лишь "подпорою" народам, желающим себя освободить, а также стать "образцом регулярства и послушания" для греков.

Однако военные действия в Море оказались неудачными, греки потерпели поражение от турецкой регулярной армии. Случилось то, о чем в сущности предупреждал Н.И. Панин: было невозможно "настраивать и содержать во всегдашнем порядке духи, в раболепстве рожденные, а неограниченною надеждою и убеждениями веры своей в волнение приведенные”18. С этого времени основными становятся военно-морские операции, увенчавшиеся победами при Чесме и Патрассе. Екатерина одобряет новую тактику ведения войны в Средиземноморье, сформулированную Г. Орловым, - уничтожение турецких морских сил и блокада Дарданелл.

Но по мере продвижения эскадры Спиридова вдоль европейских берегов Екатерина II высказывала суждения и давала предписания, выявлявшие и иные аспекты этого смелого и вместе с тем рискованного предприятия. Так, в записке Н.И. Панину она отмечала, что одно отправление флота в Средиземное море “уже придало нам консидерации (уважения. - И.С.)”, ибо в Европе считались до сих пор с сухопутной армией России, а “мы им показались уже и с той стороны уважения достойны более нежели при пассивном нашем морском стоянии”19. И действительно, получив известие о движении эскадры Спиридова вдоль европейских берегов, герцог Шуазель, один из самых рьяных противников политики России в Польше, Турции и Швеции, с досадой воскликнул: “Вот и новая морская держава появилась!”20

Как известно, Екатерина придавала огромное значение демонстрации европейскому общественному мнению могущества своего государства.

В январе 1770 г., когда первая эскадра еще только отстаивалась после тяжелого перехода и первых зимних бурь в Порт-Магоне, расположенном на английском острове Менорка, императрица писала А.Г.Орлову о важности “получить порт на острове или твердой земле” и добавляла: “хотя б и ничего иного не сделали, то бы тем самым вы много для переду предуспели, если б доставили России в руки порт в тамошнем море, который стараться будем при мире удержать”. А далее Екатерина проговорила самое сокровенное: “Под видом же коммерции он (порт. - И.С.) всегда будет иметь сообщение с нужными народами во время мира, и тем, конечно, сила наша не умалится в тамошнем краю”21. Здесь, в самый ответственный момент перед началом военных действий, из сознания императрицы как бы ускользает мысль о “подпаливании турецкой империи” и на первый план выступает задача утвердить в “тамошнем краю” российское присутствие.

Стремление российской императрицы утвердиться в Средиземноморье имело свои основания. Перед Россией стояла цель сформировать южные границы и выйти к берегам Черного моря, куда тяготели ее основные речные артерии: от этого зависело хозяйственное освоение юга России. Но мореплавание по Черному морю еще не обеспечивало прямых связей с Европой, требовался свободный проход в Средиземное море.

Вместе с тем Екатерина II отдавала отчет в том, что Средиземноморье как средоточие важных экономических, политических и культурных коммуникаций между Европой, Азией и Африкой играет весьма существенную роль в европейской политике, поэтому присутствие в регионе придало бы России статус великой державы, способной влиять на европейскую и турецкую политику. Кстати, это имел в виду И.Г. Чернышов, когда, сообщая лорду Рошфору об отправлении российской эскадры в Архипелаг, заметил: “Англия может иметь в России сильную помощницу не только на твердой земле, но и на море, когда русский флот попривыкнет быть и в здешних морях,” - и дал понять, что Россия не будет против приобретения Англией какого-нибудь владения в Архипелаге, что позволило бы англичанам “уничтожить выгодную французскую торговлю в Леванте”22. Позднее Екатерина в переговорах с Австрией цинично предлагала свои планы раздела средиземноморских территорий между европейскими государствами как компенсацию за их согласие на создание Греческой империи под российским покровительством. Впрочем, такова была эпоха и в ее логике действовала российская императрица.

Параллельно с отправкой в Средиземное море российских эскадр и отчасти в расчете создать для них благоприятные условия пребывания, Екатерина II приняла меры к установлению дипломатических отношений не только с Венецианской республикой, итальянскими государствами, Мальтийским орденом, но и связей с главою корсиканских повстанцев генералом Паскалем Паоли, с жителями Черногории. Непосредственно от императрицы маркиз Маруцци получил тайное и весьма деликатное поручение - предложить генералу Паоли русскую поддержку в борьбе с французами в обмен на предоставление русским судам портов Корсики. Екатерина II обратилась с пылким посланием к корсиканцам, приветствуя их борьбу за свободу. Секретные переговоры с Паоли велись в феврале-марте 1769 г., но они не увенчались успехом: под натиском французских войск повстанцы вместе с Паскалем Паоли покинули остров.

Правительство Венецианской республики чинило препятствия деятельности русских агентов в Черногории, а с появлением русской эскадры в Средиземном море закрыло свои порты для иностранных судов. Пожалуй, за исключением герцогства Тосканского. все итальянские государства выражали также свое неудовольствие активными сношениями А.Г. Орлова с греческими и славянскими корсарами и набором добровольцев для борьбы с турками. Франция и Испания проявляли нескрываемое раздражение действиями России в Средиземноморье, пытаясь повсюду ставить преграды.

Екатерина возлагала надежды на помощь Мальтийского ордена и в июле 1769 г. направила на Мальту российским поверенным в делах маркиза Кавалькабо. Ему было поручено добиться согласия Ордена на посещение эскадрой мальтийских портов, а также склонить руководство Ордена к участию в войне на том основании, что Орден был основан “ради защищения веры и клятвою обязан вечную весть войну с неприятелем оной”23. Кавалькабо был принят на Мальте благосклонно, однако магистр Ордена, ссылаясь на противодействия держав, дал согласие на пребывание в порту Мальты по заведенному обычаю только четырех кораблей одновременно. По поводу же участия в войне он сокрушенно заявил, что, поскольку все христианские правители (кроме императрицы) заключили мир с мусульманами, возложив всю тяжесть борьбы за веру на Орден, он не сможет воспользоваться благоприятным случаем и разделить с Россией славу войны с неверными24.

Внутренняя обстановка в Черногории (неукротимые раздоры и межклановые столкновения), появление там самозванца под именем Петра III побудили Екатерину и Н.И. Панина оставить мысль о вовлечении в операции черногорцев. Зато после Чесменской победы открылись перспективы взаимодействий с арабами, что вызвало немалую радость императрицы.

Таким образом в предвоенный период и в первые годы войны Екатерина II использовала едва ли не все шансы для утверждения российского присутствия в Средиземноморье. Но основные надежды возлагались на единоверцев - греков и славян - и соответственно на военные операции с их участием в Морее и Архипелаге.

Граф Алексей Григорьевич Орлов прибыл в Италию, обремененный чрезмерными иллюзиями относительно готовности греков поддержать Россию в войне с турками. Иллюзии основывались на сообщениях агентов, направляемых к единоверцам из Петербурга, донесениях некоторых российских посланников в Стамбуле, письмах глав влиятельных греческих фамилий, которых привел к присяге императрице Мануил Саро, и т.п. В Италии Орлов оказался в окружении греческих и славянских эмигрантов, своим энтузиазмом укрепивших эти иллюзии. В результате в письмах, направляемых А. Орловым в Россию, содержались уверения в том, что он “надежду имеет поставить на ноги до 40 000 человек и что он пишет нарочно меньше нежели иметь может”25 . А брату Григорию он писал в эйфории: “Труда же для меня, по-видимому, как мне кажется, очень мало стоить будет привесть этот народ против турчан и чтоб они у меня в послушании были. Они храбры, любят меня и товарищей моих много за единоверие; все повеленное мною хотят делать”26/. И хотя более трезвая и проницательная императрица предупреждала Алексея Григорьевича об опасности довериться “авантюрьерам”, она также была склонна верить, что в Леванте “все готово к свержению ига нечестивого”27.

В свою очередь, греки тоже питали иллюзии относительно масштабов российской помощи. Правда, Екатерина II в Обращении к грекам и славянам, под турецким игом пребывающим, была достаточно осторожна, она советовала им воспользоваться обстоятельствами войны и употребить свои силы для достижения независимости, обещая “покровительство и милость для сохранения всех тех выгодностей, которые они (греки и славяне. - И.С.) своим храбрым подвигом в сей нашей войне с вероломным неприятелем одержат”28. В обращениях же с призывами к восстанию, рассылаемых А.Г. Орловым и Г.А. Спиридовым, уже прямо говорилось о том, что в этом богоугодном деле императрица не оставит их своим покровительством и помощью29. Как справедливо отмечал Г.Л. Арш, в устной пропаганде эти обещания обретали еще большую определенность. В массах они сочетались с распространенными пророчествами близкого освобождения, которое придает от северного народа. Греческое духовенство способствовало укоренению этой мифологемы. Оно “напоминало о давнишних предвещаниях, с целью убедить, что падение турецкого владычества близко и что пришло, наконец, время их свободы. Великие и могущественные братья их по Вере прибыли теперь на помощь из дальних стран, ведомые рукою Проведения, для восстановления их независимости”30. Итак, в массовом сознании греков русская эскадра прибыла не для нанесения диверсии в “чувствительнейшем месте”, а для их освобождения.

Естественно, что едва российские корабли показались у берегов Греции, почти вся Морея (Пелопонес) оказалась в пламени восстания; повстанцы прибывали и из Северной Греции, и с Ионических островов. Это были разрозненные отряды, лишенные общего руководства; греческое национальное движение едва пробуждалось и не имело своего влиятельного центра. Стремление к консолидации греческого населения, на которое уповала Екатерина II, в сущности отсутствовало. В результате после первоначальной растерянности турки сумели стянуть в Грецию войска и жестоко расправились с повстанцами. Небольшие российские сухопутные отряды, покинутые греками, были разгромлены. Пришлось оставить и занятый русскими порт Наварин, который А. Орлов рассматривал как ту базу, о приобретении которой его просила императрица. Военные действия были перенесены в Архипелаг, но в них широко участвовали греки и славяне, примкнувшие к Орлову с начала кампании. Как правило, все они принадлежали к особому слою средиземноморского общества, чью экономическую базу составляли крупные земельные владения, их профессиональным занятием была морская торговля; подчас сочетавшаяся с каперством, многие из них являлись крупными судовладельцами. Они представляли семейные кланы, которые были связаны через греческие общины, разбросанные по всему Средиземноморью, с османскими и арабскими владетельными домами. Почитая свою религию и этническую принадлежность, они вместе с тем принадлежали к разряду левантийцев, своего рода средиземноморских космополитов, что позволяло им играть важную роль культурных посредников в пестром в этническом и религиозном отношениях средиземноморском обществе. И в этой своей роли греки и славяне сослужили большую службу российской военно-морской экспедиции.

Многие из них предоставили свои суда с экипажами в распоряжение российского командования; другие воспользовались правом поднятия российского флага и продолжали торговые и каперские операции, направленные против судов, принадлежавших турецким подданным и нейтральным государствам, которые нарушали установленный А.Орловым режим блокады османских берегов. Вместе с тем все они были великолепными информаторами, дававшими возможность русскому командованию ориентироваться в обстановке. Греки поставляли российскому флоту опытных шкиперов и лоцманов, переводчиков, служили посыльными и лазутчиками. Члены этих семейных кланов в традиции времени поступили на русскую службу и затем перешли в российское подданство, переселившись в Россию по окончанию войны. Коллегия иностранных дел использовала часть из них на консульской службе в Средиземноморье. А.Г. Орловым эти круги были задействованы преимущественно во взаимоотношениях с арабами.

В арабских источниках XVIII в., в том числе создававшихся в христианско-православной среде, а также основанных на них исторических сочинениях первой половины XIX в., лишь бегло упоминаются или поверхностно описываются рассматриваемые нами русско-арабские военно-политические взаимодействия. В сознании арабов эти события совершались как бы на периферии арабо-османской политической жизни. Если центральная турецкая власть постепенно включалась в европейскую политику, то арабские провинции оставались все еще отгороженными от европейского мира, будучи погружены в хитросплетения своей провинциальной политической жизни.

Однако культурно-политическая и социально-экономическая самодостаточность арабского общества уже подтачивалась внутренними социально-политическими процессами и вовлечением в мировые экономические связи. Эти же процессы породили и развитие арабской региональной консолидации, еще слабо выраженной в Сирии, но более явственно проявившейся в Египте, где она обрела яркий антиосманский характер. Речь идет о провозглашении Али-беем независимого от Порты султаната, который, согласно мамлюкским политическим идеалам, был призван возродить доосманское мамлюкское государство. Именно Русско-турецкая война 1768-1774 гг. позволила Али-бею предпринять попытку отделиться от Османской империи.

По версии Лузиньяна, принадлежавшего к окружению Али-бея, поводом для отказа Али-бея от повиновения туркам послужил перехваченный им фирмам Порты, в котором содержалось основанное на доносе обвинение этого главы мамлюков в намерении присоединиться к России и приказ о его казни. Следовательно, мысль об установлении отношений с находившейся в войне с Турцией Россией витала в воздухе. Сам же Али-бей решился на этот шаг лишь после завоевания Аравии и спустя год после Чесменской победы, якобы, по совету своего полководца и зятя Мухаммеда Абу Захаба. Как пишет Лузиньян, Али-бей направил Орлову письмо с предложением заключить “вечный союз с Ея императорским величеством и противиться совокупно против их неприятеля, предлагал ему, графу Орлову, снабжать флот его и войско всякими съестными припасами и деньгами, если он будет иметь в них недостаток”31. Орлов немедленно отозвался на это послание, и так установились связи между Али-беем и А.Г. Орловым.

Русские архивные документы рисуют несколько иную картину, согласно которой инициатива установлений отношений исходила от российской стороны.

В конце августа 1769 г. когда эскадра Спиридова еще только достигла Зунда, маркиз Маруцци доносил из Венеции о том, что некий влиятельный египетский бей, воспользовавшись открытием русско-турецкой войны, сбросил с Египта турецкое иго, теперь он желает успеха нашим армиям в войне с Портой. “Он проявляет большую благосклонность к нашему Двору, - продолжал Маруцци, - и в Каире отмечают, что тот, кто ему приносит добрые вести о наших армиях, получает хороший презент”. Однако “существует проблема: он не христианин” (по-видимому, Маруцци думал, что это обстоятельство является препятствием для установления взаимоотношений и для христианки-императрицы, и для мусульманского бея, обязанного участвовать в войне, объявленной османским султаном). И тем не менее Маруцци советовал Н.И. Панину извлечь пользу из такого обстоятельства ради славы императрицы и ее империи. Он предлагал прозондировать склонности этого бея через посредничество одного из венецианских торговых домов в Египте32 В письме к П.А. Румянцеву, тогдашнему командующему Первой армией, Екатерина II, пересказывая сообщение Маруцци, интерпретировала его по-своему: “Еще имею известие, что некоторый бей египетский прислал в Венецию, дабы себе открыть сношения с нами”33. Этим сообщением, как и прочей оптимистической информацией императрица намеревалась побудить Румянцева к более активным действиям. Между тем, до сношений было еще далеко.

На свое августовское донесение Маруцци получил из Петербурга инструкции Н.И. Панина, побуждавшие подобное выяснение провести, и в новой депеше от апреля 1770 г. он сообщал, что направил верных людей к Али-бею, чтобы узнать о его намерениях. С этого времени имя Али-бея почти не сходит со страниц переписки Екатерины и Вольтера, живо обсуждавших успехи и неудачи главы Египта, а поверенный в делах в Венеции получил благодарение императрицы за рвение в службе. Три месяца спустя маркиз Маруцци доносил, что все еще не имеет известий от своих доверенных лиц и из-за большой деликатности дела не смеет предпринимать действия, рекомендованные Паниным.

В это время Али-бей, направивший свою армию в Аравию, предпринял шаги к установлению самостоятельных сношений со странами Европы; он прислал письмо главам Венецианской республики, в котором предлагал развивать взаимную торговлю, сообщая об установлении в Египте справедливого правления, устраняющего все препятствия для обмена34. Опасаясь обострить отношения с Османской империей, Венеция однако не спешила отвечать на послание и заняла выжидательную позицию.

В ноябре 1770г. Маруцци переслал в Петербург долгожданное известие о результатах своих разведывательных мер. Он сообщил, что Али-бей весьма удовлетворен “своевременными действиями” графа Орлова (имелась в виду, по-видимому, блокада берегов Османской империи. - И.С.). По мнению Маруцци, подобное отношение египетского правителя к блокаде позволяет А.Г. Орлову сделать свой шаг навстречу. Маруцци посоветовал Орлову при посещении французского судна, на котором будут возвращаться из Константинополя каирские купцы, проявить к этим купцам доброжелательность и в беседе с ними высказать комплименты в адрес Али-бея, сообщив о своем желании вступить с египетским правителем в добрые отношения, о своем намерении относиться с уважением к товарам Али-бея и рассматривать его подданых как российских друзей, а не находящихся в зависимости от Порты35. В условиях блокады Восточного Средиземноморья русским флотом подобные намерения имели существенное значение. Таким образом, план действий маркиза Маруцци, соответствовал этикету восточной политики. А.Г. Орлов, по-видимому, предпочел прямые действия.

После серии военных операций в северо-восточной части Средиземноморья, обеспечивших полное господство российского флота в этом регионе, 1 августа 1771 г. А.Г. Орлов направил брата Федора с небольшой эскадрой к острову Родос и далее к берегам Африки. Ф.Г. Орлов заболел и вернулся в порт Ауза - стоянку русского флота на острове Парос, но командировал к устью Нила капитана артиллерии Львова. Тот, следуя практике Архипелагской экспедиции, составил карты берегов Родоса, Кипра и устья Нила, послав тем временем переводчика Карбуни для тайной беседы с Али-беем36. Только после этой беседы с Карбуни Али-бей не позднее начала ноября 1771 г. отправил на Парос к А.Г. Орлову послание через Якова Армянина, который сумел передать его в руки Орлова лишь весной 1772 г. в Ливорно.

О содержании этого письма можно судить лишь по вышеприведенному пересказу Лузиньяна. Зато ответное послание А.Г. Орлова от 26 апреля 1772 г. известно. Оно было несколько наивно стилизовано под арабский учтивый стиль (таклийф), содержало уверения во взаимной дружбе и сообщение о том, что доставивший послание Войнович уполномочен также и к “словесным изъяснениям” (“тайным комиссиям”, как писал сам граф Иван Войнович, венецианский славянин, перешедший на русскую службу)37. Содержание “тайных комиссий” нам, к сожалению, не известно. Можно лишь предположить, что на этот раз речь шла об открытии для русских судов египетских портов и совместных действиях против турок. И. Войнович был доставлен к берегам Египта на фрегате “Св. Павел” под командой грека Алексиано Паниоти.

Таким образом, первые русско-арабские политические отношения были установлены путем осторожного сближения и были выдержаны в духе волеизъявления двух суверенных государств. Для Екатерины II эти контакты означали неожиданный успех ее средиземноморской политики; Али-бей же вступлением в переговоры с российским командованием бросал вызов турецкой власти и арабским мусульманским традиционалистам.

Одновременно с посылкой в Дамьетту фрегата “Св. Павел” к сирийским берегам была направлена небольшая эскадра под командой Георгия Ризо, также грека на русской службе, предназначенная закрепить отношения с арабами. Иван Войнович не застал Али-бея в Египте, тот был свергнут протурецкой группировкой мамлюков во главе с Мухаммедом Абу Захабом. “Св. Павел” и эскадра Ризо сошлись в Хайфе. Войнович и Ризо имели встречу с Али-беем и шейхом Дагером, произошел традиционный обмен подарками и была установлена договоренность о поддержке эскадрой военных действий шейха Дагера и Али-бея против турецких пашей Сирии. В соответствии с этой договоренностью корабли русской эскадры обстреляли войско сайдского паши и внесли в его ряды панику, обеспечив победу шейху Дагеру; они истребили также турецкие суда, доставлявшие к Сайде войска дамасского паши. В погоне за турецкими галерами эскадра вошла в гавань Бейрута и была обстреляна из города, принадлежавшего ливанскому владетельному эмиру Юсуфу Шихабу, блокировавшемуся в тот момент с турками. Обстрел послужил предлогом для осады Бейрута, завершившейся капитуляцией и выплатой контрибуции российской эскадре. После падения Бейрута состоялась новая встреча Ризо и Войновича с Али-беем, на которой последний, по-видимому, обратился к А.Г. Орлову с просьбой помочь восстановлению его власти в Египте. Затем эскадра удалилась к Паросу.

Дальнейшие совместные с арабами военные действия прервались, так как наступило перемирие. К тому же внимание российского командования было приковано к тайной, вопреки условиям перемирия, подготовке нападения на русскую эскадру, сосредоточенную в Аузе, объединенного флота Дубровника, Туниса и Алжира, усиленного отстроившимся с помощью французов флотом Порты. Под предлогом или действительно с целью наказать арабских “ослушников” капудан-паша обратился к А.Г. Орлову за согласием пропустить из Дарданелл, несмотря на перемирие, турецкие корабли, направлявшиеся, якобы, к сирийским берегам, на что А.Г. Орлов разрешения не дал. К тому времени он получил известие о секретных турецких планах и опасной угрозе, нависшей над российской эскадрой, что позволило ему принять соответствующие решения. Едва наступил перерыв в перемирии, как российский флот серией молниеносных ударов возле Патрасса в Лепантском заливе, в бухте Чесма, под Дамьеттой предотвратил соединение вражеских эскадр и причинил турецкому флоту серьезный урон. Тогда, в октябре 1772 г., Алексиано Паниоти, уже знакомый с условиями мореходства при египетских берегах, дерзко напал в бухте Дамьетты и вывел из строя несколько превосходящих по вооружению турецких кораблей, а затем на рейде этого города захватил в плен прибывшее из Александрии судно, на котором находилось более сотни человек, в числе которых были важные военные сановники, вместе с “магометовым штандартом”, турецкими знаменами и знаками достоинств, жалуемыми султаном38. Новое перемирие побудило Алексиано после встречи с Али-беем под Яффой возвратиться в Архипелаг.

В продолжении перемирия между командованием российской эскадры и арабскими союзниками продолжался обмен посланцами (к этому времени относится приезд в Палестину Сергея Плещеева)39 и разведка российскими офицерами египетских берегов для того, чтобы подготовить совместные с Али-беем действия в Египте. В марте 1773 г. перемирие прекратилось. В апреле-мае к берегам Палестины было отправлено два морских отряда - капитана Кожухова и Ивана Войновича. Им предписывалось “производить военное действие против неприятеля и помогать Али-бею и союзникам его как морем, так и сухим путем”. В этой экспедиции участвовало не менее пяти фрегатов, множество мелких судов свыше 700 человек десанта с артиллерией40; по тогдашним масштабам готовилась серьезная операция. Однако она запоздала.

В апреле 1773 г. Али-бей со своим отрядом и при поддержке войска шейха Дагера выступил в Египет. Он положился на призыв восстановить свою власть в Каире, исходивший от городской знати Каира, желавшей возвращения порядка и режима покровительства торговле, существовавших при Али-бее. Не исключено, что Али-бей опасался, как бы русская военная поддержка не оттолкнула от него части мусульманского населения и решил не дожидаться русских судов.

Но Али-бея опередил его противник Мухаммед Абу Захаб, который, созвав в Каире большой диван, произнес весьма знаменательную речь, выдержанную в духе мусульманского традиционализма и пробуждающихся антиколониальных настроений. Ссылаясь на драматические события в Индии, подвергшейся английскому завоеванию, он предрекал египетскому населению беды от иноверных россиян, союзников бея. Речь способствовала перелому настроений египетской элиты, отказавшей в поддержке Али-бею. Организовать вероломное убийство своего бывшего патрона для Абу Захаба было несложно: Али-бей погиб в Каире в апреле 1773 г.41

Русская эскадра прибыла в Хайфу в середине июня и была встречена шейхом Дагером с печальными известиями: Россия лишилась, как считали во флоте, своего важного союзника. К этому времени в Сирии произошла перегруппировка сил - ливанский эмир Юсуф Шихаб, потерявший надежду возвратить важный для ливанской торговли порт Бейрут, захваченный турецким ставленником Ахмедом Джеззаром, заключил союз с шейхом Дагером, заметно усилившим свое влияние в Сирии благодаря союзу с Али-беем и сношениям с российским командованием. Шейх Дагер сообщил Кожухову, что он “заключил трактаты о дружелюбии с великою Россиею с гвардии подпоручиком Баумгартом” и на этом основании просил помочь своему союзнику друзскому эмиру Юсуфу Шихабу освободить Бейрут от Ахмеда Джеззара42.

Российская эскадра под общей командою Кожухова направились к Бейруту, блокаду которого, по распоряжению Войновича, уже осуществляло русское судно, поддержанное арабскими судами Сура и Сайды. Между 14 и 17 июня на рейде Бейрута происходили переговоры между российской и друзской сторонами об условиях ведения совместных военных действий, о разделе призов и о размерах вознаграждения русской эскадре за передачу города после завоевания эмиру Юсуфу. Переговоры завершились подписанием союзного договора, который включал, в частности, обязательство друзов оставаться в состоянии войны с Портою вплоть до замирения с нею России, признание ими российской императрицы в качестве своей защитницы и предоставление своих портов российским судам43.

Осада Бейрута, укрепленного Джеззаром, продолжалась два с половиной месяца. Все население города участвовало в его защите, а отряды друзов, которые, по словам эмира Юсуфа, больше сочувствовали туркам, чем русским, быстро разбегались. Наконец, 27 сентября при посредничестве шейха Дагера обе стороны, порядочно измотанные в боях, согласились на капитуляцию города при условии беспрепятственного ухода Ахмеда Джеззара и его отрядов “с ружьем и амуницией”44. Российские суда пребывали под Бейрутом в ожидании выплаты контрибуции до 7 января 1774 г., но и после их отплытия в бейрутской крепости и на башнях оставался российский гарнизон, который поднимал свой флаг по воскресеньям и праздничным дням еще почти полтора года, вплоть до ухода русских эскадр из Средиземного моря после заключения Кучюк-Кайнарджийского договора.

Последний (с июня 1773 г.) период русско-арабских взаимодействий характеризовался оживленными контактами. Между капитанами и офицерами русских кораблей и арабскими предводителями происходили дружеские встречи, осуществлялись переговоры, заключались договора. Особо дружеские связи возникли между русскими моряками и греческим духовенством и православными жителями, хотя С. Плещеев отмечал доброжелательное отношение к России всех жителей владений шейха Дагера и их ликование при известии о возобновлении военных действий России против Турции. Шейх Дагер и эмир Юсуф в конечном итоге обратились к российской императрице с просьбой о покровительстве. (В средневековом сознании арабских правителей это, по-видимому, означало всего лишь смену сеньора при сохранении своих прав на владение. Кстати, после Чесменской победы двадцать островов Архипелага выбросили белые флаги и перешли в российское подданство. Из них было образовано Великое архипелагское княжество, что мало изменило их внутренний статус: вместо капудан-паше, кому принадлежал Архипелагский эйалет, жители стали платить подати командованию эскадры).

Однако в годы Первой русско-турецкой войны в планы Екатерины II не входили крупные территориальные приобретения в Средиземноморье, она настаивала на переходе в русское владение лишь одного-двух островов в Архипелаге, А.Г. Орлов, напротив, видел в греческом подданстве непосильную обузу и был вообще противником каких-либо приобретений вдали от родины. Европейские державы, включая и Англию, относились к российским успехам и приобретениям в Средиземноморье, по выражению Екатерины II, с великой “жалюзией”. В свою очередь, турки в ходе мирных переговоров, будучи поддержаны державами Европы, отказывались от любых территориальных уступок России в Средиземноморье. Вопрос о защите арабских “союзников” после замирения даже не поднимался. Тем не менее Средиземное море было открыто для России. В знак утверждения своего здесь присутствия Коллегия иностранных дел России создала в Средиземноморье сеть консульской службы, по разветвленности превосходившую ее представительство в других частях света. Российские консульства были учреждены, в том числе, в Сирии и Египте. Но это уже особая тема, как и вопрос об установлении в эпоху Екатерины II российских связей с арабскими странами Магриба.

арабский средиземноморье екатерина политика

Список литературы


Брикнер А., История Екатерины Второй. Спб., 1885, с. 326; Тарле Е.В. Экспедиция русского флота в Архипелаг в 1769-1774 гг. М., 1945, с. 6.

Соловьев С.М., История России с древнейших времен. - Сочинения. М., 1994. т. 27-28, с. 270.

Письма императрицы Екатерины II к графу Ивану Григорьевичу Чернышову (1764-1773). - “Русский архив”, 1871, с. 1323-1324.

АВПРИ, ф. 66, “Сношения России с Мальтой”, оп. 6, ед. хр. 5.

Прошение тульских купцов о торговле в Средиземном море с отметками Екатерины II. - “Русский архив”, 1870, № 3, с. 541.

РГАДА, ф. 10, оп. 1, ед. хр. 645, л. 94. См. также: Арш Г.Л. Этеристское движение в России. Освободительная борьба греческого народа в начале XIX в. и русско-греческие связи. М., 1970, с. 78.

“Русский архив”, 1878, № 12, с. 433.

К биографии графа А.Г. Орлова-Чесменского. (Из бумаг вице-канцлера кн. А.М. Голицина). - “Русский архив”, 1876, № 7, с. 270-275. См. также хорошо документированную научно-популярную работу: Петр Перминов. Посол III класса. М., 1992, с. 156-160.

Материалы для истории русского флота. Т. XI, Спб., 1886, с. 331.

Уляницкий В.А., Дарданеллы, Босфор и Черное море в XVIII в. М., 1883, с. 111-113.

Сборник Русского исторического общества (СРИО), т. Х, Спб., 1892, с. 416.

Собственноручный журнал капитан-командора (впоследствии адмирала) С.К. Грейга. - “Морской сборник”, 1849, т. II, № 10, с. 653.

История о возмущении Али-бея против Оттоманской Порты с различными новыми известиями о Египте, Палестине, Сирии и Турецком государстве, також о путешествиях из Алеппа в Бальзору. Пер. с нем. М., 1789, с. 64.

АВПРИ, ф. “Сношение России с Венецией”, 41/3, ед.хр. 40, л. 115-116.

Письмо графа А.Г. Орлова к египетскому паше Али-бею - “Русский архив”, 1880, III, № 11, с. 245-247; РГАДА, ф. Кабинет Екатерины II, 10, оп. 1, ед.хр. 645, л. 197 об.


Похожие работы:

  1. • Правление Екатерины II
  2. • Сословная политика Екатерины II
  3. • Иконография Екатерины II
  4. • Золотой век" Екатерины II. Россия во II половине ...
  5. • Екатерина Вторая
  6. • Наказ Екатерины II
  7. • Основные направления внутренней политики Екатерины II
  8. • Законодательная деятельность Екатерины II
  9. • "Золотой век" Екатерины II Великой (1762 - 1796 гг.)
  10. • Екатерина II и Екатерина Дашкова-женщины XVVIII века
  11. • Правление Екатерины II. Политические аспекты
  12. • Автобиографические записки Екатерины II
  13. • Екатерина II - великая императрица
  14. • Придворная культура в век Екатерины II и западная ...
  15. • Внешняя политика Екатерины II
  16. •  ... государственного управления в годы царствования Екатерины II
  17. • Политические преобразования Екатерины II: историография ...
  18. • Екатерина Вторая Великая, история России
  19. • Екатерина II: "Немка на престоле" или "Великая государыня"
Рефетека ру refoteka@gmail.com